Текст книги "Учебник по выживанию в новой стране"

Автор книги: Лара Габриель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Страха нет. Будущего тоже. Все Сейчас.

Не боюсь директоров, мохеровых шапок, всех, кого раньше боялась.

Верю себе.

Доверяю Создателю.

Коробочка страхов рассыпалась.

Избылась.

Нет больше.

Здесь. Сейчас. В Моменте. Живу.

Глава 2. Ты ел? Амстердам

Ты ел? Это, собственно, единственный вопрос, который я могла задавать сыну. Еще: как дела?

На первый сын отвечал всегда. На второй мог не отвечать. Когда особенно доставало.

Сын делился, совершенно не интересуясь моими советами. Просто пересказывал, как тяжела его жизнь. Возмущался.

Он не всегда был такой. В Голландию мы приехали, когда ему было восемь. В России мы ходили в элитную школу. Я спохватилась поздно. Школы были все распределены, пришлось идти и просить. Назначилась сумма, я кивнула. Договорились. Сын мог приходить. Бабушка заботливо провожала его утром. Встречала, кормила самым вкусным, что хотел. Сын много читал, участвовал, как все, в праздниках. Шили костюмы. Кота в сапогах, потом волшебника. Мага. Читал стихи Пушкина на пушкинских чтениях в Царском Селе. Замечательный, добрый мальчик.

Все рухнуло в одночасье. Пришлось уезжать. Уносить ноги. Машина, в которой ехали дети утром в школу, на обратном пути врезалась в столб. Навстречу шел большой грузовик. В лоб. Пришлось уступить дорогу. Врезались в столб. Шофер чудом остался жив. Машина вдребезги. Мне позвонили и сообщили, следующий раз будет по дороге в школу.

Захлебнулась страхом. Жутким, когда ничего не соображаешь. Адреса наши, школы, фирмы. Они все знали. По тону было похоже, что не шутят. Пришлось срочно собираться в путь. Здесь места мне больше не было. Любимая Родина выдавливала меня опять. Теперь уже насовсем.

Стала узнавать, как и что. По знакомым. Нашелся добрый человек. Оказывается, по городу искали менеджера для русского ресторана в центре Амстердама. Обратилась. Выслушали. Сразу сказали

– Да.

Стали собираться. Сначала съездила на разведку. Понравилось. Нашла жилье, дорогущее. Нас шестеро, не сразу так найдешь. Нашла. Потом можно поменять. Сейчас нужно было что-то срочно.

Стали укладывать чемоданы, шубы, пожитки на первое время. Зима. Рождество. Праздник.

Граница Родины. Рубежи. С чемоданами стоим, ждем очереди. До конца боялась, поминутно озиралась, как загнанный волк. Вдруг вычислят. Сердце бухало так, что соседи на меня слегка косили глазом. Наверное, я и правда выглядела странно. Возбужденно. Возбужденнее, краснее других улетающих. Картина, корзина, картонка. Маленькую собачонку везла значительно позже. Тоже волновалась.

Беспокоилась за картины. Они официальные, но могли привязаться. Оставлять не хотелось. Нажитое добро, тогда мне так казалось. Мой капитал, с трудом нажитый в странной, страшной, такой увлекательной, недолгой коммерческой жизни. Новые русские.

Я была новой русской. Ошалевшей от выданного кусочка свободы. Больше не нужно было вставать в полседьмого, спешить, тащить ребенка волоком с ранья в садик и в школу. Теперь, правда, вставала еще раньше, работала значительно больше. Но какая огромная разница в ощущениях. Огромная.

Картины не бог весть. На черный день. Хотя я и примерно не представляла, если наступит этот черный, что делать с картинами. Не пойдешь же их на улице продавать. Все равно взяла. Копии, изготавливал художник эрмитажный. Копиист. Копии Дали. Звучит нелепо. Тогда я так не думала. Везла.

Таможенник лукаво улыбнулся. Протянула бумажку. Пропустил.

Сели. Успокоились. Пристегнули ремни. Ух. Обошлось.

Глава 3. Схипхол

Особенно подозрительно, почти недоуменно, смотрел голландский таможенник на сервиз «Мадонну». Он не понимал, зачем такое старье везти с собой. Я согласна, зачем. Маму уговорить не брать оказалось невозможным. Я даже представить себе не могла ей такое сказать.

– Антиквариат?

– No. No, – сильно замахала я головой в разные стороны. За антиквариат нужно дополнительно много платить.

– Тогда что? – спросил он, разглядывая аляписто раскрашенные мадонновые блюдечки с отбитыми местами краями.

– Фамильное.

Он понимающе кивнул хоть какой-то вменяемой версии происходящего. Пропустил.

В конце девятнадцатого века Голландия жила частично в руинах. Часть населения, малая часть праздновала жизнь, осваивала новинку – автомобили. Одевалась стильно, по тогдашней европейской моде. Даже чарльстон начала танцевать на балах. Остальные жили в трущобах, похожих на Петербург Достоевского. В 1912 году начался рост. Ежегодным Постановлением, зачитываемым в Рыцарском зале внутреннего двора Гааги, где до сих пор продолжается это действо, Королева Вильгельмина [2]2
  Вильгельмина Хелена Паулина Мария (нидерл. Wilhelmina Helena Pauline Marie, 31 августа 1880, Гаага – 28 ноября 1962, Хет Лоо) – царствующая королева Нидерландов с 1890 по 1948 год, а затем, после отречения, носила титул принцессы.


[Закрыть]объявила, что Государство имеет право и обязано заботиться о гражданах, находящихся за чертой бедности. Бедняках. Именно поэтому не случилось здесь революции. Хотя уличные беспорядки были. Королева Голландии оказалась прозорливее Николая Второго.

Легче и дешевле поднять немножко бедноту, вложиться малым, чтоб не потерять все. Вильгельмина не потеряла. Страна пошла в гору. Родились биржи. Табачная, нефтяная, цветочная, на которой я, собственно, провела десять лет своей жизни. Позже.

1934. Расцвет. И вдруг опять все рухнуло. Безработица – полмиллиона, но голландцы восстановили страну и на сей раз.

1940. Бомбардировка Роттердама [3]3
  Бомбардировщики сбросили около 97 тонн бомб, в основном на центр города, уничтожая все на площади приблизительно в 2,5 км2, что привело к многочисленным пожарам и вызвало гибель около тысячи жителей. Эта бомбардировка стала последним этапом голландской операции вермахта: Голландия не имела возможности защититься от атак с воздуха и после оценки ситуации и получения немецкого ультиматума о возможной бомбардировке других городов капитулировала в тот же день.


[Закрыть]. Опять справились. Упорный народ голландцы.

Приехали мы в Лелистад. Город, как я потом узнала, полностью намытый искусственно архитектором Лелли. Молодцы голландцы. Первые в мире освоили море. Места мало, воды много. Болота. Дренажом осушили местности. Основали города. Амстердам полностью построен на островах осушенной территории болот. В устье реки Амстел. Давно это было. Дома до сих пор стоят. Не рушатся.

Глава 4. Рождество в Европе

Чтобы дети не волновались на новом месте, мы решили ставить пьесу «Три поросенка», всем вместе.

У нас в семье Рождество не праздновали. Здесь большой праздник. Феерические дни. Разукрашенные неоном улицы, елки продают с начала ноября. Рановато. Перед Новым годом елки выбрасывают на улицу. Новый год в основном с хлопушками, петардами. Рождество – семейный праздник. Решили следовать. Нарезали всем пятачков, прикрепили резинки, чтобы можно было на нос одевать. Я была мать поросят, свиноматка. Поэтому по всему переду моего красного диоровского платья нашила розовые кружки. Получилось – ну понимаете, для чего. Правильно. Кормежки поросят.

Нарядили елку, сделали «наполеон», оливье. Праздник получился на славу.

Закончился. Нужно было обживаться.

Квартиру за приемлемые деньги нашли в Дельте. Амстердам кусался. В ресторане наверху места достаточно, но мы не знали, сколько протянет ресторан. Я, конечно, сделаю все возможное. В таком, как он сейчас, – недолго. Нужно было вкладываться. Хозяин сначала пообещал. Платил аренду. Потом стал тянуть. Нашли школу детям в Дельте же. Не бог весть что, были значительно лучше. Но дом пока не продали, денег было не много. Зарплату мне не платили. Полностью предоставив финансы моим рукам. Что выручишь, то и поешь.

Глава 5. Жизнь началась. Новая

Мы крутились как белки в колесе, стараясь наладить регулярную работу ресторана. Многое приходилось по новой узнавать. Бухгалтерия покруче прежней, русской, что бы о ней ни говорили русские бизнесмены. Значительно круче. Голландское общество русских в Амстердаме подтягивалось постепенно. О нас узнали по всей Голландии. Появились постоянные клиенты. Живая музыка по пятницам и субботам. Приглашала русских музыкантов. Приезжали из России. Особенно удался вечер Дольского. Много народу. Александр проникновенно пел, пока просили, до глубокой ночи. Ностальгия захлестывала народ. Потом дружно ели пельмени, пили водку. Чисто русское веселье. Голландцев тоже заходило много. Их, таких голландцев, называли подвинутыми на России. Есть что-то в русских праздниках, да и в самих русских, что-то дикое, первозданное. Первородный восторг. Стихия. Прикасались к ней и заболевали русским. Ездили в Россию, заводили русских красавиц жен. Переходили на русскую сторону. Тогда таких было много. Россию не то что боялись, интересовались. Не хватало буйности в местных вечеринках. Приходили к нам.

Интересное время. Ездили в Делфт каждую ночь. На выходные брали детей в Амстердам. Конечно, центр Амстердама не лучшее место для выращивания детей. Дам со всеми прелестями западной жизни. Красный квартал со всеми атрибутами, подходящими, подпадающими под тему. Витрины с подсвеченными телами, сидящими на высоких стульях, как курочки на жердочках, девочками, одетыми в неглиже. Сильно раскрашенными. Уверенно зазывающими. Я представляю, что было у них внутри при этом. Думала, что могла представить. Тогда казалось по-другому. Сплошной праздник. Что сделали с девочками! Плоть на продажу. Женская неприкрытая, тронутая пороком плоть. О, нравы! Падение Империи. Вавилон.

Нет, конечно, я не думала так и тогда. Доведенные до отчаяния женщины решались на это не от хорошей жизни. Кто сам, а кто и обманом привозились в страну, отправлялись торговать собой. Часто без паспортов и права выезда из страны. Сколько трагичных судеб, сколько рассказов я выслушала.

Девочки после работы приходили к нам. В модных раскрашенных шубах, уставшие. Обозленные. Робко липли к стойке. Не выгоню ли. Они знали, что я знаю. Потом, когда я не выгоняла, осмелевали, оттаивали, начинали делиться.

Как, что. Рассказывали, что у них дома дети, больные бабушки. Подзаработают денег и обратно. Домой, каждая мечтала открыть свое дело там, на родине. Стать уважаемым человеком. А здесь их покупали, они продавались.

Такое время. Что с этим можно поделать! Нравы. Дикий Запад. Европа. Нравы упали везде. Здесь. Там.

Катились. Катилось. Предложили заняться экспортом девочек. Отказалась. Это же работорговля. Ну, как я буду продавать людей! Бизнес крутой в Европе. Опасный. Без стыда. Без совести. Все на продажу.

Нет. Не все. Рядом с этим существовала нормальная жизнь. Голландцы только по выходным становятся буйными.

В будни никто себе ничего лишнего не позволяет. Ровно в шесть ужин. Мыть руки. В койку. Завтра утром рано вставать. Страна Голландия начинает жить рано. В семь уже полно народу на вокзалах, автобусных площадях. Стоят аккуратно в очереди. Ждут транспорт. Общественный транспорт. Лучший в мире. Впереди заходишь. Водитель с каждым здоровается. Добрый день или добрый вечер, в зависимости от времени суток. Пробивает сам талончик. Выход – дверь посередине. Наоборот нельзя. Я, по незнанию, как-то попробовала. Всю дорогу народ смотрел на меня. Водитель обратился ко мне в микрофон. Голландского языка я тогда не знала. Ничего не поняла. Так и сидела, нахохлившись, красная. Пока не вышла. Больше так не делала. Порядок есть порядок. Потому так здесь хорошо жить.

Все расписано, подтверждено правилами, размеренно. Без суеты. Одно дело за один раз. Правильно, я бы сказала. Как должно быть.

Ресторан находился на не совсем прохожей улице. Были еще рестораны, но мало. Посетителей на всех не хватало.

Нам и нашим голландским соседям-кофешопникам, в принципе, по моим понятиям, было что делить. Они же относились к нам более чем дружелюбно. Когда к нам по русской традиции зашли ребята в черных кожаных куртках, почуяв что-то ненормальное, они сами пришли с большими бейсбольными битами меня защищать. Ребята в коже ретировались. Больше попытка не повторилась. Везло мне с такими ребятами, но всегда обходилось, что само по себе хорошо.

Кухню обслуживали сами. Особенно шли блины. Здесь они тоже есть, пользуются лакомой репутацией. Продаются поштучно. Солнечным кругом на большой тарелке. Мы продавали три. По той же цене. Почему не продать? Борщ, уха, солянка, бефстроганов. Пельмени. Оливье. Все что мы едим в обычной жизни.

На блинах получилась особенная популярность. Нас даже пригласили на Фестиваль документального кино в Амстердаме. Пригласили в фойе несколько кухонь. Итальянскую, мексиканскую, медитиранийскую, индонезийскую и нашу – русскую.

Я придумала сама спецначинки к блинам. Грибная. Зажаривала грибы с луком и добавляла яйца вареные. Капустная. Тушеная капуста с яйцом. Много зелени разной. Свекольная с тем же яйцом. Рыбная нравилась особенно. С лососем.

Здесь знают блины сладкие. Трудно было сначала уговорить попробовать. Голландцы довольно консервативны в еде. В жизни тоже. Во всяком случае, те, которых я знаю. На все имеют свое сложившееся мнение. Говорят его открыто, не задерживаются. Этим, собственно, они известны в мире. Трезвостью в устоях. Базисе. Слово весит много. Отвечают сами. Сами же строя свою жизнь. Знают, как.

Я согласилась. Признание вроде. Накрутила восемьсот блинов с разными начинками. Разложила по расписным подносам, украшенными салфетками. Купила салфеток с примерной русской тематикой. Погрузились в машину. Поехали.

На входе уже стояли разукрашенные прилавки конкурентов. Индонезийская кухня привезла пальму. Заворачивали еду в пальмовые листы. Мексиканцы в сомбреро. Как они будут в них продавать, подумала я. Не спадут ли.

Нет, прикреплены за ушами к голове резинкой.

Итальянцы, как всегда, шикарно-бутафорские, блистательные. С флагом, салфетками в цвет флага, почти в человеческий рост огромным перцем и солемолками. Роскошные колпаки на голове. Роскошные, живые, зазывные глаза на лице. Природа наделила их способностью наслаждаться жизнью. Из всего можно сделать театр. Они делают его из жизни. Итальянцы, одним словом. Современные дон жуаны, казановы Европы.

Я не имела, кроме подносов разукрашенных, на которые сложила блины, почти ничего.

Нужно было их пустыми взять. Сзади поставить. Было бы видно, что мы – Россия. Ладно. Поставила ряд матрешек впереди. Удобная, компактная декорация. В одной сразу столько. По матрешкам нас и узнавали.

Разложила блины. Одела на голову косынку, как трындычиха. Подпоясалась разноцветной цыганской шалью. Отлично. Поняли. Народу много. Фестиваль европейский. За дверью громыхали огромные африканские барабаны. Ходила слушала. Экстаз.

Двери открылись. Повалил народ. Надо сказать, что мои матрешки вызывали наибольший интерес. Я ревниво следила за очередями. С удовольствием отмечала про себя, моя – длиннее.

По ходу очереди люди брали матрешек в руки, больших, маленьких. Рассматривали. Ставили на место. Ни одна матрешка не пропала. Удивительно. Я брала блин, заворачивала в салфетку. Вначале блин стоял, не падал. Такая немножко эротическая картина. Мужчины завороженно смотрели за моими летающими перед их носом руками. Подавала. Брала деньги. Большие, по русским понятиям. Один блин в переводе на рубли, я еще тогда переводила по привычке, стоил довольно прилично. Очередь не убавлялась. В конце блины стоять уже не могли, жарко. Я брала не стоящий блин, перекидывала через салфетку. Немножко смешно, но тоже эротично. Раскупили все, до последнего блина. Позже я заметила тех самых итальянцев у меня в очереди. Не устояли. Ура. Наша взяла.

Глава 6. Тройка. Русский клуб. Сын

Голландия. Центр Амстердама. Главная Площадь Дам. Работали все. Вся семья. Мой старший ребенок стал сразу взрослым. Помогал в ресторане, рулила иногда сама. Младший – сын – оказался беспризорным. Не совсем конечно. По выходным, когда мы его брали с собой. Я решила, что ему нужно внедряться. Предоставила свободу. Они с сыном соседского кофейщика, таким же свободным подростком, еще свободнее, рыскали по округе. Никто бы ему такого по-хорошему не позволил. Деваться было некуда. Надо было выживать. Мать бросила крутого голландца, любящего отца-одиночку, вместе с ребенком в раннем детстве. Дети бегали на Кермис на площади Дам. До тошноты кружились в диковинных, разноцветных, похожих на космические корабли каруселях. Приходили уставшие, но довольные. Круто. Праздник. Веселая жизнь. В школе было трудно. Ребенок не знал языка. Я работала как ошалелая. Выживали. Он проживал это время сам. Без меня. Не видела я его глаза. Заботилась. Все покупала, что хотел. Рядом не была. Рутина, та, что дает ребенку базис в дальнейшем, казалась мне тогда отмершей. Свобода, так я ее понимала. Мне самой так ее не хватало в детстве. Сын получил. Не в коня корм. Начались проблемы. Сначала малые. Потом совсем… Я не замечала. Радостным было то, что моего ребенка пригласили сниматься в голландском кино. Сериале. Черный снег. Довольно умном. Про русскую мафию. Удивительно. Да. К водке, матрешкам, медведям на улицах добавилась мафия. Поменялся русский штамп. Не в лучшую сторону. Сына выбрали из пятидесяти подходящих по возрасту русских подростков. Роль незаконнорожденного сына русской женщины от состоятельного голландца. Беспризорника. В фильме играла вся здешняя русская тусовка. Кто кого. Мы отпрашивались в школе на съемки. Обычно детей среди года не отпускают. Школа гордилась новоявленным русским. Девчонки заглядывали ему прямо в глаза. Сын гордился. Я гордилась. Нас отпускали. Лучше б нет. Все было просто фантастически. Франция. Съемки. Презентации. Интересные люди. Голландская интеллигенция снималась и ставила кино. Ребенок мой снимался подворотником. Раннее утро. Костюм для ныряний, потом основная одежда. Съемки на дороге под проливным дождем. Мне приходилось ездить с ним вместе. До десяти лет ребенку без родителей, одному находиться далеко от дома запрещено законом. Мне оплачивали все. Дорогу, гостиницу, всю мою новую Францию. С живым просмотром Монмартра, Нотр Дам дю Пари, Шанз-Элизе, Эйфелевой башни. Не на картинке. Много поездили. Посмотрели. Школа шла мимо. Я гордилась. Ребенок в Европе. Актер. Не учился читать, считать. Хорошо хоть в России успел чему-то научиться. Дальше, не прочитав ни одной путной, с моей точки зрения, книжки, совсем одичал. Стал голландцем. Виделись мы мало. Я приезжала с работы поздно, он уже спал. Вставал без меня, провожала бабушка. Упустила я в то время контакт. Не построила. Не нашла. Сына выбрал Скорсезе [4]4
  Мартин Чарльз Скорсезе (англ. Martin Charles Scorsese, более точное произношение фамилии – Скорсези; род. 17 ноября 1942, Куинс, Нью-Йорк, США) – американский кинорежиссер, продюсер и сценарист, лауреат премии «Оскар». Мартин Скорсезе неоднократно признавался одним из величайших и наиболее влиятельных из ныне живущих кинорежиссеров: так, опрос, проведенный в 2010 году популярным американским журналом Paste (англ.) русск., показал, что жители США считают Скорсезе лучшим современным режиссером, оставив позади Жана-Люка Годара и Стивена Спилберга (1. Wikipedia.)


[Закрыть], на роль русского мальчика. Денег на фильм не собралось. Не стал. Снимался еще в нескольких фильмах. Я так хотела, чтобы он стал актером. Наверное, поэтому он не захотел. Сильно хотела, настаивала. Ему же надоело ходить на кастинги. Не любил, когда его выбирали. Любил сам по себе быть первым. Без выбора. По велению сердца. На очередной просмотр-кастинг отказался идти наотрез. Поезд встал. Позже стал рисовать граффити. Сначала на стене большого автомобильного сарая. Картина живописная. Владельцу не понравилось. Пришлось мне платить за уборку. Большие деньги. Чуть не посадили за такое искусство моего сына. Правила в Голландии. Чужая собственность. Не подходи. Ресторан давал какие-никакие доходы. Жить можно, но не разбогатеть. Муж мой, тогдашний, мечтал о больших оборотах.

– Вот если эмиратский шейх подумает разместить деньги в Европе. Нужен будет управляющий – распорядитель. Конечно, обратится к нам. К нему. Он ждал. Как бы он разговаривал с шейхом, я не знаю. Муж не знал английского. Шейх, скорей всего, тоже. Хотя современные шейхи знают. В совершенстве. Муж не знал. Голландского тоже. Он много языков не знал. Кроме картин, я привезла бриллианты. Целую кучку, наверное, килограмм. В первые богатые годы моего бизнесменства все мало-мальски приличные люди кинулись покупать бриллианты. На заказ. Чем я хуже других, – подумала. Я тоже. Заказала целую кучку. Русских бриллиантов. Изумрудов. На развес. Кольца, сережки, цепочки, подвески. Чтоб менять, чтоб богато. А как же иначе, все так. Не хуже других. Поехала в Москву. Заказала. Модный подпольный ювелир. В пятиэтажке на Проспекте Мира. Привезла с собой. Здесь такое мало носили. В престижные места, там, где видно. На приемы, презентации, везде, где видно, можно выпендриться. Людей в бриллиантах, тем более ручной работы, на улицах не замечала. Русские в собольих шубах. Да. Наши посетители. Рядовых голландцев в бриллиантах мало. Что делать? Не выбрасывать же. Решила носить на работу. В ресторан. Неудобно правда было столы вытирать, цеплялась тряпка. Я все равно одевала. Признак долгожданного богатства не давал мне покоя. Никому здесь не нужен. Голландцы в одежде скромны, даже нарочито. Совсем не вычурны. Одеваются просто. Держатся просто. Без вензелей и богатых выкрутасов. Никогда не узнаешь, кто перед тобой, пока не увидишь машину. Скромно. Тактично. Не загружая собой. В то же время открыты в общении. Кальвин научил соучастию. Скромности. Помощи друг другу. Поддержке. Не чуди. Жизнь сама по себе каверзна. Этого достаточно. Не добавляй. Смысл поговорки понятный, по достоинству оцененный годами. Впоследствии часто слышала. Смысл. Есть.