Текст книги "Принцесса Греза"
Автор книги: Лада Лузина
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
*
– Алмазная Лилия Сары Бернар – это интересно!К моменту Катиного появления в Башне Киевиц Маша успела сыскать в Интернете необходимый материал, а Даша – повод для дурного настроя.– Во всяком случае, то, что ты проявила к ней интерес, меня лично не удивляет, – объявила она. – А ты не пробовала одеваться чуть-чуть поскромнее?Катерина с нескрываемым удовольствием посмотрела на свою правую руку, густо изукрашенную пятью громоздкими кольцами в стиле Модерн, соединенными тремя цепями с обнявшим запястье широким браслетом.– По-моему, – сказала она, – все только самое нужное. Одолей-трава подавляет волю. – Катя выставила презрительный средний палец, произведший разительное – точнее, разящее впечатление на депутата Мерсюкова.Палец тройной петлей обвивал сделанный из золота стебель болотной кувшинки. Покрытый нежной эмалью цветок усыпали похожие на мерцающие капли воды небольшие бриллианты.– Мак подчиняет разум, роза – чувственность, каштан контролирует Город, барвинок – нечистую силу, – аттестовала Катя иные цветы из золота, драгоценных камней и эмали.– И теперь, вместо того чтоб выполнять задание Города, мы будем дружно искать тебе новую цацку, – закончила Чуб.– Но, скорее всего, Лилия Сары Бернар и есть задание, данное Городом, – поспешила предотвратить ссору Маша.– Зачем Городу брошка? Он же не Катя. Представляю, как у нее загорелись глаза, когда прозвучало слово «алмазная»…– Но Бернар действительно была в Киеве в 1881 и 1909 годах, – быстро пододвинула ноутбук Ковалева. – И действительно была легендарной. Ее называли колдуньей. Конечно, колдуньями и ведьмами звали и всегда будут звать всех ярких женщин, особенно рыжих. А ярче, чем Сара, просиять невозможно. Незаконнорожденная дочь известной парижской куртизанки. Воспитывалась в католическом монастыре, хотела принять монашеский постриг. Вместо этого стала актрисой. Но ей пришлось уйти из лучшего парижского театра «Комедии Франсез» – девчонка дала оплеуху примадонне. И не пожелала просить прощения!– Она начинает мне нравиться, – заинтересованно отметила Чуб.– Она тебе понравится, я обещаю! Ее считают первой настоящей суперзвездой мирового масштаба. Хотя ее первые роли были полупровальными, первая любовь – несчастной. Она осталась одна с ребенком на руках. Но пережила свой крах и в 23 года прославилась на весь Париж, сыграв мужскую роль. Позже стала единственной в мире актрисой-унисекс, равно блистательно воплощавшей как женские, так и мужские образы.Керубино, Вертер, принц Датский. В роли Гамлета Бернар заставила воскликнуть «Я верю!» самого Станиславского. 20-летнего сына Наполеона она сыграла на 56-м году жизни. 13-летнюю Джульетту – в 70 лет. А в 66 лет закрутила роман с тридцатилетним актером и сама его бросила… Он же назвал годы, проведенные с ней, – самыми счастливыми в жизни.– Вот это по-нашему! – воскликнула Чуб.– Ее называли Казановой в юбке. Но льстили не ей, а Казанове – в его мемуарах описано меньше любовных связей. Бернар имела огромное количество любовников и еще больше поклонников, включая принца Уэльского, принца Наполеона, королей Дании, Италии, Испании, императора Австрии, царя России и президента Америки. Писали, что она переспала со всеми монархами мира и даже с самим Папой Римским. При этом она была некрасивой, маленькой, слишком худой, с длинноватым носом. Но все в мире знали, что Сара Бернар способна обворожить любого. Когда она собралась на гастроли в Америку, святоши звонили в колокола, называя ее визит «нашествием проклятой змеи, исчадием французского Вавилона, прибывшего с целью влить отраву в чистые американские нравы». Это не помешало ей многократно объехать весь мир. Ее гонорары были баснословны. Она была первой – всегда и во всем… Одна из первых эмансипированных женщин. Первой стала работать в жанре роковой женщины-вамп. Первой выпустила духи, пудру, мыло, перчатки имени себя, первая появилась на рекламном плакате – после нее актеры и начали работать в рекламе. Бернар первой из великих артистрессированного гепарда и ящериц. Стреляла из пистолета, ходила в мужском костюме, покупала наряды у именитых модельеров и перешивала их, заставляя тех рыдать от обиды. Учила роли, лежа в гробу, позировала в нем фотографам, держала в спальне скелет, посещала анатомический театр, усыпляла себя хлороформом и поднималась на воздушном шаре, чтоб выпить шампанского над Парижем.– Браво! – Чуб эмоционально захлопала в ладоши.– Играла до 70 лет. Когда в 69 ей пришлось ампутировать ногу, не сочла нужным уйти со сцены – играла лежа, сидя в инвалидном кресле, играла королев, которых носят по сцене на носилках… Играла до последних месяцев жизни. Примерно столько же имела любовные связи. И да, очень любила драгоценности и возила их с собой. Из чего следует, что теоретически наша история могла случиться. Сара Бернар была здесь. Она легко сходилась с мужчинами. Была очень богата и очень щедра. Однажды зимой она потратила две тысячи франков, чтобы накормить голодных парижских воробьев.– Какая женщина! – искренне восхитилась Даша. – Наверное, «Лев», как и я.– Нет… – Маша щелкнула «мышкой». – Родилась 22 октября.– Что, «Весы»? – изумилась Даша. – Как ты? – Чуб серьезно оглядела сидящую за столом подругу и даже демонстративно обошла вокруг нее. – Худая и рыжая. В 20 лет родила ребенка без отца… А ты, Маш, говоришь: жизнь закончена. Только подумай, какая у тебя охрененная перспектива! Ты еще можешь стать супервамп. Ты даже в лучшем, чем она, положении. У тебя нос короткий! Почти классический. Был бы у меня такой нос, я б вообще стала Мадонной…– Ты и со своим сможешь, – слегка опешила от подобной атаки студентка.– Но главное, теперь ты знаешь, на кого тебе нужно равняться! Недостаточно быть просто доброй и умной…– К слову, – заговорила Маша, стараясь замять предыдущую тему. – Сара была очень умной и остроумной, и находчивой. Она писала пьесы, рассказы, критические статьи, мемуары, придумывала афоризмы. Их называют «бернарнизмами». Например, «Легенда всегда берет верх над историей». Или «Все происходящее с нами противоречит логике и мудрому предвидению». Или «До чего меня раздражают споры о сути искусства! Все так просто: искусство – это тяга к совершенному». Тут описан забавный случай, – Маша перескочила на другую закладку. – Однажды, играя нищую, Сара Бернар подняла к небу руки и застонала, что умирает от голода. В этот миг у нее опустился рукав и зрители увидели на ее запястье массивный золотой браслет. «А вы продайте свой браслет!» – крикнули ей из партера. Бернар не растерялась: «Пробовала. Но он оказался фальшивым!»– Нет, она не как ты и как я, – буркнула Даша. – Она как наша Катя. Слабо было цацку в гримерной снять?Дображанская не рассердилась – кивнула. Ее изумительно красивое лицо побледнело.– Я так и думала, – сказала она. – Так и думала. Я даже знаю, что это был за браслет…
*
Катерина подошла к компьютеру, пробежалась пальцами по клавиатуре, требуя в гугловском разделе «картинки» «Браслет Сары Бернар». И Интернет немедленно представил изображение, в разных размерах и разрешениях.Причудливый массивный браслет-змея вцепился в тонкое запястье. Кольцеобразное тело змеи пугало своей натуралистичностью. Возлежащая на женской руке широкая голова гадины доползала до самых пальцев. Вылезающее из змеиного рта жало перетекало в золотую цепь, скрепленную с крупным кольцом.ерью Гекаты, богини колдовства. Браслет вам ничего не напоминает? – Катерина высвободила из ворота платья золотую змею-цепь, делавшую их бессмертными. – Ты забыла упомянуть еще кое-что, – обратилась она к Маше. – Именно Сара Бернар помогла состояться безумному ювелю пятиперстневую руку.Даша закатила глаза к потолку, Маша качнула головой, но Катя все же сочла нужным пояснить.– Модерн – не украшения. Не только украшения… Модерн – это возвращение язычества. Выкованные из золота амулеты, талисманы, заклятья и заговоры, – Катя подняла кисть, показывая свои модерновые кольца. – И Модерн, и язычество обожествляли природу и умели пользоваться ее силой. Модерн смог воспроизвести в искусстве магические свойства растений, животных, насекомых, змей, став началом эпохи новомодных ведьм, скрывающих приворотные эликсиры под модными запахами, носящих амулеты под видом изящных безделушек. Но не каждая женщина, сорвав на болоте кувшинку, сможет активировать силу одолей-травы. И не каждая женщина может активизировать Модерн…– Мы знаем, – скучая, сказала Даша. – Ты – можешь. А мы нет. Только ты.– Не только я, – отказалась от эксклюзивности Катя. – Похоже, Сара Бернар тоже могла. Другой вопрос, знала ли она об этом, или лишь чувствовала, подозревала. Но если, даже играя нищую, она не снимала браслет, она понимала его силу. Силу бессмертия.– По-твоему, она так боялась смерти? – презрительно уточнила Даша. – Боялась внезапно умереть прямо на сцене?– Как ни странно, но Катя права. – Маша взволнованно придвинула к себе компьютер, хотя на экране уже не было текста, только плотоядный змеиный браслет Сары Бернар. Впрочем, она помнила проштудированные статьи наизусть. – После спектакля Бернар часто падала в обморок, харкала кровью. Она была очень больна. Туберкулез. В те годы он считался неизлечимым. От него умерла ее младшая сестра. Все врачи предсказывали Саре раннюю гибель, обещая, что она вряд ли дотянет до совершеннолетия… Собственно, так и появился знаменитый гроб Сары Бернар. В юности она заявила, что не намерена ложиться после смерти «в какой-нибудь уродец», уговорила мать купить ей в подарок красивый гроб из розового дерева, обитый белым стеганым атласом, и начала спать в нем, желая привыкнуть к смерти, научиться не бояться ее. Уже потом гроб Бернар стал скандальной сенсацией. Всю жизнь она таскала его за собой по гастролям. Но понадобился он ей только 50 лет спустя…– Она должна была умереть, – со значением сказала Катя. – Но дожила до глубокой старости. Благодаря браслету, своим способностям и, конечно же, таланту Альфонса Му– И ты с удовольствием присоединишь ее к своим драгоценностям, – подытожила Даша.– Вы не поняли. – Катины летящие брови сошлись на переносице. – Вы не помните, что означает белая лилия? По легенде, цветок вырос из капель молока, пролившихся из груди Матери всех богов Геры – великой Матери Земли. Лилия всегда вырастает на могилах невинно осужденных людей. Но прежде всего, она символизирует невинность и смерть. Тот, кто сумеет получить амулет Сары Бернар, сможет управлять самой смертью!
*
Даша аккуратно поправила кружевную оборку на корзинке с цветами и нервно покрутила бедрами, пытаясь приноровиться к дореволюционному платью с турнюром.По дружному убеждению Кати и Маши идти на спектакль Сары Бернар в 19 век не имело никакого практического смысла (а коли бы смысл имел место быть, туда б, несомненно, отправили тех же Катю иль Машу, владеющих старорежимною речью и манерами выпускниц Института Благородных девиц). Но Чуб настояла на своем. С одной стороны, что скрывать, – ужасно хотелось взглянуть на первую в мире суперзвезду. С другой – страшно хотелось доказать что-то… Всем-всем! Себе, Кате, Маше и миру. Но в первую очередь все же себе.Последнее время Чуб было не по себе. Маша говорила с домами, могла воскрешать мертвецов, теперь вот и Катя сможет, если получит алмазную Лилию… В то время как она, Даша, никак не могла овладеть какими-то эксклюзивными качествами. И едва ли не единственным ее исключительным качеством была способность лихо лезть на рожон, что, собственно, она и намеревалась проделать.Сказала же рыжеволосая Сара бернарнизм – «Все происходящее с нами противоречит логике и мудрому предвидению». И не только сказала, но и доказала, всей жизнью опровергнув общепринятые законы логики и мудрые правила, представления о зле и добре, благополучии и морали. Чахоточная дурнушка стала роковою красавицей. Незаконнорожденная, стала Королевой театра, пред которой склонялись принцы, цари, короли. Старухой, она до смерти оставалась желанной. Калекой, не переставала поражать воображенье поклонников… О, Сара не зря стала легендой!К несчастью, первое противоречие логике, подстерегавшее Дашу, было неприятным. Даже не имея ни малейшего стеснения в средствах, пролезть на спектакль мадемуазель Сары Бернар «Дама с камелиями» оказалось непросто. В театре билетов не имелось, что было совершенно логично. Но и у театра Даше не удалось отыскать ни одного перекупщика! Погуляв в толпе минут пятнадцать, она получила только одно весьма неожиданное предложение – заплатить за просмотр одной пятой спектакля.– Здрасьте приехали! – брякнула Землепотрясная Даша. – Это что, торт?– Просто билеты чересчур дорогие, – объяснил ей высокий, страшно худой юноша в потертой студенческой шинели – несомненный глава всей компании. Во всяком случае, стоящие рядом девицы – очкастая, нервная, стриженая как курсистка и вторая, с тяжелыми темными косами и нежными карими еврейскими глазами смотрели на него, как на личное мини-божество, а полноватый парень в картузе важно кивал, приветствуя каждое слово товарища. – Потому мы смогли приобрести лишь один – в складчину. У нас все промеж собой решено. Первый акт Наталья посмотрит, – очкастая быстро кивнула. – Она историю искусств изучает. Второй Федор, – он в очереди всю ночь отстоял, чтобы билет нам купить. Третий – Двойра. Ведь Сара Бернар специально приехала в Киев поддержать ее и всех таких, как она. Мадемуазель Бернар и сама иудейка и не терпит подобного…– А можно я куплю весь билет целиком? – прервала его Даша. – Хотите, я за него тысячу дам?Лица четырех театралов помертвели. Курсистка презрительно и нервозно прищурилась. Нежноглазая заморгала, зарделась и опустила тяжелые веки. А вот картуз засомневался, вопросительно взглянул на студента. Тот сжал губы, худое узкое лицо напряглось, – но хоть решение далось тяжело, ответил:– Нет. Я специально в Киев из Вильно приехал, чтоб на мадемуазель Бернар посмотреть. Она великая актриса! Она выступает против всеобщей несправедливости…Чуб чуть не сказала: «А если за две тысячи?» Но осеклась. Она и сама была артисткой, в будущем, возможно, великой, а в недавнем прошлом – студенткой, пытающейся прорваться на жизненно важный концерт. И жалко стало студента, приехавшего из Вильно… Зачем он тогда сюда ехал? Две тысячи бабок срубить? Ей-богу, обидно и пошло!Чуб с презреньем относилась к деньгам, а к искусству – с бесконечным почтеньем. Зачем же человеку любовь к искусству ломать? А на двух тысячах худой голодный студент как пить дать сломается.Еще колеблясь, Даша огляделась вокруг на непривычную Театральную площадь. Было странное чувство – точно угодила в какую-то полудеревню, где мерцают тусклые газовые фонари и пахнет лошадиным навозом, а незнакомое деревянное, украшенное металлическими вазами здание Городского театра (стоящее на месте нынешнего – громадного, пафосно-каменного театра Оперы и Балета) окружают маленькие домики и даже крытые соломой хатки.– Понять не могу, куда все перекупщики делись… – протянула она, все еще надеясь на полноценный просмотр.– Слишком поздно вы, барышня, спохватились, – ответил студент. – У всех перекупщиков все трижды перекупили давно, и наша местная знать, и купцы-миллионщики, и приезжие графья да князья. Это ж сама Сара Бернар!.. Вся знать со всех уездов да губерний собралась.Но Чуб показалось, что справа забурлила толпа, мелькнуло в неверном керосиновом свете чье-то жуликоватое пенсне.– Помилосердствуйте, барышня, – не снес ожиданья картуз. – Будьте вы человеком, купите у нас этот акт. А то просто не знаю, чем долги отдавать… Все на билет проклятый истратил. Коль не отдам…– Ладно, – приняла решение Чуб. – Тысяча рублей за одну пятую часть. Но только с условием – вы отдаете мне финал спектакля. Там, где Маргарита Готье умирает.
*
После первых же фраз божественной Сары Даша Чуб поняла, что отдала деньги не зря, – как актриса она совершила отличное капиталовложение. И прибыль не заставит себя долго ждать!На вкус зрителя ХХI века в театре, в особенности на галерке, под разрисованным театральными масками потолком, было слишком душно и шумно. Пока на сцене топтались другие актеры, сидящий прямо за Дашей мальчишка в фуражке гимназиста реального училища рассказывал какие-то страсти:– …самый страшный в Империи у нас, на Киеве, был. Столько убитых и дам их снасилованных, и домов, и лавок разгромленных. Я сам видел, своими глазами, как погромщики во двор к нам вбежали. У нас раньше Исаак Моисеевич жил. Так они его за волосы. Всю семью на улицу выволокли… так прямо за космы по земле их тащили… А после, страшно сказать…«Это он о еврейском погроме, – догадалась Даша. – Вот, значит, кого Сара решила тут поддержать!»Две сидящие слева девицы, напоминавшие кокоток средней руки, с одинаковыми смазливыми мордочками и губками-бантиками, под одинаковыми рыжими шляпками живо обсуждали открытку с изображением Сары:– Вот и я также ручки сложу, лягу в гробик, в руках свечка горит, вокруг цветочки бумажные… та-акая красивая! Вот тогда она заплачет за мной!..Чуб с любопытством вытянула шею и увидела знаменитое фото Сары в любимом парадно-выездном гробу. Видимо, в 19 веке сей сентиментальный сюжет пользовался прямо-таки мировой популярностью.«Небось, и на открытках своих первой бабок срубила, – подумала Чуб. – Во молодца!»Поместившийся неподалеку от Даши юноша быстро заткнул пальцами уши:– Поберегись! Вступают «визжащие райские девы»… – предупредил он. И в следующую секунду Даша оглохла от крика.В задних рядах галерки, прозванной за свое поднебесное положение местным «райком», – заорали, завыли, захлопали «райские девы» – слушательницы киевских Высших женских курсов, приветствующие возвращение на подмостки Великой Сары Бернар. Но шумные «минусы» имели и скрытые «плюсы». Хотя спектакль шел на французском, сие не стало проблемой. Как только на сцене появилась золотоволосая прима, Чуб немедля достала из корзинки горжетку, водрузила на шею – горжетка немного поерзала, устраивая рыжую мордочку у Даши под ухом, и зашептала вслед за Сарой: «О, мой Арман…умоляю тебя…».И вдруг зал замолчал.Вероломный Арман уходил от прекрасной и несчастной куртизанки Маргариты Готье… Хоть это было невозможно! Казалось, от Сары Бернар невозможно уйти. Нельзя ни оторваться, ни оторвать глаз. Она завораживала. В прямом смысле слова…Собирая Чуб в театр, Маша вспомнила многое – и похвалу Константина Станиславского, почитавшего искусство Сары непревзойденным образчиком технического совершенства, и упреки критиков, считавших игру великой актрисы излишне искусственной и нарочито эффектной.Но сейчас Даша поняла то, чего просто не понимали они, – она не играла! Она рисовала спектакль. Ее руки и тело выписывали магический узор. Каждый жест был частью таинственного ритуала. Глаза Сары оставались сухими, а руки плакали. Ее повернутая к залу спина излучала такое страдание, что у Даши сжималась грудь. Одним точным поворотом головы она заставила сердце Чуб рухнуть в живот… и не было разницы: красива она или дурна, худа или толста, высока или низка – она была повелительницей, она сжимала зал в кулаке. Она перебирала их чувства, как арфист – струны арфы. От каждого ее пальца шла цепь невидимой силы…Как и у Кати?Быть может, Сара и правда была рыжей колдуньей? А может, Бернар играла так потому, что и сама была дочерью куртизанки – такой же, как ее героиня? А может, потому, что, как и Маргарита Готье, актриса сама была больна туберкулезом и знала, что значит умирать?Но, в миг смерти Маргариты, Даша, прекрасно знавшая финал, вдруг заревела так громко и горько, что поразилась сама себе. Справа тоненько выли две кокотки в одинаковых шляпках, за спиной – громко хлюпал носом гимназист. Сидящая справа девица нервно протирала очки, ее близорукие застывшие глаза напоминали блюдца с водой.– Ма-у, ма-у, – заплакала Пуфик и выругалась на русско-французском. – Merde, merde…[9] Сволочь этот Арман!Не обнаружив в кармане платка, Чуб быстро промокнула глаза кошачьим хвостом.– Не могу, не могу, умру: так ее жалко! – простонал кто-то сзади.И Даша осознала, что кое в чем Катя, несомненно, права. С Лилией или без, Сара имела странную власть не только над сердцами людей, но и над самой смертью. Во всяком случае, когда маленькая тонкая женщина в белом платье откинулась на одеяло и замерла без движения, Дашу ударило током – будто убийство несчастной куртизанки, скончавшейся от неизлечимой болезни, неизлечимой любви и неизлечимого предательства любимого, сталось у нее на глазах. И она, Даша, не помогла, не спасла, не вмешалась…Она знала – это просто искусство. Великое! Великая Сара жива… Но не могла поверить – как ни старалась, не могла до тех пор, пока умершая не вышла на бис.И возможно, поэтому публика вызывала ее снова и снова, будто все никак не могла убедиться, что такая невыносимо реальная смерть просто померещилась им.
*
ни уже Георгий Олимпович Архангельский, работал истопником на Шелковичной, 17.– Он вроде бы был дирижером? – уточнила Маша, выбираясь на тротуар вслед за ней. Она помолчала, ожидая, пока Катина машина с шофером отъедет, и присовокупила: – Хотя после революции люди меняли работу и покруче…– Вот этот дом. Бывший ЗАГС, – представила Маше здание Катя. – Забавно. Здесь и мои родители когда-то расписывались.Сейчас дом на Шелковичной имел побледневший вид. Но не бледный… Не зря двухэтажный ренессансный палаццо с полукруглыми окнами издавна звали в Киеве Шоколадным домиком, или того проще – Шоколадкой, из-за удивительного, вкусного, сладко-коричневого цвета его лепных стен. Но нынче Шоколадку словно покрывала белая патина пыли забвения. Казалось, коричневый дом поседел.Но он жил. Точнее, оживал. И у двери его висела табличка:КИЕВСКИЙ МУЗЕЙ РУССКОГО ИСКУССТВА.ДЕТСКАЯ КАРТИННАЯ ГАЛЕРЕЯработаетэкскурсии с 11.00–16.30экспозиция до 19.00выходной – понедельник, четверг– Сегодня закрыт, – сказала Катерина.– Охранника нет, – определила Маша, приложив руку к стене. – Дом говорит, он отошел куда-то.– Отлично. Пускай погуляет, – вытянув палец, Дображанская начертила над головой штрихообразный – временный круг Киевиц.В двери щелкнул замок.– А дом рад нам, – оценила жест Маша. – С ним давно никто не общался. Прошлая Киевица Кылына за что-то не любила его.– Уже интересно, – Катя толкнула тяжелую резную дверь, сделала шаг и остановилась, с грустной улыбкой глядя на парадную мраморную лестницу. – А я знаю ее. Тетя отдала мне все свадебные фотографии папы и мамы. Они как раз на этой лестнице сняты.Маша промолчала – каждый раз, когда Катя поминала покойных родителей, она немела, не зная как выразить ей сочувствие. Но Дображанская сама заполнила неловкую паузу:– Наверное, у половины старых киевлян есть свадебные снимки на этой лестнице. Ты не помнишь, когда ЗАГС закрыли?– В 1980-м. С тех пор он почти 30 лет на реставрации.– А когда Кылына стала Киевицей?– В 1979-м.– Тогда, пожалуй, она не просто не любила Шоколадку. Она реально на нее взъелась. Любопытно, за что?Киевицы поднялись по двухмаршевой лестнице. Следуя на второй этаж, Катерина недовольно покачала головой. От прекрасного лепного потолка осталась половина, вторая – печально демонстрировала желающим древние деревянные перекрытия. Потолок походил на нищего, выставляющего свои убожества всем напоказ, в надежде на помощь.Ковалева ласково погладила перила – как больное животное: «Потерпи, Шоколадка, все будет хорошо…».Второй этаж повстречал их квадратной комнатой в мавританском стиле, покрашенной наполовину в белый, наполовину в бирюзовый цвет.– Они закрасили двумя цветами многоцветную роспись, – нажаловалась Маша от имени дома. – Ему не нравится…– А как ты слышишь дома? – спросила вдруг Катя.– Как и людей. Они очень похожи на нас… Одни молчуны, слова не выдавишь, другие – буки и вредины, третьих невозможно упросить замолчать, только поймут, что я слышу, норовят рассказать мне всю свою жизнь, иные осторожничают, пятые откровенно боятся…– Чего им бояться?– Того же, чего и людям, – что открывшаяся тайна ускорит их смерть. Например, на Подоле есть дом. Под ним лежит клад времен Аттилы. Гробница Тутанхамона меркнет в сравнении с ним! Но если кто-нибудь узнает об этом, дом непременно снесут. А он хочет жить.– И что это за дом?– Прости меня, Катя, – стеснительно скуксилась Маша, – но я обещала ему, что не скажу никому.– Значит, правильно он доверился только тебе, – усмехнулась Дображанская.Мавританская комната провела их в почти стометровый белоснежный зал в стиле барокко. Тут реставрационные работы были закончены. Вдоль стен на мольбертах стояли работы малолетних художников. Но густая белая нарядная лепнина на стенах и потолке томилась, как красная девица, запертая строгими родителями в детской, и мечтала об ином – балах и приемах, раутах, танцах, торжествах, комплиментах…– А Шоколадный домик каков по характеру? – в огромном зале голос Кати стал гулким.– Знаешь, он хотел бы снова стать ЗАГСом. В то время в нем было так много счастья. Каждый день, каждый час. Он был заполнен радостью. Он помнит об этом… Помнит все пары, которые сочетались здесь.– А он помнит моих родителей?Маша помолчала, выслушивая ответ.– Он говорит, что в 70-е годы у молодоженов существовало поверье. Чтоб брак был счастливым, нужно заглянуть вместе в зеркало в Белом зале. Взгляни туда…Катя мгновенно повернулась к громадному, до потолка, трехметровому зеркалу с двумя пухлыми амурчиками по бокам, и онемела.Они смотрели на нее, ее папа и мама. Папа был страшно серьезен и неприлично молод, лет на восемь младше своей дочери. Мама в очень простом, лишенном каких-либо украшений, белом платье и короткой фате, казалась испуганной и одновременно блаженно-сияющей. Приоткрыв рот, Катя, в 13 лет потерявшая их двоих навсегда, смотрела на юную пару – родители казались дочке детьми. Рука сама потянулась к стеклу, прикоснулась и… изображенье исчезло.– Зачем?.. – вскликнула Катя. – Можно вернуть?– Оно не пропало, – улыбнулась Маша. – Оно у тебя в руке. Это подарок. От Шоколадки. Теперь ты можешь поселить их в своем зеркале.– Спасибо, – сказала Катя, отвернувшись, чтоб скрыть предваряющий слезы соленый прищур.Но взгляд сам потянулся направо – туда, где в проеме дверей красовалась расписная комната в пряничном русском стиле. Ниши-кокошники, лепнина, разноцветные узоры – золотые, голубые и охровые, зеленые, коричневые, розово-красные – вызывали ассоциации со сказками о Садко и Салтане, теремами Марьи Моревны, царевны Несмеяны и Василисы Искусницы. Даже подоконники из темного дерева были покрыты тончайшей резьбой.– Не ходи туда, – остановила напарницу Маша. – Дом не любит ее.– Но она такая красивая…– Там он держит свои самые темные воспоминания… У домов, как и у людей, есть комнаты и чердаки, где они прячут то, о чем не хотят вспоминать. Потому заколоченные чердаки иных домов так опасно открывать… Не знаю, о чем он хочет забыть, но догадаться несложно. До ЗАГСа в Шоколадном домике было НКВД. Говорят, Лазарь Каганович приказал закрасить здесь все стены одной черной краской. В 48 слоев! Мне кажется нам туда…Маша Ковалева указала в противоположную сторону – слева, сквозь вторую открытую дверь, им строил глазки зелено-голубой будуар в стиле Модерн.– Кстати, – сказала студентка, – как ни трудно поверить, до НКВД в Шоколадке были обычные частные квартиры. И в одной из них жил чудесный человек – профессор Николай Макаренко. Единственный ученый, который отказался подписать акт о сносе Михайловского монастыря. Представляешь? Даже Александр Довженко подписал его… а Макаренко нет. За это его арестовали.– Как и Жоржа Архангельского, – заметила Катерина.– Как и миллионы других, – печально приплюсовала Маша. – А до коммуналок, при Деникине, тут жил киевский губернатор, а позже…– А дом помнит Жоржа? – перебила Катя.– Чудесно…– Отлично…Последние восклицания адресовались отнюдь не Архангельскому. Успевшая познать реставрацию, новоявленная комната-модерн пленяла с первых секунд – высокими окнами с витражами, изображавшими букет лилово-синих декадансных ирисов; стенами с размашистыми и в то же время сдержанными пастельными росписями; потолком с изображенным на нем томным павлином и сияющей золотом лепниной, обрамляющей как драгоценная рама медальон на потолке…– Хочешь сказать, что это нарисовал дирижер-истопник? – спросила после паузы Катя.Голову великой актрисы украшал знакомый убор из белых лилий.
*
Попасть за кулисы не составило большого труда, несмотря на то, что дорогу туда преграждали два недружелюбного вида молодца и далеко не красавца.– Я от Киевского Института Благородных Девиц, – сказала Даша, поднимая перед собою цветочную корзинку с оборкой. – С подарком для мадемуазель Сары Бернар. Специально обученная говорящая кошка.– Чево-чево? – переспросил молодец справа. И отпрянул…Из лилий и роз, как черт из табакерки, выскочила морда Изиды Пуфик и четко огласила:– Bonjour!– Ты слышал? – ткнул правый молодец локтем левого.– Бонжур – это по-французски «Честь имеем приветствовать вас на нашей славной киевской земле», – сочла нужным пояснить Даша Чуб, – поскольку мадемуазель Бернар имеет счастье быть великой французской актрисой.– А бандур… бандура эта, точно по-французски? – подозрительно переспросил молодец слева. – Может, она просто так паскудно мяукнула?– Здравствуйте, товарищи, дамы, господа и месье, – решительно перечеркнула его сомнения Пуфик. – Что, и дальше, как два пуделя, таращиться будем или пропустим подарок за кулисы?Не сводя осоловевших глаз с хамской кошки, молодцы дружно сделали два шага в разные стороны – и рыжий дар беспрепятственно проплыл в закулисье.– Au revoir, – вежливо попрощалась Пуфик с охранниками.Коридор за кулисами был узким и длинным. На стенах висели горящие масляные лампы. «Опасно вообще-то, – подозрительно покосилась Даша на сомнительное чудо технического прогресса – светильник Арганда с заключенным внутри живым огнем, – так и сгореть недолго». И поежилась, вспомнив, что здание первого Городского театра взаправду сгорело. Но вряд ли сегодня – вряд ли Маша забыла рассказать им про смерть Сары Бернар в Киевском оперном. Так что бояться явно не стоит…Найти уборную примадонны тоже оказалось нетрудно – как ни странно, Киевицу завлек туда запах цветов. Ей показалось, что зрительный зал совсем рядом – слева шел неумолкающий гул, кто-то все еще аплодировал, выкрикивал «Браво!». Из-за левого шума Чуб и удалось подойти к двери незаметно для странного фигуранта – мальца лет девяти-десяти, прилипшего к замочной скважине гримерной Великой актрисы.Приблизившись, Даша ловко схватила мальчишку за ухо:– Ты что здесь делаешь? А?– Пустите, тетенька… пустите меня… Будьте добренькой… – заизвивался он.– Дудки, я – злая. Ты кто?– Жоржик.– Архангельский?– А откель вам известно? – Глаза мальца стали как плошки.Глаза Даши Чуб сделались и того круглее – меньше всего она намеревалась обнаружить прапрадедушку жены депутата в таком возрасте и такой позе.«Вот тебе и мой прапрадед-дирижер трахнул Сару Бернар… – фыркнула Чуб. – Хоть, может, она его, правда, как-нибудь выделила. Например, конфетку дала…»– Ты точно Жоржик Архангельский? – уточнила она на всякий случай. – Как твое отчество?– Олимпыч… Пустите… Пустите меня, Христа ради…– Ты тут работаешь?– Помогаю… в оркестре…… И-уй!Взвизгнув и извернувшись, малец все же выкрутил ухо из Дашиных пальцев и припустил по коридору. Секунду она колебалась, но вместо того, чтоб последовать за ним, решила последовать его примеру. Нагнулась, заглянула в замочную скважину и поняла, что сегодня над ней властвует рок – ей опять довелось увидеть лишь самый последний акт драмы.– Non! Non! – закричала рыжеволосая женщина, вырывая тонкие белые пальцы из рук коленопреклоненного мужчины во фраке.– Нет, нет… – перевела Пуфик, хоть это было ясно и так.Выпрыгнув из цветочной корзины, кошка с любопытством засунула рыжую мордочку под дверную щель.Озвучив отказ, женщина отошла в дальний угол уборной и исчезла из виду. Мужчина остался стоять на коленях. Даша не видела лица – только темно-русые волосы, поникшую спину и горестно опустившиеся широкие плечи.Женский голос, золотой, завораживающий, заговорил опять – теперь он гладил, обволакивал, желая уврачевать раны.– Простите меня, – зачастила вслед Пуфик. – Я не была к вам добра, но была с вами честна. Там, в поезде, вы тронули мою душу. Но мое сердце занято другим, и оно мне не подвластно. Я люблю его. Или, быть может, не люблю, а лишь желаю… Быть может, мое желанье принесет мне только беду. Но я сделала выбор. И не изменю его. Потому что никогда не изменяю себе, даже если и сама я, и мои желанья недостойны подобной верности.– А если однажды вы разлюбите его, Несмеяна? – густой голос мужчины был наполнен горечью, страстью и напрасной мольбой.– Быть может, – повторила за невидимой женщиной Пуфик. – Быть может, однажды мои чувства угаснут, сердце остынет, в круговерти нелепых развлечений я получу от вас письмо и брошу все… Как видите, я снова честна с вами. Но в моей честности снова нет доброты. Лучше бы мне сразу сказать вам, что это вряд ли возможно, ответив бесповоротным отказом.– Нет, я прошу вас… дайте хотя бы надежду.Чуб обернулась. Судя по уверенному топоту ног, к уборной божественной Сары следовала целая процессия во главе с кем-то тяжким и важным.– Пожалуйте сюда, господин генерал-губернатор, – подтвердил догадку угодливый бас. – Пожалуйста, прошу вас…– Вы когда-нибудь видели подобное? 27 вызовов на бис! – спросил дрожаще-восторженный тенор.– О чем говорить?!.. Великая! Величайшая! Божественная… – подпел бас.Пуфик быстро скользнула обратно в корзинку. Чуб выпрямилась, прижалась к стене. Прошествовавшая мимо толпа слепила глаза драгоценностями на персях и перстах дам и мужчин, позументами и эполетами, благоухала одеколоном и воском, пудрой и духами «Кики», лошадиным потом и множеством цветов в сопровождавших кортеж нарядных корзинах.Принявшие делегацию двери гримерной остались открытыми. Даша осторожно заглянула вовнутрь… И только теперь поняла, что уже не сможет узнать в разномастной толпе мужчину, секунду тому называвшего Сару своей Несмеяной.
