Текст книги "Фабрика счастья"

Автор книги: Кшиштоф Борунь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Смотря каких. У нас нет упорядоченных конкретных воспоминаний, которые относились бы ко времени более шести месяцев назад. Однако это не значит, что у нас нет вообще никаких воспоминаний. Например, я помню стихи или какую-нибудь химическую формулу... И знаю, что эти стихи я декламировал в каком-то большом светлом зале, полном молодежи, а изображение формулы – большие черные буквы – кто-то проецировал на белый экран. Но это только обрывок, фрагмент, лишь одна сцена, причем как бы в тумане. Я помню также своих родителей, но только их поведение, нежность, очертания фигур. Их лиц я не представляю себе. Если бы я увидел фотографию своих родителей, то не уверен, смог ли сказать, кто это...

– Это очень напоминает обычную забывчивость, – заметил Ган. – Я тоже многие события помню, как в тумане. Не могу представить лица тех или иных людей или даже не узнаю их на фотографиях. А ведь я не был на лечении у Алла, и мне всего 26 лет.

– Однако у вас, кроме этих отрывочных, частично стершихся воспоминаний, есть и воспоминания конкретные, упорядоченные, четкие. А у нас их нет совершенно. Моя жена, например, великолепно знает конструкции космических кораблей, разбирается в астрономии, физике, химии, математике, но не могла бы воспроизвести в памяти, где, при каких обстоятельствах она изучила все это. Она хорошо знает географию, более того – помнит, что бывала в том или ином городе, но когда, с кем – все это как бы стерто в извилинах ее мозга.

– Как проходила эта операция? Вы что-нибудь помните?

– Почти ничего. Мне только известно от одного из сотрудников Алла, что во время операции я был в сознании. Человек находится как бы в состоянии гипноза. Врач приказывает ему думать о том или ином, а когда эта мысль появляется, аппаратура, стирающая память, автоматически создает что-то вроде контрколебаний, гасящих информацию. Одновременно происходит утрата сформированных в мозгу комбинаций нервных соединений. Я получаю заданно думать, допустим, о своем родственнике, которого очень хорошо знаю. Я вспоминаю, например, его лицо, и под воздействием контрколебаний оно стирается в моей памяти. Врач вновь предлагает мне думать о нем. Я вспоминаю те сцены моей жизни, которые связаны с ним, и тотчас же они расплываются в моей памяти, как и его лицо. Я помню о нем все меньше и меньше, пока, наконец, совершенно перестаю что-либо о нем знать. И теперь называемое врачом имя не вызывает у меня никаких ассоциаций, разве что лишь случайные, фонетические. В памяти в этом месте возникла пустота.

– Но все же что-то остается, хотя бы имя, фамилия неизвестного теперь лица, называвшаяся во время операции?

– Нет. Позднее устраняется также и воспоминание о самой операции.

– Говорят, одновременно прививается нежелание к поискам следов прошлой жизни и даже к разговорам на эту тему?

– Весьма возможно. Моя жена еще ощущает какую-то травму в этой связи. Она существует где-то в подсознании, и когда человек старается путем самоанализа извлечь ее наружу, его охватывает все возрастающее беспокойство. Я тоже вначале ощущал это весьма сильно, но теперь уже в значительной мере сумел справиться с этим чувством. Лишь иногда, очень редко, случается, что я переживаю нечто вроде шока...

– Технически такое состояние, по-видимому, вызвать очень просто, заметил Ган. – Ведь когда в цепи нейронов преобладают, скажем, колебания с частотой шесть циклов в секунду, человек испытывает неприятные ощущения, такие же, как в жизни в минуты опасности. Спокойной атмосфере напряженной работы соответствуют колебания с частотой двадцать четыре цикла в секунду.

Тин посмотрела на Гана с неприязнью. Ей захотелось охладить его ораторский пыл, хотя бы из-за Джора.

– Все это совершенно естественно, – сказала она равнодушным тоном. Существует тесная связь между чувствами и колебаниями электрического потенциала в цепи нейронов. Достаточно сформировать электрическую структуру памяти таким образом, чтобы определенные мысли путем резонанса вызывали такие неприятные колебания.

– Я вижу, что вы разбираетесь не только в ракетах, – заметил репортер.

– Этот вопрос немного интересовал меня, однако это не меняет того факта, что каждая попытка возвращения к прошлому вызывает у меня именно такие неприятные колебания...

Казалось, Ган не заметил намека.

– Если можно, я еще спрошу вас кое о чем. Ваш опыт, капитан, показывает, что, очевидно, вы летали и до лечения, в прошлой жизни. Это, пожалуй, не подлежит сомнению. А вы, Джор, тоже когда-то были художником? Если да, то ведь картины, которые вы писали до потери памяти, должны носить ту же печать вашей личности, что и написанные теперь?

– Не знаю. Наверное, так должно быть.

– Разве мог ваш талант развиться только сейчас, в течение нескольких месяцев после операции?

Джор задумчиво смотрел в чашку.

– Вы хотите узнать, – произнес он дрогнувшим голосом после некоторой паузы, – можно ли найти мои картины того времени в какой-либо галерее или частной коллекции?

– Да, – Ган пристально вглядывался в лицо художника.

– Этого я не знаю. Не искал и, видимо, не буду искать. Знаменитостью я наверняка не был. Возможно, просто писал для своего удовольствия, как любитель.

– И вы не помните ни одного из своих произведений?

Джор сидел, опустив голову на ладони. Казалось, что он разглядывает поверхность стола, но на самом деле глаза его были закрыты. Мускулы стиснутых челюстей нервно дрожали.

Тин поднялась с кресла. Она больше не могла владеть собой.

– Прошу вас, не спрашивайте об этом, – воскликнула она раздраженно.

Ган, смешавшись, встал.

– Извините, пожалуйста. Я не знал, что... – он неуверенно замолчал. Я, пожалуй, пойду.

Джор также встал. Лицо его побледнело.

– Это я должен извиниться, – сказал он изменившимся голосом.

– Мне не следовало заводить разговор... – начал репортер и снова не договорил. – До свидания.

– До свидания, – тихо сказал Джор. – Вы к нам приходите еще... Через несколько дней...

Тин проводила гостя до дверей.

– Мне очень жаль, – еще раз сказал Ган.

– Извините нас, – ответила Тин и вдруг порывисто схватила Гана за руку: – Теперь я хочу задать вам один вопрос. Но только ответьте со всей откровенностью.

– Обещаю.

– Слышали вы о супружеской паре, которая распалась и которую снова соединил Алл?

– Слышал.

– Это мы?

– Нет. Кажется, нет, – с удивлением ответил репортер и во второй раз за этот вечер почувствовал, что совершил какую-то страшную ошибку...

4

На следующий день, возвращаясь из Вероны в Сидней, Тин напрасно ждала звонка от Джора. Из упрямства она решила, что сама не станет ему звонить. И хотя по мере приближения к Земле она нервничала все больше, решения своего не изменила. Однако, к ее удивлению и радости, серебристый ионтер СМ-37218 ожидал на крыше автолокационной станции. Джор был сердечнее обычного. Он начал объяснять, почему не позвонил через центральный пункт связи порта ТКР, как будто это было его обязанностью.

– Я все утро рисовал. Потом мне пришлось полететь на строительство Радужного Дворца, и я смог вырваться только перед самым приземлением твоей ракеты, – говорил он, заглядывая ей в глаза. – После выхода на посадку звонить нельзя, так что...

В мастерской Тин застала еще больший беспорядок, чем обычно. Эскизов на полу стало, наверное, вдвое больше. Смелые и необычные по своему стилю и сочетанию красок, они поражали взгляд каким-то сумасшедшим и в то же время чарующим танцевальным ритмом. Не было недостатка и в новых набросках головки девушки с пляжа, как включенных в эскизы композиции, так и выполненных на отдельных рисунках. Внимание Тин привлекли две работы, изображающие обнаженную женскую фигуру.

– Я вижу, сегодня ты опять рисовал эту девушку, – бросила она с показным безразличием.

– Да, я пригласил ее в мастерскую.

– Так она была здесь?

– Но ведь не мог же я заставить ее позировать мне голой на пляже, в общественном месте, – ответил он со смехом.

– Ну да, – кивнула она в задумчивости.

Больше она не возвращалась к этой теме и лишь утром, перед самым отлетом, когда он поцеловал ее на прощание, сказала с мягким упреком:

– Не приводи эту девушку в наш дом.

Он был поражен.

– Почему?

– Я прошу тебя об этом, – коротко ответила она и сбежала по лестнице в стартовый туннель.

Этот день был, наверное, самым тяжелым во всей ее шестимесячной новой жизни.

Как накануне, Джор не позвонил. Правда, он встретил ее в порту, но на этот раз ни словом не обмолвился о своих утренних занятиях.

Несмотря на его старание говорить теплым, спокойным тоном, Тин ощущала в голосе Джора какое-то беспокойство. Дома он показал, ей несколько новых красочных проектов, развивающих вчерашнюю тему.

– Рисовал ты сегодня эту девушку? – не могла удержаться от вопроса Тин. Он смешался, как мальчик, пойманный на месте преступления.

– Рисовал, – пробормотал он после паузы.

– Она была здесь?

– Нет. Только на пляже.

– Где эти листы?

Он подошел к шкафу и вынул из папки несколько цветных рисунков. Машинально просматривая их, она видела, что он беспокойно поглядывает на нее.

– Почему ты спрятал от меня эти рисунки? – спросила она с холодным укором. Он мрачно смотрел сквозь стеклянную стену на сверкающий среди зелени корпус ионтера.

– Я боялся, что... ты опять будешь недовольна, – ответил он после продолжительного молчания.

– И то хорошо, – бросила она с иронией.

Он взглянул на нос и неестественно рассмеялся.

– Неужели ты ревнуешь?

– У меня есть на это основания.

– Что ты выдумываешь? Ведь это же только модель!..

– Хотелось бы мне верить тебе.

– Твои опасения смешны! Ведь я гожусь этой девушке в отцы!

– Это ничего не значит! Может быть, именно так началось и тогда...

Он был совершенно растерян.

– О чем ты говоришь?!

Она не могла больше скрывать того, что уже несколько дней наполняло ее все возрастающим беспокойством. Коротко она рассказала ему о подслушанном разговоре Гана с пассажиркой ракеты и о том, что она услышала от репортера в холле.

– Ган не отрицал категорически, – сказала она в заключение. – А это значит, что он просто не хотел портить того, что создал Алл. Он не хотел разрушать наше счастье! Однако он слишком честен, чтобы обманывать нас.

Джор воспринял эту новость удивительно спокойно.

– И все же твои подозрения необоснованны. Скорее мне нужно обижаться, что ты скрывала от меня свои огорчения. Как же можно было так легко поддаться внушению? Неужели ты думаешь, что я изменю тебе сейчас только потому, что я уже якобы сделал это когда-то?

– Существуют врожденные подсознательные склонности, более сильные, чем память о людях или событиях.

– Не возражаю, бывает. Но разве это обязательно должно касаться нас? Прежде всего я даже не могу допустить мысли, что существуют факты, свидетельствующие о том, что та пара – это мы. Ведь на Желтом Якубе познакомились также Зоя и Толь, Фис и Хедо... Сказанного Ганом еще недостаточно для таких выводов.

– Одна только неуверенность может отравить счастье, – вздохнула Тин. К сожалению, есть и факты, говорящие о том, что мы, видимо, знали друг друга уже много лет. Откуда я, например, узнала, что ты не выносишь устриц?

– Это не доказательство! Многие не любят устриц. Кто-то близкий в твоей прежней жизни тоже с отвращением относился к устрицам. Это воспоминание ты подсознательно перенесла на меня.

– А как ты объяснишь, что я часто заранее чувствую, что ты скажешь, как поступишь?

– И это тоже ничего не значит! Твои доказательства надуманны.

– А можешь ты мне объяснить, почему я могу рассуждать об искусстве и разбираюсь в живописи?

Джор задумался.

– Это, действительно, довольно странно, – ответил он после продолжительного молчания. – А не может ли это быть делом случая?

– Редкий случай... В моей прошлой жизни я была инженером-конструктором, а может быть, как и сейчас, капитаном межконтинентальной ракеты. Я не проявляю никаких способностей к рисованию, даже не люблю рисовать, но могу отличить хорошую картину от мазни, знаю, где допущена композиционная ошибка, в чем заключается слабость игры красок и полутонов.

– Развитая способность восприятия прекрасного?

– Вот именно! Развитая! Где? Когда? Почему? Кем? Откуда столь обширные познания в технике живописи? Откуда берутся в моей памяти туманные воспоминания о каких-то больших полотнах, с каждым днем меняющих свой внешний вид, преображаемых рукой художника? Почему я гораздо меньше разбираюсь в музыке, театре, литературе?

Джор молчал.

– Ты, может, скажешь, что мой отец был художником, – продолжала Тин, что я навещала друзей-художников? Что человек может разбираться в искусстве, ничего не создавая сам? Да, это вполне вероятно, но менее правдоподобно, чем то, что я была женой художника. Это совпадение фактов и предположений наводит на размышления. На очень серьезные размышления!

Он поднял взгляд на Тин.

– Допустим даже, что наши подозрения оправдаются, что мы действительно являемся той неудачной супружеской парой, которую Алл соединил для эксперимента, – разве сознание этого обязательно и неизбежно должно разрушить наше счастье?

– Должно! Я но смогу так жить! Не смогу жить в непрестанном страхе, что завтра может снова повториться то, что было когда-то... Даже если бы ты старался не давать мне поводов для опасений, сама жизнь – против твоей воли – создаст их тысячи... Этого достаточно для того, чтобы я сама разрушила все прекрасное, что есть в нашей совместной жизни. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Если наши подозрения небезосновательны, то нам лучше забыть друг о друге.

– Так какой же ты видишь выход?

– Мы должны узнать правду. Через три дня с пермского космодрома отправляется грузовая ракета на Желтый Якуб... Я полечу к Аллу.

5

Желтый Якуб не поддерживал с Землей регулярного пассажирского сообщения. Лишь изредка на этот искусственный спутник направлялись небольшие грузовые ракеты или один из сателлоидов, принадлежащих институту Алла, перевозил научных сотрудников и пациентов. Поэтому попасть в институт было не так-то легко, но Тин работала в "Объединенных транскосмических линиях", а как бывшая пациентка Алла она без труда получила разрешение профессора.

Алл принял ее в своем личном кабинете в тот же день, когда она прибыла на Желтый Якуб.

– Ну что ж, вы требуете от меня правды? – сказал ученый, выслушав рассказ Тин. – Старая пословица гласит, что каждый – кузнец своего счастья. Но кузнечному делу тоже надо учиться. Вы говорите, что предпочли бы забыть о муже, чем жить в неизвестности. Значит, новый побег? Еще один... А потом, возможно, еще один...

– Не знаю, – тихо ответила Тин.

– Так чего вы от меня по-настоящему хотите? Слов утешения? Это банально, если не сказать наивно. Вы хотите иллюзии? Но разве этого достаточно? Вам бы хотелось, чтобы мы создали здесь несокрушимые основы счастья? Это утопия. Прочную основу счастья строит только сам человек! Никто этого за нас не сделает.

– Однако Желтый Якуб называют "фабрикой счастья"!

– Так, может быть, вы хотите, чтобы мы удалили из вашего сознания чувство ревности к мужу? Наверное, нет. Или, скорее, чтобы мы создали в его подсознании определенное предубеждение ко всем женщинам, за исключением вас?

Тин неуверенно посмотрела в глаза профессора.

– Вижу, что такое решение вам бы подошло. Однако мы не можем дать никакой гарантии, что эта душевная травма не отразится отрицательно на его творчестве. Согласились бы вы на это?

– Нет. Я этого не хочу! – быстро возразила она. – Это слишком дорогая цена!

Алл сердечным движением взял Тин за руку.

– Возвращайтесь-ка на Землю и крепко берегите свое счастье... Оба берегите.

Она умоляюще посмотрела на ученого.

– Все же я хотела бы знать...

Лицо-Алла омрачилось.

– Можете успокоить своего мужа, что доктор Риел отнюдь не о вас говорила Фери Гану.

– А... А могли бы вы мне... – начала Тин нерешительно и умолкла.

– Так, так! – покачал головой профессор. – Вы хотите доказательств? Хорошо. Он был экономистом. Преподавал в одном из европейских высших учебных заведений, она также была научным работником. Требуете ли вы еще каких-либо подробностей?

– Нет. Я верю вам. Только... – она заколебалась.

– Так что-то еще осталось?

– Не знаю... Может быть, то, что я сейчас скажу, покажется вам глупым... – с трудом продолжала она. – Может быть, это – лишь обостренная чувствительность. Но я начинаю жалеть о той жизни. Так, как будто я потеряла что-то очень ценное... Еще недавно я не отдавала себе в этом отчета, но теперь я знаю, чувствую... Позади меня как бы пустота. Вакуум, которого я ничем не могу заполнить. Я боюсь, что мое теперешнее счастье иллюзия. Или, скорее, наоборот – счастье не может быть полным и прочным, потому что его всасывает и поглощает... эта пустота...

Алл внимательно смотрел в лицо Тин.

– Пустота? – повторил он как бы про себя. – А Джор?

Тин опустила глаза.

– Еще несколько дней назад... все было по-другому... – тихо ответила она и сразу же переменила тему, спросив:

– А вы можете вернуть мне память той жизни?

– К сожалению, нет. Трудно восстановить сожженную книгу, особенно когда ветер разнес пепел по всему свету... Нужно писать ее заново.

– Вы нигде не сохраняете, не записываете погашенных колебаний?

– Это не отдельные импульсы, а неисчислимые их комбинации, осуществляемые порою большинством клеток коры головного мозга. Вы говорите о пустоте? Заполнить ее может только новый опыт. Однако я не думаю, чтобы она сама была причиной конфликта, который вы теперь переживаете. Источники его я склонен искать скорее в неуверенности, в беспокойстве, вызванном словами Гана. Пустоту вы начинаете ощущать только тогда, когда... теряете доверие к мужу. Пустота и страх перед самой собой как бы сплетаются здесь в одно целое.

– Возможно. Но какое лекарство есть у вас против этого?

Ученый встал с кресла и начал медленно прохаживаться по кабинету.

– Мы могли бы вычеркнуть из вашей памяти все, что связано с историей, рассказанной Ганом. Но это не имеет смысла, – сказал он, остановившись перед Тин. – Рано или поздно кто-нибудь вам об этом скажет. Да это и не решает вопроса. Ведь пустота в памяти существует и при каком-либо новом стечении обстоятельств даст о себе знать. Остается только один способ. Мы не можем восстановить стертых в вашей памяти воспоминаний – зато мы можем заменить их. Просто можем сказать вам...

– Кем я была? Что делала?

– Вы можете даже увидеть себя на экране, услышать свой голос.

– У вас сохранилась пленка о первых днях моего пребывания на Желтом Якубе?

Алл молча кивнул.

– Значит, я узнаю...

– И вы не боитесь? – спросил он.

– Боюсь. Но я уже больше не могу. Какой бы неприятной ни оказалась правда. И ведь если мне будет тяжело из-за этого, то вы, конечно, поможете мне... снова забыть?

– Разумеется. Вам придется, однако, решить это в течение одного-двух дней, чтобы не накопилось слишком много воспоминаний, связанных одно с другим... Вашу прежнюю фамилию мы сохраним в тайне. Разрешите также во время сеанса несколько уменьшить резкость воспринимаемых вами впечатлений. Так будет лучше. Для вас...

– Если только это заполнит пустоту...

– Несомненно.

Ученый снова сел к столу и стал просматривать пластинки картотеки. Наконец он нашел ту, которую искал, и нажатием кнопки включил видеофон.

– С-312, – назвал он номер соединения.

На экране появилось лицо японца.

– Вы не знакомы. Это наш новый коллега, доктор Си, – обратился он к Тин и, представив ее японцу, сказал:

– В архиве вы найдете кассету с теперешней фамилией Тин. Номер 211. Какая камера у вас свободна?

– 6-В. Через полчаса можно начать сеанс.

Алл выключил видеофон и проводил Тин до двери.

– Значит, мы встретимся через полчаса в 6-й психопроекционной камере. А сейчас я советую вам пройтись по парку и думать только о приятных вещах.

– Попробую, – не совсем уверенно ответила Тин.

Закрыв за ней дверь, он еще раз соединился с доктором Си.

– Вы слышали весь разговор?

– Слышал, – кивнул японец. – Это трудный случай. К тому же нет ленты в кассете...

– Я знаю. Лента здесь, у меня в столе. Именно поэтому я и звоню. В кассету 211 вы вложите ленту из кассеты 37с. Не исключено, что она захочет просмотреть ее. Надев на нее шлем, вы включите С/4г.

– А это необходимо, профессор?

– Я думаю – да. А вы сомневаетесь?

– И часто вы вынуждены прибегать к таким средствам?

– К счастью, нет. Это лишь третий случай.

– Но ведь эта женщина прилетела сюда, чтобы...

– Вы думаете, что она хочет правды? – поспешно прервал его Алл. – Она хочет лишь избавиться от неуверенности.

– И вы считаете, профессор, что они будут счастливы?

– Не знаю. Если поверят...

– Ну а как было в действительности? Были ли они уже раньше мужем и женой?

Алл задумчиво смотрел на экран.

– Не все ли это равно? – после некоторого молчания ответил он.