Текст книги "Невеста с Бесовского места"

Автор книги: Лана Синявская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 4

Люся, самозабвенно ругаясь, барабанила кулаками в дверь, за которой забаррикадировалась маленькая безобразница, когда я, пыхтя и отдуваясь, вползла на второй этаж.

– Открой немедленно, негодница! – орала она, дергая бронзовую ручку.

Из запертой изнутри комнаты не доносилось ни звука. Люся продолжала неистовствовать.

– Отопри! Ты меня слышишь?!

– Люся, может оставить ее в покое?

– Ну, уж нет! – прорычала горничная. – Девчонка совсем оборзела!

– Давай, я попробую.

– Ты? Ну, рискни. – Люся усмехнулась, и мне снова стало не по себе. Как будто она знала что-то такое, что мне не понравилось бы. Но отступать было поздно.

Я положила руку на полированную дверь и сказала негромко:

– Наташа, это Катя. Открой, пожалуйста. Я не сержусь. Давай просто поговорим.

Бум! Что-то тяжелое ударилось в дверь с такой силой, что я отпрыгнула. Удар повторился. Потом еще раз. Дверь сотрясалась, словно сама по себе, и в этом было что-то жуткое. Я испуганно посмотрела на Люсю.

– На дверь кидается, истеричка проклятая, – шепотом пояснила она.

Мой гнев давно улетучился, уступив место недоумению. Наташа – всего лишь ребенок. Заброшенный, никому не нужный, ни похотливому отцу, ни равнодушной, поглощенной своими переживаниями матери.

– Наташа!

Ба-бах!

– Убирайтесь! – донеслось из-за двери. – Я нечаянно уронила чашку, и отстаньте все от меня!

В голосе маленькой девочки было столько ярости, что мне стало страшно, но я заставила себя собраться.

– Послушай, – обратилась я к Люсе тихим шепотом, – от этой двери есть запасной ключ?

– Ты хочешь туда войти?

Я кивнула.

– Не советую.

– Ключ принеси.

Горничная покачала головой, но сходила и принесла ключ от детской. Когда она отдавала его мне, я почувствовала, что ее ладонь влажная от пота. Люся боялась. Я попыталась поймать ее взгляд, но Люся на меня не смотрела.

Ключ лязгнул, когда его вставили в замочную скважину.

– Предупреждаю, если войдете, я выцарапаю вам глаза! – заверещала Наташа и в этот раз я ей поверила.

Но дверь уже подалась. Не думая о последствиях, я вошла в комнату. Наташа не набросилась на меня, как можно было предположить, она метнулась в противоположный угол комнаты и сжалась в комок, яростно сверкая глазами.

«Ничего страшного, – подумала я, осторожно оглядывая детскую спальню. – Обыкновенная маленькая девочка. Только очень злая. И несчастная».

Наташа молчала и не двигалась.

Я присела на край кровати, пытаясь понять, что так беспокоит меня в этой комнате. На первый взгляд это была обычная детская. Удобная кровать, веселые обои на стенах, письменный стол с компьютером, книжные полки и мягкий розовый ковер на полу.

И полное отсутствие игрушек.

Ни единой куклы, ни одного самого завалящего плюшевого мишки. Никого! А ведь девочке вряд ли исполнилось больше десяти лет.

– Почему у тебя нет игрушек? – спросила я с искренним удивлением.

– Я уже не маленькая, – процедила девочка с презрением. Но я уловила в ее голосе еще кое-что. Это был страх.

Поддавшись внезапно нахлынувшей жалости, я поднялась со своего места, решительно подошла к Наташе и попыталась погладить ее по голове. Она увернулась и бросилась навзничь, изо всех сил колотя по полу руками и ногами. Лицо ее побагровело и сильно дергалось, глаза остекленели. Я слышала ее прерывистое дыхание и не знала, как поступить. Стоять и смотреть, как девочка бьется в припадке, было выше моих сил, но и позвать на помощь я не решалась. Что-то подсказывало мне, что это не поможет.

Пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос звучал ровно:

– Наташа!

Девочка как будто не слышала.

Я наклонилась и протянула руку. Наташа оскалилась, словно собиралась меня укусить, но вдруг лицо ее разгладилось, в глазах мелькнуло удивление.

– Откуда у тебя шрам? – спросила она нормальным голосом.

– Это у меня с детства, – испытывая неловкость, я поскорее одернула рукав, чтобы скрыть довольно уродливый шрам на запястье. Но Наташа перехватила мою руку. Ее пальцы были ледяными, но в движении не было больше агрессии. Она разглядывала шрам с интересом.

– Большой какой, – проговорила она с уважением. – Что случилось?

– Не помню, – честно ответила я. – Наверное, упала.

В глазах Наташи появилось недоверие, а я попыталась перевести разговор на другую тему. Возле окна я заметила мольберт с приколотым на нем чистым листом. Рядом на широком подоконнике лежала палитра и разбросанные кисти.

– Ты любишь рисовать? – Наташа снова насторожилась, но я сделала вид, что не заметила. – Покажи мне свои рисунки, пожалуйста.

– Тебя не интересуют мои рисунки, – отрезала девочка. – Ты только притворяешься, что тебе интересно.

– Но мне действительно интересно. Честное слово.

Я протянула руку ладонью вверх. Несколько секунд Наташа сверлила меня взглядом, потом пожала плечами, привстала, потянулась и достала из-за батареи большую папку с тесемками. Тесемки размахрились. Было понятно, что папкой часто пользуются. Она была так набита рисунками, что ее кожаное брюхо трещало по швам. Я развязала тесемки и достала первый рисунок.

Наташа оказалась очень талантливой. Я с искренним интересом рассматривала пейзажи и портреты, легко узнавая нарисованное. Вот вид из окна этой комнаты. А это пруд в центре парка, окруженный цветущими розами. Сейчас для роз еще слишком рано, значит, Наташа рисовала это прошлым летом.

– Какая прелесть! Как это у тебя получается?

– Не знаю, – засмущалась девочка. – Я просто рисую то, что вижу.

Она придвинулась ближе ко мне, но я сделала вид, что не заметила, продолжая разглядывать прекрасно выполненные акварели. И вдруг вздрогнула. Большой лист чуть не выпал из моей руки.

Картина слегка напоминала знаменитое полотно «Княжна Тараканова в темнице», но я сразу узнала изображенного на портрете человека. Это была Карина. Ее красивое лицо было тщательно прорисовано и от этого мне становилось еще более жутко. Потому что Карина на рисунке была мертвая. Ее тело, растерзанное и изуродованное, пожирали крысы. Их волосатые мордочки были испачканы в крови, глазки-бусинки горели, как раскаленные уголья. Карина лежала на цементном полу, в каком-то мрачном, темном маленьком помещении с серыми, как будто отсыревшими стенами.

Стараясь не смотреть на Наташу, я отложила рисунок в сторону. Но следующий оказался еще хуже. На нем художница изобразила отца с сидящей у него на коленях маленькой девочкой. На первый взгляд все выглядело безобидно, но, присмотревшись, я поняла, что девочка в нарядном платье острыми зубами выгрызала у него из груди сердце. Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы досмотреть альбом до конца. Там были почти все члены семьи и еще парочка незнакомых мне людей. Сюжеты не отличались разнообразием. На всех рисунках присутствовала смерть в том или ином виде. У девочки явно было больное воображение.

Когда рисунки закончились, пришло время посмотреть Наташе в глаза. Последние пять минут она сидела тихо как мышка. Она затаилась, ожидая моей реакции. А я не знала, как поступить. Потом все же решилась:

– Почему ты все это нарисовала?

– Потому, что это правда, – пожала плечами Наташа и отвернулась. – Они все умрут. – Девочка продолжала говорить, не глядя на меня. – Я точно знаю. И вы умрете, если не уедете отсюда.

– Что ты имеешь в виду? Кто тебе сказал такую глупость? – рассердилась я. В конце концов, какими бы отвратительными не были Наташины родители, желать им смерти было бы слишком жестоко. Тем более жестоко было внушать эту мысль ребенку. – Кто сказал тебе?! – Я повысила голос, но Наташа только сильнее втянула голову в плечи.

Мне стало стыдно. Я не имею права на нее орать. Да и не поможешь тут криком. Девочке нужен врач, причем хороший.

– Прости меня, – попросила я, легонько коснувшись ее растрепанных волос. Она кивнула, но так и не повернула головы.

Я тихо встала и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Теперь я знала, что надо делать. Во-первых, найти хорошего психиатра и заставить Наташиных родителей показать ему ребенка. А во-вторых, вычислить сволочь, которая внушила девочке весь этот бред. И не дай бог, это окажется Карина…

Оценить приготовленную мной на ужин запеканку было некому. Наташа поела без аппетита, а старуха и вовсе отказалась. Карина и Сальников еще не вернулись с пикника, Татьяна к ужину не вышла.

Я убрала со стола и наконец-то смогла уйти в свою комнату. За целый день мне так и не довелось ее как следует рассмотреть, времени не было. Никто не согласился бы жить здесь добровольно: пара ковриков на полу были сильно попорчены молью и выглядели так, словно их подобрали на помойке. К одной стене прижались убогая кушетка с продавленными пружинами и кресло без одного подлокотника. Двухтумбовый стол со стулом у окна и несколько крючков на стене довершали обстановку. Похоже, на прислуге здесь сильно экономили. Вдобавок ко всему здесь было грязно. Люся не утруждала себя уборкой. В выдвижном ящике стола я обнаружила забытый предыдущим жильцом маленький фотоальбом и кое-что по мелочи: начатый тюбик помады, расческу, круглое зеркальце и странное сооружение из двух карандашей, скрепленных крест накрест аптечной резинкой. Повертев в руках самодельный крест, я отложила его к остальным мелочам, собираясь завтра утром передать их Люсе. Фотоальбом поначалу меня не слишком заинтересовал, я открыла его из чистого любопытства, но тут же передумала.

Столик в моей комнате стоял возле окна, выходящего в сад. Сразу за садом начиналась березовая роща. Через нее шла тропинка, которая поднималась к холму, заросшему густым лесом. Однако в тот момент живописный вид из окна интересовал меня меньше всего, все мое внимание занимали фотографии в альбоме. Их было всего четыре. На всех я увидела одно то же лицо кареглазой девушки с шапкой каштановых кудрей. Девушка улыбалась в камеру, а перед моими глазами стояло совсем другое лицо: бледное, с искривленным ртом и горестным надломом бровей. И все же сходство было поразительным. Эту девушку я видела совсем недавно, на одном из страшных рисунков Наташи.

Я еще раз внимательно просмотрела фото, не в силах представить эту хохотушку мертвой, настолько в ней бурлила жизненная энергия. На всех снимках девушка была одна, только на одном, позади, угадывалось очертание человеческой фигуры. Рассмотреть черты лица попавшего в кадр человека я не смогла – он был слишком далеко, но, судя по всему, это был ребенок, девочка. Девочка как девочка, даже не знаю, почему я обратила на нее свое внимание.

В отличие от прочего, на часы хозяева не поскупились. Их в моей комнате было сразу две штуки. Вместо привычного бодрого тиканья те и другие издавали какой-то шелест. Этот звук вдруг показался мне ужасно назойливым. Стало душно. Я подошла к окну, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха и замерла, забыв убрать руку с оконной рамы.

Во дворе, возле толстого старого вяза, стояла маленькая девочка. В сумерках ее лицо было плохо различимо, но смотрела она прямо на меня.

В первый момент я инстинктивно отпрянула от окна, как будто меня застигли за чем-то непозволительным, но тут же спохватилась, устыдившись собственной трусости. Я заставила себя снова выглянуть во двор и даже приветливо помахала рукой незнакомой малышке. Девчушка тут же застеснялась и спряталась за толстый ствол. Я подождала немного, но она так больше и не появилась. Наверное, убежала домой.

Неприятные ощущения растаяли без следа, возможно, от свежего воздуха. Появление незнакомой девочки натолкнуло меня на отличную идею: я решила разузнать о ней и при случае познакомить с ней Наташу. Общество сверстников для нее – лучшее лекарство.

В то, что Наташа – чудовище, я верить категорически отказывалась.

Глава 5

Следующее утро началось со скандала.

Сальников смотался куда-то еще до завтрака и вернулся в сопровождении двух грузчиков. Дюжие молодцы, отдуваясь, втащили в гостиную внушительных размеров старинные часы: громоздкий корпус, похожий на черный гроб, весь в резьбе, шишечках и набалдашниках. На белом фарфоровом циферблате – золотые стрелки и золотые римские цифры. На самом верху – потайная дверца, едва заметная среди серебряных завитушек.

Хозяин в необыкновенном возбуждении вертелся вокруг часов, оглаживал со всех сторон, приговаривая:

– Поставим их здесь? Нет, здесь. Там слишком сухо, а тут чересчур темный угол, их совсем не будет видно.

Татьяна с раздражением следила за пируэтами мужа, ядовито усмехаясь, и, наконец, выпалила:

– Может, посадишь их за стол и угостишь завтраком?

– И посажу! – Взвился Игорь Владимирович.

– Ну да, они ведь такие прекрасные! – съязвила Татьяна.

– Да уж не тебе чета! И вообще, ты меня достала! Не могу больше слышать твое нытье и видеть твои протершиеся на локтях кофточки! Я богат, почему ты не можешь одеваться так, чтобы радовать глаз? Почему ты не сменишь свою дурацкую прическу? Ты так отвратительно выглядишь, что тебя хочется обернуть бумагой и нарисовать заново!

Вообще-то хозяин преувеличивал. Татьяна выглядела вовсе не так плохо, но ему видимо попала вожжа под хвост.

Плотно сжав губы, женщина поднялась из-за стола. Я испугалась, что она сейчас устроит истерику, но она заговорила довольно ровным голосом:

– Можешь развлекаться со своими игрушками, сколько влезет. – Выразительным взглядом она дала понять, кого конкретно имеет в виду.

– И займусь! А что ты имеешь против?

– Ничего, но пока еще я твоя жена.

– Уже нет! – отрубил Игорь Владимирович. – Через неделю я женюсь на Карине.

– Быстро вы договорились, – процедила Татьяна, глядя в бесстыжие глаза соперницы. – Сочувствую.

Карина прищурилась:

– Взаимно. Жаль, что ты так и не научила его заниматься любовью. С ним в постели ну до того скучно, что начинаешь мух на потолке считать.

Выпад Карины задел не столько Татьяну, сколько самолюбие Сальникова. Вовремя вспомнив о том, что за столом присутствует его дочь, он попросил невесту выбирать выражения. Бедная Наташа! Она с такой силой сжала ложку, что побелели костяшки пальцев, но на лице ее было написано «Подумаешь! А мне плевать!».

Зато Карина пошла вразнос. Она капризно надула губы и широким жестом смахнула со скатерти все, до чего смогла дотянуться. Одна тарелка шлепнулась прямиком на колени свежеиспеченного жениха.

– Дура! – заорал он, вскакивая с места и судорожно отряхивая с брюк ошметки овсянки, сваренной мной по всем правилам диетологии. – Твое место в овощной лавке! Ты дождешься, что мы с Татьяной выгоним тебя к чертовой матери!

Дальше произошло совсем уж невероятное. Карина вдруг по-детски захлопала глазами и …бросилась к своей сопернице! Я подалась вперед, думая, что девица набросится на Татьяну с кулаками, но рыдающая Карина уткнулась ей в плечо, а та зашептала в ответ что-то утешительное, гладя девушку по волосам.

В этот момент маленькая дверка, расположенная прямо над циферблатом новых часов распахнулась, оттуда выпрыгнула на редкость уродливая птица и гаркнула:

– Ку-ку!

«Полное ку-ку», – согласилась я с кукушкой.

– Отомрите, милочка, – прокаркала Розалия Львовна. – Немедленно уберите безобразие! – Сказано это было таким тоном, словно безобразие устроила я лично, но спорить в данный момент у меня не было никакого желания.

Похоже, Люся не преувеличивала, описывая веселое семейство. Закончив с уборкой, я застала ее на кухне в обнимку с любимым поллитровым бокалом. Чай в кружке был настолько горячим, что физиономия Людмилы тонула в клубах пара.

– Они там друг друга еще не поубивали? – лениво поинтересовалась она.

– Нет, но уже близки к этому. Слушай, – вспомнила я о вчерашних планах, – а кто жил до меня в комнате?

– Сонька жила, – ответила Люся, не задумываясь. – Бывшая повариха. – Девушка отхлебнула чай и с любопытством проследила за тем, как я достаю из кухонного шкафчика заранее спрятанный фотоальбом. – Это чего это? Дай посмотреть.

Я передала находку.

– Ой, глянь-ка! Сонька! Где взяла?

– В своей комнате. Наверное, она забыла, – ответила я осторожно.

– Это на нее похоже. Такая растеряха была. Вечно суп пересаливала.

– Так ее за это уволили?

– Не! Она сама свалила. Собрала вещички и тю-тю. – Люся рассмеялась, что-то вспомнив. – Я пришла как раз к завтраку – опоздала чуток – а они за пустым столом сидят и рожи вытянутые. Сонька, говорят, уволилась.

– То есть, с Соней все в порядке? – спросила я с облегчением.

– А что ей сделается? – искренне удивилась Люся.

– Ты с ней общалась?

– Когда в доме работала – да, а после увольнения не довелось. Подругами мы не были. Так, сплетничали, кости хозяевам перемывали.

– Так почему ты уверена, что у нее все хорошо?

Люся наморщила лоб:

– А чего? Ты на что намекаешь?

– Да ни на что, – отмахнулась я, но горничная отчего-то занервничала. Неожиданно вспомнив о своих обязанностях, Люся с сожалением отставила в сторону кружку с недопитым чаем и проворно слиняла из кухни, оставив меня в глубоких сомнениях.

С одной стороны, у меня не было оснований не доверять Люсиным словам. Любопытная вездесущая горничная наверняка проведала бы, случись с Соней что-то плохое, но, с другой стороны, она признала, что ничего не знает о сегодняшней судьбе бывшей кухарки. К тому же, я не успела спросить Люсю о незнакомой девочке, случайно попавшей в кадр. Неизвестно почему эта малышка меня беспокоила.

Словно в ответ на мои мысли из глубины донесся отчаянный вскрик другой девочки. Слов было не разобрать, но в Наташином голосе слышались боль и обида. Она с кем-то ссорилась.

Вытерев руки о фартук, я бросилась на звук, распахнула дверь гостиной и застала вполне мирную картину: Наташа сидела за столом и что-то писала, над ней возвышалась внушительная фигура Розалии Львовны, которая бдительно следила за процессом. Устыдившись своего порыва, я уже намеревалась потихоньку улизнуть, пока меня не заметили, но тут Розалия вдруг завопила:

– Опять неправильно!

– Где? – испуганно пискнула Наташа.

Старуха ткнула пальцем в тетрадь:

– Здесь! Ты написала: «Дорога примая»! – передразнила она. – Неуч! Олух царя небесного!

Отпихнув внучку плечом, Розалия склонилась над тетрадью. До меня долетел противный скрип.

Похоже, внучка ходила у бабушки в «идиотках».

– Второй год на бритвах учишься, – скрежетала старуха, выскребая ошибку. – Чтоб тебе эти бритвы в горло всадили! Пиши заново!

Наташа послушно зашуршала ручкой.

– Ах, чтоб тебя! – заорала бабушка через минуту, оценив результат.

– Теперь-то что не так? – со слезами в голосе, оправдывалась девочка.

– Все не так! Ты написала «премая дорога»! Чтоб тебе прямая дорога была только в могилу!

Сжимая в кулаке бритву, как палач, старая грымза коршуном набросилась на тетрадь и опять отчаянно заскребла лезвием по бумаге. В сердцах она проскребла лист насквозь и немедленно разразилась проклятиями. Досталось и Наташе. Пара увесистых оплеух и приказ переписать всю тетрадь заново довели девочку до слез. Похоже, старуха не в первый раз превращает выполнение уроков в пытку.

К тому времени я уже еле сдерживалась от того, чтобы не накинуться с кулаками на злобную фурию. Но чего я добьюсь? Меня уволят, а старуха продолжит мучить ребенка с удвоенной силой. Я почти бегом вернулась на кухню, чтобы не видеть того, что происходит в гостиной. Однако все валилось у меня из рук. Швырнув недочищеную рыбу в мойку, я сполоснула руки, сняла фартук и, прихватив в холле сумочку, решительно вышла из дома.

Путь мне предстоял неблизкий: до ближайшего супермаркета полчаса на автобусе, но состояние Наташи все больше меня беспокоило и, похоже, кроме меня до этого никому не было дела. Я вспомнила лишенную игрушек детскую, накаленные отношения в семье и террор полоумной Наташиной бабки. Неудивительно, что девочку мучают кошмары – тут и у взрослого поедет крыша.

Обратно я вернулась около полудня, ожидая хорошей взбучки от хозяев за неприготовленный вовремя обед. Я спустилась по подъездной аллее и пересекла аккуратно подстриженную лужайку. В дом идти отчаянно не хотелось и я, как бы случайно свернула на тропинку, ведущую в сад. По обе стороны тропинки виднелись еще не засаженные цветами клумбы, но земля была тщательно перекопана, полита, а рядом уже лежала целая куча саженцев герани. Солнце все настойчивее пыталось пробиться сквозь тучи, и я зажмуривалась, когда острый луч щекотал глаза.

Позади деревьев, в дальнем конце сада мелькнула высокая фигура. Я решила, что это возвращается садовник, чтобы закончить работу, но человек повел себя неожиданно: заметив меня, он вдруг отпрыгнул в сторону и попытался спрятаться за кустами. Я успела разглядеть лишь развевающиеся полы его просторной одежды, сильно смахивающей на домашний халат. Судя по довольно субтильному телосложению незнакомца, это никак не мог быть Игорь Владимирович, а других мужчин, разгуливающих в халате по тщательно охраняемой территории, здесь вроде бы быть не должно. Еще одна загадка.

Я немного постояла, ожидая дальнейшего развития, но больше ничего не увидела и побрела к дому.

В кухне, на холодильнике белела записка, написанная торопливым неровным почерком. С трудом разбирая скачущие во все стороны буквы, я с изумлением прочла, что на сегодня обед для членов семьи готовить не нужно. Зато к ужину будут гости.

У меня оставалось полчаса свободного времени, и я знала, как им распорядиться.

За дверью Наташиной комнаты было тихо, но, войдя, я обнаружила девочку лежащей на кровати прямо поверх покрывала. Заслышав шум моих шагов, она, было, встрепенулась, но, узнав, заметно успокоилась.

– Привет, – улыбнулась я.

Наташа смотрела на меня исподлобья, но без прежней агрессии. Это меня вдохновило. Я протянула девочке большую нарядную коробку, которую держала за спиной:

– Это тебе.

– Что это? – спросила она, не двигаясь с места.

– Посмотри сама, – предложила я и немного придвинулась. Наташа нехотя поднялась, подошла ко мне и взяла коробку. Несколько минут она разглядывала красивую куклу. Я следила за выражением ее лица, но так ничего и не увидела. Девочка будто застыла, глядя на подарок пустыми глазами.

– Тебе не нравится? – Я старалась, чтобы в моем голосе не проскользнуло разочарование. На горячую благодарность я не рассчитывала, но такое равнодушие сбивало меня с толку.

Тем временем Наташа, не проронив ни звука, неторопливо отошла от меня, шаркая о ковер подошвами тапочек, остановилась у окна, открыла пошире створку, протянула руку и разжала пальцы. Коробка с куклой камнем рухнула вниз. Наташа с интересом глянула на меня через плечо.

– Я не люблю кукол, – сказала она ровным голосом.

– Бывает, – кивнула я, понимая, что благие намерения я могу себе на зиму засолить. Слезы были уже близко, пришлось сглотнуть, чтобы отогнать их. Я повернулась, чтобы уйти.

– Папа говорит, что кукла может украсть душу, – сказала мне в спину Наташа.

– Что за глупости?! – возмутилась я и посмотрела на девочку, пытаясь определить, не водит ли она меня за нос. Но она даже не улыбалась. – Что еще говорит твой отец?

Наташа глубоко вздохнула и с неожиданной горячностью выпалила:

– Если сильно привязаться к кукле, проводить с ней много времени, то часть твоей души перейдет в нее. Кукла становится одушевленной и похожей на тебя.

– Очень интересно! – фыркнула я. – Бред какой-то!

– Думаешь, это неправда? – В голосе Наташи мне послышалась надежда.

– Конечно, нет!

Наташа все еще сомневалась. Я подошла к ней и погладила по голове.

– А у тебя в детстве была кукла? – Тихо спросила девочка.

– Разумеется.

– А как ее звали?

– Не помню.

– Странно. Я думала, что нельзя забыть имя любимой куклы. Даже когда вырастешь.

– Понимаешь, мне часто дарили игрушки. И кукол в том числе. Поэтому я, наверное, была слишком избалованным ребенком: как только появлялась новая кукла, я тут же забывала про старую.

– Твои родители пытались откупиться от тебя игрушками, – со знанием дела сообщила девочка.

– Вовсе нет! – возмутилась я. – Они меня любили.

Наташа посмотрела на меня свысока, со смешанным чувством превосходства и жалости:

– Глупая! Родителям дети только мешают.

– Да нет же! Что за глупости?

– Я знаю. Я чувствую, что мои мама и папа – она с некоторым усилием произнесла эти два слова – не любят меня. Но я их тоже не люблю! Знаешь, о чем я мечтаю?

– О чем? – спросила я с некоторой опаской.

– О том, чтобы я могла жить одна. Ну, или с теми, с кем я сама захочу.

– Но это невозможно! Ты маленькая девочка, кто-то должен о тебе заботиться, покупать тебе одежду, еду, игрушки, наконец. Господи, что я несу, не в этом дело! Главное – тебе нужны близкие люди, которые понимают тебя, защищают, ну, и все такое…

Вы, наверное, решили, что эти слова как-то сильно подействовали на девочку? Отнюдь. Она изобразила смущение, что выразилось в скромно опущенных глазах и невинном выражении лица, будто она ничего не поняла, тогда как мысли ее были заняты совершенно другими вещами.

– Значит, если бы у меня были деньги на еду и игрушки, я смогла бы жить без них? – спросила она, наконец, заинтересованно глядя мне в глаза.

– Ну…в принципе… Да нет же! – Я откровенно растерялась.

– Ладно, забудь! – повеселела вдруг Наташа. Она ухватила меня за руку и потянула за собой: – Пойдем в парк, погуляем.

– Зачем? Уже поздно.

– Знаю, но остановить нас некому. Пошли! – потребовала Наташа. – Я иду в парк и, если хочешь за мной присматривать, лучше не отставай.

Я подчинилась, вовсе не желая, чтобы из-за моего упрямства с девочкой приключилось что-то нехорошее. Перевоспитывать ее – не моя задача, мне платят за вовремя поданный завтрак, обед и ужин, так почему мне опять кажется, что я совершила непоправимую ошибку?