Текст книги "Ифе и голос из саркофага (СИ)"

Автор книги: Лариса Львова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

   – Есть средства их отвадить, – вкрадчиво продолжил Ифе. – Говори правду, и я вам помогу. Но можно сообщить всё господину наместнику...

   – Укусил паук... – вымолвила служанка. – Дом чист. Молю вас!.. Спасите мою госпожу...

   И девушка зашлась в рыданьях.

   Хозяйка дома быстро подошла к ним и, вскинув голову, сказала:

   – Если эта мерзавка в чём-то виновна, если она недосмотрела за моей дорогой Айтесеб, то она получит своё. Что вы хотите узнать у неё?

   – Госпожа, вашу дочь укусил паук, один из самых ядовитых. По её словам – Ифе кивнул на служанку – это произошло не в доме. Я не могу терять время на расспросы, нужно вызволять Айтесеб, которая уже села в лодку и приготовилась начать свой путь в царство мёртвых. Вы уж сами добейтесь правды.

   Хозяйка сделала знак горбунье, которая тотчас выбежала за дверь и вернулась со слугой и двумя рабами. Они подхватили рыдавшую служанку и увели.

   Ифе, не дожидаясь жреца, начал молиться. Он в пылу искреннего обращения к Сехмет уже видел, как очертания покоев больной заволакивает мгла, как перед ним вырастает величественный и ужасный силуэт богини, как она простирает длань над постелью...

   Сердце Ифе зашлось в священном трепете, его голова закинулась, кулаки сжались, и он пал на колени в ожидании приговора.

   – Моё! – в ушах раздался голос, подобный обвалу камней, из которых построен дом.

   Ифе ещё трясся в экстазе. Но мысли понеслись, словно колесница, которую влечёт за собой необузданный жеребец:

   – Как? Айтесеб не суждено жить? Почему? Она так молода... Это несправедливо!

   Богиня ушла из сознания Ифе, но не оставила прежней решимости и ясности – что делать, какие порошки составить, чем поить больную. Он и сам знал, что выход один – постоянно вливать жидкость, которая хоть как-то смогла бы разбавить яд. А ещё лучше – сделать разрез на животе и посыпать солью, полученной из камней, которые можно найти среди донных отложений Нила. Такая соль у него была. Он купил её за большие деньги. Но разрез... Для этого у Ифе не было ни навыков, ни разрешения совета жрецов. Чтобы его получить, требовалось подать прошение, но не ученику, а самому жрецу Яхье. Пока он раскачается...

   Выход один – сделать всё возможное, чтобы дыхание и ток крови поддерживались, и отправиться в царство Сехмет, чтобы самолично выпросить жизнь для девушки.

   Это было неслыханно, рискованно и могло закончиться смертью не только Ифе. С богиней Сехмет шутки плохи. Наслать болезнь на целую провинцию, от которой люди будут сгорать от жара и трястись, как бесноватые, для неё ничего не стоит. Можно вспомнить, к примеру, нашествие на его родной Тавис хвори, заставляющей людей извергать из себя пищу и всю воду. Ифе до сих пор помнит тела людей, которые не успевали хоронить, – высохшие, с запавшими глазами. Жрецы всего Та-Кемет несколько декад молились Сехмет, чтобы она смягчилась и позволила целителям выполнить свою работу.

   И почему он должен так радеть за эту Айтесеб?

   Свистящий звук отвлёк Ифе от дум.

   Это вздохнула больная.

   Она широко открыла не видевшие света глаза. Айтесеб сейчас, возможно, созерцала дороги мёртвых. Очень скоро её путь закончится судилищем...

   – Где ты?.. Где моя верная Нуфрет? – просипела она.

   Девушка, наверное, звала служанку.

   – Когда тебя укусил паук? – спросил Ифе. – Может, кто-то виноват в этом?

   Айтесеб сморщилась от звуков его голоса, но ответила:

   – Горбунья... она принесла... шкатулку... я открыла...

   Ифе быстрым взглядом окинул покои. На одной из резных полок он увидел дивную шкатулку, величиной в ладонь, отделанную перламутром. Как раз такую, в какой девушке из знатного и богатого дома удобно хранить драгоценности.

   – Паук? Где паук? – выкрикнул Ифе, позабыв, что только что сам придумал байку о пауках, которые разыскивают друг друга.

   – Его Нуфрет убила... когда укусил... – откликнулась Айтесеб.

   – Она говорит всякую чушь от болезни, – заявила её мать.

   Ифе совсем забыл о ней, между тем женщина встала у него за спиной. Ифе почувствовал её дыхание, запах её притираний засвербел у него в носу, а ещё он поймал движение какого-то предмета, который хозяйка достала из своих одеяний.

   «Она может резануть ножом по жиле на шее. Или ткнуть в бок. В спину не хватит сил, чтобы убить. С этим пауком дело серьёзное», – подумал Ифе.

   – Да, это всё от болезни, – тихо, но стараясь, чтобы голос не задрожал, ответил Ифе. – Не разобрать ничего толком. Её служанка что-то должна знать. А нам никогда не доведётся... Скоро больная перестанет дышать от опухоли на шее. Её молодая жизнь прервётся.

   Хозяйка дома отошла от Ифе, и его кожа засочилась потом. Правильно говорила старая рабыня в доме его матери: бояться нужно живых, а не теней. Но опасны и те, и другие, если человек открыт для них.

   Он понимал, что горбунья только по приказу госпожи осмелилась бы на такое убийство. Да и шкатулка явно ей не по карману. Значит, девушка приходится жене наместника падчерицей. И снова вопрос в наследовании дома и земель.

   Ифе оглянулся: он остался с больной наедине. Теперь можно расспросить её без помех. Если удастся, конечно. Но уж очень необычное место укуса – шея. Понятно, если бы тварь напала на руку...

   – Их было много внутри... Я закричала... бросила шкатулку... Нуфрет их растоптала... Горбунья сказала: а что это на твоих... накладных волосах... И он укусил... – не дожидаясь вопроса, прошептала Айтесеб.

   Ну это уж слишком! Самой рисковать быть укушенной, чтобы исполнить злую волю хозяйки! Ифе решил пойти и рассказать обо всём наместнику.

   А пока он использовал все имевшиеся у него снадобья, чтобы помочь девушке. Эх, если бы их позвали вовремя... Скольких бы можно было спасти, если бы люди сделали такую малость – призвали целителей вовремя! Ифе отправился к наместнику и жрецу, которые всё же засиделись в беседке.

   Точнее сказать – залежались. Два толстяка развалились на подушках и храпели так, что колыхались веточки цветистого растения и полотно навеса.

   Это, конечно, был легчайший ветерок, но внутри Ифе всё содрогалось от возмущения. Уж кто-кто, а номарх целой провинции мог бы обеспечить порядок в своём доме.

   Сначала пришлось ждать, пока обжоры изволят проснуться. Ифе еле дождался. Потом пришлось их будить. Потом ждать носилки для жреца. Потом последовал прощальный ритуал с поеданием куропаток с пореем и сельдереем. Наконец последние капли вина упали в кубки.

   И только под вечер Ифе и жрец отправились домой. Во дворе Ифе увидел на земле два тела, прикрытых холстинами. Номарх прошёл мимо них, махнув рукой.

   Остался один свидетель признаний девушки – сам Ифе. Ему стало ещё страшнее, будто кинжал госпожи уже коснулся незащищённой шеи.

   Он знал, как болезнь будет забирать у девушки её тело: сначала откажут руки и ноги – на деле уже отказали; затем кровь станет тёмной и вязкой, на коже проступят безобразные чёрно-багровые пятна; затем опухоль раздуется до таких размеров, что воздух перестанет проходить в горло. И больная будет медленно задыхаться. Мучения её будут ужасны. Уже завтра, наверное, он не сможет влить ей в рот через тростинку ни капли воды. Ещё день – и её мачеха может торжествовать.

   Впервые в жизни Ифе хотелось устроить мир по-своему, где молоденькие девушки не будут умирать по прихоти жадных, охочих до чужих состояний женщин, где они будут выходить замуж и рожать здоровых ребятишек на благо Та-Кемет. Но ведь тогда не должно быть наложниц, которых отдали развратникам их родичи и к которым не пригласили жреца во время родов. И мальчишки, убившего ребёнка из-за жажды другого убийства, быть не должно.

   Получается, Ифе не должно быть в правильном мире?

   А где его место?

   И тут перед Ифе предстала резьба на саркофаге. Каким волкам он отдал свою душу?

   Ведь это он столкнул рабыню с галереи.

   Тогда он уединился там, потому что отец разорался не в меру. Он кричал, что Ифе отрезанный пенис осла, никому не нужное отродье шлюхи и мерзкого демона, раз не может запомнить всё сказанное учителем.

   Ифе горько молчал, а потом возразил:

   – Отец, у меня сильно болела голова. Мне кажется, это Бакари мстит за убийство.

   – Я тебе не отец! – взвизгнул Нусепт. – Твой отец может только прятаться в гнилой матке Нефтиды!

   В это-то время на галерее появилась чернокожая рабыня. Она робко спросила:

   – Ифе, мальчик мой золотой, ты с кем это разговариваешь?

   И поражённо отшатнулась, увидев, что он один.

   Ифе навсегда запомнил её, освещённую светильниками из покоев дома.

   Он не мог допустить, чтобы рабыня узнала, где сейчас на самом деле Нусепт. Нельзя. Запрещено живым. Если она обмолвится хоть словом, Нефтида пригласит жрецов и они изгонят его отца и с земли. Ведь это плохо, если человеку нет места ни на том, ни на этом свете? Кто-то должен его защитить? А кому это сделать, как не Ифе?

   А потом началось непонятное.

   Он сказал:

   – Подойди сюда. Я что-то покажу тебе...

   Ифе знал, что рабыня не поверила ему. Он знал, что она увидела только его на галерее и поняла, откуда доносятся ругательства. Но всё-таки из любви и верности подошла к ребёнку, которого опекала.

   И Ифе вдруг руками, ставшими крепче железа, толкнул рабыню на перила. Хрупкие деревяшки хрустнули, и дородная рабыня свалилась вниз.

   Ифе, у которого были очень сильны способности к предчувствиям, которые помогали ему в работе, знал: она всё ещё жива. И будет жить, если кто-то ей окажет помощь именно сейчас. Но не спустился и не подал голоса.

   Промолчала и рабыня. Но всё-таки дождалась его. Предупредила. Пожалела, что не передала ему ничего. Но это не так. Передала то, что заставит его рискнуть собой и побороться за жизнь бедняжки Айтесеб.

   Ифе принёс богатые жертвы Анубису, богу бальзамирования, чтобы он не оскорбился его замыслом. Потом излил своей крови на алтарь Акера, который охранял умерших, ведал сегодняшним и завтрашними днями. Не пожалел для этого алой, бьющей фонтаном жизненной силы.

   И бог, которого и не особо почитали, принял подношение. Он дал Ифе, безжалостно коловшего себя кинжалом, возможность скользнуть за Айсетеб.

   Она предстала ему почти такой же, как при жизни: очень красивой, бесконечно доброй и даже весёлой.

   Айтесеб ужаснулась ранам Ифе, сбросила одеяние и накинула на окровавленные одежды. Он почувствовал, как горячие струи остановили свой бег.

   – Так не бывает! – воскликнул Ифе.

   – Бывает, просто ты никогда не видел! – рассмеялась Айтесеб.

   Она ничуть не застыдилась своей наготы. Это тоже было странным. В путешествиях Ифе видел на больших иноземных кораблях статуи. Они были красивыми, как и Айтесеб. И её девственное лоно, гладкое, без единого волоска снизу, как и положено египтянке, очень походило на животы тех статуй. Только такое лоно способно выносить и произвести на свет чистого от грехов и чужих голосов человека.

   – Айтесеб, вернись назад, в дом отца, – попросил Ифе.

   – Не хочу, – откликнулась девушка. – Здесь мне вскоре вынут сердце, взвесят его и отправят на поля Иалу, где вечно живут все праведники. Там я встречусь с моей дорогой Нуфрет. У неё не будет синего следа от удавки на шее. И нас никто больше не разлучит.

   – Айтесеб, на поля Иалу ты должна попасть позже. Там ты найдёшь только тех, кого знала при жизни на земле. Не будет возлюбленного. Не будет милых детей. Не будет страны Та-Кемет, которой ты очень нужна там, наверху, – отчего-то скороговоркой сказал Ифе, помощник жреца Яхья, сын Нусепта.

   Девушка не успела ещё раз отказаться, как Ифе швырнул ей в лицо соли из целебного камня, которую он прятал в своих промокших от крови одеждах.

   Айтесеб с улыбкой отстранилась – здесь не принято сердиться.

   Но тут же силуэт её растаял.

   – А я останусь вместо тебя, – сказал Ифе.

   Но чёрное небо страны мёртвых упало на него, спеленало, скрутило и швырнуло так, что Ифе услышал, как хрупнуло плечо.

   Очнулся он возле алтаря Акера.

   Глянул на раны – они были покрыты багровой коркой и не кровили.

   Видимо, у Айтесеб было лучше лекарство во всех мирах – её искреннее участие ко всем людям.

   Что значит его возвращение на землю? Замысел не удался? Или... ему дозволено исправить ошибки, которые он совершил, поддавшись голосу звероликого?

   И как был в засохшей крови, испачканный прахом дорог и святилищ, Ифе зашагал к дому номарха. Путь будет долгий. Но ведь он найдёт Айтесеб исцелённой? Не может не найти... Иначе нельзя.