Текст книги "Реалити-шоу "Замок""

Автор книги: Ксения Баштовая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

ГЛАВА 16
КАК ПРЕКРАСЕН ЭТОТ МИР – ПОСМОТРИ

В следующий момент недоумерший Рыцарь приобрел все шансы помереть окончательно. От удушья. Потому как я действительно чуть не задушила его в объятьях.

– Ллевеллин, ты жив! Действительно жив, действительно!

Закашлявшийся Рыцарь медленно сел и, осторожно отставив в сторону зажженную свечу, выдохнул:

– Конечно, жив, миледи! И я не понимаю, чем вызвано таковое ваше поведе…

Ну какой же он все-таки бесчувственный болван! Я тут вся на сопли изошла, а он хоть бы что! Вон, рубашку хоть сейчас можно выкручивать.

Я отстранилась от парня и холодно сообщила:

– Я просто обрадовалась, что с тобой все в порядке, – не забыв сварливо добавить напоследок: – А то подавился какой-то косточкой и целый час меня мучил!

– Я не подавился, миледи, – ледяным тоном протянул Рыцарь. – Меня отравили. Судя по симптомам – беленой. Причем яд предназначался именно вам.

Ой. Так, подождите, это что получается?! Травануться он мог, только когда ел, иначе – еще бы в Замке кони двинул. Так? Так. Значит, эти милые белые и пушистые горожане, зашуганные до состояния мышек, добавили белены в продукты, а Ллевеллин выступил добровольным дегустатором?! Да я их!..

Рыцарь осторожно, пошатываясь, поднялся на ноги, расправил плечи и тяжело вздохнул:

– Каков будет ваш приказ, миледи?

Не поняла?

– Э… – осторожно начала я, глядя на него снизу вверх, – ты о чем?

– О том, каков будет ваш следующий приказ, миледи, – Ллевеллин мог бы со спокойной совестью озвучивать Терминатора – в его голосе не было ни малейшего намека на чувства, эмоции.

Вот это выдержка, а?! Только что чуть кони не двинул, а сам туда же.

– Ллевеллин, знаешь, я пока не собираюсь ничего приказывать.

Главное, не нервировать его сейчас. А то кто знает, вдруг у него уже клиническая смерть была, клетки мозга все отмерли.

– Пока? А потом? – не отставал Рыцарь. Вот надоеда! – Какова будет ваша воля по отношению к этой деревне?

Хоть убейте, не понимаю, к чему он клонит. А еще у меня есть нездоровое подозрение, что если не спросить его напрямик, фиг он мне ответит.

– Ллевеллин, – вздохнула я, – объясни мне пожалуйста доступным русским языком, чего ты от меня хочешь?

Дрожал неверный огонек свечи, по едва различимым в темноте стенам расползались разжиревшие тени, а Рыцарь все не мог подобрать нужных слов.

Ну и пусть не подбирает. Так и будем сидеть в этом интимном полумраке: Ллевеллин начнет что-то невнятно бормотать на тему «миледи, простите мне мою вину», я буду вздыхать и пытаться разглядеть его зеленые глаза.

Моим мечтаниям сбыться было не суждено: Рыцарь молчал не более мгновения, а потом мрачно заявил:

– Я хочу знать вашу волю, миледи, чтобы исполнить ее, каковой бы она не была.

У, как все запущено!

Я фыркнула:

– А теперь, пожалуйста, объясни мне, в чем эта самая воля должна заключаться?

Один-единственный свечной огарок был не в силах разогнать темноту в огромной комнате: я с трудом различила, что Рыцарь пожал плечами:

– Например, вы можете приказать уничтожить эту деревню, – спокойно заявил он.

Если бы я не сидела, то точно бы упала:

– Что? Да ты с ума сошел!

– Предыдущая Хозяйка поступила бы именно так.

Чу-у-у-удненько. Чем больше я узнаю людей, тем сильнее люблю собак.

– Ты серьезно?

– Абсолютно, – ровным голосом сообщил Рыцарь. А потом помолчал и добавил: – Согласно сложившимся устоям. Они посягнули на вашу власть, посмев…

Что именно посмели сделать несчастные деревенские жители, он так и не произнес, но я и так поняла.

Уничтожить…

Всю деревню.

И если предыдущая Хозяйка действительно могла так поступить, я, кажется, понимаю, чем были так напуганы местные жители.

Но я же не маньячка какая-то!

Да, но…

Они хотели отравить Ллевеллина! Он чуть не умер! Хотя. Почему чуть?! Они убили его! И значит, все эти горожане должны понести заслуженное наказание!

Я уничтожу их всех! Я развею их прах по ветру! Я…

Гелла, очнись, что за чушь ты несешь? Уничтожишь? Развеешь? И это говоришь ты?

Но. Они причинили боль Левеллину. даже не мне. Рыцарю…

Вот только. Ллевеллин говорит очень уверено, он сможет выполнить приказ. Но смогу ли я смотреть после этого в его глаза? А если, все-таки, я должна это сделать? Что делать, если это моя обязанность? Я же ничего не знаю ни об этом мире, ни о Замке!

– А.. что бы ты сделал на моем месте?

На мгновение мне показалось, что на лице Рыцаря заиграли желваки:

– Я не смею указывать вам, миледи.

Я опустила глаза.

Они убили Ллевеллина. Они заслужили смерть! Ради Ллевеллина я готова отомстить. Они пытались отравить…

– Мы уходим, – тихо обронила я.

Они пытались отравить именно потому, что предыдущая Хозяйка отомстила.

Прости, Ллевеллин, возможно из меня выйдет плохая властительница для вашего Замка. Даже ради тебя, ради твоих глаз я не могу обречь на смерть.

Я встала на ноги. И, кажется, в зеленых очах Рыцаря на мгновение промелькнуло что-то похожее на радость.

ГЛАВА 17
НА СЧЕТ «ТРИ» – ПОБЕЖАЛИ!

Честно говоря, я с трудом представляла, как нам удастся сбежать из этой деревушки с неизвестным мне до сих пор названием (нет, ну как-то ж она называется? Другое дело, что мне было просто некогда спросить!), но и оставаться здесь было нельзя. Сегодня они попытались нас отравить, а с утречка, обнаружив, что Рыцарь, как товарищ Ленин, живее всех живых, придумают что-нибудь новенькое. По кирпичу, там, на голову уронят, в речке утопят, с лестницы, в конце концов, столкнут. В общем, определятся, как избавиться от ненужной Хозяйки и приблудного Рыцаря.

Но прежде чем бежать, нужно ж придумать, как выйти из дома, где мы сейчас находимся. Через дверь? Мне почему-то кажется, что это плохая идея: я вот просто вижу (в переносном, естественно, смысле), как вокруг этого намека на особняк стоит толпа с дрекольем и страстно мечтает закончить то, что не доделал яд. Через окно? При условии, что мы находимся на втором этаже? Нашли, блин, Бэтмэна. Тогда как?

Но Ллевеллин, похоже, считал иначе (интересно, у него Черных Плащей в роду не было?). Рыцарь поднял руку со свечой над головой, оглянулся по сторонам, высматривая что-то одному ему известное в золотистом кругу света, отбрасываемом неверным дрожащим огоньком, и, вместо того, чтобы начать спускаться по лестнице, направился к едва заметной двери, расположенной неподалеку.

В комнату, скрывающуюся за дверью, похоже, не заходили очень давно – у меня мгновенно засвербило в носу от пыли. Я оглушительно чихнула, прикрыв глаза и нос ладонями. А когда, наконец, отвела руки от лица, так и замерла ошарашено оглядываясь по сторонам – мы стояли во дворе Замка: гладко отшлифованные, плотно подогнанные булыжники под ногами, серые камни стен, бледный призрачный свет, льющийся откуда-то сверху…

Я перевела потрясенный взгляд на Рыцаря:

– Но… Как?!

Ллевеллин медленно разжал пальцы – свеча растаяла в воздухе, – опустил руку и выдавил слабую улыбку:

– Из Замка можно выйти только через ворота, а вот попасть в него – как угодно, – лицо юноши заливала мертвенная бледность.

Господи, как же ему плохо. Ллевеллинчик, бедненький.

Ведомая его отчаяньем, его болью, шагнула к Рыцарю, осторожно подняла руку, желая коснуться его щеки, провести по ней ладонью.

Парень отшатнулся от меня как от прокаженной:

– Миледи устала? – поспешно выдохнул он. – Не желаете ли отдохнуть?

Я словно натолкнулась на стену.

Замерла.

И, зло выпалив:

– Желаю! – резко развернулась и пошла прочь от него.

Конечно, я ведь не эта, как ее, Хайночка! Не такая симпатичная, не такая смазливая, на шею не вешаюсь. Не хочет Ллевеллин со мной общаться, ну и не надо! Так проживу.

Не знаю, как я добралась до своей комнаты. Кажется, некоторое время металась по одинаковым коридорам, несколько раз поднималась по каким-то бесконечным лестницам. Помню лишь, что в итоге ворвалась в какое-то помещение, и захлопнув за собой дверь, бессильно опустилась на диванчик у входа и залилась злыми слезами. Да так и заснула.

Сероватое свечение, льющееся откуда-то сверху (пожалуй, Замок мог бы поведать откуда собственно и льется свет, да только кто его спрашивал?) держалось недолго. Полчаса-час – и во внутренний двор Замка спустилась долгожданная ночь.

Солнце редко появлялось в этих краях, а потому о наступлении утра можно было догадаться лишь по тому, как рассеялись, исчезли черные хлопья сумрака, как погасли, горевшие в дальних закоулках огоньки, а где-то в глубине Замка, кажется, в оружейной, раздалось бряцанье металла.

И кто знает, Замок ли это проснулся, или его обитатели…

Я открыла глаза, сладко потянулась, да так и села, уставившись в потолок и припоминая давешние обиды. Я значит, нервничаю, слезы по Ллевеллину лью, а он смотрит на меня, как на врага народа! Ур-род! И ведь даже не поинтересовался, не голодна ли я! А ведь я не ужинала!

Пустой желудок отозвался недовольным урчанием.

А все этот Рыцарь виноват! Как вспомню, так и хочется дать по противной морде, а потом поцеловать… и еще раз, и еще…

У, Гелла, ну куда же тебя занесло, прекрати немедленно!

Все хватит об этом! И вообще. Это у меня от голода!

Надо ж хоть действительно покормить болезную. А то сейчас помрет еще от недоедания. Или чокнется…

Тут до меня наконец дошло, что что-то не так. Заснула я, точно помню, на каком-то диванчике, а проснулась на кровати. Широкой, под балдахином. Неподалеку примостился невысокий туалетный столик, уставленный всякими баночками, пузырьками и склянками. Рядом, на стуле с висящим на спинке полотенцем расположился тазик, наполненный водой. Это, как я понимаю, для умывания.

Логично мыслит. Хорошо хоть, пить не собралась.

Плеснув в лицо пахнущей розами водой из тазика, я вытерлась полотенцем, глянула в зеркало, висящее на стене.

Что не говори, главный недостаток устойчивой туши – наличие устойчивых пятен вокруг глаз после умывания.

Следующие пятнадцать минут мне пришлось потратить на отмывание собственного лица от последствий цивилизации. Надо переходить на народные средства: уголечком брови подводить, бураком – щеки красить.

Да уж, картинка достойная Роу!

Еще раз оглянувшись по сторонам, я обнаружила огромную – на литр, не меньше – фарфоровую кружку, разукрашенную легкомысленными цветочками и прикрытую сверху безобидным на вид пирожочком. Знаю я, сперва – «ужинайте-ужинайте», а потом все беленой приправлено!

Есть хотелось все сильнее.

А, ну их всех, в болото! Если еще и Замок решит меня травануть, то тут даже Ллевеллин не поможет!

Я цапнула кружку со столика, чудом не запутавшись в пышных кружевных рукавах своей ночнушки (блин, опять переодеть успели!) и не уронив на пол пирожок. Взяла булочку в одну руку, а кружку – в другую, принюхалась. Кажется, молоко. Осторожно откусила, отхлебнула. М-м-м-м! Вкуснотища!

– Фпафибо! – невнятно, но максимально громко сообщила я, надеясь, что послание дойдет до адресата. В конце концов, раз Замок живой, да еще и накормить меня решил. То, что я ему благодарна, точно поймет.

Все молоко я так и не выпила. Да и пирожок не дожевала. Тот, вроде не большой, оказался таким сытным. Съесть я смогла не больше половины.

Переодеваться мне не пришлось: к тому моменту, как я закончила утреннюю (ну не вечернюю же, в самом деле, когда в комнате так светло безо всякого освещения?) трапезу, я обнаружила, что теперь я уже одета… ну, примерно так же, как когда собиралась учиться ездить верхом. Разве что брюки были не серого, а черного цвета.

В общем, оставив кружку и огрызок пирожка на столике, я прошлась по комнате и задумалась, что же делать дальше. А вот не фиг, не фиг! К Ллевеллину я не пойду! Ибо обиделась! И вообще он редиска! По ассоциативному ряду идти не будем, а то опять, как в случае с «гадом», куда-нибудь не туда придем.

Я задумчиво оглянулась по сторонам. Арфа. Не-э-этушки! Этим вы меня не заставите заниматься даже под угрозой расстрела! Шкаф. Ага, спрятаться – и пусть он меня ищет! Придет же такое в голову! Книга. Ой. Точно, книга! На полу валяется! Это ведь, кажется, тот самый перевертыш! Правда, я ее в столовой вроде, оставляла. Как она здесь оказалась? Небось, тоже сама перемещается, как все эти замковые комнаты. Хорошо, хоть, что ног нет, а то «ногастый» фолиант моя нежная психика не пережила бы.

Так, ладно, шутки в стороны. Книга есть? Есть! Все равно заниматься сейчас вроде бы нечем, Замок от меня ничего не требует, а с Ллевеллином я общаться и сама не хочу. А раз так, почитаем.

Я подняла толстый томик, задумчиво провела кончиками пальцев по кожаному переплету. Подсказки, значит, даешь? А успокоить мою, как говорилось в каком-то романе, мятущуюся душу можешь?

На обложке проступила золотая вязь названия. Впрочем, читать я ее не стала, попросту наугад распахнув книгу.

ГЛАВА 18
А СЕЙЧАС, ДЕТКИ, Я РАССКАЖУ ВАМ СКАЗКУ

«…ясните мне доступным русским языком, зачем я согласилась на этот поход в художественный музей? Что здесь забыла?! Увы, но ответить на этот вопрос я так и не смогла.

Вообще, все началось с того, что в субботу утром, когда нормальные люди спят, а ненормальные едут на дачу, меня разбудил звонок в дверь. Накинув на плечи халат, я медленно поковыряла к двери, за которой (о, ужас!) оказалась моя однокурсница Лелька. Чуть ли не повизгивая от нетерпения, подруга заявила, что в музее началась новая выставка. Привезли картины какого-то доисторического художника, в смысле века так шестнадцатого. Итальянца или испанца – Лелька их практически не различает. А потому мой долг, как лучшей Лелькиной подруги, сопровождать ее на выставку.

И вот, заплатив кровный полтинник, я, зевая, медленно иду между картинами и, честно говоря, не могу понять, за каким чертом меня сюда притащили.

Морские пейзажи перемежаются натюрмортами, голос экскурсовода скучен и визглив. А я вдруг как статуя замираю перед одной картиной. Возможно, с точки зрения какого-нибудь просвещенного критика, здесь не было ничего стоящего, но я стояла и не могла отвести взгляда.

Море. Бескрайнее море. Белые барашки пены бегут по зеленоватым волнам. Где-то в вышине плывут пушинки облаков. Чуть правее, соприксаясь с тяжелой рамой, нависает скала. А на горизонте – корабль. Огромный трехмачтовик. Видно, что он недавно вышел из боя: паруса порваны, черными рваными ранами зияют в борту дыры от чужих пушечных ядер. Но в то же время видно, что это – корабль победителя.

И дело даже не в том, что художник не изобразил противника. Просто… Мне вдруг показалось, что во всем: в реющем на ветру флаге, в золотящейся в лучах солнца фигуре на носу корабля, в легкой тени, упавшей на палубу от пробежавшего облака, – во всем видна гордость. Отвага. Честь.

Внезапно мне почудилось, что ветер колыхнул паруса. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я шагнула вперед и…

Подол юбки, обвившись вокруг лодыжек, камнем потянул меня на дно. Соленые брызги застыли на губах, а тугой корсет сдавил грудь.

Я пыталась плыть, но с каждым ударом сердца, набатным колоколом отдававшимся в голове, чувствовала, что еще чуть-чуть… Перед глазами потемнело, поплыла зеленоватая дымка. Соленая вода хлынула в рот.

Когда я пришла в чувства, оказалось, что лежу на чем-то твердом, жестком, покачивающемся. Надо мной склонился какой-то взволнованный парень. Его черные, слегка вьющиеся волосы намокли, а в зеленых глазах плескалась тревога.

– Как вы? – выдохнул он.

– Наверно, нормально, – неуверенно протянула я, осторожно садясь и оглядываясь по сторонам.

Что за…? Я находилась на каком-то корабле. Деревянном. Трехмачтовом.

Рядом со мною замерло несколько человек. Все – какого-то разбойничьего вида. Да и одеты они были явно не в форму Росморфлота. Чего стоят высокие сапоги, темные брюки, подпоясанные кушаками, рубахи да жилетки. И сабли. Кривые, абордажные сабли.

Парень же, вытащивший меня из воды выглядел не менее живописно. Черный костюм моды так века шестнадцатого. Белоснежная кружевная рубашка и шпага.

А я? Господи, во что я одета?! Куда подевались брюки-клеш и топик?! Почему на мне зеленое платье с корсетом на шнуровке и длинной юбкой? Куда я попала?

От очередного обморока меня спас все тот же парень в черном костюме. Когда я начала медленно скатываться в сереющую полутьму, он, подхватив меня за талию, крикнул:

– Гарсиа, воды, живо!

Э-э… Вы что?! Я что вам, морковка?! Не надо меня поливать! Я с трудом села, мотнула головой и уставилась на брюнета:

– Что происходит?

– …Тая! Да что ты застыла перед этой картиной?! – впился мне в уши резкий Лелькин крик.

Я зажмурилась, очумело замотала головой, пытаясь понять, что происходит, и. открыв глаза поняла, что стою напротив одной из картин в художественной галерее. Рядом со мной – Лелька. Покосившись на картину неизвестного мне мариниста, она нетерпеливо бросила:

– Тай, ну что ты застыла у этого «Девятого вала»? Пошли! Я тебе кое-что покруче покажу!

И, схватив за руку, она потянула меня куда-то в глубину зала, мимо огромных каменных колонн. Наконец, однокурсница остановилась перед одним из полотен и гордо, словно сама нарисовала эту картину, поинтересовалась:

– Правда, красавчик?

Я медленно подняла взгляд, пытаясь понять, что же так могло заинтересовать подружку, и замерла, во все глаза уставившись на лицо парня, изображенного на портрете. Но как же это может быть?! Я же не видела этой картины! Я не могла ее видеть с того места, где стояла! Но сомнений не было: с картины на меня смотрел тот парень, увиденный мною на корабле.

Черные, цвета воронова крыла волосы. Зеленые звезды глаз. Высокий лоб. Небольшой шрамик на правом виске. Упрямые губы.

Но как?! У меня шизофрения?! Даже одежда была той же, в которой я его видела!!!

Я обеими руками вцепилась в Лельку:

– Кто это?!

Подружка скептически фыркнула:

– Как ты могла не слушать экскурсовода?! Это же автопортрет художника на выставку которого мы пришли!

– Кто он?! Расскажи!

Леля вздохнула и медленно начала:

– Его звали Габриель Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан… дай бог памяти… Непомусено Мария де лос Ремедиос Криспиньяно де ла Сантисима Тринидад Аранде и Варела, – господи, как она это выговорила?! Не иначе с какой-нибудь таблички прочла! – Родился он, в тысяча – если мне не изменяет склероз – шестьсот восемьдесят третьем году, и происходил господин Аранде из знатного испанского рода, чуть ли не с королем за ручку здоровался. В общем, еще с детства мальчик великолепно рисовал, но, как и всякий дворянин, видел он себя только на королевской службе. В шестнадцать лет уже участвовал во множестве морских битв – юноша был морским офицером. А когда был на суше – рисовал.

Поговаривали, что это наследство прадеда – колдуна, графа там какого-то, продавшего душу дьяволу. Да и про самого, молодого художника болтали разное. Как Аранде удалось избежать тесного знакомства с инквизицией – одним небесам известно.

Так бы и продолжалось. Он рисовал и сражался, но когда ему исполнилось двадцать три, случилось несчастье, – в голосе Лельки зазвучали зловещие нотки. – Во время одной из битв его ранили в голову. Рана была небольшой, пуля скользнула по кости, но… молодой граф начал слепнуть. Возможно это было что-то нервное, может еще что, неизвестно.

Габриель Аранде сошел на берег, посвятил себя рисованию, но видел он все хуже. И вот, по легенде, художник сказал, что продаст душу дьяволу лишь за то, чтобы нарисовать еще десяток картин.

Дьявол не заставил себя ждать. Однажды вечером он явился Габриелю и предложил сделку: художник получает возможность нарисовать еще ровно десять картин, а после этого дьявол приобретает его душу. Договор был заключен.

И вот, свет увидели, пожалуй, лучшие творения Габриеля Аранде. После каждой новой картины дьявол являлся ему и напоминал о сделке. Естественно, испанец, помешанный на религии (они все там были такие – расцвет инквизиции, что тут скажешь) не хотел отдавать свою бессмертную душу и ударился в раскопки прадедушкиных дневников, ты ведь помнишь – тот был колдун?

И вот, художник принялся рисовать последнюю, десятую картину. Между прочим, это именно та, перед которой ты остановилась. Однажды, поздно вечером, граф зашел в свою мастерскую, где стояла недописанная картина и… – Лелька трагически оборвала свою речь.

– Ну?! – не выдержала я

– Больше его никто никогда не видел. Молодой граф Аранде пропал.

Я мотнула головой. Бред какой-то! А как же.

– Оль, но ведь морской пейзаж дорисован!

– Та-и-си-я! – страдальчески протянула подруга. – Где твои ухи?! Я ж тебе по-русски вроде говорю – не дорисована картина!

Из музея я выходила совершенно ошарашенная…»