Текст книги "Маки алый и белый (СИ)"
Автор книги: Лариса Львова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Но она найдёт Сашу, которая своей жадностью и жестокосердием повернула Маринкину жизнь. Саша должна заплатить за всё. Марина больше не выпьет ни капли крови. Она будет питаться ненавистью.
И главное: она вспомнила день и миг, когда её похищали и она впилась в руку цыгану-детокраду. Стало быть, кровопийц в таборе много – они же передают друг другу эту напасть. Но искать нужно Сашу, она главная. Так думалось Маринке.
О том, что Саша – отступница и предательница, хотя и принадлежит к древнейшему роду, который одним из первых появился на земле, Марина узнает позже. Вся её недолгая жизнь пройдёт в поисках истинной представительницы народа джат кале мануш. Только у джат серые, как придонный лёд, глаза и рыжие волосы, хоть и прозывается народ «кале» – чёрные.
***
Минуло семь лет. Губернский город казался одним гигантским приютом для сиротствующего без Бога люда. Промышленные окраины покрывались густыми дымами из труб, кишели преступностью, нарывали недовольством со стачками рабочих. Городские рынки выбрасывали в вены-улицы тьму жаждавших убить за грош, надругаться над слабым и сильным, выпачкать в грязи недостаточно замаранное. И жизнь в каменных особняках почти ничем не отличалась от жизни предместий – всё та же тоска в преддверии нового века, всё то же отчаяние и безверие. Иное время клаксонами автомобилей и рёвом паровозов будоражило тину веков, поднимало наверх муть со дна жизни, кружило души в вихре смертельных заблуждений.
На улице Минина и Пожарского двухэтажный особняк отгородился от суеты и пыли небольшим садиком с двумя скамейками и клумбами. Из окон кухни по утрам не пахло кофе и свежевыпеченной сдобой, а к обеду – щами. В нём почему-то вообще не было кухарки. Только мрачная и бледная горничная мелькала иногда возле высокого крыльца, раздвигала занавеси на окнах, встречала подённых работниц. Массовые увольнения рабочих заставляли их жён бродить по городу, пытаясь перехватить даже самую плохонькую работёнку, которая бы помогла семьям протянуть ещё один день. Только вот беда – в этот особняк каждый раз нанимали новых подёнщиц.
А проживала в нём Верхозина Марина, колдунья, гадалка и медиум.
В шесть часов июльского утра, которое и дымы над заводскими трубами, и облака превращало в золотисто-розовую сахарную вату, что продают в кондитерских магазинах, у гадалкиного дома было людно.
Перед крыльцом чёрного входа толпились подёнщицы. На скамье расположились две дамы, одетые почти одинаково, как средней руки компаньонки, обитающие в купеческих или мещанских домах. Однако, судя по часам на цепочке, изящным башмакам и маячившей за воротами сада коляске, дамы были более чем обеспеченными. Кто знает, с чего им приспичило устраивать маскарад.
Одна из дам действительно была из самого что ни на есть высшего общества губернского города. Её супруг, архитектор, снискал славу за здания двух театров – драмы и оперы и балета, отстроил вокзал, три музея и пребывал душой в мире искусства и интриг внутри губернаторского кабинета.
А жена на пятом десятке полюбила молодого офицера, который не только годился ей в сыновья, но и являлся внебрачным сыном самого губернатора. А ещё он был женат на пренеприятной особе низкого происхождения, правда, сказочно богатой, любил роскошь и спускал сотни тысяч в заграничных поездках и за игрой в карты. На женщин не тратился, вся отпущенная ему страстность ушла в игру. Женщины сами давали ему средства для неё.
Но не постыдное увлечение привело архитекторшу к особняку гадалки, а вопрос жизни и смерти.
Когда бледная, как снятое молоко, горничная Вера поманила посетительниц от особой двери, которая вела к крутой лестнице на второй этаж, архитерторша даже встать не смогла от потери сил из-за душевного волнения. Вторая дама, её двоюродная сестра, обнищавшая и вынужденная просить приюта у богатых родственников, помогла ей подняться и чуть ли не поволокла по дорожке.
Вера подхватила архитекторшу под другую руку, и несчастная была совместными усилиями доставлена к гадалке.
Марина сидела за самым обычным столом со стаканом травяного чая. Комната тоже была самой обычной, без роскоши и всяких жутких атрибутов деятельности гадалки, как-то: черепов и других частей скелетов, мумий загадочных существ со всей земли, диковинных чучел и россыпи фальшивых драгоценностей.
Гадалка надменно спросила:
– Чему обязана счастьем видеть вашу светлость? Чем могу угодить столь высокочтимой гостье?
Архитекторша зарыдала:
– Спасите! Помилосердствуйте! Протяните руку помощи к погибающей женщине! Не княгиня я урождённая, а проклятая Богом грешница. Несчастнейшая из живущих...
Одного носового платка «несчастнейшей» не хватило, родственница тут же подсунула ей свой.
Марина со скукой наблюдала за дамами. Надо же – когда-то архитекторша, разодетая, с бонной и сыном, проезжала в коляске мимо девчонки, просившей подаяния. У этой оборванки умерла мать, других родственников не было. Еды тоже не было, о деньгах и речи не шло. А когда девчонка несолоно хлебавши вернётся домой в избу на двух хозяев, то найдёт новый замок на своей двери. И ночлега у неё не будет. Эта девчонка не станет завывать: «Помилосердствуйте! Спасите!» Найдёт стог сена и заночует в нём. А утром отправится на рынок – подбирать упавшее на землю зерно, картошку, всякую съедобину. И будет схвачена конной стражей. И примется молиться Богородице, чтобы не попасть во Введенский приют...
– Хорошо, я открою вам будущее. Предупреждаю... – начала Марина, но её прервал вопль архитекторши:
– Нет, не надо! Я без вас знаю, что будет: муж обнаружит пропажу облигаций и акций, ценных бумаг и денег. Потребует мои драгоценности. Они уже не мои, а невесткины, должны были перейти к ней после женитьбы сына. А их тоже нет... – изображая умирающую, а может, ощущая себя таковой, прошептала архитекторша и, закатив глаза добавила: – И... выгонит меня.
Марина с трудом удержала улыбку. Ей-то были хорошо известны наказания, которыми карается воровство.
– Придётся мне доживать свой век в саратовском имении отца, – проговорила дама и посмотрела на Марину: как отреагирует гадалка на столь бедственное положение клиентки?
А колдунья замерла. Вся её жизнь промелькнула перед ней: и предсмертные муки, и посмертные. А теперь, кажется, появилась возможность отомстить.
Высоко, очень высоко взлетел человек, сыгравший зловещую роль в её судьбе. Нет Марине ходу в покои губернатора. А Саша, его невестка, отгородилась от мира, стала затворницей при муже, повесе, игроке и ловеласе. К этому ли она стремилась, убивая и грабя? Но выйти из покоев ей и в самом деле опасно: только там она может быть под защитой от ограбленного ею народа джат кале мануш. Только там её заслонят стены и личная охрана от сотен обиженных людей.
Но чтобы достать её сиятельство, самой Марине не нужно появляться во дворце губернатора.
Марина ответила архитекторше долгим взглядом. Зрачки её льдистых глаз пульсировали: сжимались до точки и расширялись. В такт этому стала дышать высокочтимая дама.
– Что ты хочешь от меня? – прямо спросила Марина.
Архитекторша не отреагировала на унизительное обращение.
– Смерти для Антона и его жены, – заявила она.
Марина в душе возликовала, но печально и строго задала вопрос:
– Ты отбираешь у Бога его право распоряжаться жизнью человека. За что ты так возненавидела губернаторскую семью, что хочешь отнять жизнь?
– Я полюбила Антона так, как любят Бога в монастырях, как любили его святые, совершая во имя Его подвиги. Со страстью крестоносцев, рвавшихся в Иерусалим. С уничижением хлыстов и скопцов, терзавших свою плоть, – стала перечислять архитекторша, и Марина скривила губы: слова дамы отдавали дешёвыми книжками и чужими чувствами.
– Ясно, – прервала она архитекторшу и обратилась к Вере и родственнице дамы: – Выйдите все!
Не успела стрелка на часах обмиравшей от страха приживалки пройти четверть круга, как дверь распахнулась.
Бедняга радостно вскрикнула: уж очень странным был взгляд горничной, которая всё время ожидания пристально смотрела на приживалку. «Будто укусить хочет», – подумала родственница архитекторши. Она никогда не узнает, как была права.
Вышла её госпожа. Чепец сбился, причёска рассыпалась, шарфик туго намотан вокруг шеи. В руке она несла флакон, а вслед ей нёсся тихий голос Марины:
– Найди способ подлить капли в питьё Антону и его жене. Он будет любить тебя как никогда. В последний раз – запомни это. Потом ты должна будешь отпустить его. И можешь заказывать траурный наряд для похорон.
Гадалка поморщилась: она терпеть не могла бульварные страсти, но для пущей доходчивости с княгиней следовало говорить именно так. Она должна думать, что капли сгубят врагов. Вряд ли осознает, что орудием убийства станут её зубы и ножичек для разрезания страниц романов.
Через два дня город бурно обсуждал новости: сын губернатора и его жена погибли в своём особняке, предположительно, от нападения бульдогов, которых они разводили ради охраны и боёв. Говорили, что для четы не было лучше удовольствия, как спустить свору на бедолаг, соблазнившихся богатством дома. Пятнистые твари появлялись в тот же миг, когда кто-то пытался проникнуть через кованую ограду на участок. И начиналась потеха, которая стоила больших денег: покалеченных убрать и уголовное дело замять.
Следствие столкнулось с загадкой: морды псов были чистыми, а сами животные жутко перепуганными. Но ведь кто-то мог наказать, а потом обиходить собак после нападения? Правда, пока не нашли этого человека.
Предполагалось хоронить пару в закрытых гробах, потому что шеи и лица несчастных были изорваны в клочья. Ушить раны не представлялось возможным. Даже родственники не решались подойти близко к пышно украшенным домовинам.
Когда в густом от благовоний воздухе храма растаяли звуки хора, троекратно пропевшего «Вечная память», к гробам протолкалась странная фигура. Мало кто сразу признал в ней архитекторшу.
Головы присутствующих на панихиде завертелись: а где же супруг, компаньонка? Вокруг женщины, похожей на пьяную, сразу образовалось свободное пространство.
А она словно бы и не заметила отчуждения, погрозила лаковым крышкам и возгласила:
– А вы знаете?.. Ха-ха, вы ничего не знаете! И Бог не знает! Покойница-то сначала извела родных деток губернатора, потом его жену, при которой состояла секретарём! Купила моего дорогого Антона награбленным добром! Она воровка, много лет собирала и прятала всё, что зарабатывали кочевавшие цыгане. А потом предала! Донесла на них.
Батюшка в богатом облачении недоумённо повернулся от столов с кутьей, которую он благословлял. Церковные служки направились к архитекторше.
Послышался гневный выкрик из толпы родственников и знакомых:
– А вам откуда знать?
– Я теперь всё знаю. Про всех, – заявила несчастная сумасшедшая и снова погрозила гробам.
Поднялся шум. Двое жандармов прошли от выхода, подхватили архитекторшу под руки и насильно потащили за собой.
Скандал получился чудовищным.
Марина не могла успокоиться: она сделала всё, что считала справедливым в жизни: нашла злодейку и покарала. Но ощущение, что где-то там, в надоблачных высях, белый огонь потерял цель и идёт теперь на неё саму, было очень отчётливым. Мир заслужил Божью кару, и она не заставит себя ждать.
Сначала появились газетная заметка о том, что пьяные мастеровые в открытую опрокинули двуколку в парке, причём спутница мужчины не выжила. Потом подобные статьи заполнили все газетные полосы – убийства и грабежи стали обыденностью.
Следом пошли слухи о трагической участи архитекторши, застреленной собственным сыном. Мол, застали её у кроватки внука, которого еле отходили от смерти.
Зло, как язва, пылало воспалением, таилось, чтобы однажды прорваться. Город содрогался от череды преступлений. А однажды он проснулся от набата. Это начался погром.
Марина предчувствовала его. Тёмной тенью он лежал на лицах людей, которые обращались к ней за помощью. Таился в злобном и косом взгляде подёнщиц. Срывался с языков стайки мальчишек, которые дразнили дворников. Всё вокруг едва слышно гудело от напряжения. Стена, которую Марина воздвигла между собой и миром, дала трещины и грозила рухнуть.
И вот – в чёрном опахале дымов над крышами раскинулись огненные лепестки.
Запахло безумием и смертью.
Марина совершенно не волновалась за свою участь: никто не сможет войти в её дом. Недаром она после приюта год скиталась с народом джат кале мануш, разыскивая Сашу, и впитала всю его магию. Сама она принесла «чёрным» одни несчастья, тюрьмы и каторга стали уделом последних его представителей.
Полная чужой злобы, боли, ярости и мольбы ночь завершилась тусклым утром. Но возле ограды дома уже стояла галдящая толпа, вооружённая чем попало. Люди не понимали, что мешает им ворваться за кованую ограду, поживиться колдуньиным добром, а саму её распять на причудливых узорах искусной работы кузнеца.
– Мразь! Не хуже заводчика кровь пьёт!
– Ей больше денег несут, чем попам!
– Портит баб и детишек!
– Наживается на горе и слезах!
– С богатеями дружбу водит, вона какой домина-то!
– А где ж это видано, что цыганка была светлой? Морок, что ли, наводит?
– Нет, она из этих, которые колдуны. Из-за которых несколько лет назад слобода вымерла.
– Так те же вроде рыжие, а эта, говорят, беленькая...
– Морок это всё!..
– Спокойно, товарищи, не нужно пустых разговоров!
Но крики затухали, толпа редела.
Марина выглянула из-за занавески.
Разгорячённые кратковременной властью над чьей-то жизнью, всклокоченные, измазанные в крови люди напоминали персонажей цыганских легенд. Они ужаснее кровососов-мулло, ибо их создала сама жизнь. Не магия, а то, что всегда было в натуре человека.
Грязная ругань, угрозы, белые от бешенства глаза. Пена на искривлённых от жажды убийства губах.
Марина всмотрелась в толпу и тихо вскрикнула: среди нелюдей, в большей степени пьяных от пролитой крови, чем от водки, затесалась худенькая невысокая фигурка в белой приютской рубашке.
– Танька! Саенко! – позвала Марина.
Затопчут ведь сейчас бедолагу!
Девочку вытолкнули вперёд. К груди она прижимала алый мак, который трепетал на ветру. Как будто её сердце билось снаружи.
Марина настежь распахнула окно.
– Сайка! – крикнула она. – Подожди немного! Я иду к тебе!
Татьяна оказалась уже внутри ограды, у скамьи.
Марина смеялась и плакала от радости: сейчас Сайка подарит ей алый мак, и вся жизнь, возможно, изменится к лучшему. Может, просто исчезнет из неё неправильный, подневольный выбор вместе с Уткой и белым цветком; может, свершившаяся месть обернётся началом нового; может, мир перестанет быть одним кошмарным насилием и станет чем-то другим...
Она сбежала вниз и распахнула дверь, оттолкнув дрожавшую Веру. Понятно, бедняга, видя в руках погромщиков колы и палки, ощутила многовековую боль своих сородичей. Но Марине важно сейчас принять алый мак из рук Тани Саенко. Принять тёплую жизнь вместо холодного огня.
– Иди сюда! – крикнула она. – Здесь безопасно, в этот дом никто не войдёт без моей воли!
И тут что-то случилось с глазами: фигурка Тани вдруг выросла, предстала в виде высокого худощавого юноши в фуражке с кокардой, сером кителе и тёмных брюках. Студент?.. А где Танька?
Студент вытащил из-за спины свёрток, размахнулся и швырнул его прямо в раскрытую дверь.
Время остановилось, а мир застыл. Марина успела осознать, что на неё мчится серая птица с алым цветком в клюве.
«Мама...» – прошептала Марина слово, которое могло бы помочь, спасти... Если бы была та, к кому так можно было обратиться – «мама».
Где тень Анны, которая когда-то на миг согрела душу и погибла?.. Марина сама отказалась от неё.
Воздух ухнул с чудовищной силой, высвобождая смерть. И она вырвалась с коротким громоподобным рокотом.
Всё вокруг обернулось исполинским алым маком.
И он поглотил Марину.
