Текст книги "Поющий цветок и солнечная девушка (СИ)"

Автор книги: Лариса Львова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

   Майским утром Наденька расплакалась, глядя на увядшую глоксинию. Листья и бутоны выглядели так, будто плесень поедала их целую неделю. А ведь вчера цветок чувствовал себя прекрасно.

   Мама называла его засоней, потому что он спал зиму под ванной из-за периода покоя. Когда Наденька здоровалась с цветком по утрам, ей казалось, что она рядом.

   Папе тоже нравилась глоксиния, вся в крупных трехцветных венчиках. Она создавала праздничное настроение в доме.

   А потом появилась мачеха Елена и заявила, что у неё аллергия именно на это растение. Горшочек с отвергнутым цветком переехал в Наденькину комнату.

   Глоксиния распереживалась, перестала пахнуть. Венчики почти обесцветились. Наденька утешала и уговаривала цветок: мачеха молодая, красивая, её очень любит папа. Он даже стал казаться моложе. И к падчерице мачеха добра. Ни одного сурового взгляда, только понимание и... жалость, что ли. Наденьке такое отношение казалось красивым фантиком, под которым неизвестно что.

   А потом случился черный день. Папа умер. И эти слова – «папа умер» – стали постоянно звучать в голове. Они были как осенние листья, которые хрустят и рассыпаются под ногами. Как последний ноздреватый снег, что вот-вот растает. Как печальный перезвон на колокольне церкви.

   Наденька бы сошла с ума, если б однажды не заметила: цветок пахнет! Она не дурочка и не вообразила, что это мама пришла поддержать её. Но стало не так больно и страшно жить.

   Мачеха тоже многое сделала для падчерицы. Устроила по блату в медучилище, как раз по Наденькиным способностям: старательности и пунктуальности, отличной памяти и внимании, которое не упускало ни одной детали. Всё остальное было намного хуже. Однако преподаватели Наденьку любили и были снисходительны к ней. И эта снисходительность тоже напоминала разноцветные фантики без конфет: красиво, заманчиво, но зачем ей они?

   Мачеха Елена таскала за собой Наденьку на все вечеринки. И в театр водила, и в кино. И везде отвечала вздохами на сочувственные взгляды, принимала печальные рукопожатия, выслушивала шепотки и советы.

   Ничто не ускользнуло от обострённого Наденькиного внимания. Ей и самой казалось странным: зачем Елене чужая девчонка, которая даже не была родной умершему супругу. И документов об усыновлении не было. Ничего, кроме прописки, не связывало Наденьку с трехкомнатной квартирой в центре города.

   И её забрала мачеха. Подсунула документы, которые привёз к ним на дом старик, похожий на Кощея Бессмертного. Наденька, сама не своя, всё подписала. А потом с облегчением рассталась с домом, полным горькой пустоты, и уехала в маленький городок работать медрегистратором.

   Ей повезло и с работой, и с жильём, и с коллективом. Наденька думала, что это только благодаря цветку. И вечером, и утром она всё рассказывала бархатистым венчикам. После разговора жизнь казалась классиками, в которые играла девчонкой: всегда знаешь, в какую клетку пнуть битку. И никакой неизвестности: вот «старт», вот «отдых», а вот и «финиш». А если сбился, то есть «пропал», – начинай снова.

   И вот – цветок отчего-то сгнил. Вроде бы, что тут такого? В природе ничто не вечно, это закон. Но как же ужасно, когда весна умирает, не успев начаться.

   Наденька убрала покрытые плесенью листья, решила посмотреть, что с луковицей. А её-то и не оказалось! Но выбрасывать горшочек Наденька не стала. Отнесла в погреб бабы Даши, у которой снимала комнату, положила его в мешок и оставила в углу у тёплой стены.

   На работе заметили красные глаза, поэтому Наденька не успевала объяснять коллегам причину слёз: погиб цветок, её единственное наследство от мамы. Все тут же принимались предлагать ей новых жильцов на подоконник. Она благодарила за участие и говорила, что больше не будет заниматься цветами.

   Её вреднейшее и всепроникающее внимание донесло сочувственные шепотки: бедная девочка! Ничего она не бедная. Ведь жила же много зим без засони...

   И что тут поделаешь, Наденька снова расплакалась!

   Случилось это как раз в то время, когда в окошко регистратуры сунулось отёчное, изжелта-бледное лицо старика Лунёва, сердечника и скандалиста. Кроме потрясающей склочности, он славился ещё и кляузами. Каждое его появление в поликлинике означало: в министерство отправится новая жалоба.

   А жаловаться вышестоящим органам Лунёв умел! Но вот одна беда – теперь ему оставалось послать свою кляузу только во Всемирную организацию здравоохранения, потому что нижестоящие инстанции были уже завалены его письмами, как говорится, по самую крышу.

   Блёклые, непонятного цвета глаза впились в Наденькино расстроенное лицо.

   – От начальства влетело? – поинтересовался старик, оживляясь с каждой секундой.

   – Нет, что вы... – прошептала Наденька, промокая лицо платочком.

   – Хахаль... кхм... бросил? – сладострастно покряхтывая, спросил старик.

   – У меня нет хахаля, – уже спокойно ответила Наденька. – Вам ведь нужны талончики к терапевту, хирургу, кардиологу, урологу, окулисту и неврологу? И ещё на ЭКГ?

   – Да, – ответил озадаченный Лунёв. – И что, найдутся? Ведь в вашей поликлинике всегда даже в туалет очередь. Не умеете и не хотите работать.

   – Нет, сию минуту не найдутся, – весело, как девчонка, играющая в классики, проговорила Наденька. – А я вас в очередь запишу! Впереди всех. Не верите? Вот посмотрите, запись к терапевту. Какой список-то! Первый – майор Кузаков, наш начальник полиции. А вы вперёд него пойдёте! Ну как?

   – Ладно, так и быть, записывай, – распорядился Лунёв. – Ко всем врачам!

   – Хорошо, хорошо, – быстро ответила Наденька и заводила курсором по экрану. – Я вам позвоню, сообщу о дне приёма!

   Лунёв громогласно откашлялся и двинулся к выходу.

   – Ты чего, Надька? Сдурела? У нас одна Анна Ивановна на три участка!.. – сердито сказала сестра, которая раскладывала медицинские карты.

   – Наверное, сдурела, – отозвалась Наденька. – Я показала старику старый список, вон их сколько валяется в ящиках. А пойдёт он на приём только согласно очереди.

   – А как отвертишься-то? – удивилась сестра. – Ведь задолбит главврача, а он – нас.

   – Просто буду ему звонить каждый день, рассказывать, как продвигается очередь. Выслушивать, что мы не умеем работать. А там и время приёма подойдёт, – сообщила Наденька.

   – Делать тебе нечего, – рассердилась сестра и понесла груду карт к кабинетам.

   А Наденька на секунду приуныла: таких, как Лунёв, у неё было пятеро. Ежедневные разговоры со скандалистами показывали, что бабки и старики вовсе не скандалисты, а просто одинокие, никому не нужные люди. Они не переставали названивать Наденьке даже после того, как получали вожделенный талончик.

   И вот теперь появился шестой собеседник. Вернее, она сама его нашла и привязала к себе. А что будет дальше? Наденька вздохнула, извинилась перед усталой тёткой, которая сунулась в окошко так далеко, что стало страшно: а ну как застрянет? И рабочий день пошёл своей чередой.

   А вечером главврач подошёл к Наденьке и сказал:

   – Ты расстроена из-за какого-то растения? Ерунда. Сама как цветок – краше нет на свете.

   Коллеги надули щёки, боясь рассмеяться, а когда главврач вышел, дружно прыснули, закрываясь кто чем. Но всё-таки громко хохотать не посмели.

   Наденька была рада, что они не позавидовали: шутка ли, главврач наблюдает за медрегистратором, в курсе её проблем и даже высказывает сочувствие.

   Наденька вместе с коллегами вышла из поликлиники тёплым весенним вечером. Медсестра кабинета ЭКГ, красавица Лия, сделала рожу за спиной Наденьки: растянула пальцами веки, оттопырила губы. Всё было видно в дверное стекло.

   Но Наденька не обиделась: мама и папа ещё в детстве объяснили, что некоторые люди не будут рады ей, более того, станут подчёркивать плохое отношение. Но это не значит, что к ним тоже нужно плохо относиться. А Наденька и не знала, что это такое – плохое отношение.

   Поэтому она согласилась на своё первое в жизни свидание. Со стариком Лунёвым, который её ждал за углом поликлиники.

   Он сообщил, что ненавидит молоденьких вертихвосток за одежду, мысли в голове и слова, которые вылетают из их рта. Поэтому если Наденька планирует в будущем стать нормальным человеком, ей нужно обрадоваться предложению попить чаю в доме Лунёва, который совсем рядом.

   Наденьке было всё равно, где пить чай, поэтому она согласилась, но позвонила бабе Даше, квартирной хозяйке. Лунёв на это презрительно усмехнулся и сказал, что Наденька никому сто лет не нужна, просто он по доброте своей хочет наставить её на путь истинный.

   Коллеги, которые всё же стали свидетелями сцены, громко рассмеялись. На это Лунёв вытащил из-за спины хорошенькую корзиночку с разноцветными фиалками и вручил Наденьке.

   Коллеги приумолкли: такая корзиночка в соседнем магазине «Цветы» стоила восемь тысяч.

   Наденька поднесла подарок к лицу и ощутила одновременно сладкий и горький аромат. Тревожный, от которого чаще колотится сердце, и счастливый, от которого оно замирает.

   И без всякой опаски зашагала рядом с Лунёвым. Старик был огромный по сравнению с миниатюрной Наденькой.

   Как оказалось, он жил в старом особняке, неопрятном из-за того, что давно не ремонтировался. И самое главное – со своею старухой! Они вместе так напоминали героев иллюстрации к сказкам Пушкина, что Наденька против воли оглянулась в поисках разбитого корыта.

   Она спросила у Лунёвой, которая сидела в странной позе на диване: «Как вы?» На что старуха расплакалась, схватила её за руку и не отпустила до тех пор, пока Лунёв не приготовил всё к чаю. Его жена откинула край пледа, закрывавшего юбку. И Наденька поняла: под юбкой нет ног.

   – Авария, – буркнул Лунёв.

   – Наказание мне за всё, – отозвалась Лунёва.

   Наденька не решилась что-то сказать, только погладила её по руке. Ей стало тревожно, так как обрюзгшее и отёчное лицо Лунёвой что-то ей напомнило.

   Наденька глянула в тёмное зеркало, которое закрывало четверть стены от полу до потолка. В нём отразилась она сама – коротышка на толстеньких ножках, с круглым лицом, словно нарисованными углем бровями, раскосыми глазами и большим ртом. Да уж, было от чего Лие корчить рожи у неё за спиной.

   А Лунёва сохранила остатки былой красоты: брови вразлёт над чёрными большими глазами, тонкий прямой нос. Наденька подумала, что такими красавицами были те актрисы и певицы, которых она видела в театре, и спросила:

   – Вы ведь снимались в кино?

   – Нет. Я оперная певица, – гордо ответила Лунёва.

   – Я очень люблю «Травиату», – поделилась Наденька и даже испугалась, когда Лунёва принялась рыдать.

   Старик сунул ей разивший валерьянкой стакан и прошептал Наденьке:

   – Ира много лет исполняла партию Виолетты. Была лауреатом международного конкурса.

   Лунёва выпила успокоительное, дёргая обвисшей на подбородке кожей, а потом сказала мужу:

   – Ну давай же скорей чай! Не могу больше ждать.

   Старик поставил перед Наденькой большую чашку с потрясающе пахшим чаем, подсел к жене и уставился на Наденьку с тем же выражением лица, что и в поликлинике.

   Наденька отхлебнула чай, попробовала пирожное, тут же растаявшее на языке, и почувствовала умиротворение и покой, которые ощущала до смерти родителей.

   – А вы разве не будете пить чай? – спросила она. – Я никогда не пробовала ничего вкус...

   И комната исчезла. Последнее, что увидела Наденька, – искажённые радостью лица стариков.

   А потом была темнота. Ощущение тепла, влаги и сытости. Наденька попыталась открыть глаза, но ей не удалось. Зато она услышала голоса:

   – Ну скоро? Ты же обещал к началу декабря!

   – Перестань меня сбивать. Не получилось. Будет к Новому году.

   – Ты моё солнышко, моя радость! Ну покажись же скорее! А разве нельзя было сделать так, чтобы это был... к примеру, котёнок или птичка?

   – Прекрати сейчас же! Хуже ребёнка. Сказал, не сбивай. Как вышло, так и вышло. Хорошо хоть так. Нечего было отдавать... Ну не плачь, прости.

   – А правда, что моё солнышко никогда меня не покинет и станет только моим?

   – Правда. Отвяжись, пожалуйста!

   И однажды, после блаженно тёплой воды, которая окатила Наденьку, ей удалось избавиться от тесноты и сырости! Более того, внезапно кончилась темнота.

   Она стояла в горшочке, по пояс в рыхлой земле, которая пахла перегноем и свежестью. Рядом было окно, в которое заглядывал зимний денёк. По другую сторону виднелась стариковская комната с наряженной ёлкой.

   – Солнышко моё! – раздалось с дивана. – Виктор, иди сюда скорей! Наша Наденька открыла глазки!

   – Иду-иду! – радостно крикнул Лунёв. – Сейчас только винца достану. Нужно же отметить!

   Наденька не умела ненавидеть. Поэтому она тоже обрадовалась старикам.

   – Какая же ты у меня красавица! – умилённо прошептала Лунёва, радуясь Наденькиной улыбке. – Сейчас я тебе спою!

   Наденька, тая от восторга, слушала арию. Сильный, богатый модуляциями голос уносил её в прошлые дни. Она ни о чём не жалела, только наслаждалась пением. Что-то прорвалось изнутри Наденькиной души и хлынуло вместе с солнечным светом из окна в тёмную комнату.

   – Боже, она поёт! Моя крошка тоже поёт! – закричала Лунёва, прервав пение.

   С улицы донёсся лай цепного пса. А из прихожей – звонок.

   Лунёв вышел, но Наденька всё равно услышала, что он говорил:

   – Опять вы? Сколько можно нас тревожить? У меня жена инвалид первой группы! Я жаловаться буду!.. Ну ладно, в последний раз. И чтоб я больше о вас не слышал!

   Через некоторое время в комнату вошёл, судя по форме, участковый и с ним... шофёр главврача, Вова! Он в свободное от работы время часто заходил к медрегистраторам, иногда путался под ногами, часто предлагал подвезти. Наденька отнекивалась: ну куда ехать в крохотном городке, можно и пешком дойти.

   Участковый сказал:

   – Приношу извинения, мы здесь, можно сказать, неофициально. По настоянию Вовы Свиридова, вот он перед вами. Вова был женихом Наденьки.

   Наденька издала изумлённую трель. Никаких женихов у неё не было! Для чего же Вова назвался им?

   Молодые люди завертели головами, а Лунёв встал так, чтобы загородить цветок на окне. Но глазастый участковый всё же заметил манёвр старика и спросил:

   – У вас глоксиния зацвела. А мамины засони спят на лоджии. Как вы этого добились?

   Наденька, услышав про засонь, рассмеялась звонкими нотками.

   Участковый шагнул к окну.

   – Погодите-ка, – вдруг заговорила Лунёва. – Нехорошо разговаривать стоя. Виктор, приготовь, пожалуйста, всем чая. А вы, молодые люди, присаживайтесь и толком объясните, зачем сюда явились. Нам и так больно, что Наденька вышла от нас и пропала. А вы эту болячку бередите.

   Лунёв бросил на жену быстрый взгляд, чуть кивнул и прошёл на кухню.

   Участковый уселся на стул с гнутой лаковой спинкой и сказал:

   – Странный у вас цветок. Показалось, что он очень музыкальный. Вы научили его нотам?

   Лунёва даже затряслась от ярости:

   – Не морочьте мне голову. Спрашивайте по делу и уходите. Такое впечатление, что вы явились поиздеваться над инвалидом.

   И она сбросила плед.

   Молодые люди отвели глаза.

   В комнате повисла тишина.

   – А вот и чай! – с непонятным, страшным весельем сказал Лунёв. – Пейте и спрашивайте скорее, чтобы жена не расстроилась. А то потом ночь не уснёт. Мы ведь завтра уезжаем на несколько месяцев к родне в тёплые края. Старикам нужны силы.

   Он расставил большие чашки вокруг чайника с кипятком, сходил в кухню за заварником. По комнате разлился невообразимо притягательный аромат.

   Наденька вдруг вспомнила, как она попробовала точно такого же чая, а потом очнулась в полной темноте. Наверное, и с этими парнями будет то же самое. Как славно! На подоконнике встанут ещё два горшочка с цвета...

   Да что же это такое! Разве хорошо, когда вместо людей остаются цветы? Так было, когда хоронили маму и папу.

   Вот уж совсем не хочется, чтобы вместо молодых, здоровых людей рядом с ней оказались растения.

   И Наденька чуть не выпрыгнула из горшочка. Она стала покачиваться от горя и залилась печальной песней о людской беспечности.

   – Вот это да! – подал голос Вова. – Точь-в-точь Надька! Она всегда пела, когда полы за уборщицу мыла. У тёти Вали артроз, так Надька ей помогала.

   – Придётся всё же составить протокол, а цветок изъять, – строго сказал участковый.

   – Вы ничего не понимаете! – быстро и громко заговорила Лунёва. – Я оперная певица, а это моя крошка. Взамен той, что я оставила в больнице. У неё было что-то генетическое... Она б даже не выжила. А потом катастрофа. Я лишилась возможности выступать. Всего лишилась!.. Но мой Виктор, он колдун, он мне пообещал вернуть крошку. Чтобы была только моя.

   – Замолчи, дура! – гаркнул Лунёв. – Не обращайте на неё внимание. Видите, начался бред. Нужно звонить в скорую.

   – Ты снова меня упрячешь в больницу! – ничуть не тише, чем муж, раскричалась Лунёва. – Ты обещал! Обещал! Только моя!

   И она свалилась с дивана.

   Началась кутерьма, потом приехала скорая, Лунёвой поставили укол и увезли её.

   Наденька уже не пела. Она в ужасе закрылась пушистыми листочками и тоненько всхлипывала. А потом перестала. Она вспомнила: у Лунёвой были три родинки на левой стороне лица: на виске, щеке и в уголке губ. Как и у самой Наденьки!

   Меж тем Лунёв снова пригласил выпить чаю ребят, которые помогли занести его супругу в машину скорой.

   Но они отказались.

   Наденька вздохнула.

   Все посмотрели на неё.

   – А вы не можете подарить мне этот цветок? – спросил Вова. – Или продать?

   Лунёв даже зарычал от ярости.

   – Я сейчас составлю протокол и изыму растение! – начал по новой участковый.

   – А-а-а! – заорал Лунёв. – Как меня достала эта дура Ирка со своим цветком! Ненавижу цветы!

   Совсем как молодой, то есть быстро и ловко, Лунёв ринулся к Наденьке, грохнул горшок о подоконник, раскрыл окно и выбросил цветок на двадцатиградусный мороз.

   Наденька распростёрла листочки на сугробе.

   Завыл цепной пёс. Громко и тоскливо, как к большой беде.

   В доме что-то происходило, но Наденька больше не могла ни видеть, ни слышать, ни дышать.

   Она только ощутила, как кто-то сильный и горячий схватил её.

   ***

   – Вот, мама, это тебе подарок на Новый год, – сказал Вова, целуя мать и передавая ей цветущую глоксинию.

   – Какая прелесть! А почему у бедняжки помятые листочки? – восхитилась женщина и принялась осматривать растение.

   – Приключилась беда, цветок пришлось пересадить. Но сейчас всё позади, – ответил сын.

   – Это тебе цветок сказал, что позади? – рассмеялась Вовина мама.

   – Почти так, – довольно улыбнулся Вова и позвал кого-то, кто топтался за дверью. – Ну заходите, что ли... Это Женька, ты его помнишь, вместе учились. А это Наденька, моя солнечная девушка.

   – Наденька!.. – охнула Вовина мама. – Сын про тебя столько рассказывал: как ты улыбаешься, как говоришь, как поёшь. Так горевал, когда ты пропала! Ну теперь-то, когда Вова нас наконец познакомил, я тебя уже не отпущу из нашего дома. Если ты, конечно, сама не захочешь уйти...

   – Не захочу! – сказала Наденька и бросилась к Вовиной матери – обниматься и лить слёзы.

   Когда все наелись замечательных пирогов напились простого чаю «Принцесса Нури», Женя сказал:

   – Вот так было раскрыто преступление людей, которые сами оставили своё счастье в роддоме. Но судьба большая шутница. Она ничего не захотела им вернуть. А всё ты, Вовка. Как догадался-то, что Наденька у этих Лунёвых в плену?

   – Да бабки одолели – уборщица тётя Валя и тётя Даша, у неё Наденька комнату снимала. Отправились к гадалке, которая Наденьку знала по поликлинике. Гадалка подняла знакомых, поучаствовала в телепередаче, поворошила карты и напророчила всяких бед, если Наденька не вернётся из старого особняка от старых злодеев, наказанных за старые грехи. Ты представляешь, мама, легче промолчать, чем перечислить всё, что было сделано. Наденьку Лунёв завёл к себе домой, дверь не открывалась двое суток. На всех записях – только Лунёв. Спасибо тебе, друг, что не поверил ему, как все. Жаль, что поиски затянулись чуть ли не на девять месяцев. Так что хоть здесь всё просто и понятно, – рассказал Вова.

   – Точно, – согласился Женя. – Но я никогда не забуду небывалое: выбегаю вслед за тобой, а ты в одной руке цветок держишь, другой Надьку к себе прижимаешь. Босую, в летнем платьице. Это как объяснить?

   – А нужно ли? – спросила Вовина мама, которая переводила взгляд с Наденьки на цветок.

   И тут у Женьки зачесалось в носу и он очень громко чихнул.

   – Мама всегда правду говорит, – улыбнулся Вова.

   А Наденька запела от радости.

   Цветок стал ей подпевать.