Текст книги "Туман над Токио"
Автор книги: Лариса Аш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Я мало что понимала в развитии сюжета. По той простой причине, что не знала, о чём пьеса. Текст её пришёл по почте совсем недавно и содержал в себе двести страниц. Соответственно, их бы я не освоила и за двести лет, а японские друзья не имели времени читать всё это и пересказывать мне содержание.
* * *
Я подвела безрадостный итог: в одном из двух своих выходов я была простой статисткой. Хорошо. Зато у меня был козырь – последняя картина второго акта. Там у меня яркие эмоциональные реплики, раскрывающие глубину характера английской леди, её великолепие, пучину дамской психики, искусно прячущую под улыбками ревность к чужому счастью, к чужой, а не своей, помолвке, сожаление об уходящей молодости, скорбь о несбывшихся любовных грёзах.
Ждать пришлось долго, часа два, с учётом замечаний режиссёра, уточнениями реплик, произносимых словоохотными альфа-персонажами и прерываемых режиссёрскими разъяснениями нюансов постановки.
Я старалась уйти в прострацию, заняться медитацией. Более того, уже намеревалась перевернуть пьесу вверх тормашками, чтобы не видеть в тексте ряды противников, пестрящие чёрточками и загогулинами. Но шелестеть страницами в унисон низам и верхам было стратегически важно для актёрской карьеры.
Листая страницу за страницей, мы подошли к долгожданной сцене помолвки и к поздравлениям. О, вот он – мой звёздный миг! В зале образовался вакуум. Тишина. Я набрала воздуха в лёгкие, потому что ну никак не могла с первого раза, без запинки, произнести это заковыристое английское слово «Congratulations!» и… не произнесла его… За меня это сделал Марк. Ничтоже сумняшеся он прочитал с прекрасным английским акцентом и преувеличенным рвением все мои шесть коронных фраз. И слово «Congratulations» далось ему с первого раза.
Оцепенев, я косо смотрела на Марка, но читка шла к третьему акту, равнодушная к моим страданиям. У меня не было слов! И дар речи пропал.
Режиссёр объявил десятиминутный перерыв. Татьяна Рохлецова обратилась ко мне с пониманием, сочувственно:
– Что, даже слов не дали?
– У меня их отобрал Марк, – с безразличием в голосе и горечью в душе ответила я.
У самой Татьяны было целых три выхода. Два в качестве статистки, и один в середине второго акта, с репликами, вернее, с какими-то восклицаниями «Oh!», «Ah!», «So pretty!», «Darling, buy this to me!»[19]19
(англ.) Ох! Ах! Как мило! Дорогой, купи мне это!
[Закрыть] Да, негусто. Но хронометраж её второго выхода равнялся пяти минутам. То есть слов-то было мало, зато телодвижений много. А у меня вдруг отняли реплики, и время моего выхода не превышало трёх минут. «Ничего, – философски размышляла я, – у каждого своя судьба и свой шанс».
Часов в пять, после окончания застольной репетиции режиссёр подозвал Марка и меня. Оказывается, мы были супругами по сцене, и соответственно, шесть реплик подлежали справедливому супружескому разделу: три – Марку, три – мне. А выкрики «Congratulations!» щедро доставались нам обоим. Марк раскинул руки с возгласом «Oh, sorry!»[20]20
(англ.) Прошу прощения!
[Закрыть], но я чувствовала его разочарование – жена «отбирала» у него половину завещанного состояния, одну вторую шанса на успех. Сорри, любимый!
Режиссёр Сато-сан попрощался, но низы не трогались с места, пока верхи не наговорились и не покинули репетиционный зал. Марка и Джонни как ветром сдуло, и Татьяна куда-то пропала. Уф-ф, я поспешила к метро, купив наконец бутерброд и жуя его по дороге.
Группки действующих лиц шли тем же путём, что и я, но никто из них не делал мне знака присоединиться к их стае, будто я была незнакомкой. От здания, где находился репетиционный зал, отъезжали «мерседесы». За тонированными стёклами прятались верхи.
Поужинала я в забегаловке возле отеля. Надо было экономить свои «преподавательские», поскольку гарантии выплатят только через три месяца, по окончании гастрольных показов. «Невероятно! – кипятилась во мне демократия. – В Европе актёры устроили бы забастовку!» Затем позвонила маме, делясь с ней подробностями дня первого. Гематома на её голени так и не заживала, и чувствовала она себя неважно, объясняя это ежедневным приёмом препаратов, разжижающих кровь. С пылу, с театрального жару меня бросило в холодный пот – мама призналась, что самовольно прекратила приём лекарств. Пришлось долго отчитывать её за «самоволку» и убеждать не принимать решений без консультации у кардиолога.
Мне было тревожно. Но надежда, сама страдающая звёздной болезнью, шептала: «Всё будет окей».
Глава 6
Кажется, день выдался солнечным. Окна моего номера выходили на стену высотного здания, стоявшего почти впритык к отелю. Так что все краски неба и солнечные лучи были замурованы в бетон. Но дождь кончился.
Я встала в пять утра, чтобы «раскачаться», посмотреть новости CNN и привести себя в порядок. Затем мне предстоял долгий путь на окраину Токио, в репетиционный зал. Впервые одна, без группы поддержки, я готовилась разгадать чайнворд токийского метро и не пасть на перроне в неравном бою с иероглифами, обозначавшими стыковки линий, направлений и названия станций. У меня учащалось дыхание, когда я думала, что не успею подняться из подземки на белый свет без пятнадцати девять.
Покинув отель, я удостоверилась, что день и вправду солнечный. До метро было двенадцать минут ходьбы. Я, как водолаз перед погружением в бездну, дышала полной грудью. На узкой улочке, ведущей к скверу с видом на Токийскую башню, владычество гостиничного кондиционера завершалось триумфом O2.
В сквере кристальные капли росы на листьях азалий покачивались, а солнце заливало золотом мрачные костюмы служащих, спешащих каждый к своему бизнесу. Слышались трели соловья, а когда он замолкал, то кукушка на свой манер куковала соло о неумолимости времени.
Я почтительно разглядывала Токийскую башню, копию Эйфелевой, только всю в красном. Жаль, что было много прохожих. А то я бы крикнула ей: «Congratulations! Вы с госпожой Эйфель – на удивление сладкая парочка!» С участившимся дыханием спустилась в метро. На перроне ждал поезда Марк. Не своя от радости я бросилась к нему с объятиями и тут же сделала признание в панической боязни токийской подземки. «Ну, что-то вроде клаустрофобии», – пояснила я Марку, который не понимал причины моих страхов. Сам-то он был стреляным воробьём в сложных подземках Осаки, Хиросимы, Нагоя, и на мякине токийского метро его уже было не провести.
За час езды я многое узнала о личной жизни американца. Ему было под шестьдесят. «А выглядите вы, как Ричард Гир!» – сделала я ему искренний комплимент. Таким образом, мы сблизились ещё больше, и я даже осмелилась назвать его «honey»[21]21
(англ.) Любимый, дорогой.
[Закрыть], поскольку он являлся моим новоиспечённым супругом по сцене. Ему очень понравилось, как я его назвала, и он признался, что ищет девушку для совместной жизни и мечтает о рождении дочки. И как-то таинственно глянул мне в глаза. А я без промедления стала разглядывать серый пол вагона, боясь выдать взглядом свои глубокие сомнения в данном начинании.
На окраине Токио, выходя из метро, мы с Марком категорически разошлись во мнениях, в какую сторону идти к зданию с репетиционной сценой – направо по улице, или налево. Я настаивала повернуть налево, и мы долго плутали по улочкам с жилыми комплексами и частным сектором. Было без десяти девять. Мы заблудились. Марк уже выходил из себя, потому что опоздание на репетицию приравнивалось к краху актёрской карьеры. А он, по моим наблюдениям, тоже метил в дамки… нет… в ферзи.
Нарушая утреннюю тишину спального района Токио и пугая стуком каблуков благовоспитанных прохожих, теперь мы бежали в правую сторону от станции метро. Зазвонил мой мобильный. Накамура-сан заботливо поинтересовался, не забыла ли я о репетиции.
– Нет, не забыла, – лепетала я, задыхаясь от утреннего марафона. – Мы с Марком заблудились. Но уже почти у входа.
– С Марком?! – удивился продюсер, почему-то выведенный из равновесия.
– Поторопитесь, госпожа Аш, лучше не опаздывать.
Краснощёкий Марк, уже обвинивший меня во многом, напоследок предъявил ещё одно загадочное обвинение:
– Никогда тут и никому не говори, с кем ты заблудилась! Не называй имён! Этим ты всё испортишь!
Задать вопрос: «Что испорчу?» – я не успела. Взмыленные, мы были у двери в репетиционный зал.
– Войду первым я, – по-джентльменски заявил Марк, – а ты – через пару минут.
По его тону я поняла, что уже никогда не буду той девушкой, которую он ищет. «Слушаю и повинуюсь» я, естественно, не сказала, так как вовсе не собиралась подчиняться прерогативам американца. Поэтому вошла в зал сразу же вслед за ним, ровно в девять.
Труппа была в полном сборе, но лишь некоторые холодно ответили на мои сердечные пожелания доброго утра. Марк сидел как ни в чём не бывало, рядом с Джонни. Возле них – Татьяна, а на единственном свободном стуле лежала её сумка. Таня сделала мне знак, приглашая сесть рядом. О, идёт потепление… Она заняла мне место.
Репетиция в выгородке началась. Зал был огромным. Актёры и статисты расположились вдоль стен, кто на стульях, а кто и на полу. География сцены была отмечена мелом, а декорации – подручными средствами. У противоположной стены, на дальнем расстоянии, сидели за столами верхи: Нагао-сан, Фуджи-сан, Кунинава, господин Одзима и ещё с десяток VIP-актёров.
Оттуда, издалека, янтарные глаза были направлены не на режиссёрский стол, а в нашу сторону. «Так понятное дело, – промелькнуло у меня в голове, – нас тут, белых ворон, целых четыре особи». И чуть передвинула стул, прячась за бетонную колонну, подпирающую плафон.
Репетировались сцены выборочно, не с самого начала. Сато-сан называл номер картины, и действующие лица, держа тексты в руках, собирались в кучку на очерченной мелом сцене. Пока режиссёр беседовал с ними, мы с Татьяной болтали. А когда начиналось сценическое чтение и актёры произносили реплики, глядя в тексты и почти не двигаясь, мы с Таней всё равно болтали. Хотя все до одного японские коллеги-омеги и альфа-статусы склонялись над «Камелией» и водили пальцами по страницам. Помощник режиссёра сделал нам замечание:
– Госпожа Рохлецова и госпожа Аш, следите за текстом!
Марк и Джонни тоже притихли, делая вид, что как будто бы что-то понимают в ладной дружине иероглифов ремейка. Татьяна сидела, закинув ногу на ногу, и по её расслабленности было понятно, что китайские идеограммы – это её конёк. Я была пристыжена! И вжималась в стул, жалея, что мой конёк – автоматический перевод Гугл, и он у меня в персональном компьютере, а тот спрятан от горничной в чемодан, а тот закрыт на ключ и задвинут за холодильник.
Ассистент режиссёра выкрикнул имена Одзима-сан, Татьяны и Джонни. Комик Одзима лишь встал, ничего не говоря, а все уже смеялись. О, оказывается, Джонни и Рохлецова тоже были супружеской парой на сцене. И это дало полное право Джонни, женатому вне сцены на женщине из Нагойя, прижимать Таню к себе, ласкать её руки и даже обнять ниже пояса.
Персонаж господина Одзима был владельцем сувенирной лавки эпохи Тайсё[22]22
Эпоха правления императора Ёсихито; период в истории Японии с 30 июля 1912 по 25 декабря 1926.
[Закрыть]и очень забавно, с шутками да прибаутками расхваливал чужестранцам японские банные аксессуары для горячих источников «онсен». Публика, в смысле труппа и техперсонал, хохотали до упаду. Татьяна почему-то ходила по лавке на цыпочках с возгласами: «Oh!», «Ah!», «Look at this, darling!» А darling, как будто держа в руках фотоаппарат, щёлкал супругу в различных ракурсах. Я внимательно следила за телодвижениями Татьяны. Кокетливое целомудрие в позах, убедительное восхищение иностранки начала XX века при виде диковинок, экзотических безделушек далёкой Японии. Всё в ажуре. Но почему же на цыпочках? Может, это удлиняло ноги? Татьяна была небольшого роста и длину ног могли откорректировать высокие каблуки, а не теннисные тапочки, обутые для репетиций. На мой взгляд, эта инстинктивная женская уловка говорила о непрофессионализме. Вернувшись на место, Рохлецова спросила:
– Ну как?
– По-звёздному, – лаконично шепнула я.
– Это – опыт в японском кинематографе и на сцене, – убеждала меня, дилетантку, профессионалка.
Вдруг Марк возбуждённо вскочил с места, дёрнув меня за рукав: «Наша сцена!»
«Thank you, honey!»[23]23
(англ.) Спасибо, любимый!
[Закрыть] Я чуть не прозевала свой выход.
В середине зала стояли Нагао-сан и мадемуазель Фуджи в лёгком белом кимоно с голубыми цветочками. У обоих не было в руках текстов. Двести страниц с репликами они выучили назубок ещё до начала репетиций. Олимпийцы!
Я робко просунула руку под локоть Марка, а тот, как и положено любящему супругу, прижал её к своему боку и нежно погладил. О-о, и нежности входили в сценарий? Я была решительно против супружеских ласк!
Мы с Марком продефилировали мимо продюсера Накамура-сан и режиссёрского стола. За нами шла целая свита: Джонни под руку с Татьяной, танцоры с партнёршами, и омега-массовка. Неожиданно грубо мой супруг подёргал локтем, чтобы я отцепилась, и театрально раскрыл объятия навстречу сладкой парочке, шикарно крича: «Congratulations!» Я вторила ему, поздравляя Нагао-сан и его суженую. Те, играя не в полную силу, с лёгкой иронией глазели на Марка. Мой партнёр явно переигрывал.
Как потомственная герцогиня, я протянула Нагао-сан руку, изогнутую в запястье. Ласковые янтарные глаза жгли мне лицо, чуть не подпаливая ресницы. Кажется, таким взглядом смотрит мужчина, пытаясь бесцеремонно проникнуть в дамскую душу, заарканить её сердце. Шалун! Так не считается. Я чужая супруга. И это же ваша помолвка, сэр!
Затем мягкая ладонь коснулась моей ладони. Всенародный кумир, идол миллионов поклонниц, подносил для поцелуя мою скромную руку к своим губам, вопрошая взглядом: «Можно? Я правильно делаю?» А я и взглядом, и легонько покачав головой, давала ему понять: «Не надо… Вы – Кесарь, а кесари не целуют руки простым смертным».
Игра глаз заняла лишь секунду, и Марк выпалил:
– Позвольте выразить вам сердечную благодарность за то, что пригласили на романтическое празднование вашей помолвки!
Моя реплика.
– Но что же вы стоите так далеко друг от друга? – я погладила Фуджи-сан по плечу, а она скромно потупила очи. Выполнено безукоризненно! Она – юная девушка из провинции, впервые в жизни видела этих белобрысых чудиков, крикливых, размахивающих, как макаки, руками, жахающих, как пощёчины, непродуманные фразы. Марк уже провозглашал обычаи англичан на помолвках, а я подхватывала:
– Ну не стесняйтесь, Мураниши-сан, обнимите невесту! Вы удивительно сладкая парочка!
По-моему, в двух последних словах у меня зазвучала фальшь. Но режиссёр молчал. К нам приближалась фурия, Мичико, истинная невеста Мураниши-сан. Её играла потомственная актриса Соноэ Оцука, с холёным лицом, невероятно популярная, говорящая по-французски. Но без body line.
Тут начался переполох. Татьяна, закатывая глаза, чуть не упала в обморок из-за постыдного ляпсуса, совершённого англичанами. Чужестранцы опозорились! Приняли простую служанку, случайно оказавшуюся рядом с хозяином Мураниши, за его невесту! Режиссёр удовлетворённо произнёс: «Стоп! Переходим к третьему акту». А я врубилась наконец-то в замысел картины. Драматург Инуэ-сан выставляла нас, благородных англичан, на посмешище. И тысячи зрителей будут забавляться, глядя на наш бред и культивируя ксенофобию.
Я нашёптывала свои соображения на ухо Марку, а он, не реагируя, произнёс мудрую вещь:
– Какая разница! Играй то, что тебе велят! И получишь за это свой миллион.
Да-а, аргумент был веским. И деваться было некуда. Но мне не хотелось выглядеть посмешищем для японской публики. За отечество, так сказать, обидно.
Перерыв. В сумке у меня лежали бутерброды, а Татьяна запаслась ланч-боксом. Мы уселись в холле на дерматине. Фуджи-сан, весёлая и беспечная, проходила мимо, в туалет. Увидев нас, она замедлила шаг и по-свойски спросила:
– Что, обедаете?
Мы с Татьяной дружно закачали головами – «Да, вот… обедаем…»
– А мне бы надо похудеть, – легко призналась в самом сокровенном богиня японского театра и кинематографа. Какая же она всё-таки простецкая!
– Нет-нет, что вы, госпожа Фуджи! Не мучайте себя диетами! У вас прекрасная фигура! – это я так разгорячилась. А Татьяна молчала. Лишь бросила скучающий взгляд в спину уходящей звезды.
Я ела бутерброды, слушала опытную Татьяну, наматывая на ус ценные сведения о шоу-бизнесе. Для своего актёрского будущего.
– Не так давно я снималась в одном фильме… женская роль второго плана… там я спасаю от смерти главную героиню. Ну вот, а моё имя даже в титрах не указали, представляешь?
Не-а, я не представляла… Как такое могло быть?
– А вот так, – с сарказмом закончила историю Татьяна.
Я догадалась, что она в целях самосохранения не делает вслух ни содержащих обличение выводов, ни критических заключений. Как говорится, молчит в тряпочку. Ну что ж… Может, и верно… «Осторожность не помешает», – сделала я своё умозаключение.
– А тут пошла на кастинг для рекламного ролика, – продолжала Таня. – Реклама средства для эпиляции. За десять секунд на экране платили хорошие бабки… триста тысяч. Выстояла чудовищную очередь… Вокруг сотни длинноногих европейских красоток, манекенщиц под метр девяносто. И я на их фоне – маленькая и кругленькая… Ну всё, думаю, не пройду, зря день потеряла. Через неделю звонят – приглашение на съёмки. И что ты думаешь, нарядили меня в бикини, а вместо ног приделали хвост русалки. Нас, русалок, было две… ещё какая-то мисс из России. Посадили по ту и другую сторону местной манекенщицы… худой как щепка… ноги, как будто в кавалерии служила. И вот нас, золотоволосых европейских русалок, заставили гладить её ноги, приговаривая: «Хочу такие же!»
– Отпад! – резюмировала я вслух. А про себя подумала: «Ни за какие «бабки» не стала бы сидеть с хвостом русалки и гладить чьи-то конечности». Да ещё и приговаривать: «Хочу такие же». Ой, что сказали бы мои студенты, увидев Ларису-сенсея по телевизору в бикини и с хвостом русалки?! А администрация университета? Бесчестье!
Перерыв заканчивался. Очень хотелось кофе. Возле господина продюсера в углу на столике имелась кофемашина эспрессо. От неё исходил лакомый аромат, делающий железобетонную обстановку репетиционной сцены почти домашней. Но дело в том, что к кофе прикладывались только верхи. Нагао-сан уже налил себе чашечку. Сделал он это с конфузом, идущим ему как зайцу курево. Одзима-сан подошёл к кофеварке с шуточками. Фуджи-сан, как девочка, забавно подбежала мелкими шажками.
Низы тоже, наверное, хотели кофе, но не могли полноправно, наравне с олигархами, обслужить себя горячим напитком. Я шепнула Татьяне:
– Ты хочешь кофе?
– Да, хочу.
– Так пойдём нальём?
– Не-е, не пойду. Иди сама.
Тогда я повернулась к Марку и Джонни:
– Do you want some coffee[24]24
(англ.) Ты хочешь кофе?
[Закрыть]?
– Oh, yeah, please[25]25
(англ.) О да, с удовольствием!
[Закрыть]!
– Let’s take it[26]26
(англ.) Так пойдём нальём!
[Закрыть]? – показала я в сторону кофемашины.
– Oh, no, no, thanks[27]27
(англ.) О, нет уж, благодарю!
[Закрыть]!
Они чего-то боялись.
Национальный девиз Французской республики провозглашает кроме свободы и братства ещё и равенство. Оно-то и толкнуло меня плюнуть на кастовое деление и подойти к кофемашине, спрашивая на ходу у Накамуры-сан:
– Можно ли мне налить себе немного кофе?
– О да, конечно! – любезно ответил продюсер. – Наливайте когда вам угодно, не стесняйтесь, госпожа Аш!
А о трёх других членах нашей законной иностранной группировки не упомянул.
Я налила кофе в пластмассовый стаканчик, чувствуя на себе взоры верхов и видя ревнивые гримасы низов. Кроме того, у меня почему-то загорелась задняя часть джинсов, которую я ненароком повернула к столу «главных».
Режиссёр объявил репетицию второй картины третьего акта. Значит, сцены с выходом моей героини на сегодня закончены. Ну и зачем сидеть-то? В моей стране рабочее время строго регламентировано. За сверхурочные доплачивают. А Хории-сан вряд ли сделает надбавку к моим гарантиям.
Всё было так. Но во Франции меня доводила до бешенства чересчур скрупулёзная регламентация рабочего дня. Особенно в кассах вокзалов. На стеклянной двери было чёрным по белому написано: закрытие в 20:00. А предприимчивые служащие SNCF[28]28
Национальная компания французских железных дорог.
[Закрыть] не пускали купить билет уже без двадцати восемь. Ругайся не ругайся – эффект был один. На поезде уже не уедешь. В 20:00 и ни минутой позже служащие снимали фуражки и уже уходили домой. И к начальству не было смысла обращаться. Закрытие в 20:00 означает не конец обслуживания пассажиров, а выезд из парковки, на ужин с семьёй.
Было три часа. Глядеть в книгу и видеть фигу, скрученную китайскими идеограммами, я не собиралась. Положив текст пьесы в сумку, я предложила Татьяне:
– Слушай, давай пойдём в кафе? Всё равно наших выходов больше нет. Время – деньги.
Татьяна ответила:
– Иди, если хочешь. Я останусь.
Она держала меня на расстоянии. И объяснений, почему надо оставаться, закончив репетицию с нашими выходами, не давала. Ну очень осторожная персона!
Пока сменялись картины и одни действующие лица расходились по местам, а другие сходились в центре зала, я без резких движений начала перемещение к выходу. Нагао-сан с блокнотом в руках, как наблюдатель ООН, следил за моей передислокацией.
Иного пути, чем через стол продюсера, не было, и Накамура-сан уже вопросительно смотрел на мою сумку и дождевик. Пришлось отпрашиваться:
– Накамура-сан, можно мне уйти? Всё равно на сегодня у меня выходов нету.
Лицо продюсера застыло на две секунды. Две секунды он медлил с ответом, давая, видимо, мне повод для размышления. Затем совсем не строго сказал:
– Да-да. Если у вас есть неотложные дела, конечно, идите…
У меня действительно были неотложные дела в такой солнечный день: прогуляться по Гинзе, зайти в дорогие универмаги «Mitsukoshi» и «Printemps», посмотреть осенне-зимнюю коллекцию одежды и обуви, поискать для мамы красивое пальто с мехом, которое я решила подарить ей по окончании гастролей и по получении приличных, даже с вычетом 30 процентов, гарантий. А ещё маме нужны были добротные тёплые сапоги. И осенние туфли – мне нравился бренд «Geox». Их бутик как раз находился на Гинзе. Купишь – и не прогадаешь. Комфорт и отличное качество. Мысли о покупках для мамы радовали сердце. Я баловала не столько себя, сколько её. После кончины папы, которого я, наивная, раньше считала бессмертным, мама стала мне ещё дороже, и я поклялась беречь её как зеницу ока. Кроме этого, когда я была маленькой, она всем жертвовала для меня. А теперь, когда я встала на ноги, наступило моё время жертвовать.
В детстве у меня с мамой почти не было разногласий. Мы ссорились только по одному поводу: в зимнюю стужу она заставляла меня надевать вниз рейтузы с начёсом, чтобы не застудиться «по-женски». Я ненавидела эти неэстетичные рейтузы, делающие меня толстой.
Шагая к метро, я размышляла, почему продюсер Накамура-сан помедлил на две секунды с ответом. Он обычно вообще не медлил. Всегда давал ответ моментально, не сомневаясь. Может, со своей демократией и равенством я что-то делала не так? А что, если это навредит моей карьере артистки? Я ещё не знала неписаных законов японского шоу-бизнеса и закулисных правил поведения. И надеялась выведать это у опытной Татьяны. А пока решила затеряться в актёрской стае, укрощая своё стремление к индивидуальности.
Вернувшись в отель и говоря с мамой по телефону, я описала ей роскошное кашемировое пальто с меховым воротником и попросила измерить длину плеча, рукава и объём груди, чтобы не ошибиться в размере.
Мама была в приподнятом настроении. Она тоже ходила по магазинам и купила себе на зиму добротный свитер из мягкой шерсти и тёплые брюки. И виновато добавила:
– Довольно дорогие…
– Мамочка, трать без стеснения! Я тебе оставляю деньги на дорогие качественные продукты и одежду, недоступные на твою пенсию.
Мама чувствовала себя хорошо. И я чувствовала себя хорошо.
Главное, чтобы мама была здорова. И тогда живи-не тужи.
* * *
Подключив интернет, я набрала в поисковике на катакане имя Татьяны Рохлецовой. Информация о профессиональной актрисе японского театра и кино была очень скудной. Где-то преподаёт русский язык, подрабатывает в каком-то баре, два года назад играла мелкую роль в спектакле «Кровавая Мэри». Больше ничего. Ни фильмов с её участием, ни выходов на сцену. Зато её имя без конца высвечивалось на сайтах знакомств. Поиск мужчины для дружбы и прочих дел. Она не она – не проверишь, не зарегистрировавшись на сайте. Ну что ж… Информации нет, остаются лишь смайлики[29]29
Смайл, смайлик – символ улыбающегося человечка, применяемый в информатике.
[Закрыть]:)
