Текст книги "Пустогрань"

Автор книги: Ксения Сергеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава пятая
Маленький человечек больше, чем кажется

Кап!.. Кап!..

Маричка считала капли, тяжело соскальзывающие на пол со старых подвальных труб. Уже пятьсот тридцать восемь… пятьсот тридцать дев…

Маричка вспоминала, как после дня, проведенного с Василием Петровичем, пришла домой. Отец развел руками: ну и ну, обычно бодрая дочь, которую и в полночь невозможно уложить спать, сегодня уснула, как только добралась до дивана. А ведь нет и девяти вечера. Отец бережно прикрыл ее пледом, а на дверь предусмотрительно повесил записку для жены: «Не шуми, дочь отрубилась!» (Вероника имела скверную привычку греметь ключами, словно призрак в старом замке). Та удивленно посмотрела на мужа, на цыпочках прошла в детскую и покачала головой, глядя на мирно спящую дочку. Надо же… Наверное, на физкультуре так умаялась…

Маричка проспала до утра и проснулась в отличном настроении. Она не помнила ни одного сна, кроме странного видения о старике с седьмого этажа, который принимал душ в сапогах и с зонтиком. Нет, это был не сон… Нужно замечать необычное. Замечать необычное еще чаще…

Первое же открытие не заставило себя ждать. Стоило только присмотреться к бегущей из крана воде, как та приобрела яркий розовый цвет, плавно переходящий в лиловый. Это совсем не пугало, наоборот, Маричке понравилось умываться лепестками фиалки. Даже запах воды изменился, стал мягче и нежнее, словно забежал по дороге в лавочку с полевыми цветами.

Окна в своей комнате Маричка мыла сама, недотертые газетой разводы, тщательно скрываемые от мам, вдруг ожили: круговые линии на стекле завились спиралью, замерцали сотнями крохотных созвездий, пылинки поблескивали, встречались друг с другом, отталкивались, кружились, но без хаотичности и спешки, наоборот, в медленном и уловимом ритме. Маричка так загляделась на них, что даже забыла о туши, выбегая из квартиры. Она опаздывала в школу.

Во дворе Маричку встретил Здравствуй, она заметила, как фонарь едва заметно поклонился ей, и помахала в ответ. Светка недовольно бурчала всю дорогу: ненавидела, когда кто-то опаздывает и заставляет глупо топтаться у подъезда. Но Маричка не обращала внимания, ведь вокруг так много интересного! Прав был Василий Петрович: стоит только присмотреться, мир расцветает, а сколько чудес он в себе прячет! Даже не так, не мир что-то там от нас прячет, а мы не замечаем ни цветов, ни изгибов, ни блестящих камушков, ни ветра, ни неба. Оказывается, у второго подъезда выбоина в асфальте в форме сердца, на втором этаже в окне между тощими молодыми кленами сменились занавески: были оранжевые, а теперь голубые в звездочку. Куда там у нас выходят окна сто пятой? Интересно, Русалка еще там? Маричку так и подмывало рассказать Светке, что она познакомилась с Муськой-фантазеркой, вдруг Светка ее тоже знает, но почему-то останавливала себя. Наверное, хотелось приберечь историю на потом. Жаль, снова не хватило времени ее записать. Муська говорила, что в доме есть вампир… Правда ли? У него в квартире, должно быть, окна всегда зашторены. Да ну его, про вампиров думать, день какой!

Маричка так долго вглядывалась в синеву над головой, что шея затекла. То и дело Светка ловила оступающуюся подругу.

– Да что с тобой такое сегодня?! Не выспалась, что ли? Пойдем гулять, тут парни собирались на стройку после литры, пойдем?

– Не… – Маричка с трудом оторвалась от размышлений об особом цвете асфальта в выбоинах у лужи. – Я сегодня никак, нужно домой, хочу кое-что сделать.

– Это что это? Ты по четвергам обычно ничем не занята…

– Да так, мам просит, – соврала Маричка.

Светка протянула понимающее «а-а-а» и потащила подругу за собой.

Школьное утро пролетело незаметно. Удивительно все же работало это «смотреть внимательнее». Почему она так не делала раньше, а все искала самое очевидное? Разве журналисты не смотрят внимательнее? Маричка приглядывалась к движению и плотности мела на классной доске и лучше понимала формулу, голубоватый цвет шипящей химической горелки бросал подрагивающее сияние на поля тетрадки, перемены вдруг наполнились голосами, которых Маричка не слышала раньше, а в буквах расписания затаилась особенная округлость, не заданная шрифтом. Интересно, это все получается только потому, что она так наблюдательна? Или потому, что вчера что-то изменилось? Ничего себе «что-то»! Настоящее колдовство! Если Муське Маричка еще не доверяла, то магические свойства альбома не вызывали никаких сомнений. Сбежать бы от Светки побыстрее!

Но та все же заставила Маричку заглянуть, чтобы оценить новое платье, купленное для экзамена в музыкалке. Светка своей музыкой страшно надоедала: то Вячеславовна смотрит не так, то ногти не дает отращивать, то хор у Светки, то сольфеджио. Теперь вот платье это! Маричка лениво согласилась и недовольно шаркала подошвами, пока поднималась на третий этаж. Платье ей понравилось: в плавных изумрудных складках плавали тонкими тенями карпы, ровная строчка на подоле походила на птичьи следы, заметенные перышками, шелк был теплый и пах малиновым чаем. Светка осталась довольной до безобразия, а Маричка наскоро попрощалась и выскочила из квартиры подруги.

Весь этот день так нравился Маричке, а сколько еще интересного впереди, всего-то час дня! Вот сейчас заскочит домой, бросит рюкзак и пойдет делать удивительный альбом! Может быть, получится снова встретить Муську и поболтать с ней…

Маричка перескакивала через ступеньки, спешила, напевала под нос «Ах, мой милый Августин», прицепившийся еще в школе, и посмеивалась, пока не наткнулась на уныло бредущего вверх по ступеням парнишку лет десяти.

– Ойк!

– Девочка торопится, – скучнейшим в мире голосом произнес мальчик.

– Ты извини, я тебя не заметила. – Маричка внимательнее присмотрелась к нему и снова ойкнула.

Встреченный ею вовсе не был мальчиком, подростком, взрослым или старым. Вообще непонятно, сколько же ему лет, потому что лицо у него… отсутствовало. На гладкой голове пастельно-зеленого цвета красовалась красная кепка, явно не по размеру, да еще и с нарисованным оранжевым лосем, а под козырьком ни глаз, ни носа, только тонкий разрез рта без губ, подбородок прятался в толстый красный шарф. Существо было пониже Марички, может, потому что страшно сутулилось. Синий спортивный костюм тоже выглядел на нем так, будто с чужого плеча, а еще незнакомец предпочитал обувь не носить.

«Мальчик» недовольно пришлепывал босыми ногами по ступенькам, проходя мимо и бубня:

– А еще говорила весь день, что будет все-все замечать, а как меня… Как меня, так не заметила. Неужели ж я такой незаметный?! А все эта голова. Никто не хочет заметить меня с такой головой, вот если бы у меня были глаза, как у тех инопланетян в кино, все бы непременно замечали меня, но я же не могу разгуливать по городу без одежды и подвывать. У меня и корабля-то нет, и кометы у меня нет, никто не хочет замечать инопланетянина, если у него нет лазерного пистолета или кометы…

Маричка ошарашенно посмотрела в спину пришельцу, сглотнула и улыбнулась, притворяясь почему-то Муськой, та вот точно не удивилась бы, а только лопнула пузырь жвачки!

– Здравствуйте, я Марина.

Незнакомец оглянулся, что-то в его нелице дрогнуло.

– Я живу в соседнем подъезде, а здесь, на третьем, живет моя подруга Светка, у нее есть красивое зеленое платье… Для музыкалки. А вы?.. Вы давно здесь живете?

Озадаченный тем, что с ним все же заговорили, инопланетянин остановился, неловко, всем корпусом повернулся к Маричке:

– Я – Ганс1236, живу здесь с 1976 года. Мой старый дом снесли. А здесь я живу с начала XIX века…

Маричка прищурилась:

– Но вы же сказали, что с семьдесят шестого.

– Здесь, девочка, зде-е-есь! На вашей планете! Отбился от флотилии, утратил курс и средства связи, вынужден задержаться до развития соответствующих технологий. Ты, Ма… Марина, Рина, ты, Рина, одна из немногих, кто меня заметил…

– Я рада познакомиться.

Ничего себе, пронеслось у нее в голове, оказывается, у них тут не только русалки водятся и вампиры, но и инопланетяне. Стоп, Муська ведь говорила что-то об инопланетном. Выходит, не соврала. Значит, и ведьмы в восемьдесят четвертом доме живут! И лифт, что ли, умеет думать?! О-го-го. Маричка сглотнула.

– Хочешь, – оживился Ганс1236, – угощу тебя лимонадом? Я люблю сладкую коричневую воду. В ней так много пузырьков, напоминает море на родной Гансине…

Если бы у Ганса1236 были глаза, то взгляд его определенно подернулся бы мечтательной дымкой. Маричка снова сглотнула: что ж, если в Светкином подъезде живет инопланетянин, то у него на планете вполне может быть море с лимонадом.

– У вас там есть море колы?

– Почти. Оно тоже коричневое, пушистое, с пузырьками газа, вот только пузырьки в нем никогда не заканчиваются, а рядом с морем, – Ганс уже поднимался по ступенькам, Маричка за ним следом, они миновали Светкину квартиру и остановились на четвертом этаже, – каменистый пляж. Мы, на Гансине, любим камни, все вокруг – одни камни: крупные, мелкие, огромные, блеклые и разноцветные. И море, такое большое, больше, чем ваши океаны.

– Может быть, ваше море – тоже океан?

Маричка оказалась в небольшой однокомнатной квартирке. Ни одной межкомнатной стены нет, комната и кухня отделялись друг от друга толстыми серыми шторами, похожими на клеенчатые скалы, линолеум с рисунком морской гальки, вместо мебели – бетонные плиты, из которых кое-где торчала арматура… Пахло сырым асфальтом и металлической стружкой. Подошвы кое-где прилипали к полу, наверное, «море» из бутылки расплескалось. Зато очень тепло и тихо.

– А у вас тут… уютно.

– Да, у меня хорошо-о-о. – Он говорил отрывисто, тихим присвистывающим голосом. Ганс1236 порылся в «расщелине» между плитами и подал Маричке ледяную бутылку колы. – На улице много зелени, а у меня здесь спокойно. Иногда, когда я особенно грущу, я раскрашиваю стены в цвета наших камней. Потом смываю. Я от них снова начинаю грустить… Как от вашей травы и листвы. У меня от них рябит в глазах. Самое зеленое на Гансине – это голова Верховного Главаря. Видела бы ты, какая у него голова! Огромная, рот – как трещина в валуне, гордая, изумрудная! Не каждый сможет выдержать жизнь с такой головой. А я несколько раз встречался с Главарем, он лично инструктировал меня, выделил особый корабль, поручил миссию! А я… потерял все.

Он сокрушенно вздохнул, Маричка ненадолго замолчала, затем спросила:

– И вы никак не можете вернуться домой?

– Могу, я надеюсь. Однажды вы изобретете нужный мне двигатель, и я смогу его украсть. Ну что ты так смотришь?! Меня все равно никто не замечает, так что мне ничего не грозит… Я вставлю его в свой корабль – и полечу домой!

– Но вы же говорили, что у вас нет корабля…

– Где-то он определенно есть, я просто с ним еще не встретился. Наши корабли иногда пропадают, а потом сами появляются в подходящий момент. Это такая загадка. У хорошего капитана может быть сразу несколько кораблей. Иногда даже чужих.

Маричка сделала глоток колы, протянула бутылку обратно Гансу. Тот отхлебнул изрядную порцию и громко икнул. Маричка рассмеялась, и Ганс вместе с нею. Он так располагал к себе, как будто вы были знакомы всю жизнь. Может быть, это такой инопланетный талант?

– А что за миссию поручил вам этот ваш… Верховный Главарь?

– О, я должен был в сопровождении нашей эскадры разбить просторы мира, проникнуть в новую галактику и познать тамошнюю жизнь!

Как ответственно! Маричке никогда ничего такого не поручали. Ее даже не отпускали в одиночестве на прогулки, когда семья выезжала к морю. Мам вечно нависала где-то рядом: не перегрейся, отодвинь книгу подальше от глаз, выбрось эту ерунду! Как будто Маричке три года, а не все тринадцать. Хорошо хоть джинсы удалось отвоевать. Вот бы мам отдать Гансу на изучение! Он бы точно постиг…

– Выходит, миссия ваша проходит успешно. – Маричка огляделась снова в поисках оборудования, хотя бы бумаги для записей или диктофона: знания-то нужно где-то хранить.

– Успешно… Скажешь тоже, Рина! Зачем миссия, если никто не получает ее результатов?

– Но ведь вы же получаете… И знакомитесь. И разбили. Проникли. И вообще… – Маричка смутилась: может, она чего-то не понимает, но ведь Ганс1236 и правда проник…

– Знаешь, – Ганс задумчиво царапал обертку на бутылке, – под таким углом я на это не смотрел. Мы на Гансине все делаем друг для друга, для Верховного Главаря и его головы, о, что это за голова-а-а, а для себя мы не делаем, нет, не делаем… Но что, если так можно? Что, если бы так было можно? Идея! Я так много про вас знаю, многое слышу, много читаю… Я даже могу и вам рассказать о Гансине. И у меня будет сразу две миссии! Верно? Верно же! И еще я напишу книгу. Одна страница будет про Гансину, другая – про Землю, а третья – про меня! Тогда меня точно заметят, как думаешь? Я уверен, Рина! Давай, зови меня просто Ганс, садись, я сейчас тебе все расскажу…

– Послушай, Ганс, – как-то незаметно для самой себя Маричка перешла с Гансом на «ты»: уж очень он был симпатичный, – я с удовольствием послушаю еще про твою планету, но сейчас мне очень нужно бежать. Можно я приду завтра?

Ганс ни на секунду не утратил воодушевления.

– Да, конечно, Рина! Я так давно ни с кем новым не говорил о Гансине… Я почти всегда дома. Иногда выхожу за морской водой. – Ганс покачал бутылкой с колой. – Приходи когда хочешь.

– Спасибо, я зайду. А сейчас мне уже пора…

– Да, девочка Рина, пора. Ты знаешь, когда случается что-то плохое, на Гансине посылают Зов. Это несложно, но тебя обязательно услышат другие гансы и отправятся к тебе на выручку. Ты просто сложи руки вот так, – Ганс тонкими оливковыми пальцами сложил ладони Марички вместе, переплел пальцы, а мизинцы прижал один к другому в горизонтальном положении, – а потом позови, спокойно и сосредоточенно. Даже если у тебя что-то болит, спокойно и сосредоточенно позови – и ганс обязательно придет. И Ганс1236 тоже.

Маричка улыбнулась, но как-то нервно: с чего бы это происходить чему-то плохому? Но Ганс выглядел так самоотверженно, что она поверила ему безоговорочно и повторила:

– Серьезно и ответственно.

Ганс1236 кивнул и помог Маричке открыть серую, шершавую, как камень, дверь, вернулся в комнату и заметался по каменным глыбам в поисках блокнота.

Маричке нестерпимо захотелось колы. В заключении ей давали только воду, горьковатую и мутную, как слезы, от нее только сильнее хотелось плакать. Не считать, не вспоминать, не ругаться на разрядившийся телефон в надежде на то, что от бурчания он тоже может заправляться, а плакать. Маричка открыла глаза. Нужно быть внимательной. Еще более внимательной. Так, как будто ты споткнулась и впервые увидела то, что вокруг! Она сплела пальцы, выставив вперед соединенные мизинцы, серьезно и ответственно позвала на помощь. На этот раз она описывала каждую впадинку и царапинку, которую видела на стенах и потолке, мучительно подбирая слова, рассказывала о цвете потолка и потертого коврика, о щербатой кружке и лязгающей двери, о том, что к ней заходят дважды в сутки и что в узкий дверной проем видны бельевые веревки с разноцветными, но блеклыми, словно выгоревшими на солнце, прищепками… Надо же, она раньше этого не замечала! О трубах, ржавых, но кое-где сохранивших синюю густую краску, застывшую неаккуратными каплями, о своих тюремщиках. Сколько их? Двое? Один пониже, ростом с Маричку, и где-то она точно уже встречала его, никак не вспомнить где! Он приносит еду и воду, старается лицо держать в тени. Другой – огромный, бесформенный, пахнет старыми хлебными крошками и осенним костром…

Маричка со всех сил сжимала пальцы. Очень внимательно, серьезно и ответственно она посылала настоящий Зов.

Первым из Моря вышел Верховный Главарь. Голова его так сияла туго натянутой кожей, что никто из Прибрежных не посмел даже заговорить с ним. Тогда Главарь сам дал всему имена и назначение. Прибрежных назначил рабами, а камни – отдушинами. Главарь послал Великий Зов всем и каждому в Море, чтобы поднялись и вышли на камни. Гансы вышли и приняли имена и назначения, и назначение Прибрежных, и назначение камней. Ни Прибрежные, ни камни о назначении не спорили, и гансы со временем решили, что так было всегда. Море бьется о камни, гансы бьют Прибрежных, Верховный Главарь воздает по заслугам и дает имена и назначения. Только так на Гансине сохранится вечный мир и покой, а Море будет пениться вечно, помня о том, как произошли гансы, но не умея говорить об этом.

Глава шестая
Театральные подмостки

Василий Петрович с самого утра нетерпеливо ждал Маричку. Он давно перенес чемодан из прихожей в комнату, несколько раз согревал чайник, подходил к дверям, прислушивался, возвращался в кресло, открывал газету и закрывал ее. Волнение накапливалось и не отступало. Наверное, старость. Жаль, что ему не довелось иметь семью ни в детстве, ни в старости. Родители исчезли, а потом как-то… Он провел годы в полном одиночестве, и все, что накопил, передавать некому. А передать необходимо. И чем раньше, тем лучше. Здоровье уже не то. Конечно, полсотни лет назад он говорил то же самое, но ведь годы прошли, а сколько осталось – неведомо даже ему. Сдружиться бы с кем-то в приюте, пронести эти дружбу через годы, удостовериться в человеке и выложить все как на духу. Но поначалу он слишком боялся, потом стал слишком горд и самолюбив, иногда до жадности. Распугал всех, кому приглянулись бы его тайны. Разве что Зиночка… Но у Зиночки своих тайн с избытком. Да и ни одна из его загадок для нее загадкой не была: видела его насквозь и улыбалась. Он боялся ее улыбки, слишком она спокойная, а ему все хотелось бури. Как там у Лермонтова было?.. И в ту бурю он ни с кем не сблизился. Почему? Привык уже быть один: и в снег, и в град, и в дождь, и под обстрелом, и в осаде. Вроде как и со всеми, а никогда никому по-настоящему не доверился…

Родители погибли, когда ему исполнилось шесть. Ходит легенда, что в их роду никто долго не жил: умирали молодыми в битвах или родах, утрачивали способности и уходили, не выносили одиночества и убивали себя, бросаясь на скалы. Василий Петрович усмехнулся: вот он и опроверг легенду, выжил, пересилил. А родители – нет. Он смотрел на их распластанные тела и никак не мог заплакать. Очень хотелось тогда заплакать, но страх был сильнее слез. Он чувствовал, как за его спиной медленно вырастает из земли то ужасное, что убило маму, оно уже отбрасывало тень на безжизненные бледные лица, тянулось к Василию, жестко схватило поперек живота – и унесло. Очнулся он уже в селе, далеко от хутора. На него смотрело несколько пар глаз, настороженных, диких. И он слился своим страхом с их недоверием и дальше уже ковал себя только таким железом. Пока не встретил Зинаиду. Вот уж кто умеет выбить почву из-под ног одним взглядом. Он сразу узнал в ней родную душу, почувствовал искру, которая иногда мерцала в окружающих, но никогда не была столь яркой. Зинаида тоже знала, кто он и почему так ошалело рассматривает ее, поэтому не стеснялась, а просто положила ладонь на его плечо и улыбнулась. Ему бы обнять ее да не отпускать никуда, вот только слишком долго носился он со своим вынужденным одиночеством, не сдюжил… Может быть, еще сотню лет он будет в своей пещере таить сокровища, а может быть, уже сегодня рассыплет их перед девчонкой с пятого этажа…

Василий Петрович закрыл глаза и внимательно прислушался к дому: хлопали входные двери, поворачивались замки, в трубах шумели застенные стрижи, домовые ежились в дуплах (кое-кто из них припозднился со спячкой и только сейчас просыпался в норке за ванным шкафчиком; Василий Петрович недовольно покачал головой), скрипел старый паркет, повизгивал новый линолеум, кто-то ссорился, чья-то квартира пустовала в ожидании жильцов с работы и незаметно покрывалась пылью, Ганс открыл очередную бутылку колы и особенным своим зрением линовал пожелтевшую бумагу, вот Маричка широко распахнула дверь подъезда, заметила выбоину в ступеньке крыльца, пробежала по тротуару и улыбнулась Здравствуй. Вошла в подъезд. Остановилась в неуверенности возле лифта…

– Глубокоуважаемый… – Рука Марички зависла возле кнопки вызова. – Глубокоуважаемый, не будете ли вы так любезны довезти меня на седьмой этаж?

Маричка оглянулась на почтовые ящики, те безмолвно сжали рты и проницательно смотрели на нее десятками круглых бездонных глаз. Они только что перекусили оранжевыми скидочными листовками и настроены были благодушно.

– Как думаете, он меня впустит?

Ящики ничего не ответили, только нижний в правом углу глумливо показал длинный газетный язык.

Лифт протрещал недовольно, но все же спустился на первый этаж и приоткрыл для Марички только одну створку. Что ж, и на том спасибо, подумала она и протиснулась внутрь. Ей даже не пришлось нажимать на кнопку, лифт зло щелкнул подсветкой пуговицы седьмого этажа и медленно потянулся вверх. Жаль, что Муськи нет, без нее как-то боязно ехать внутри этого чудовища. А что если ему взбредет в голову остановиться посреди дороги… или свернуть не туда, или просто ухнуться вниз? Непонятно ведь даже, есть ли у него голова с умом или он просто таскается туда-сюда. Стоило Маричке подумать об этом, как ее тут же отбросило к правой стенке лифта: он тащился не наверх, а мчался куда-то влево, Маричка в ужасе кинулась нажимать все кнопки подряд. Лифт только жужжал и набирал все большую скорость. Что происходит?! Маричку болтало от стены к стене, она больно ударилась плечом и с шипением вскрикнула: «А ну хватит!» Лифт мгновенно остановился, швырнув Маричку об стенку другим плечом, и распахнул обе дверцы.