Текст книги "Две жизни. Банковский роман"

Автор книги: Ксения Журбина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Ксения Журбина
Две жизни. Банковский роман

Пролог

Декабрь 2021 года, Москва

Каждый человек рано или поздно выдумывает для себя историю,

которую считает своей жизнью.

Макс Фриш

Однажды, в конце декабря, перебирая в памяти события уходящего года, Инна обнаружила, что больше других месяцев любит именно декабрь, точнее – его самые последние дни. Было все-таки что-то магическое в декабре, в последние минуты которого стекаются в одну воронку прошлое, настоящее и будущее. Закрывается одна дверь и открывается другая. Инна любила эти переходные состояния. Она считала себя человеком декабря.

Обычно шумные и бессонные новогодние ночи Инну утомляли и раздражали. Загадывать желания с годами хотелось все меньше. Исполнимых желаний почти не осталось. Но вот подводить итоги и выстраивать планы на ближайшее будущее – было одним из немногих удовольствий, которые Инна себе позволяла.

Она любила декабрь за возможность оглянуться назад, пробежаться по случившимся удачам и неудачам. И тут же посмотреть вперед, разложив по календарным датам свое будущее на ближайшие двенадцать месяцев, до следующего января. Конструировать перспективу на год – было ее маленькой слабостью. Заглядывать слишком далеко в будущее, а вернее, фантазировать она не умела, не хотела и даже не пыталась этим заниматься, считая бесполезным делом.

Инна любила читать популярные книги по психологии и, соизмеряя себя с разными типами характеров, сочла, что она – сангвиник-экстраверт. Однако позже пришлось согласиться с тем, что экстраверт она «вынужденный», и при первой же возможности готова спрятаться от всех, зарыться в ворох своих дневников, которые вела многие годы. Каждый новый дневник открывался 31 декабря уходящего года и закрывался последним днем наступившего. Их накопилось около тридцати.

Поначалу это были разрозненные, кое-как нацарапанные записки на вырванных из тетрадей листках, теперь пожелтевших от времени. Позже появились регулярные продуманные записи в ежедневниках – в простых разноцветных книжицах, а потом в подарочных, в кожаной обложке, с расчерченными по дням, часам и минутам страницами.

С годами она воспитала в себе привычку каждый вечер после девяти, с ноутбуком на коленях, писать что-нибудь на сон грядущий. Или вдруг, ни с того ни с сего проснувшись среди ночи, залпом выплескивала все, что накопилось в душе, и, освободившись, блаженно спала до восьми. Большего Инна себе позволить не могла. Привыкла жить по расписанию. Утром – непременно на работу.

Однажды, собирая чемоданы к предстоящему в очередной раз переезду, она просканировала свои рукописные дневники, а потом распечатала файлы. Получилась увесистая стопка листов формата А4, которую Инна уложила в коробку и отправила под кровать. Стоило только в нужный момент протянуть руку и открыть наугад страницу. В конце какого-нибудь декабря…

«28 декабря 2021 года, скоро шесть утра. Мне не спится. Пытаюсь подводить итоги уходящего года, как я обычно это делаю в декабре». Инна перевернула страницу, потом другую, еще несколько страниц.

Ее самостоятельная зрелая жизнь удивительным образом дробилась во времени и в пространстве на три десятилетия, отделенных одно от другого переездами. Инна не любила копаться в мелких деталях своей жизни, но она хорошо помнила ключевые даты и события внутри каждого десятилетия, связывающие подобно узловым железнодорожным станциям пути движения поездов разных направлений.

Глава 1. Переезд

Декабрь 1989 года, Сочи

Пытаясь понять как устроена человеческая память, Инна решила, что картинка из прошлого никогда не возникает случайно и не приходит без цели, просто так. Любое воспоминание представлялось ей как неоконченная история, которая именно сейчас просит (иногда даже требует) своего продолжения.

Инна хорошо помнила всего несколько эпизодов из своего совсем не радостного детства, последний школьный звонок, вступительные экзамены в университет. Помнила, что в самом начале студенчества проиграла столичным сокурсницам негласные конкурсы популярности и красоты и оказалась на вторых ролях. Помнила как спасаясь от безалаберной жизни в студенческом общежитии, поспешила замуж и спряталась от разрушительной суеты на съемной квартире.

С отличием закончив университет, Инна вместе с мужем переехала из северной столицы в ничем не примечательный провинциальный город. На следующие пять лет она оказалась зажатой в узкой кривой колее, проложенной между домом и работой, детским садом, кухней и бесконечными очередями везде и за всем. Год за годом она бежала по вынужденной колее и не могла ни остановиться, ни изменить свою жизнь, ни хотя бы как-то ее успокоить.

Возможно, она так и продолжала бы всю жизнь метаться в колее, не случись в ее объятой длительным застоем стране глобальных перемен. Все началось тогда, когда на мальтийском саммите лидеров СССР и США М. Горбачёва и Дж.Буша было сделано совместное заявление об окончании «холодной войны» и о новой эпохе в международных отношениях.

Последняя колонна советских войск пересекла афгано-советскую границу. Внутри страны разгорался грузино-абхазский конфликт. С экранов телевизоров вещали о перестройке. Начался парад суверенитетов, шахтерские забастовки и первый сеанс всеобщего безумия под управлением Кашпировского.

В потоке повседневных забот все эти события так и остались бы для Инны всего лишь фоновым шумом, если бы ее не охватил ветер внезапных личных перемен, первым резким порывом которого стал обещавший счастливые горизонты переезд на «черноморскую Ривьеру».

Все изменилось в жизни Инны в конце декабря 1989 года, когда она вытащила свой счастливый билет. После пяти лет отработки по распределению в одном из вузов в российской глубинке, ей предстоял переезд не куда-нибудь, а в Сочи. Главный советский курорт на Черном море среди пальм и магнолий был пределом мечтаний для советских граждан, особенно для тех, кто сильно тяготился холодом и слякотью бесконечно долгой русской зимы. Для Инны это была двойная радость: из Сочи к маме можно было доехать ночным поездом всего за восемь часов, бросаясь в путь по первому зову.

Инне и ее мужу повезло неожиданно. Они приняли участие в конкурсе на замещение вакантных должностей в только что открывшемся в Сочи Научно-исследовательском центре Академии Наук СССР (СНИЦ АН), который, по замыслу его инициаторов, должен был собрать под одной крышей разбросанных по всей стране молодых ученых, экономистов, экологов, социологов, при условии, что они родились в Большом Сочи или в Краснодарском крае.

Задача ставилась актуальная и практически значимая: вдохнуть новую жизнь в экономику Сочи, вернув ему былую славу элитного курорта. По всем объявленным критериям отбора Инна с мужем подходили как нельзя лучше: оба имели ученые степени, преподавали в вузе, были дружной семьей и на хорошем счету.

Вскоре после переезда в Сочи Инна с радостью выбросила ставшие бесполезными сапоги на меху и шапку. Голова кружилась оттого, что в декабре светило солнце, цвели юкки и цикламены, а в распахнутое настежь окно их нового жилища доносился шум прибоя. Инну окружали новые люди, в воздухе витали неожиданные идеи, которые в прежние времена никому и в голову бы не пришли. Что еще нужно для счастья?

Ей было 35. За спиной – кандидатская диссертация, обещавшая в корне изменить денежно-кредитную систему советской страны, пятнадцать лет супружеской жизни и первоклассница дочь. Все, казалось бы, не так уж плохо складывалось. Но она не чувствовала себя счастливой. Точно так же, как не чувствовали себя по-настоящему счастливыми миллионы советских граждан, вынужденных жить в кем-то заданных и десятилетиями не меняющихся обстоятельствах. И вдруг этим людям пообещали перемены.

«Дни поздней осени бранят обыкновенно, // Но мне она мила, читатель дорогой» – эта пушкинская строка постоянно всплывала в сознании Инны, как только она начинала думать о времени окончания советской эпохи. «При чем тут осень», – раздражалась Инна, пытаясь в очередной раз отмахнуться от строки, как от назойливой мухи. Но фраза снова приходила на ум, как только Инна пробовала определить свое отношение к советскому прошлому. Она – дитя советской эпохи, но дитя вполне разумное и хорошо воспитанное, не склонное ни к пению революционных маршей, ни к участию в кухонных посиделках, модных в доперестроечные годы.

На кухнях обычно собирались «свои» люди, среди которых бывали действительно не согласные с авторитарной, изжившей себя системой, но чаще всего это были люди, игравшие в инакомыслие, чьи полузагадочные разговоры и полунамеки почему-то напоминали шипение разогретой сковородки, на которую понемногу, но настойчиво капают воду.

Еще в студенческие годы Инна выбрала для себя ту, как она считала, золотую середину в советской системе координат, которая позволяла ей быть максимально честной перед собой и своим окружением в отношении оценки происходящего в стране. При этом она старалась жить и выполнять свою работу, не нарушая собственных представлений о добросовестности, ответственности и порядочности. Инна душила в себе любые проявления уныния и безнадежности.

Советские идеалы были ей близки и понятны, и она, как могла, на деле им следовала. Так же думал и поступал ее муж, ее близкие друзья, люди, с которыми она общалась. Других людей, неплохо устроившихся в советской стране, порой отмеченных высокими должностями, званиями и наградами и при этом презрительно отзывающихся о своей стране, Инна обходила стороной. Объединить в своем сознании эти две параллельные линии в одну она не могла и не пыталась.

Со студенческих лет Инна стремилась иметь собственное мнение по всем интересующим ее вопросам бытия, добывая и кристаллизуя это мнение в основном в результате чтения авторитетных авторов, не стремящихся к шумихе вокруг своих имен. В числе известных политиков, политологов, экономистов, социологов, журналистов 80-90-х годов таких было немало. Многие из них были ровесниками Инны или на поколение старше. Их имена были у всех на слуху, их лица мелькали на экранах после полуночных передач, их интервью и колонки в газетах Инна вырезала и аккуратно складывала в особую папку.

Имея образование экономиста, Инна не могла не понимать, сколь велика глубина охватившего страну социально-экономического кризиса. Она болезненно переживала все то, что в 80-е годы ХХ века происходило в Советском Союзе и не могла недооценивать тяжесть постигшей эту страну болезни, поразившей все ее жизненно важные органы и системы. Дышать становилось все труднее. Надвигался полный коллапс.

Впоследствии, когда точка кипения была пройдена, размышляя о гибельных противоречиях советской эпохи, Инна склонялась к мысли, что в мировой истории нет ничего трагичнее хроники последних лет существования СССР. Повторяя судьбу всех великих империй и многонациональных федераций, Советский Союз оказался на грани распада. Реформы 1985—1987 годов выглядели бесплодными попытками задраить пробоины в днище тонущего корабля империи. Назначенные с терапевтическими целями лозунги о перестройке и ускорении экономики, о переходе государственных предприятий к самостоятельности и самоокупаемости, разрешение индивидуального предпринимательства и кооперативов на деле ускорили не ее развитие, а ее движение к неизбежному концу.

Практически одновременно обрушились все вертикали командной системы. Объявленная в 1986 году политика гласности, направленная на демократизацию политической системы, подорвала позиции коммунистической партии и ее идеологии. Политический кризис подтолкнул кризис в экономике. Заявленная в январе 1987 года в качестве панацеи перестройка экономики с целью ее оздоровления и развития частного предпринимательства ускорила крах директивной системы производства и распределения.

Переломным стал 1988 год: производство вначале замедлилось, усугубив всеобщий дефицит; затем началось падение, и отжившая система с грохотом покатилась вниз, к неотвратимой гибели. Крушение экономики подстегнуло политические процессы. На грани хаоса оказались армия и силы безопасности. По всей стране нарастали протесты. Начался «парад суверенитетов»: две из пятнадцати советских республик провозгласили независимость. На следующий год их примеру последовали остальные.

В ночь с 25 на 26 декабря 1991 года после телевизионного выступления первого президента Советского Союза М. Горбачева, сообщившего о своей отставке, был официально спущен развивавшийся над Кремлем красный флаг СССР и огромная страна юридически перестала существовать. «Старая система рухнула до того, как успела заработать новая», – разводя руками, сокрушался главный «фельдшер» после очередной консультации с «врачом скорой помощи».

Советский Союз мог бы выжить, но, оказавшись без волевого антикризисного управления, канул в лету, оставив после себя горечь утраты. Наступило время крайностей во всем, прежде всего в идеях. Пришло время жесткого противостояния тех, кто хотел бы реанимировать идею равенства и справедливости на основе директивной экономики, и тех, кто был уже готов подгрести под себя все, что оказалось бесхозным и плохо лежало, прикрываясь идеей всеобщего благоденствия, обещанного по завершении рыночных реформ.

Экономический романтизм первых рыночных реформаторов сменился чудовищным прагматизмом следующих. У многих попавших во власть бывших ученых-демократов не выдержало сердце, они рано ушли из жизни. Пришедшая во властные структуры новая волна реформаторов зря времени не теряла. Некто, ставший министром вчера, завтра хватал кусок пожирнее и без лишнего шума отползал в сторону, уступая место жадно дышащему в затылок очередному «реформатору». В борьбе идей победил рыночный фундаментализм, известный как «шоковая терапия».

В этой обстановке миллионам советских людей предстояло пережить страшный шок, встать и продолжать жить дальше. Инне и близким ей по духу людям предстояло выстоять, не впадая в крайности, придерживаясь золотой середины. Стать безжалостным хищником даже теоретически у Инны не получилось бы. Остаться в роли покорного всему безмолвного планктона не вышло бы практически. Это было равносильно смерти, моральной и физической.

Глава 2. Легенда

Июль 1990 года, Сочи

Антон вырос в приморском поселке Кудепста, примерно в двадцати километрах от Сочи. Он был поздним ребенком. Был крупнее сверстников и развитой не по годам. В нем рано проявился незаурядный математический дар. Его любили школьные учителя, ставили в пример одноклассникам, подчеркивая исключительные способности и не менее исключительное прилежание. И в самом деле, много ли найдется провинциальных мальчиков, способных перемножать в уме трехзначные числа и в пятом классе решать задачи за десятый?

Возможно, тогда и поселилась в его голове мысль о собственной исключительности. И уж если он так хорош в математике, то почему бы ему не стать лучшим во всем остальном, что касается его жизни? Он занялся спортом и к выпускному классу из неуклюжего подростка превратился в стройного, атлетически сложенного юношу, мимо которого невозможно пройти не оглянувшись.

Он легко поступил в МВТУ имени Баумана и окончил его с отличием. Когда во время учебы в аспирантуре обнаружился недостаток знаний в области каких-то там вычислений, он поступил на механико-математический факультет МГУ, окончив с отличием и его тоже. Антон завершил свое образование защитой кандидатской диссертации со сложным названием «Разработка методики расчета энергосиловых параметров при внутренней раскатке оболочек методом граничных интегральных уравнений». Научный руководитель – академик А.И. Целиков – оставил его рядом с собой инженером ВНИИМЕТМАШа и одновременно старшим преподавателем одной из кафедр МВТУ.

Антон был перфекционистом во всем, за что бы ни брался. Он привык без остатка отдавать себя начатому делу, не жалея при этом ни времени, ни сил. Того же требовал и от окружающих. В свой избранный круг он пускал людей с высокими жизненными стандартами и особенно ценил тех, кто стремился доводить результаты своей работы до идеала.

Как будто опасаясь возможных упреков в пренебрежительности и высокомерии, он проявлял подчеркнутое внимание к отстающим, проигравшим и даже сошедшим с дистанции людям, которые по тем или иным причинам оказывались на его пути. Он предлагал им свою помощь и деньги, но при этом умело держал на расстоянии и никогда не принимал ответных благодарностей.

Переехав на время учебы в Москву, Антон поселился в просторной элитной квартире на Ленинском проспекте в семье бывшей жены своего старшего брата Махмуда. Брат на тот момент жил со своей второй женой на другом конце Москвы. Первая семья брата имела свою особенную гордость, которую только и могли иметь родственники ответственных советских работников внешторга, получивших неограниченный доступ к кладовым Елисеевского гастронома. Однако в то время брошенная братом семья переживала не самые лучшие времена. Антон оказался в ней как нельзя кстати и ему льстила роль «силовой опоры» для этих, почти чужих для него людей, которых впоследствии он считал родными.

Вероятно, в то время он придумал, а затем сам же искренне поверил в легенду об исключительности своего рода, уходящего корнями в далекое прошлое. Сердцевиной этой легенды была большая дружная семья. Взаимоотношения в семье служили основой его жизненного сценария и прообразом счастливого будущего, в котором он возглавит свой род, свою большую семью и продолжит ее традиции.

Его мать, Галина Кондратьевна, жила в Харькове, была опытной медицинской сестрой, отличалась особенной добротой и кротким нравом, который передала своей дочери от первого брака Алине. В середине 50-х годов одинокую немолодую женщину с дочерью направили на работу в Кудепсту в военный санаторий.

Отец Антона, Федор Махмудович, был лет на десять старше жены. Он имел со стороны отца турецкие, а по матери – абхазские корни, носил мусульманскую фамилию, но считал себя православным и всей душой был привязан к своим абхазским родственникам. Для него брак с Галиной Кондратьевной был тоже вторым. При каких обстоятельствах он потерял первую жену, мало кто знал, но его сын Махмуд прижился в его новой семье.

В положенный срок на радость немолодым родителям появился их совместный сын, которому на семейном совете дали имя Антон. Антон Федорович. Сестра Алина и брат Махмуд были почти на двадцать лет старше. Они опекали младшего и называли его Тоша. Впрочем, нигде, кроме как в узком семейном кругу, это имя так и не прижилось.

Под влиянием Федора Махмудовича в их смешанной семье царили кавказские традиции. Тихая Галина Кондратьевна, будучи мастером украинского борща и пампушек, скоро освоила секреты приготовления мамалыги, лобио и хачапури. У них была хлебосольная и по-кавказски гостеприимная семья, собиравшая на семейные застолья родственников до десятого колена. По праздникам все размещались за большим обеденным столом, уставленным традиционными абхазскими блюдами с непременной бутылью чачи.

Однажды кто-то из абхазских родственников, кому никак нельзя было отказать, вынудил кормившую грудью маленького сына Галину Кондратьевну отхлебнуть немного чачи. Этого было достаточно, чтобы у Антона раз и навсегда возникло отвращение к алкоголю. Никогда и ни при каких обстоятельствах он не прикасался к спиртному. Случилось ли так на самом деле, или это было всего лишь одно из многих семейных преданий, так и осталось загадкой. Но Антон был абсолютным трезвенником, никогда ни на йоту не отступившим от своего правила не пить.

Изучая и шлифуя семейные предания, Антон доказал, прежде всего самому себе, что по деду он происходит из лазов, традиционной народности, населяющей историческую область Лазистан на северо-востоке Турции. На территории современной Турции лазы поселились еще с дохристианских времен и, несмотря на гонения, сумели там удержаться. Помимо Турции лазы до сих пор живут также в Абхазии и в грузинских городах Батуми, Кобулети, Зугдиди.

Согласно опросам, в начале 2000-х годов в России называли себя лазами немногим более двух сотен человек. На Кавказе лазские фамилии можно определить по окончанию на -ия, к примеру, Миквабия, или на -ен, Олен. В Турции чаще встречается окончание -оглы. Федор Махмудович носил фамилию Ибрагим-оглы. Его старший сын имел такую же фамилию. Младший же сын в свидетельстве о рождении и паспорте был записан как Антон Федорович Ибрагимов.

Своими кавказскими корнями Антон гордился и, хотя жил в основном среди русских и украинцев, всячески подчеркивал свое кавказское происхождение. Его отец, Федор Махмудович, считал себя по линии матери родственником знаменитого Нестора Лакобы. Все прямые и непрямые родственники жили в Гудауте. Среди них был и загадочный дядя Масас, о котором Антон всегда говорил с придыханием.

Для Антона все лучшие воспоминания детства были связаны с Абхазией, куда семья обычно выезжала по праздникам. Для маленького Антона это было счастливое время в кругу родных. С детства слова праздник и Гудаута были в его сознании неразделимы. Оказавшись среди родственников, он мало общался со сверстниками, больше крутился возле стариков, слушал рассказы о старинных абхазских княжеских семействах, к которым относились и Лакоба.

Антон вырос высоким стройным юношей с большой, шестьдесят пять сантиметров по окружности, головой, кавказского типа лицом, карими глазами, волевым подбородком и высоким лбом, на котором умещались аж четыре складки, чем он втайне гордился. Еще в ранней юности, отрастив в порядке эксперимента двухнедельную кавказскую бороду и усы, он вдруг увидел в себе настоящего абрека, привлекающего слишком много внимания в студенческой аудитории, в метро и на московских улицах. Он раз и навсегда сбрил бороду, но оставил по-кавказски пышные, изящной формы тщательно ухоженные усы.

Ко времени начала охвативших советскую страну перемен Антон уже полтора десятка лет жил в столице, был квалифицированным инженером и европейски образованным ученым, завидным холостяком, глубоко чтившим кавказские традиции и семейные ценности.

Он производил впечатление знающего себе цену человека, но никогда и ни при каких обстоятельствах никому ее не объявлял. Он был по-хорошему прост и доброжелателен в общении с любым, с кем сводила его судьба. У него были друзья, которых он ценил и считал себя ответственным за поддержание дружбы: звонил, навещал, никогда не забывал поздравить с важной датой. Ему нравились высокие стройные красивые девушки, но серьезных длительных отношений он не поддерживал, решив, что имеет право быть свободным от обязательств и оставлял за собой возможность выбирать.

Самой большой привязанностью Антона была его мать. Отец умер, когда Антон был еще школьником. Вскоре сестра Алина уехала учиться в Харьков, брат Махмуд подался в Москву. Антон жил с матерью, на правах старшего опекая и оберегая ее. В студенческие годы Антон нередко приезжал в Кудепсту на длинные летние каникулы с кем-нибудь из сокурсников. Мать была рада гостям и не упрекала, если сын с друзьями целыми днями пропадал на море и до глубокой ночи – на танцевальных вечеринках в санаториях. Она никогда не перечила сыну. Мать была идеальной женщиной.

С годами Антона все сильнее тянуло к матери. Он думал, что хорошо бы вернуться и жить вместе с ней в Кудепсте. Но как ни пытался, он не мог представить себе чем будет заниматься, если оставит свою профессию и дело, которому посвятил десять лет жизни. Имея строгое академическое образование и опыт инженера-металлурга, он не понимал, что будет делать с этим своим багажом дальше и сможет ли найти более-менее подходящую работу на задыхающемся от жары и потных тел курорте.

Когда летом 1989 года, находясь в Кудепсте в отпуске, Антон увидел в местной газете сообщение о создании в Сочи Научно-исследовательского центра Академии наук, он решил, что это его шанс. К этому времени он внутренне был уже готов поставить точку на московском отрезке своей жизни. Почти утратил интерес к науке, результаты которой, как постепенно выяснялось, никто особо не стремился применять. Внимательно присматривался к событиям в стране, пытаясь понять направление грядущих перемен. Но больше всего его волновала обстановка в Абхазии. Там сильно штормило.

В конце 1980-х годов случилось драматическое обострение грузино-абхазских отношений. В марте 1989 года в селе Лыхны собрался тридцатитысячный сход абхазов, на котором было принято предложение о выходе Абхазии из состава Грузии и восстановлении ее в статусе союзной республики. Через несколько месяцев, в июле 1989 года, в Сухуми произошли вооруженные столкновения между грузинами и абхазами, в ходе которых погибли полтора десятка человек. Руководство Грузии с трудом успокоило конфликт и, уже при власти Гамсахурдиа, пошло на некоторые уступки требованиям абхазов.

Новое обострение обстановки в Абхазии случилось после объявления грузинскими властями решения об отмене Конституции Грузинской ССР 1978 года и восстановлении действия Конституции Грузинской Демократической Республики 1918 года, в которой Грузия провозглашалась унитарным государством, а также исключалось существование территориальных автономий. В Абхазии это восприняли как начало курса на полную ассимиляцию абхазского народа, который к этому времени составлял меньшинство населения Абхазской республики. В августе 1990 года Верховный Совет Абхазии принял Декларацию о суверенитете Абхазской АССР. Между депутатами-абхазами и выступившей против Декларации грузинской фракцией Верховного Совета возник глубокий раскол.

Наблюдать из Москвы за событиями в Абхазии Антон больше не мог. Отметив свой тридцать пятый день рождения с московскими коллегами и родственниками, Антон уволился из МВТУ, где уже пару лет работал старшим преподавателем, и через несколько недель вернулся в Кудепсту. Еще через неделю он уже был старшим научным сотрудником Сочинского научно-исследовательского центра АН СССР и к февралю следующего года стал организатором, а потом и заведующим первой образованной в рамках Центра лабораторией информатики и первой в городе Сочи компьютерной школы.

Антон уже полгода трудился в созданной им лаборатории, когда, завершив дела на своей прежней работе, в конце декабря 1989 года Инна приехала в Сочи. Она наконец присоединилась к мужу и первокласснице дочери, которые с начала сентября жили в Сочи под присмотром свекрови.

Инна приехала последней из первого «призыва» СНИЦевцев, как они себя называли. Стоял теплый, солнечный декабрьский день, зеленела трава под пальмами и пицундскими соснами. В СНИЦ пригласили фотографа сделать первую коллективную фотографию для истории и ежегодного отчета. Как на ее месте поступил бы любой вновь прибывший, Инна держалась в сторонке, пока все шумно и весело размещались согласно росту в три ряда. Кто-то большой и сильный взял ее за плечи и поставил прямо перед собой. Инна оглянулась. За ее спиной оказался высокий, на полторы головы выше ее, молодой человек: темные волосы, челка, густые усы, мягкая добрая улыбка.

Из школьных опытов по физике Инна помнила, что такое электрический разряд, и, как ей казалось, представляла, как работает дефибриллятор, генерирующий высоковольтный импульс, но она и не предполагала, что именно такая искра может пробежать между двумя людьми, едва ли не впервые видевшими друг друга. Инна часто вспоминала это искрящее состояние потом, но так и не смогла найти нужных слов, чтобы описать возникшие в тот момент ощущения. Это было похоже на встречный удар в лицо и вылетевшие из глаз искры. А дальше – неуправляемое затмение, которое длилось долгих двадцать семь лет.

Сочинский научно-исследовательский центр, он же СНИЦ, жил в предвкушении «великих» свершений. Особенно востребованными оказались биологи, экологи и экономисты, призванные своими слабыми силами подвести теоретическую базу под грядущие реформы сочинской курортной зоны. Задачи ставились смелые и в сложившихся условиях практически недостижимые: спасти «погибающую» экологию, а вместе с ней флору и фауну субтропического побережья и поставить на рыночные рельсы бесплатные для граждан и абсолютно нерыночные по сути советские санатории.

Вольная и довольно расслабленная обстановка в СНИЦ и строго не очерченные рабочие обязанности, которые он выполнял, конечно, смущали Антона. В студенческие годы он жил выверенной и расписанной по минутам жизнью отличника МВТУ. Он был аспирантом самого А.И.Целикова, авторитетнейшего ученого-металлурга, конструктора прокатных станов, дважды Героя Социалистического Труда. Он неизменно следовал примеру и высоким требованиям своего наставника. Покидая строгую академическую сферу, Антон решил для себя не снижать высокую планку, несмотря на абсолютно изменившиеся обстоятельства.

Каждое утро он подолгу ехал из Кудепсты в Сочи в переполненном рейсовом автобусе, но на работу приходил минута в минуту. Собирал сотрудников своей лаборатории на планерку, озвучивал планы, ставил задачи, строго и в срок спрашивал их исполнения. Он словно не замечал, что почувствовав воздух свободы и грядущих перемен, большинство сотрудников СНИЦ спешили просто жить и радоваться мелочам.

Антон предельно сосредоточился на новых задачах. В Сочи он собирался сыграть главную партию своей жизни.

Инне с трудом удавалось привлекать его внимание. И она в одиночестве стремительно погружалась в пучину нежданной любви, не в силах сопротивляться нахлынувшему чувству.

Если бы кто-нибудь осмелился спросить ее что именно с ней происходит, она не нашла бы что ответить. Все, что она в то время делала и что чувствовала находилось где-то глубоко в подсознании и не поддавалось контролю. Она не могла подобрать нужных слов, чтобы описать свое состояние. Зато в ее воображении не раз всплывала недавно виденная своими глазами картина растревоженной стихии. Зажатая между укрепленных берегов, клубилась, вертелась, шипела, пенилась и, разбиваясь вдребезги о камни и валуны, сломя голову неслась к морю «бешеная» река Мзымта, разбуженная проливными дождями.

Как завороженная Инна смотрела на разбушевавшуюся реку, представляя себя в самом центре этого убийственного водоворота. Она всем своим существом чуяла опасность и одновременно невозможность самостоятельно выбраться, и оставалась наедине со стихией, испытывая нечеловеческий восторг, напрочь вытеснявший страх.

Инна не могла совладать со своими эмоциями, злилась на мужа и дочь, забросила подруг, ни на чем не могла сосредоточиться. Ее сжигало желание видеть его, слышать, говорить с ним, неотлучно находиться рядом с ним в его энергетическом поле. Прикоснувшись как бы невзначай к его руке, она мгновенно ощущала разливающееся по всему телу тепло. Антон притягивал ее к себе как магнит. Каждую минуту ее мысли были заняты им.