Текст книги "Невидимые связи (часть сб.)"

Автор книги: Крыстин Земский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА XV

Лицо девушки сливается с белизной подушки. Оно угадывается лишь по темному пятну обрамляющих его волос. Ирэна лежит недвижно. Эта недвижность вызывает у Корча тревогу. «Спит или без сознания?»

Он идет к кровати на цыпочках. Цепляется ботинком за половик, опрокидывает стул и едва успевает его подхватить. Голубые глаза широко распахиваются. Лицо Ирэны озаряет улыбка:

– Это вы?! Спасибо, что пришли…

Корча трогает эта неподдельная радость. Девушка ему симпатична. Есть в ней что-то особенное, не как у всех. Какая-то душевность, непосредственность, простота.

Два дня назад вечером он заходил к ней. В столовой его ждал старательно накрытый к ужину стол.

Ясик приготовил для него подарок – собственноручно вырезанного из дерева симпатичного мопса.

– Он будет вас охранять, – смущаясь, сказал парнишка, вручая гостю свой дар.

Корч, поначалу озадаченный и даже чуть смущенный радушным приемом, постепенно оттаивал в обстановке искренней сердечности, с какой его встречали. В двух очень скромно обставленных комнатах он почувствовал себя как дома. Ясик с оживлением рассказывал ему о своих школьных успехах. Ирэна расспрашивала о жизни в Варшаве. И неожиданно для самого себя он разговорился. Рассказывал о себе, о своих жизненных планах, намерениях. Оба слушали его с нескрываемым интересом.

После ужина Ирэна провела его в соседнюю комнату, показала оставшиеся от брата вещи: фотографии, книги, разные записки, бумажник.

– Теперь здесь живет Ясик, но все осталось как при жизни Юрека, – говорила она, перебирая все эти вещи. – Мне вообще порой все кажется, что он вот-вот вернется. Я до сих пор никак не могу смириться с мыслью о его смерти. Оттого, наверно, все ищу хоть какие-то следы того, как и почему могла случиться эта трагедия. Все-таки, я думаю, тут должна быть какая-то связь со стройкой Юрека. Вот здесь его служебные записи и разные документы. Если у вас найдется свободное время, посмотрите их. Я читала, но почти ничего не поняла – у меня ведь нет технического образования. Может быть, вы сумеете обнаружить в них что-то, проливающее свет на всю эту историю, – попросила она, вручая ему папку.

Корч не стал откладывать дело в долгий ящик и тут же, примостившись в уголке, внимательно просмотрел всю папку от первого до последнего листка. Кое-что показалось ему заслуживающим внимания.

– Мне кажется, тут есть довольно любопытные вещи, – проговорил он, захлопывая папку. – Но все-таки особых надежд вы пока не питайте – прошел ведь почти год. Если какие-то следы и остались, то теперь их наверняка уже нет, а человеческая память – вещь ненадежная. Не исключено, что и мне ничего нового установить не удастся. Но договоримся: в этом случае вы поверите, что я действительно сделал все возможное…

– Поверю, – проговорила она шепотом, словно боясь, как бы ее не услышал кто-нибудь посторонний. – Вам поверю. Вы здесь человек новый, ни с кем не связаны. Тогда я, наконец, успокоюсь. Bо всяком случае, буду уверена, что совесть моя чиста…

Ушел он от них в тот вечер поздно, почти в полночь, с неловкостью подумав, что для первого визита слишком засиделся, потеряв чувство времени. Впервые здесь, в Заборуве, он ощутил тогда не назойливое и так претившее ему любопытство, а искреннюю сердечность и доброжелательность. Ему хорошо было в этом доме.

Оттого теперь сообщение о хулиганском нападении на девушку он воспринял как неприятность глубоко личную, а поручение Зембы как дело неотложное и не мешкая сразу же отправился на Ясминовую.

«– Расскажите, как все это произошло? Если вам, конечно, не трудно… – тут же заботливо добавил он.

– Мне почти нечего рассказывать. Днем я забежала на минуту в магазин купить кое-какие продукты. Выхожу и вдруг чувствую сильный удар. Сзади Упала лицом на мостовую. И тут меня стали бить, По голове, по плечам, по спине. Голову я закрыла руками. Вот, – она кладет на одеяло распухшие руки, сплошь покрытые ссадинами и кровоподтеками. – Все это было так неожиданно, что я не успела даже крикнуть. Потом появился наш сосед, пан Кацинский – я услышала его голос. Меня перестали бить и бросились на него. Он упал и тут я потеряла сознание. Очнулась уже дома.

– Вы заметили кого-нибудь из нападавших?

– Нет. Я только слышала их голоса.

– Нападавшие что-нибудь говорили вам, угрожали?

– Нет. Просто, один из них сказал другому: бей – не жалей! А другой что-то крикнул мне, но я не поняла…

– Вы смогли бы узнать их по голосам?

– Не знаю. Все это произошло так неожиданно…

– Из сумочки у вас ничего не пропало? Они пытались у вас ее отнять?

– Нет. Падая, я уронила сумку на мостовую, из нее высыпалась разная мелочь, кто-то ее потом собрал и положил обратно.

– Что могло послужить поводом для нападения на вас? Может быть, вы с кем-нибудь поссорились? Или вам за что-нибудь мстят?

– Понятия не имею, – отвечает девушка тихо.

– А вам в последнее время не случалось быть свидетельницей какого-нибудь события, происшествия, преступления, ну, вообще чего-нибудь необычного?

– Не припоминаю ничего подобного.

– Какой-нибудь скандал в магазине?

– Да нет же!

– С кем и на какие темы в последние дни вы говорили?

Девушка морщит лоб, силясь припомнить.

– Разговаривала с подругами в магазине. О разных домашних делах и заботах, о тряпках. Разговаривала с паном Кацинским. Он хороший человек. Над ним потешаются как над пьяницей, но я думаю, он пьет с горя. Кацинский рассказал мне о несчастье, случившемся с пани Яховской. Это у нас тут одна старушка пенсионерка, живет неподалеку. Ее сбил автомобиль, и теперь она лежит дома со сломанной ногой. Кацинский просил за ней присмотреть, и я делала что могла: приносила продукты, готовила обед. Оказалось, она хорошо знала моих родителей и брата. Много о них рассказывала. От нее я узнала, что Юрек в последнее время встречался с каким-то молодым шофером, который живет где-то недалеко от нас. Я ничего не знала об этом его знакомстве. Может быть, за этим что-нибудь кроется? Как вы думаете?

– Прежде всего я хотел бы установить, кто вас избил и за что. На сколько дней вы освобождены oт работы?

– Пока на десять. Врач сказал, что потом продлит… У меня оказались сломанными три ребра и поврежден позвоночник. Придется полежать.

– Ясно. Я прошу вас не впускать в квартиру никого постороннего, дверь открывать только через цепочку. Может быть, вам нужна какая-нибудь помощь?

– Спасибо, большое спасибо! У меня же есть Ясик. Сейчас у него каникулы… Но и вы о нас не забывайте.

– Буду наведываться в свободную минуту. А сейчас я хочу еще побеседовать с вашим соседом, – говорит он, вставая.

Кацинский дома. Изрезанное морщинами, изможденное лицо, трясущиеся руки. Неверные движения.

«Да, с ним нетрудно было справиться», – думает Корч, глядя на хозяина, который, прихрамывая, ведет его за собой в комнату.

– Вы сделали заявление по поводу нападения на гражданку Врубль, – официально начинает беседу Корч.

– Да, я был вчера у начальника милиции.

– Расскажите мне все о нападении на Врубль и что лично вы видели?

Корч уверен, что не услышит ничего интересного. «Наверняка был пьян, как обычно», – думает он. Ему уже успели рассказать об этом пропойце, и на его сколько-нибудь достоверные показания он не рассчитывает.

И вдруг – приятная неожиданность. Кацинский описывает все четко и точно. Описания внешности нападавших на редкость яркие и образные.

– Вам не откажешь в наблюдательности, – признает он с уважением, выслушав рассказ.

Этот отзыв доставляет Кацинскому явное удовольствие.

– А вы думаете, пьянчуга, так уж и видеть не способен? – в голосе Кацинского нотка горечи.

«Ирэна, пожалуй, права, считая, что он пьет с горя», – мелькает у Корча мысль.

– Я бросил пить, – произносит Кацинский, словно прочитав мысли Корча. – Кажется, я еще нужен людям. Возьму вот под опеку Ирэну. Сдается мне, вся эта история не простое хулиганство, – добавляет он. – Смахивает на то, что они давно ее выслеживали и знали, когда она ходит в этот магазин. Сумку-то они у нее не отняли и даже не подобрали выпавших на мостовую денег. А там было около пятисот злотых. Я сам потом их собирал.

– Как вы думаете, за что ее избили?

– Трудно сказать. Может быть, это как-то связано со смертью ее брата? Она ведь все продолжает искать свидетелей, пытается выяснить обстоятельства его гибели. А история действительно странная. Вот и получается: если она напала на след, и кто-то вдруг почуял для себя опасность… Может, хотели ее запугать?

– А у вас тоже есть сомнения в том, что смерть Врубля – несчастный случай?

Вдоль губ Кацинского снова горестные морщинки.

– Вы, пан поручик, первый, кто интересуется моим мнением. Юрек Врубль был лучшим пловцом в Заборуве. Такие не тонут.

– Даже в пьяном виде?

– Не верю я, чтобы Врубль пил. Никогда я этого за ним не примечал. На моих глазах дружки его не раз приглашали. Но он всегда отказывался. А как-то раз его приглашал даже сам Валицкий. На пристани, возле кафе. Я сам слышал. Сначала они о чем-то спорили, все про свои строительные дела, а потом Валицкий и предложил ему зайти выпить. Юрек только махнул рукой, повернулся и ушел.

– Они ссорились?

– Да нет, пожалуй… Уж больно просительный голос был тогда у Валицкого…

– Это еще ни о чем не говорит,

– Кто его знает… Может, и не говорит… Я в этом не разбираюсь. А вы видели место, где нашли одежду Юрека?

– Нет.

– Посмотрите. Ни один дурак, даже во хмелю, не полезет голяком в такие заросли терновника. А и полезет, так всю шкуру себе обдерет о колючки и сразу протрезвеет. Только полному идиоту может взбрести в голову прятать в таком месте свою одежду. Да и зачем бежать потом триста метров в одних трусах по берегу, когда одежу можно повесить на дерево у самой воды, и она будет у тебя на виду. Нет, тут, похоже, кто-то специально забросил ее в кусты, чтоб подольше не нашли…

– Значит, вы считаете, кто-то хотел избавиться от Врубля? Зачем?

– Как зачем? Он работал на стройке – много чего мог знать и видеть… А молчать, видно, не хотел, Скажу вам, он, как и его отец, был парнем честным. Я хорошо знал его отца.

– У вас есть основания думать, что на стройке не все было в порядке?

Кацинский иронически усмехается.

– А вы сходите сами в Украдино. Откуда взялись там все эти дворцы?

ГЛАВА XVI

Имя «патлатого блондина» описанного Кацинским, Зигмунт Базяк. Ему двадцать четыре года, по профессии шофер, по специальности не работает – лишен водительских прав. В милиции о таких говорят: «С биографией».

Что же это за биография? Несколько судимостей за нарушение общественного порядка в пьяном виде, за нанесение телесных повреждений и дебоши. Штрафы за него платила обычно из скудных своих средств его мать – уборщица горторга, подрабатывавшая еще и в частных домах своим нелегким уборщицким трудом. Это она, всякий раз болея за «неправедно обиженное» свое чадо, расплачивалась за «детские его забавы» и выкладывала порой последний грош. Он же особых угрызений совести от этого не испытывал ни вту пору, когда находился еще на ее иждивении, ни позже, когда стал зарабатывать сам, поступив на работу шофером в отдел снабжения строительного управления. В этот именно последний период и случилось с ним дорожное происшествие. Выезжая как-то из воеводского центра, он ощутил вдруг жажду. Зашел в придорожный буфет. Попросил что-нибудь выпить. Для буфетчицы такого рода просьба звучала однозначно. Она налила ему сто граммов. С минуту он колебался, потом опрокинул содержимое в рот. Водка пришлась по вкусу. «А, что там! Авось пронесет», – решил он про себя. Попросил еще сто граммов, потом еще.

Когда садился за руль, в голове слегка шумело… Решил наверстать время, проведенное в буфете. Нажал до отказа педаль акселератора. В одном из придорожных деревень из-за плетня на дорогу вдруг выскочил мальчишка. Базяк его сбил. Краем глаза заметил, как, отброшенный ударом, тот отлетел в сторону. Он не остановился. Испугался не столько содеянного, сколько его последствий. Попытался скрыться. Прибавил газа. Все происходившее потом рисовалось в памяти в каком-то странном замедленном темпе. Несколько резких лихорадочных движений и… вместе с машиной он полетел в кювет. Потерял сознание. Здесь и нашла его машина автоинспекции, вызванная кем-то из случайно видевших, как он сбил в деревне ребенка. Его задержали. В крови у него оказалось свыше одного промилле алкоголя. Сбитый в деревне мальчишка умер. Одним словом, ни на какие смягчающие обстоятельства рассчитывать не приходилось. Поначалу он запаниковал – где мать возьмет денег на адвоката? В камере вместе с ним сидели разные люди. На фоне историй, которые они рассказывали о своих «похождениях», его собственное дело стало как-то меркнуть, и постепенно он успокоился. В конце концов нашелся у него и опытный адвокат. Как позже он узнал от матери, помог всесильный пан Лучак. Он решил принять участие в судьбе отпрыска несчастной женщины, приходившей убирать его дом. В результате все обошлось лишением Базя-ка водительских прав и пятью годами заключения. Через три года его условно-досрочно освободили за примерное поведение: пригодились советы сотоварищей по камере. Уж они-то знали, как себя вести, чтобы сократить срок отсидки.

Сотоварищи эти импонировали ему и оказанным доверием, и полным презрением к общепринятым нормам жизни в обществе. Культом силы и своей исключительности. Культ этот он от них перенял. Когда вернулся из заключения, встреча с домом, радость матери – все показалось ему каким-то слащаво-сентиментальным и чуждым. Дом этот, весь прежний уклад жизни его больше не устраивали. Он стал теперь иным и хотел жить иначе. Как? Он и сам еще не знал. Однажды лишь он послушался совета матери и пошел сказать «спасибо» своему благодетелю – пану Лучаку. Пошел не столько из чувства благодарности, сколько оттого, что воображение его поражало лучаковское богатство. Хотелось узнать, как этот человек сумел сколотить миллионы и обрести ту власть и всесилие, о которых в городе ходили легенды.

Лучак принял его не в особняке, о котором мать рассказывала всяческие чудеса, а в скромной конторке своей авторемонтной мастерской. Принял как самого последнего сопляка, нашкодившего по непролазной своей дурости, и даже не предложил сесть. Однако все это не только не оттолкнуло Базяка, но, скорее, напротив, еще более усилило его преклонение перед «всесильным паном Лучаком». И когда Лучак предложил ему работу в своей мастерской, Базяк это предложение с радостью принял, не спросив даже о зарплате. Потом он сам себе удивлялся. Рассчитывал, что Лучак его не обидит. И действительно тот его не обидел, но работать заставлял до седьмого пота.

– Запомни, сопля, – бросил он на ходу, заметив однажды шатающегося без дела Базяка, – я деньги плачу за работу, а не за безделье. Это тебе не государственная богадельня.

Как-то раз Базяк попался на мелком воровстве. Его вызвали к всемогущему хозяину. Тот не стал пугать его милицией, не грозил, не кричал, а просто врезал ему по физиономии и высчитал из получки стоимость украденной детали, хотя он и не успел даже вынести ее из мастерской.

– Знай, – миролюбиво завершил воспитательную «беседу» шеф, – на воровстве у меня не проживешь.

Зато оказалось – и в этом Базяк довольно быстро убедился, – прожить вполне можно, если беспрекословно слушать, исполнять и молчать. Ему не раз доводилось слышать обрывки разговоров хозяина с клиентами. А среди них – он знал – были и директора разных предприятий, и довольно высокопоставленные чины Заборува, и даже воеводства. Однако и с ними хозяин держал себя независимо, с достоинством, а порой и нагловато, свысока.

«Услуга за услугу, – случалось, говорил он, когда речь заходила о плате за работу, и коротко пояснял: – Тут не дает мне покоя фининспектор». Или: «Мне нужен паркет…»

Сделай мне то или устрой это.

И ему делали и устраивали все, о чем бы он ни просил, не прекословя. Возможно, роль тут играло и то, что Лучак знал буквально все о разных делах и делишках своих клиентов и постоянно стремился быть в курсе всех городских событий. Нередко он расспрашивал и Базяка, а с течением времени стал даже специально поручать ему сбор разного рода информации. И надо сказать, Базяк справлялся с этими заданиями вполне успешно. У него был нюх на такие дела, и шеф сумел это оценить. Он стал использовать его сначала для выполнения разных мелких заданий, а потом и более крупных, хотя, правда, даже в этих случаях Базяк не посвящался во все детали операции и знал лишь отдельные ее фрагменты. Во все детали хозяин не посвящал никого.

При последней беседе Лучак поинтересовался его знакомствами: с кем дружит, кто такие, где живут, чем занимаются?

– Мне нужен человек, способный выполнить любое поручение и при этом молчать, – заключил он беседу.

Базяк тут же подумал о Сливяке – своем однокашнике. Биография у того чистая, если не считать одного дела о хулиганстве. Родители – люди обеспеченные, оба врачи, Работать Сливяку нужды не было, и он на общественных началах вел дискотеку в Доме культуры. Парень крепкий, нагловатый и принципы разделял те же, что и Базяк.

– Есть у меня один на примете, может, и сгодится, но смотря на какое дело, – ответил он хозяину.

– Надо одной девке ребра посчитать – а то суется, куда ее не просят, по милициям шляется, – пояснил Лучак,

– Это можно. Для этого Сливяк годится. А вдруг нас сцапают?

– Это уж ваши заботы. Главное – держать язык за зубами. А вас я в беде не оставлю. Но если продашь, пеняй на себя…

…Сидя в милиции напротив поручика, немногим по возрасту старше, чем он сам, Базяк оценивает ситуацию: «Похоже, пьянчуга меня все-таки приметил, его, выходит, работа. Девка исключается – она нас не видела, это факт. И вообще никто не видел. Вот чертов старик! Зря не сказал я о нем хозяину. Но ведь он сам приказал: „Не приходить, пока все не утихнет. В случае чего – ты в отпуске“.

«Вот и не пришел… И Сливяк не знает, что меня сцапали. Как бы ему сообщить?»

Корч не спеша записывает анкетные данные задержанного. Видит его старательно скрываемое беспокойство. «Чем дольше его выдержу, тем скорее расколется», – думает он про себя. На столе папка сдокументами. Корч передвигает ее так, чтобы Базяк мог прочитать на обложке свою фамилию. «Ага, заметил, – перехватывает он брошенный украдкой взгляд. – Ладно, подожду еще». Корч делает вид, что внимательно читает какие-то бумаги, затем роется в сейфе, что-то записывает. Листок с записями кладет перед собой.

– Итак, при каких обстоятельствах вы совершили нападение на женщину? – спрашивает он неожиданно. – Какую цель вы оба при этом преследовали?

«Узнали о Сливяке», – ахает про себя Базяк, мурашки бегут у него по спине.

– Не знаю, о каком нападении вы говорите, – произносит он неуверенно.

– Так. Значит, ты совершил несколько нападений?

Базяк явно растерян. «Влип», – проносится у него в голове.

– Никакого нападения я не совершал, – отвечает он решительно.

– Что ты делал утром пятого сентября?

– Точно не помню. Надо подумать.

– Отвечай быстро!

– Был дома.

– Что ты делал дома в такое время?

– Спал. Я в отпуске.

– Кто это может подтвердить?

– Мать.

– Мать весь день была дома?

– Нет, утром она уходит на работу.

– Кто еще тебя видел?

– Да вроде никто. Я же говорю – дома был.

– В котором часу из дома вышел?

– Не помню.

– Значит, все-таки выходил? Где встретился с приятелем? Что вы делали в полдень на Варшавской?

– Я там не был.

– А где вы с приятелем в это время были?

– Никакого приятеля со мной не было. – Базяк начинает обретать уверенность. – Это не я должен вам доказывать, что меня там не было, а вы, что я там был и совершил какое-то нападение!

– Всему свое время, – Корч по-прежнему спокоен и невозмутим. – Советую подумать и самому во всем признаться. – Отведите задержанного в камеру, – обращается он к милиционеру.

«Действительно, с уликами дела обстоят неважно, – прикидывает Корч. – Этот паршивец прав: я должен доказывать, что он там был. Ирэна их не видела. Остается один Кацинский. Свидетель, прямо скажем, не очень надежный. Защита сразу же выдвинет аргумент: алкоголик – с пьяных глаз померещилось. Но самое уязвимое место – мотивы. Ограбление – отпадает. Попытка запугать? Но тогда они должны были бы хоть что-то ей сказать. А может, и сказали, но она не расслышала? Не слышал ли Кацинский? Забыл его об этом спросить».

Этот вопрос следует выяснить еще до очной ставки. Корч решает пойти к старику вечером. Говоря по совести, ему хочется, пользуясь случаем, заглянуть и к девушке. «А вдруг она еще что-то вспомнит?» – ловит он себя на попытке отыскать для этого визита какой-то предлог.

У дома на Ясминовой толпа людей.

– Что случилось? – спрашивает Корч у ближайшего из зевак с чувством вспыхнувшей вдруг тревоги за Ирэну.

– Да ничего особенного. Пьянчуга вон с лестницы свалился, – отвечает тот безучастно.

Корч пробирается сквозь толпу. На лестничной клетке – неестественно скорченное тело. Кацинский. Корч склоняется над ним. Сомнений нет: Кацинский мертв.