Текст книги "Владетель Мессиака. Двоеженец"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)

Глава VII
НА БЕРЕГАХ МАРНЫ

В начале восемнадцатого века берега Марны совсем не походили на теперешние. В то время парижская буржуазия не имела понятия о сельской жизни и не имела к ней того пристрастия, которое теперь развилось в таких больших масштабах. Тогда никому и в голову не приходило обзаводиться домами и садами в окрестностях города, которые оставались совсем необитаемыми или же были населены одними крестьянами.

Почти напротив холма Шеневиер, рядом с селением Варен, на берегу Марны возвышался маленький домик, или скорее избушка, не отличавшаяся ничем по наружности от остальных крестьянских жилищ.

Этот домик был покрыт соломой, имел два окна и одну дверь. Поблизости стояла старая ветла и, раскинув свои ветви на покрытую мхом крышу, придавала живописный вид этому скромному жилищу. Прилегавший к нему маленький сад был засажен цветами.

Домик разделялся тонкой перегородкой на две комнаты. Первая представляла собой гостиную и была уставлена хотя не новой, но богатой и изящной мебелью, которая даже в Париже не осталась бы незамеченной.

Большой диван и кресла с позолотой, обитые богатой шелковой материей, были украшены графским гербом. Стены тоже были обиты шелком, везде были бронза, фарфор, мрамор, чудные зеркала, тут же висел большой писанный красками портрет. На портрете был изображен мужчина, лет тридцати. На рамке портрета красовался все тот же графский герб с наброшенным на него черным крепом.

В гостиной сидели две женщины, графиня де Сен-Жильда и ее дочь Диана.

Графине было лет тридцать шесть. Она была замечательно прекрасна, несмотря на свою смертельную бледность, которая служила явным доказательством ее долгих страданий. Голубые глаза графини утратили блеск и веки покраснели от пролитых слез. Все ее лицо выражало грусть и покорность судьбе. Густые пепельные волосы обрамляли высокий белый лоб. Но эти чудные волосы поседели в одну ночь, именно в ту ночь, когда совершилась казнь ее мужа. А графине в то время было только двадцать!

Прелестная блондинка Диана, как две капли воды, походила на свою мать. Чудная улыбка ее имела какую-то особенную притягательную силу.

Графиня носила глубокий траур, который не снимала с того дня, как легла на плаху голова графа.

Диана была одета в голубое платье, цвет этот очень шел к ее лицу.

Пробило пять часов. Раздалось несколько нетерпеливых ударов колокольчика, повешенного у калитки сада.

– Кто там? – спросила графиня.

– Должно быть, мать Симоне со свежим хлебом! – ответила Диана.

– Куда же пропала Женевьева?

– Я послала ее в деревню за молоком.

Женевьева была единственной прислугой графини.

– Пойду сама отворю, не беспокойся!

И девушка выбежала из гостиной в сад. Не прошло и нескольких секунд, как графиня услыхала радостные крики, сопровождаемые бесчисленными поцелуями. Диана кричала:

– Мама! Как я счастлива! Хильда, милая!

Девушки вошли в гостиную в сопровождении цыганки, бывшей кормилицы Дианы. Хильда без церемоний бросилась в объятия графини, старуха же почтительно поцеловала ей руку:

– Хильда! Как я счастлива! – повторяла Диана. – Ты, конечно, к нам надолго?

– К сожалению, нет…

Несмотря на значительную разницу в положении, девушки сохранили привычки детства и говорили друг другу «ты».

– Ну, сколько же дней ты пробудешь? – спросила с грустью Диана.

– Один, а может, два.

– А-а… так ты меня разлюбила!

– Напротив, я тебя люблю больше, чем когда-либо, – ответила Хильда. – Позволь мне объяснить, в чем дело, и ты простишь меня…

– Ну, говори же скорей? Оставим наших родителей, пойдем в сад, и ты расскажешь мне все… все…

Хильда и Диана отправились в беседку, где и расположились на скамейке. Между ними завязалась интимная беседа. Хильда рассказала молочной сестре все подробности прошедшей ночи. Она не скрыла от нее ни своих воздушных замков о богатстве, ни планов на будущее.

Диана слушала ее с напряженным вниманием. Сердце ее учащенно билось. Когда Хильда кончила свой рассказ, Диана поцеловала ее с восторгом и тихо проговорила:

– Так ты любишь господина Жерара?

– Мне кажется, что да! – ответила Хильда.

– А он? Он должен тебя обожать… Да как в тебя не влюбиться… ведь ты красавица! Ты выйдешь за него замуж, будешь богата, счастлива…

– Надеюсь… Но одной мне не нужно этого богатства, я домогаюсь его с целью разделить сокровища с тобою пополам. Так скажи мне, милая Диана, что… графиня откажет мне в этой важной услуге?

– Матушка тебе ни в чем не откажет! – ответила Диана. – Впрочем, на что тебе к ней и обращаться?… Твое желание и без нее будет исполнено.

– Как же?

– Я тебе дам две тысячи ливров.

– Ты?

– Не удивляйся. Я объясню тебе, откуда у меня эти деньги.

Когда мы бежали из Парижа, моя мать была вынуждена продать картины, серебро и все наши ценные вещи. Приехав сюда, она обратилась ко мне со слезами:

– Я знаю, милое дитя мое, – сказала она, – тебе предстоит жизнь здесь скучная и полная лишений. Вот тебе кошелек, возьми его, и трать эти деньги по своему усмотрению на какие только тебе вздумается прихоти и надобности.

Я решительно отказалась. Но добрая мать положила кошелек на колени и вышла. Я сосчитала свое богатство, в кошельке было две тысячи четыреста ливров. Но с тех пор прихотей у меня никаких не было, и мое богатство осталось неприкосновенным. Возьми две тысячи… и я так счастлива, что могу оказать тебе эту пустяковую услугу.

– Благодарю тебя, от всей души благодарю тебя! Но помни, что я верну тебе не две, а сотни и сотни тысяч.

– Полно, милая сестра. Я тебе не взаймы даю, а так просто, от души, от сердца!…

И Диана побежала в дом, откуда возвратилась через несколько минут; в руках она держала голубой шелковый кошелек, в котором блестели золотые монеты.

– Возьми! – сказала она. – Это тот же кошелек, который мне подарила матушка. Дай Бог, чтобы он принес тебе счастье!

– Ты просто ангельская душа! – ответила Хильда и прижала сестру к своей груди. – Нужно иметь каменное сердце, чтобы не решиться отдать жизнь за тебя.

Эти слова, по-видимому, Хильда произнесла от чистого сердца.

Глава VIII
БОГ РАСПОЛАГАЕТ

Хильда спешила в Париж на свидание с Нойалем, но уступив настоятельным просьбам Дианы, решилась остаться еще на один день.

На третий день после скромного завтрака Гильона с дочерью снова отправились в путь. До Парижа им нужно было ехать не больше шести часов. Хильда рассчитала, что в два часа пополудни они будут уже дома. Кончался октябрь, но день стоял жаркий, точно в июле. Густой слой пыли покрывал дорогу. Собиралась гроза.

Погруженная в свои размышления, Хильда ничего не замечала. Крупные капли пота выступили на ее лице.

С Гильоной было то же самое. Она шла с большим трудом и, не дойдя до Сен-Мора, стала жаловаться на усталость и на странную боль во всем организме.

Хильду это нимало не беспокоило, она приписывала недомогание матери приближению грозы.

– Это ничего, – говорила девушка, – не тревожьтесь, матушка!… Это скоро пройдет, обопритесь на мою руку и пойдемте скорее…

Благодаря поддержке дочери, Гильона продолжала путь, но поступь ее была нетвердой, женщину так и шатало из стороны в сторону, она тихо стонала, но не останавливалась. Так дошли они почти до Венсена. Вот уже и леса показались.

– Я не могу больше идти, – тихо проговорила Гильона.

– Крепитесь, матушка! Теперь уже недалеко. Скоро подойдем к лесу, под тенью деревьев вы вздохнете свободнее, там вы оправитесь.

– Нет, я чувствую, что не в состоянии дойти до Парижа.

– Но если вы так устали, я сбегаю и отыщу извозчика… Отсюда уже недалеко до Венсена… я достану там лошадь, и мы доедем до дому.

Гильона сделала последнее усилие и дошла, или лучше сказать, дотащилась до леса.

«Теперь мы спасены! – подумала девушка. – Я посажу матушку под деревом и пойду за извозчиком».

В это время Гильона, выпустив руку дочери, проговорила, задыхаясь:

– Мне очень дурно… я умираю…

С этими словами она упала на землю и затихла. Хильда растерялась, она стала на колени, подняла голову матери и поцеловала в глаза, устремленные на одну точку.

– Но это невозможно!… – рыдала Хильда, ломая руки. – Мама, ты ведь не умерла!… Так не умирают… Ты ведь сейчас говорила со мной… Тебя можно еще спасти… Нужно только доктора… доктора!…

Обезумев от ужаса и горя, Хильда все-таки ясно понимала, что времени терять нельзя, что каждая минута дорога. Она перетащила Гильону под дерево, прислонила ее к стволу и пустилась бежать по направлению к Венсену.

Она совершенно забыла об усталости. Она неслась так быстро, как только могла, почти летела…

Вконец запыхавшись, она достигла города.

Крестьянин, стоявший у входа своего дома, не без удивления посмотрел на нее.

Хильда остановилась.

– Доктора!… – сказала она с придыханием, удерживая руками усиленное биение своего сердца. – Мне нужен доктор… ради Христа… моя мать умирает!…

Не задавая никаких вопросов, крестьянин быстро произнес:

– Третий дом направо, доктор Савар…

– Благодарю!… Благодарю…

И девушка побежала к дому доктора.

К счастью, он был дома. Молодой человек тотчас же все понял.

– Проводите меня! – сказал он, взяв свой мешок с лекарствами. – Я следую за вами…

Хильда повиновалась.

Умирающая женщина в лесах Венсена! Это было своего рода событие, и потому за доктором и Хильдой последовала целая толпа.

Не прошло и десяти минут, как они уж пришли к дубу, под которым лежала все еще бесчувственная Гильона.

Доктор наклонился и осмотрел больную.

– Ну, что вы скажете, доктор? – спросила Хильда.

– Апоплексический удар!

– Есть ли надежда?

– Сейчас узнаем.

– Доктор вынул из мешка ланцет, приподнял руку Гильоны, засучил ей рукав выше локтя, перевязал и проколол вену.

Хильда побледнела и, глядя на эту операцию, едва сдерживала рыдания. Кровь долго не показывалась, и доктор покачал головой.

Вскоре потекла черная, как смола, кровь.

– Она еще не умерла! – сказал доктор. – И может быть, нам удастся спасти ее.

У Хильды вырвался радостный крик.

Гильона сделала слабое движение. Ее широко открытые глаза уже не глядели так неопределенно, губы зашевелились, но не произнесли ни одного звука.

– Могу сказать определенно, что опасность миновала, – шептал медик на ухо Хильде, которая все еще стояла на коленях перед матерью. – Но я опасаюсь, как бы не последовал паралич. Должен предупредить, что ваша матушка, может быть, потеряет способность говорить и часть ее тела останется без движения…

Услыхав эти слова, Хильда зарыдала.

Доктор остановил кровь бандажом. Общими усилиями из веток соорудили носилки, и Гильону перенесли в маленькую гостиницу, которая находилась почти напротив дома доктора.

Как только голова Гильоны коснулась подушки, она впала в глубокий сон.

– Все идет к лучшему! – сказал доктор. С этими утешительными словами он вышел, обещая прийти еще вечером.

Тогда, и только тогда вспомнила Хильда, что Жерар се ждет и что она не успеет к назначенному времени в Париж. Ее сердце болезненно сжалось: она ведь начинала любить!

«Что-то он подумает? – спрашивала себя девушка. – Сомневается ли он во мне?… Нет, он поймет, что обстоятельства задержали меня… А если Жерар осудит меня, не выслушав, то он недостоин моей любви».

После этих размышлений девушка уже больше не думала о Нойале и занялась исключительно матерью.

Верный своему слову, доктор пришел вечером навестить больную.

Цыганка все еще спала. Доктор сделал значительную гримасу.

– Этот длительный сон не предвещает ничего хорошего, – сказал он. – Впрочем, увидим, что будет завтра.

Но и на следующий день не было ничего утешительного. Доктор решил, что часть мозга парализована, что Гильона останется без языка, что вся ее правая сторона будет неподвижной.

– Останется ли она живой? – спрашивала в отчаянии Хильда.

– По мне, лучше бы она умерла… Жизнь может продлиться еще некоторое время, а может внезапно погаснуть… Впрочем, ее без опасения можно перевезти домой, если вы того желаете.

Спустя несколько часов мать и дочь прибыли на извозчике в Париж.

Дома, уложив Гильону на кровать, Хильда вспомнила о Жераре.

«Он сейчас придет! – думала девушка. – И узнает, как дорого я поплатилась за свою преданность. Если бы я не торопила матушку, она не находилась бы теперь в таком ужасном положении!… Она без движения… не говорит… ничего не понимает…»

Глава IX
НЕЗНАКОМЕЦ

Нойаль, как уже известно, не должен был придти к Хильде, письмо, в котором он извещал се о своем отъезде, было сожжено еще накануне.

Мы не будем распространяться о том отчаянии, в котором находилась Хильда из-за отсутствия Жерара.

Первый раз в жизни надежда закралась в ее душу, девушка начала верить в осуществление своих заветных желаний, и вдруг все разрушилось!… Хильдой овладело полное отчаяние, и, может быть, она совсем упала бы духом, если бы ей не приходилось заботиться о больной, беспомощной матери.

Два раза в день покидала девушка свою мансарду для закупок необходимых припасов и лекарств для Гильоны.

В одну из таких отлучек она шла, по обыкновению, очень быстро, завернувшись в черную шерстяную мантилью и опустив глаза. И вдруг ей повстречался некий военный высокого роста и явно знатного происхождения.

Он казался одних лет с Жераром де Нойалем; его стройна я, высокая фигура дышала здоровьем и силой, а мужественное красивое лицо имело серьезное, почти строгое выражение.

Когда Хильда проходила мимо, незнакомец невольно обратил на нее внимание и был поражен чудными чертами ее лица, ее эффектной красотой.

«Бедное дитя! – подумал незнакомец. – Какое горе может быть у этого чудного создания? По одежде она, кажется, принадлежит к низшему классу, – прибавил он, обернувшись еще раз… – Я предчувствую, что здесь кроется какая-то тайна… Я должен узнать, кто она».

И молодой человек последовал за Хильдой.

Но девушка шла быстро и намного опередила его, ее черная одежда мелькала вдали между прохожими. Военный поспешил следом, стараясь не терять ее из виду.

Хильда заходила в лавки, покупала необходимое и, казалось, дорожила временем, не тратя его на пустые разговоры с торговцами.

Когда все было куплено, она направилась домой, продолжая грустить и не глядя по сторонам. Молодой человек все еще преследовал ее. Он видел, как девушка взошла на крыльцо на улице Сен-Оноре, некоторое время постоял перед домом и убедился, что именно тут находится ее жилище.

Простояв целый час, он направился к Пале-Роялю и подумал:

«К чему я делаю такие глупости? И на кой шут мне заниматься какой-то неизвестной девушкой? Правда, она красива, но мне что до этого? Если окажется, что эта нимфа сомнительной добродетели, то для меня она моментально потеряет все обаяние. Если же это честная девушка, то я не хочу делать ее своею любовницей и тем более своей женой. К тому же, откуда знать, может быть, эта грусть – следствие безнадежной любви! Лучше избежать опасности! Нет, не буду я о ней больше думать! Не хочу ее более встречать!»

Несмотря на твердое решение, молодой человек вечером того же дня снова был на улице Сен-Оноре, прохаживаясь взад и вперед перед домом, где жила Хильда, но на этот раз уже не в военной форме, а в простом платье, чтобы не очень бросаться в глаза.

Не прошло и четверти часа, как Хильда снова вышла из дома, и молодой человек последовал за ней, проклиная свою слабость и ругая себя.

«Положительно я дурак!… – рассуждал он сам с собой… – Но, поразмыслив хорошенько, я, конечно, уж не приду сюда второй раз!… И к чему видеть это? Ведь все равно, я ни за что не скажу ей ни слова? Нет, я сейчас же удалюсь…»

А между тем, он все шел за Хильдой, как будто какая-то сила притягивала его.

Вдруг из-за угла одной улицы показались три подмастерья. Они держались за руки и шли прямо на Хильду. Девушка сделала было несколько шагов в сторону, чтобы не столкнуться с ними, но компания, которая была, по-видимому, навеселе, остановила ее.

– Друзья! – сказал один из них, – не упускайте эту добычу, сама судьба посылает ее в наши сети.

– Славный кусочек! – воскликнул другой. – Мы не пустим тебя без выкупа, который сами тебе назначим…

– А выкупом будет то, что ты должна поцеловать по разу каждого из нас! – прибавил третий.

– Оставьте меня! – шептала Хильда, ускоряя шаг и не оборачиваясь.

– Поцелуй, красотка, и тогда мы квиты, а в случае сопротивления удвоим плату…

Безобразники хотели было обнять Хильду и силой заставить ее удовлетворить их желание.

Девушка вскрикнула, подвыпившие клерки ответили смехом, который, впрочем, вскоре прекратился: незнакомец схватил двоих из них за ворот и отшвырнул в сторону.

– Проходите, мадемуазель, препятствие устранено!… – сказал он, почтительно раскланиваясь.

– Благодарю вас!… – прошептала Хильда, окинув незнакомца внимательным взглядом, и продолжила свой путь. Больше не было произнесено ни слова, но этот взгляд заставил сердце незнакомца восторженно встрепенуться.

С тех пор он каждый день являлся к ее дому в определенные часы, всюду следовал за ней, куда бы она ни шла, он стал ее тенью. Хильда, несмотря на свою грусть, не могла его не заметить. Она была польщена таким вниманием, хотя оставалась совершенно равнодушной к незнакомцу. Так прошло несколько дней. Молодой человек все больше и больше увлекался Хильдой, его страсть достигла такого накала, когда человек положительно теряет рассудок и готов на любые глупости.

Он по-прежнему не решался заговорить с девушкой и не предпринимал ни малейших попыток войти к ней в дом, а между тем, он всецело принадлежал женщине, даже имени которой не знал…

Но долго так длиться не могло. Ему хотелось узнать, по крайней мере, была ли достойной женщина, завладевшая его сердцем. И он решился навести о ней справки. Получил следующий результат: Хильда жила одна со своей матерью. Они были очень бедны.

Но откуда тогда они брали средства для своей скромной, жизни, было никому неизвестно. По-видимому, они не занимались никакой работой. Ничто не заставляло сомневаться в невинности и непорочности Хильды, так как никто не переступал их порога.

Эти незначительные справки все же совершенно успокоили молодого незнакомца и уничтожили все его сомнения.

После коротких размышлений молодой человек пришел к заключению, что Хильда должна быть олицетворением добродетели, иначе что же заставляло бы ее жить в бедности, тогда как благодаря своей красоте она могла бы жить в роскоши и неге?

Глава X
МАРКИЗ САЛЬЕ

Прошла неделя с тех пор, как мать с дочерью вернулись из своего злополучного путешествия в Варен. Хильда встала с рассветом и по обыкновению подошла к постели матери.

Сперва ее поразила неподвижность лица Гильоны. Оно походило на восковую маску.

Хильда схватила ее за руку, свесившуюся с постели. Рука была холодна, как лед. Она хотела ее приподнять и поднести к своим губам, но рука не сгибалась.

Предсказание венсенского доктора сбылось.

Гильона умерла ночью.

Девушка поняла страшную истину и из ее груди вырвался глухой стон.

– Моя мать умерла! – закричала она.

И упав на труп Гильоны, Хильда покрыла его поцелуями, как бы желая ими согреть бездыханное тело…

На другой день скромное погребальное шествие тихо приближалось к одному из парижских кладбищ. Два человека несли гроб, позади шла одна Хильда. Лицо ее было покрыто черным крепом, по временам слышались только ее рыдания. Впрочем, мы ошибаемся, говоря, что девушка шла одна за гробом. На некотором расстоянии следовал человек с непокрытой головой и в глубоком трауре.

Он проводил тело до кладбища, и когда Хильда, упав на колени, плакала над только что засыпанной могилой, он стоял неподвижно в отдалении, облокотившись на один из памятников.

Наконец изнемогшая от усталости девушка отправилась опять по дороге к Парижу. Молодой человек следовал за ней.

Хотя Гильона и не была христианкой, но дочь ее, воспитанная под надзором графини де Сен-Жильды и получившая одинаковое образование с ее дочерью, приняла святое крещение и сделалась католичкой.

Вернувшись в свою мрачную мансарду, Хильда опустилась на колени перед кроватью, где ранее лежала ее мать, и стала молиться.

– Боже милостивый! Если ты не сжалишься надо мной, что же со мной будет? У меня только и было одно утешение – мать. Ты отнял ее у меня! Я теперь одна, одна на всем свете!

В это время дверь мансарды тихонько отворилась, и кто-то проговорил взволнованным голосом:

– Нет, Хильда, вы не одиноки на этом свете! Бог не оставит вас!… Он посылает меня к вам…

Девушка вздрогнула, быстро встала и с удивлением посмотрела на неожиданного гостя.

Она тотчас же узнала его. Это был тот самый молодой человек, который всюду следовал за ней, как тень, и который избавил ее от уличного оскорбления.

– Мне кажется, – сказала она, – что я могу довериться вам, раз вы уже оказали мне важную услугу… В вас я вижу друга… Но я не знаю, кто вы… Мне даже неизвестно ваше имя… Позвольте мне…

– Я маркиз де Салье, – сказал он. – Командир Бургундского полка. Я богат, у меня нет ни семьи, ни родных, никто не стесняет моей воли и желаний. Я люблю вас от всей души, хотя бы и не следовало высказываться мне в такое тяжелое для вас время, но обстоятельства так сложились, что я решился… Хотите ли вы принять мое имя, разделить со мной мое состояние? Хотите ли быть моей женой?

– Вашей женой?… Я?! – повторила Хильда, пораженная неожиданным предложением.

– Да, от вас зависит сделать меня счастливейшим из смертных… Согласитесь только быть моей женой!…

– Но вы меня совсем не знаете! – прошептала Хильда, опустив глаза. Она чувствовала себя крайне неловко: присутствие важного господина с такими утонченными манерами большого света смутило ее.

– Я вас знаю больше, чем вы думаете. Знаю, что ваша мать была цыганка, что вы бедны, но что ваша жизнь не запятнана ни одним дурным поступком. Знаю, что вы прекрасны! Знаю, что я вас обожаю до безумия! Еще раз спрашиваю вас, хотите ли вы быть маркизой де Салье?

«Это сон!» – подумала Хильда.

Маркиз принял ее молчание за нерешительность и продолжал:

– Вы колеблетесь?… Вы меня не любите, я знаю это!… Я еще ничем не заслужил вашей любви! Но если вы свободны и ваше сердце еще никому не принадлежит, то не отвергайте меня, будьте моей женой… хотя бы равнодушной ко мне на первое время, но потом я сумею победить вашу холодность… Вы будете счастливы!… Я употреблю все старания, чтобы вы полюбили меня!… Ну, что же?… Вы все молчите?… Умоляю вас – отвечайте! На коленях прошу вас!…

– Боже мой! – прошептала Хильда. – Если бы я была уверена, что вы не ставите западню…

– Западню! – воскликнул побледневший маркиз. – Можете ли вы предполагать во мне такие низкие наклонности? Прийти сюда, к вам, где еще витает душа только что умершей вашей матушки, с целью обмануть и погубить вас?… Нет, Хильда! Тогда я сам бы презирал себя и не сказал бы вам своего имени!… Хильда! Клянусь вам своей честью, что мои слова искренни, вы можете, вы должны им верить! Ну, отвечайте же!

– Я согласна, – ответила девушка, протягивая маркизу руку, – я не отплачу вам неблагодарностью! Та, которую вы берете из бедности и нищеты и из ничтожества, та, которой вы даете ваше имя, богатство, будет вам верной и доброй женой!… Располагайте мной, как хотите!… У меня не будет другой воли, кроме вашей…

– Хильда! – бормотал маркиз, с жаром целуя ей руку. – Я буду достойным вашего доверия. В первый и последний раз мои губы коснулись вашей руки, я не дотронусь до этой руки до тех пор, пока сам Бог не соединить нас в церкви. Прошу только об одном, чтобы это сделалось по возможности скорее. Согласны ли вы?

– Я вам уже ответила, – сказала сирота, опуская глаза, – вам стоит только приказать… мой долг повиноваться вам!…

– Тогда мы повенчаемся завтра же?

Хильда утвердительно кивнула головой.

– В таком случае мы повенчаемся самым скромным образом, при брачном обряде будут присутствовать только необходимые свидетели. Недалеко от Парижа у меня есть поместье с небольшим замком времен Людовика XIII, окруженное садами и лесами. Места там очень живописные. Смею надеяться, что вам там понравится… Священник моего прихода – славный, добрый старик, он меня знал еще ребенком и любит меня, как родного сына. Он нас повенчает, и мы проведем наш медовый месяц в Вилеруа… так называется это селение…

– Я в восторге… и если бы не грусть моя по бедной матушке, то я была бы совершенно счастлива!

– Время – лучший утешитель, оно исцеляет все раны. Придет время, и ваша печаль превратится только в одно грустное воспоминание. Ваши глаза забудут слезы, и вы будете улыбаться… Верите ли вы этому, Хильда?

– Мне хотелось бы верить вашим словам, но теперь, когда тело матери еще не успело остыть в могиле… мне сдается, что улыбка никогда не вернется ко мне…

За этими словами последовало небольшое молчание, потом довольный маркиз воскликнул:

– Милая Хильда! Моя невеста не должна более оставаться в этом ужасном жилище…

– У меня нет другого пристанища, куда же я пойду?

– Вот что я вам предлагаю: ночи еще не так холодны, светит луна. Через два часа за вами приедет моя карета и отвезет вас в Вилеруа. Вы поедете одна, я же последую за вами верхом. Мы проедем всю ночь, а к утру будем уже в замке. Там я пошлю за священником, все приготовят к венцу, и через полчаса у алтаря я назову вас маркизой де Салье.

Хильда не могла не одобрить этот план, тем более, что она все более убеждалась в том, что маркиз любит и уважает ее.

Маркиз вышел из мансарды, ему следовало сделать необходимые распоряжения для отъезда и закупить кое-что для будущей маркизы.

Хильда осталась одна, она почти забыла о своем горе и была исключительно занята мыслью о предстоящей неожиданной перемене в ее жизни. Сегодня бедность, дочь цыганки, а завтра богатство и маркиза!… И все это благодаря случаю, слепому случаю! Будущий муж ее молод, красив, а между тем Хильда не испытывала к нему никаких чувств…

Она думала, что благодарность пробудит в ней более нежные чувства. Девушка закрыла лицо руками и старалась думать о своем женихе, о маркизе, но перед ней вставал другой образ – Жерара де Нойаля. Напрасно Хильда гнала его от себя, он ее не покидал…

«Увы! – думала Хильда. – Жерар меня не любит… а я могла бы его любить!… И страстно!…»

На соседней колокольне пробило шесть часов. Хильда выглянула в окошко.

Карста и два всадника уже ждали ее у подъезда. Девушка закрылась черной вуалью и быстро спустилась по лестнице. Лакей поспешно отворил дверцу кареты, Хильда вскочила в нее, и лошади помчались во весь опор. Маркиз и его слуга следовали за ней верхом. Хильда, приподняв вуаль, как-то грустно улыбалась ему, казалось, она благодарила его, потом, прислонясь к мягким шелковым подушкам кареты, девушка задумалась.

Маркиз де Салье был последним представителем богатого и знатного рода. Он получал приблизительно восемьдесят тысяч ливров годового дохода.

Обладая пылкой, храброй, восприимчивой натурой, он не останавливался ни перед чем, для него не существовало преград. Все, что бы он ни задумал, ни пожелал, все должно было повиноваться его воле…