Текст книги "Рыданья"

Автор книги: Кшиштоф Бизё

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

А Зенон-то – не тупой оказался. Делать было нечего, и мы немного потрепались. Он был в Лондоне на каникулах и говорит, что как получит аттестат, поедет туда учиться. Язык у него подвешен – мама дорогая, и тебе про массовую продукцию, и про интернет-продажи, про международные стандарты, и фиг знает чего еще, но танцует – труба.

У нас нельзя сделать карьеру, это факт. Я, например, отлично танцую, и что? Если б не отец, я бы в этом направлении могла что-то сделать. Но он уперся, что я должна стать пианисткой. Пианистка – хуже ничего не мог придумать. Таскал меня в школу шесть лет, пока не спекся. Я ему говорила, что у меня способности к танцам, но он и слушать не хотел. Вбил себе в голову, что у него был слух, и значит, у меня, как его ребенка, тоже должен быть. Очень умно.

Было круто. Косяк меня расслабил по полной, и я начала отрываться. Все меня смешило, абсолютно все. Зенон поймал волну. Сам был трезвый, но бесился со мной на равных. Нас прикалывало все: бармен, дебильная музыка, стаканы, люди. Я была в ударе.

Ну и тут нарисовался Лукаш. Я совсем забыла об этом чучеле, о бабках и обо всем говне. Мне было классно, и я чувствовала, что может быть еще круче. Он подсел и давай нудить: что поставил машину на газоне, что ее могут забрать, что он торопится, и если у меня к нему дело, чтобы я быстрей говорила. А на хрен мне все это сдалось, иди ты на фиг.

Но Лукаш есть Лукаш. Если что-то себе вобьет в голо-ву, труба. А я не люблю таких упертых. Сразу видно, у человека с головой проблемы. Не говорит прямо, что ему надо, а только несет часами всякую хрень. Подошел еще раз, сказал, что идет в бар, и если у меня к нему дело, он еще минуту ждет, а потом отчаливает. Ну и ушел.

У меня сразу испортилось настроение. Никакого смеха, все. Секунда, и уже тоска напала. Бля. Косяк еще действовал, но мне уже не хотелось смеяться, а было херово. Все ясно, праздник закончился, ничего не поделаешь. Ладно, блин, – думаю и иду к этому уроду.

Попрощалась с девчонками и пошла искать его у дебильного бара. Вот он, сидит, куда бы он делся? Заказал себе колу и просматривает какой-то говняный рекламный проспект. Привет, вот и я, – говорю я ему, а он: Отлично, – и сидит себе дальше.

Слово за слово, я ему говорю, что мне нужны две сотни и не мог бы он мне их отслюнявить по старой дружбе. Если хочет, я даже могу ему когда-нибудь их вернуть, но сейчас они мне позарез нужны. Он сидит и ничего не говорит. Я уже думала, что не выдержу и уйду, но сижу, жду.

Наконец он очнулся. С ним всегда так – пока до него допрет! Сидит, сидит и вдруг начинает: мол, у него проблемы, бабок нет, предки его достали, сестра – просто блядь и дебилка. Я молчу, потому что все это наизусть знаю, только жду, когда он закончит. Слава богу, через пять минут заткнулся. Заказал себе еще одну колу, дал мне сигарету. Сидим дальше.

Здесь сегодня жуткий отстой. Если хочешь, пошли пройдемся и поговорим, – говорит погодя. Ох, как хорошо я это знаю, как хорошо: пройдемся и поговорим. Всегда одно и то же: едем на другой конец города, в какую-то дыру, как будто здесь не могли поговорить. Но что делать, джинсы важнее: выходим.

Тачка, включаем зажигание, внутри воняет ванилью как не знаю чем, короче, едем. Ночь, в городе пусто, только какие-то одиночки иногда проедут мимо, но мы едем поговорить. Наконец приехали, полная тишина, только наш мафон орет на полную мощь, впереди поворот на автостраду, холод собачий, будем разговаривать.

Ты меня любишь? – он мне без подготовки. Ну и что я должна ему на это ответить? Если скажу, что не люблю, он точно не даст бабла, и весь цирк с поездкой на хер никому не нужен. Я опустила глаза и спрашиваю: У тебя бабки есть? – Ты меня любишь? – он все о своем, а я ему: Люблю, не люблю, какое это имеет значение?

В него вдруг как черт вселился, кошмар. Начал мне впаривать, что все только и говорят о бабле, а в жизни бабло не имеет никакого значения. Спрашивает: что я думаю обо всем этом перед лицом вечности? Ну совсем крыша съехала. Вытаскивает кошелек, достает деньги и говорит, что ему все по фиг и стоит мне сказать одно слово, он все это подожжет.

Ситуация серьезная, даже очень серьезная. Слишком давно я его знаю, почти полтора года, чтобы не понимать, что ему на самом деле нужно, когда он начинает такую пургу нести. Посмотрела я на него, спрятала две сотни и говорю: Ладно, пересаживаемся назад. Он сразу успокоился. Никаких разговоров о Млечном Пути, звездах и вечности. Я села рядом, расстегнула ему ширинку и отсосала. Терпеть не могу это делать, просто не перевариваю, меня тошнит. Всегда себе после этого говорю, что начинать можно по-разному, но закончить надо прилично. Мадонна тоже начинала в порно…

Ну, а потом хрень типа: Тебя подбросить в паб или домой? Почему в паб, почему домой? Наконец, когда мы приехали в центр, я не выдержала этого пиздежа и сказала ему пару откровенных слов: что он самый нудный мудак на свете, полный дебил и у него самый маленький член во всем городе. А еще, что я видеть его больше не хочу, пусть он мне не звонит, а те два моих диска, которые он взял, пусть останутся у него навсегда, и я выхожу немедленно, а если он не остановится, то я на ходу открою дверь. Подействовало, он же трясется над своей машиной, как не знаю, над чем. Тут же затормозил. В отместку сказал мне, что я больная на голову и всякие другие глупости, которые он всегда говорит. Урод. Дебил.

Домой я дошла пешком. Мать опять не спала: в комнате горел свет, радио включено. Отца вроде еще не было. Кот вылез на середину прихожей и пялится. Я все время боюсь, что он бросится на меня и задушит ночью. Вшивая скотина. Я разделась, на минуту включила телевизор, и бай-бай. Наконец закончился гребаный день. Было, прошло, все будет ништяк.

Будет ништяк, будет клево. Просыпаюсь утром, воскресенье, смотрю на свои шмотки – ну, блин. Я думала, повешусь. Моя блузка, красная, в которой я была вчера, вся в пятнах. Этот козел, вместо того чтобы спустить рядом, кончил мне на блузку. Ну ни хера не может сделать нормально, ни хера. Что за скотина, что за скотина, хам, дебил, идиот, полный козел!

В конце концов я успокоилась. Пошла в ванную, постирала блузку и повесила. Золотые джинсы, красная кофточка – идеально. Отец, наверное, пришел под утро, потому что спал как убитый, когда я шла в ванную. А мать… ничего, все тихо. Сидит на кухне и смотрит в окно. Побуду еще минуту и поеду к бабушке. Не, она должна согласиться, чтоб я к ней переехала. Будет классно, я буду убираться, ходить в магазин. Могу даже посадить деревья на кладбище, только бы она согласилась.

Часть третья: Зофья, 67 лет

Слушай, Ежи, у меня есть система. Есть, честное слово. Нет, очень прошу тебя, только не начинай, пожалуйста. Я знаю, знаю, сколько я потратила денег, но теперь все: теперь я буду выигрывать, только выигрывать. Посмотри, у меня здесь все записано, все, ты видишь? Все розыгрыши за последние пятнадцать лет. Все до единого. Столько раз я на них смотрела, сравнивала, и сейчас уже знаю. Знаю, знаю. Семь, восемнадцать, двадцать девять, ты только не перебивай, только меня не перебивай… Думаешь, старая бабка рехнулась и чушь несет? Ну признайся, ты так думаешь? Ты мне не веришь, ведь не веришь мне, ты мне никогда не верил, но вот увидишь. Увидишь, что я права.

А я тебе говорила о Касе? Ну как о какой Касе, как о какой Касе? Столько раз тебе рассказывала, а ты… Кася, Кася, внучка майора Шелинского. Да, да, внучка. Ходила вместе с нашей Аней в детский садик, помнишь? Господи, ну как же ты ничего не помнишь, как же ты ничего не помнишь?

А я, чтоб ты знал, я все помню. Могу даже тебе перечислить все блюда, которые были на нашей свадьбе, все, по очереди. Или нет, нет. Я тебе скажу, кто, где и с кем сидел. Пожалуйста: твои мама и отец у окна, рядом Ромек, дальше Халинка, Ясь с женой, Стася… Ну вот видишь, видишь.

У меня всегда была отличная память, и сейчас она пригодится, вот увидишь. Ты еще сам этим воспользуешься. Я обещаю, что куплю тебе новое надгробье. Даю слово: крест из черного мрамора и серую плиту, как ты хотел. Ты думаешь, откуда старая баба возьмет деньги? О-хо-хо, сам увидишь.

Боже, как хорошо, что Аня выросла порядочной девушкой. Она, правда, ходит в прозрачных кофточках, брючках не приведи господь, но что поделаешь? Такая мода, теперь все такое носят. Она хорошо учится, и парень у нее славный. Лукаш, да, его зовут Лукаш. У него такая хорошая машина, внутри так хорошо пахнет. Знаешь, он даже меня как-то подвозил, и я совершенно не боялась.

У молодости свои права, молодые должны перебеситься, ты ведь так говорил? Помнишь, как ты ходил в своей любимой кожаной куртке? Она и сейчас висит у меня в шкафу. По-моему, ты выглядел в ней ужасно, но ты же никогда не хотел меня слушать. Во всем полку ни у кого такой нет, во всем полку ни у кого такой нет – так ты говорил. И что с того, что все над тобой смеялись, что с того?

Ну так вот, внучка майора Шелинского стоит у магазина и просит милостыню. Боже милостивый, Юрек, как она выглядит: глаза черные, руки синие, а худющая! Стоит и стоит. Я тебе скажу, слава богу, что жена майора Шелинского до этого не дожила. Она бы этого не перенесла.

Я прекрасно знаю и помню, что ты не любил майора, но, думаю, ты не прав. Во-первых, ты всегда был выше его по званию, а во-вторых, неправда, что он тебя не уважал. А как он вел себя на похоронах, а? Никто так прилично не оделся и никто не принес таких цветов. Я знаю, что от полка был больший венок, но я говорю о соседях и очень прошу мне не мешать.

Про Юстынку лучше не спрашивай. Боже милостивый, что творится в этой стране, что творится? Чтобы люди с образованием не могли найти работу, ну что это такое, что же это такое? Когда-то было так: хочешь, не хочешь, должен работать – а сейчас? Она ужасно переживает из-за этого, просто ужасно. Похудела, такая грустная ходит. Представляешь, кота подобрала на свалке и принесла домой, кота, настоящего кота. Боже милостивый, чем все это закончится?

А я тебе говорила о Касе, Касе Шелинской? А, да, да, говорила. Иногда я даже с ней разговариваю, да. Стоит девушка у магазина и стоит. Я как иду в магазин, на минуточку возле нее останавливаюсь. Надо со всеми разговаривать, со всеми, – ты так говорил? Слушай, Юрек, она совсем не такая плохая. Сказала, что собирает деньги и пойдет в больницу лечиться. Да, да, есть такие отделения, где лечат алкоголиков и наркоманов. Когда мне в больнице удаляли опухоль, там было такое отделение. Очень приличное: врачи, медсестры.

А я тебе говорила, что мне звонил майор Шелинский? Спрашивал, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь. Ты должен признать, это очень мило с его стороны. Юрек, Юрек, спокойно, ты же не думаешь, что мы с майором… ну что ты, в самом деле. Он просто позвонил, чтобы спросить, и ничего больше.

Меня это совсем не удивляет, абсолютно. Одинокий мужчина, да еще такие проблемы. Сказал, Касю он даже видеть не хочет, разве что она перестанет колоться. Так и сказал, да, так и сказал. И вообще, слышать ни о чем не хочет. Говорил, что Кася обманывала отца, мать, а теперь из него хочет сделать идиота, только ничего у нее не получится. И что вообще он ей никаких денег не даст и видеть ее не желает, разве что она пойдет лечиться.

Знаешь, что мне недавно сказала Юстынка? Сама не знаю, надо ли тебе говорить? Это, может, и не так вовсе, и она сама не до конца уверена, но она думает, то есть подозревает, что вроде бы Петр ей изменяет. Но я в это не верю, нет, нет, точно, он бы не смог. А если это правда? У нее такие проблемы, нет работы, а он ей изменяет? Почему на свете столько несправедливости, Юрек, почему?

У него даже трусов приличных не было, постоянно голодный был, а сейчас такое вытворяет? Ты помнишь, как Юстынка его первый раз к нам привела, помнишь? Он тебе сразу показался подозрительным, потому как разговорчивый очень и за словом в карман не лезет. А, чего вспоминать! Хорошо, хорошо, только не начинай, я знаю, ты в людях разбираешься и я должна тебя слушаться.

Ну да, но надгробье тебе он поставил. Я сама с ним вместе искала. Два месяца ездили по разным фирмам. А что, думаешь, это так просто? Они только и ждут, чтобы порядочному человеку втюхать какое-нибудь барахло. Хорошо, хорошо, тихо, тихо. Я прекрасно помню, что ты мечтал о надгробье с черным крестом и плитой. Не начинай сначала, не начинай. Не было денег, поэтому сделали такое, какое есть, но я еще все исправлю, увидишь.

Знаешь, я бы хотела, чтоб меня кремировали, а что? Я уже говорила Юстынке, но она не приняла всерьез. Пусть меня сожгут, и всем будет спокойно. Зачем эти церемонии с гробом, и вообще? Ты помнишь пана Станислава, того летчика, ну того, того. Представляешь, он велел себя сжечь, а пепел развеять! Я тебе не вру, он на самом деле так велел. И, скажу я тебе, правильно сделал. Это чисто и гигиенично. И потом, сейчас у всех столько дел, кто будет приходить ко мне на могилу?

Знаешь, что я тебе еще скажу? Я тебе не могу простить, что ты тогда отправил меня в клуб пожилых людей. Что я, старуха, что ли? Ну, тогда, тогда, что ты так улыбаешься? Забыл уже, как ты мне приснился и сказал: иди, развлекись. Я бы никогда туда не пошла, если бы ты мне не приснился. Никогда. Сплошь старичье. Смотреть было тошно. Ужас какой-то. Женщин в два раза больше, чем мужчин, и каждая вертится вокруг какого-нибудь старикашки, будто он невесть кто. Стариканы сидят и только кофе-чай попивают, а глупые бабы вокруг них скачут. Я сразу ушла, и ты мне больше никогда таких советов не давай.

Я сказала Касе, что у меня есть система игры в лотерею. Никому не говорила, но подумала, что ей надо сказать. Стоит девушка и просит милостыню, нищенствует, расскажу-ка я ей что-нибудь приятное. Пусть хоть моему счастью порадуется. Я ей все объяснила подробно. Что каждые семь лет розыгрыши повторяются и выпадают те же самые цифры. Во-первых, семерка – счастливое число, а во-вторых, нужно знать, какой розыгрыш и когда повторится, а я это знаю.

А майор Шелинский обещал, что поможет мне посадить лиственницы. Ну как – какие лиственницы, как – какие лиственницы? Я ведь тебе уже два раза объясняла. Лиственницы, лиственницы, которые я купила и которые стоят на даче. Господи, помнишь ты или нет? Ну да, да, те, что мы с Аней принесли. Ну да, но мы с Аней не сумеем сами их посадить, для этого нужен мужчина, и еще надо знать, как сажать. А майор Шелинский разбирается в лиственницах, он был сапером и в деревьях разбирается, разве не так?

Боже милостивый, как ты ничего не помнишь, как ты ничего не помнишь! Что бы ты без меня делал, ну что? Столько раз мне говорил, что тебе дует на могилу и чтоб я что-нибудь придумала. Да, да, лиственницы, лиственницы рядом со скамеечкой. Туя, туя, какая еще туя? Лиственницы намного красивее. Не буду я тебе сажать никакую тую, если не нравится, сам себе посади. Как только я зажигаю тебе на могиле свечу, она сразу гаснет, а так будет хорошо. Осенью не будет дуть, а летом будет тень. Сколько раз я у тебя простуживалась? Кладбище кладбищем, а о себе надо заботиться.

Ну и вот, Кася заинтересовалась моей системой. Да, да, заинтересовалась. На другой день после того, как я ей рассказала, она сама со мной заговорила. Спросила, сколько надо иметь денег и купонов, чтобы играть в лотерею по моей системе. Ну я ей и говорю, что дело не в деньгах, а в номерах, и я их знаю. А потом объяснила, как заполнять купон, потому что его нужно заполнить самому. Машина для заполнения – обман, и все это прекрасно знают. Ее там для того и поставили, чтобы людей дурачить. Все контролирует компьютер, и выигрывают только те, кто должен выиграть, а честные люди ничего с этого не имеют.

И мы с ней поговорили о том, что я сделаю, если выиграю в лотерею. У меня все точно распланировано, все до мелочей. Тебе я куплю новое надгробье с черным крестом, чтоб ты наконец оставил меня в покое. Ну и пол, положу в квартире на полу ламинат и куплю новую мебель. А то эти твои плитки меня просто бесят. Я уже не могу на них смотреть. Сколько бы ни убирала, ничего не видно. Сейчас люди по-другому живут. Если не веришь, возьми газету и посмотри, никто уже среди такой рухляди, как у нас дома, не живет.

И, конечно, я бы Юстынке дала, обязательно бы дала, обязательно. Были бы у нее деньги, с ней все бы по-другому разговаривали. Она бы приоделась, а то все в старых свитерах ходит. Ты сам всегда говорил: встречают по одежке. Если бы она была хорошо одета, на нее еще не один обратил бы внимание, а может, она и сама открыла бы какую-нибудь фирму.

Ане я куплю квартиру, пусть будет от бабушки подарок. Она ее получит, когда поступит в институт. Да, да, не кривись. Сейчас иные времена, и барышня может свободно жить одна, только бы хорошо себя вела, и никто о ней дурного слова не скажет. Бедным людям я бы тоже что-нибудь дала, а что делать с остальными деньгами? Не знаю, сама не знаю, но что-нибудь придумаю.

А вообще, должна тебе сказать, ты всегда умел хорошо устроиться. Не обижайся, это правда. Да, да, умер и оставил меня со всем этим. Сплошные проблемы. Везде надо ходить самой. На почту, в магазин, по учреждениям. За газ, за электричество заплати. А ты что? Лежишь себе и только иногда придешь ко мне ночью. Или не придешь. Все на моих плечах.

И вот еще что, перестань пугать кошек. Вой стоит, когда ты идешь. Кошек ты никогда не любил, но это еще не повод, чтобы над ними издеваться. Ведь они тебя всегда чуют и отлетают от дверей, как ошпаренные. Не можешь, что ли, потихоньку ходить, это тебе не парад. Если ты не успокоишься, то в конце концов разбудишь соседей, и пойдут разговоры, что покойник по дому шастает.

А знаешь, что со мной недавно случилось? Я тебе, кажется, еще не рассказывала. Сижу я дома в субботу вечером и слышу стук в дверь. Думаю себе: Боже, открывать или не открывать? Сразу вспомнила, как ты без конца твердил: не открывай никому, если меня нет дома, не открывай никому, если меня нет дома. Сижу тихонько, а стук не прекращается, тебя дома нет, что мне было делать? Иду открывать.

Смотрю в глазок и – ты не угадаешь, кто там стоит! Кася, Кася, майора Шелинского внучка, стоит и рукой машет. Я дверь не открываю, как ты велел, и говорю: в чем дело? Она спрашивает, нет ли у меня аптечки, а то она палец поранила, и кровь пошла. Я про себя думаю: «Боже милостивый, девочка, конечно, есть, входи, входи».

Открываю дверь, а за Касей какой-то парень стоит. Он мне сразу не понравился. Грязный, в зимней куртке, а ведь на улице уже тепло. Конечно, я сглупила, что впустила их в дом. Сглупила, но что было, то было, не о чем теперь говорить. Я пригласила их в большую комнату, а сама иду в ванную поискать какой-нибудь бинт. Всегда бинты были там, а тут нету, и делай, что хочешь. Смотрю, смотрю: есть один. Еще с того времени, когда ты ездил на полигон, немного слежавшийся, но ничего, я руками разгладила, и он выглядел почти нормально.

Возвращаюсь в комнату, и что я вижу? Нет, ты не поверишь. Шкафы раскрыты, стол опрокинут, а Кася с этим типом бегают и все переворачивают вверх дном. Устроили бардак, друг на друга орут, а на меня вообще не смотрят. «Боже милосердный, – думаю я про себя. – Боже мой, за что мне такое?»

Этот парень что-то кричит, орет на Касю, чтобы проверила в кухне. В кухне, Боже милостивый, в кухне! Ведь я на завтра налепила вареников, а если они мне все подавят, как я завтра буду их варить? Они открыли холодильник, выбросили мясо из морозилки. Я смотрю, а этот тип достает колбасу и начинает есть. Я себе колбасу на воскресенье отложила, а он ее ест без хлеба?

Я пошла в ванную, заперлась и кричу благим матом. Думаю, может, у Роевских есть кто-нибудь дома. Суббота, может, они после обеда телевизор сели смотреть и меня услышат. Нет, бесполезно. Кричу, кричу, и все без толку. Потом этот тип подошел к двери и говорит: заткни пасть, такая сякая. Так и сказал. Ну, я еще громче ору – ничего. И знаешь, что он сделал, ты не представляешь. Он взял табуретку, выбил стекло в двери, помнишь, ты сам вставил, рукой дотянулся до задвижки, открыл ее и вошел в ванную.

Юрек, миленький, какой у него был ужасный вид, какой ужасный вид! Затолкал меня в ванну и орет: где деньги, ты такая-сякая, давай, быстро. Кася к нему подбежала, говорит, чтобы успокоился, что я наверняка скажу где, но он продолжает орать: ты, такая-сякая, выиграла в лотерею, давай деньги. Боженька, какие деньги? То немногое, что собрала на одежду и похороны, я держу в банке, а в доме нет ничего, только на продукты. Я им говорю, что нет у меня денег, а в лотерею я еще только должна выиграть, и если они хотят, я могу с ними поделиться.

А этот тип взял провод от радиоприемника и давай этим проводом меня бить. Кася хотела его остановить, но он лупил, как бешеный. Какие такие деньги ему понадобились? Юрек, дорогой, ну скажи ты мне, какие деньги? А он зажал мне рот и продолжает бить, как безумный, кровь по всей ванне, но ведь я ему ничего не могла дать, у меня ведь ничего нет, я денег дома не держу; нет у меня ничего, потому что ты мне всегда говорил, чтобы я относила деньги в банк, сколько я там получаю этой пенсии, и вообще, зачем мне деньги?

А он меня схватил за горло и душит, и мне уже нечем дышать, нечем. И я про себя думаю: «Господи, ведь у меня следы на шее останутся и быстро не пройдут. А я собираюсь в понедельник к врачу, и если он мне скажет раздеться, то все это увидит, и как я буду выглядеть?» – но тут упало зеркало с твоим помазком, который все время лежал в ванной, и стало тихо-тихо.

Вдруг меня как будто отпустило, в один момент. Он меня душит, но я его уже не слышу, я вообще ничего не слышу. Тишина. Он еще меня душил, душил, потом перестал и выскочил из ванной. Кася на него кричала, но он ей что-то сказал, и она замолчала. Они и дальше искали деньги, но я же им правду сказала, что у меня ничего нет, и они ушли. Взяли какие-то вещи из шкафа, Кася – мой теплый свитер, а этот тип снял свою грязную куртку и надел твою кожаную, которую я терпеть не могла, а ты ее так любил, и ушли, только дверь не заперли.

А я встала, то есть не совсем встала. Знаешь, я как будто поднялась в воздух и вижу себя в ванной. Сама себя вижу и не пойму, как такое может быть? Села на унитаз и вижу, как лежу в ванне с синяками на шее. Боже правый, как я выгляжу, как я выгляжу, везде синяки, и даже волосы впереди он мне вырвал.

Ну и вот, Юрек, сижу я на унитазе, смотрю на себя и сама не понимаю, как такое может быть, Юрек, что я сижу на унитазе и вижу, что лежу в ванне и не дышу? Ну так что, Юрек, я еще жива или мы уже вместе?

Конец