Текст книги "Вечная жизнь святого Видикона Катодного"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Кристофер Сташефф
Вечная жизнь святого Видикона Катодного

С благодарностью Моррису Макги, почетному генеральному настоятелю, и Лори Паттен, почетной генеральной настоятельнице ордена Кассет.

(Введение)

Аббат ждал в приемной монастыря, любуясь красотой ее строгих линий и скромной обстановкой, которая его окружала, блеском золотистых вощеных филенок, букетом цветов в изысканно простой керамической вазе и двумя картинами на стенах, освещенных падающим из окон светом. На той, против которой он сидел на скамье, были изображены две женщины, старая и молодая, а на той, что висела на стене слева, – лицо мужчины средних лет под монашеским капюшоном, кажущееся погруженным в мрачную задумчивость, когда бы не блеск в глазах. Если это был именно тот мужчина, о котором думал аббат, неведомая художница превосходно ухватила его характер и оставила своим последователям прекрасное наследие. Вся комната дышала заботой и религиозным пылом сестер Ордена и их преданности своему призванию.

Дверь открылась, и вошла женщина приблизительно его возраста, с годами явно расплывшаяся, но с добрым, хотя и строгим лицом. Аббат почтительно поднялся.

– Прошу вас, сидите, милорд, – сказала монахиня и чуть нахмурилась. – Не пристало настоятелю Ордена святого Видикона вставать перед скромной монахиней.

– Ни один воспитанный мужчина не станет сидеть, когда в комнату входит дама. – Но все же сел, как она просила. – Думаю, аббату следует проявлять уважение к матери-настоятельнице Ордена Кассет.

– Я всего лишь сестра Патерна-Теста, простая монахиня, как и все мои сестры, – чопорно отозвалась женщина. – Как вам известно, милорд, мы не имеем официального разрешения и формально не являемся Орденом, поэтому наши руководительницы никогда не претендовали на этот титул.

– Если уж речь зашла о титулах, то и я не лорд, – с добродушной улыбкой заметил аббат. – Я крестьянин и сын крестьянина.

– И вы не используете титул, когда говорите с герцогами и графами?

Сестра Патерна-Теста явно была настроена скептически.

– Я соглашаюсь на эту небольшую уступку суетному тщеславию, – сказал аббат без малейшего намека на раскаяние. – Не могу же я рисковать навлечь на себя их презрение, ведь мне случается распекать их за дурное обращение с крестьянами.

– Я слышала, что вы поступаете именно так, – сказала сестра Патерна-Теста, – хотя многие ваши предшественники почти не покидали монастырских стен, а если и покидали, то только по вызову монарших особ.

– Или от возмущения действиями монархов. – Аббат кивнул. – Мне пришло в голову, что если я начну вразумлять лордов и даже их величеств, пока они еще не успели серьезно нагрешить, возможно, мне удастся предотвратить обстоятельства, при которых я был бы вынужден выражать им свое негодование.

– Так и произошло, если то, что говорит молва, правда. – Сестра Патерна-Теста кивнула. – Значит, вы прибыли, чтобы вразумить меня и потребовать передачи моего Ордена в ваше подчинение?

– Упаси Господь! – Аббат воздел руки к небу, как будто одна мысль об этом привела его в ужас. – Но мне думается, двум Орденам в стране следует поддерживать связь друг с другом, а ваш Орден должен быть официально признан, поскольку ни в каком отношении не уступает моему.

– Весьма великодушно, – медленно проговорила сестра Патерна-Теста, – но мы многие столетия обходились без этого признания – собственно, о нас вообще никто не знал. Откуда вам стало о нас известно?

– Возможно, вашу помощь Верховному Чародею и Верховной Ведьме и удалось бы утаить, – с улыбкой сказал аббат, – но только не слух о сражении, которое вы дали, помогая им. Менестрели разнесли предания о нем по всем уголкам страны, и в конце концов они достигли даже моих ушей.

– Менестрели! Мне это не нравится. – Сестра Патерна-Теста нахмурилась и отвернулась. – Теперь королева точно призовет нас к себе, чтобы убедиться, что мы считаем себя ее вассалами.

– Скорее уж она призовет вас, чтобы исцелить тех, кто погрузился в пучину уныния или витает в облаках иллюзий, – сказал аббат, – но каковы бы ни были ее мотивы, это повысит ваши шансы на официальное учреждение и признание Папы.

– Я слышала, его святейшество в конце концов все-таки нашел Грамарий, – явила аббату свое хмурое чело сестра Патерна-Теста.

– Нашел, но вполне удовлетворился тем, что оставил нас на попечение генерального настоятеля нашего Ордена, – сказал аббат.

– Значит, мы стоим на зыбучем песке, – сказала сестра Патерна-Теста. – У нас нет ни аббатисы, ни генеральной настоятельницы.

– Вот именно, – сказал аббат, – поскольку у Ордена Кассет не существует никакого другого монастыря, кроме этого, тогда как у Ордена святого Видикона имеются филиалы на каждой колонизированной планете.

– Мы имеем такое же право на признание, как и вы!

– Я ни в коей мере не оспариваю ваши нрава, – сказал аббат, – но вы имеете такое же право существовать как независимый Орден, подчиняющийся одному Папе!

Сестра Патерна-Теста свела брови на переносице и внимательно посмотрела ему в глаза, ища каких-нибудь признаков двуличия, но ничего не нашла. Потом медленно проговорила:

– Но как мы можем доказать такое право? Ватикан едва ли примет наши слова на веру.

– Одна эта картина послужит самым веским доказательством. – Аббат кивнул на портрет монаха. – Если она совпадет с фотографиями из архивов нашего Ордена, кто сможет вам возразить? Она ведь написана с натуры, верно?

– По меньшей мере по памяти. – Сестра Патерна-Теста взглянула на портрет. – Его написала одна молодая женщина, Ставшая нашей второй наставницей, несколько лет спустя после посещения монаха, который спас жизнь ей и нашей основательнице. Но он так и не назвал своего имени.

– Однако рассказал предания о святом Видиконе, которые нам неизвестны, – сказал аббат, – по крайней мере, так всегда пели менестрели. О том, что вы владеете знанием о святом, которого нет у нас.

– Так вот зачем вы приехали! – Сестра Патерна-Теста снова обернулась к нему. – Хотите пообещать свою поддержку в обмен на наши знания, да?

– Мы окажем вам поддержку безвозмездно, если вы согласитесь ее принять.

Теперь уже аббат чопорно поджал губы.

– И вы рассчитываете получить наши знания столь же безвозмездно? – с ноткой иронии в голосе осведомилась сестра Патерна-Теста. – Что ж, так тому и быть, ибо мы полагаем, что знания должны принадлежать всем, кто желает их получить.

– Я видел ваши школы для крестьянских ребятишек, и они служат лучшим подтверждением вашего заявления, – сказал аббат. – Если вы хотите поделиться с нами, я возражать не стану.

– Только не принимайте все за чистую монету, – предостерегла его сестра Патерна-Теста. – Не исключено, что все это просто сказка, которую сочинила какая-нибудь одаренная монахиня, чтобы скоротать долгие зимние вечера себе и сестрам, – а если так, я уверена, что за многие зимы история обросла многочисленными подробностями.

– А может, ее в самом деле оставил вам тот монах. – Аббат кивнул на портрет. – Обещаю, я не буду легковерным, сестра, ибо кому ведомо, что может произойти со святым после смерти?

– Лишь тому, чьими устами глаголет сам святой Видикон, – вздохнула сестра Патерна-Теста, – или тому, кому доставляет удовольствие воображать, что приключилось с Недругом Порока в загробной жизни. Вы помните, как умер святой Видикон?

– Кто этого не помнит? – спросил аббат. – Хотя любому из нас нелегко поверить, что столь обильно населенный мир, каким была Древняя Земля, может оказаться так ослеплен предрассудками и невежеством, что попытается ниспровергнуть римско-католическую церковь.

– Как ни дико это звучит, но наши предания гласят, что это правда.

Аббат кивнул.

– У нас есть хроники Терры, которые это подтверждают, – те, что привезли с собой на эту планету наши предки, – и не только церковные, но и мирских ученых, не католиков, агностиков и даже атеистов.

– Это правда? – Глаза сестры Патерны-Тесты загорелись интересом. – В них тоже говорится, что речь его святейшества Папы Римского спасла тогда церковь?

– Да, он, по-видимому, был исключительно одаренным оратором.

– Но как он смог сделать так, чтобы его услышал целый мир?

– Вы должны дать мне слово, что никогда не расскажете об этом ни единой живой душе, кроме членов наших Орденов, – сказал аббат, – и взять с ваших сестер клятву тоже хранить молчание, ибо мы не хотим, чтобы народ Грамария заразился лишними знаниями о передовых технологиях.

– Именно такова была воля наших предков, хотя временами я сомневаюсь в их здравомыслии, – сказала сестра Патерна-Теста. – Что ж, если вы просите, вот вам мое слово. Так как это сделали?

– При помощи магического прибора, именуемого «телевизором», посредством которого изображение его святейшества было перенесено в каждый дом планеты, – сказал аббат. – Или, по крайней мере, туда, где захотели смотреть передачу, а поскольку вокруг этого вопроса было сломано немало копий, то смотрела большая часть планеты. Смотрели все католики, и отступившие католики, которых было много больше.

– И святой Видикон отвечал за эти магические чары?

– За это электронное чудо, скажем так, – ответил аббат. – Он был инженером, обеспечивавшим работу передатчика, но прибор был старым и неисправным, в нем то и дело горели резисторы, и он выходил из строя.

– Так он занял место этого резистора? – благоговейно спросила сестра Патерна-Теста.

– О да, и обитатели Терры смогли прослушать речь Папы от начала до конца, – сказал аббат. – Отступившие католики хлынули обратно в церкви, и все мировые правительства поняли, что не могут пойти против воли такого множества своих граждан – и Церковь была спасена.

– Но отец Видикон погиб, – прошептала сестра Патерна-Теста.

Аббат кивнул.

– Электрический огонь, который сжег резисторы, сжег и его жизнь. В тот же год его причислили к лику святых, ибо ни у кого не возникло сомнений – он принял мученическую смерть за веру.

– Ни у кого, – согласилась сестра Патерна-Теста, – хотя к тому времени, когда Папа объявил об этом, уже не одного из тех, кто просил у святого помощи, спасало какое-нибудь чудо.

Аббат кивнул.

– Всех, кто работал с магическими приборами, как отец Видикон.

– Конечно, – улыбнулась сестра Патерна-Теста. – Когда они воззвали к нему, святой Видикон уже одержал победу над самыми опасными умонастроениями, которые побуждали человечество впасть в грех отчаяния и опустить руки, и тем самым обратил против них их же собственное оружие.

– Что это были за умонастроения? – Аббат весь подался вперед; жажда познания, снедавшая его, наконец-то сделалась явной. – Как отец Видикон победил их?

Сестра Патерна-Теста негромко рассмеялась и начала свой рассказ.

(Окончание)

– Значит, наш Орден был основан тем, кто послужил каналом для Творения? – спросил аббат с горящими от гордости глазами.

– Так гласит предание. – Глаза сестры Патерны-Тесты блеснули. – Но разве лукавый не восторжествовал бы, если бы мы поверили, что такое предание может оказаться вымыслом какой-нибудь монахини с необузданным воображением?

– Или священника вроде нашего отца Риччи – тот тоже был не прочь пошутить. – Аббат усмехнулся, разделяя ее веселость. – Что ж, сестра, когда я стану писать отчет, то предупрежу всех, кто будет его читать, чтобы воспринимали этот рассказ как выдумку – забавную историю, не более, которая иллюстрирует натуру отца Видикона.

– А именно?

– Праведник, но наделенный чувством юмора, к тому же находящий огромное наслаждение в иронии и удовольствие в разрешении парадоксов. – Аббат умерил свою веселость и кивнул. – Не волнуйтесь, сестра, – может, это предание и неправда, но оно вдохновит очень многих.

– Воистину так – ибо все члены вашего Ордена должны были поработать инженерами, прежде чем смогли стать монахами, верно?

– Верно.

– Тогда как же мы можем утверждать, что произошли от святого Видикона? – осведомилась сестра Патерна-Теста. – Мы же не инженеры, а учителя и целители.

– Целители человеческих душ, – напомнил аббат, – а я никак не могу отделаться от мысли, сестра Патерна-Теста, что столь сложный объект, каковым является мозг, должен быть подвержен замешательству и парадоксам не меньше любого компьютера.

Теперь сестра Патерна-Теста улыбнулась с неподдельной теплотой, и ее лицо, когда она склонилась и накрыла его руки своими, сияло.

– Поверьте мне, святой отец, – в этом человеческий мозг превосходит любой компьютер.

Когда святой отец наш Видикон схватился за высоковольтный провод и не отпускал его даже в смерти своей, чтобы слова его святейшества Папы через спутники могли достигнуть всех телепередатчиков мира спасения ради нашей Святой католической церкви – да, когда свершил он сей подвиг духа и через это погиб за веру, в тот нескончаемый миг ослепительной боли его поддерживала и давала силы уверенность в том, что, приняв смерть мученическую, он отправится прямиком на небеса и к лику святых причислен будет.

Сколь же глубока была бездна смятения его, когда боль притупилась и пришел он в сознание и обнаружил, что падает во тьму, в холоде, который леденит его душу. Вдалеке заметил он несчетные солнца, и понял он, что летит сквозь пустоту и это его нескончаемое падение – и не падение вовсе, а лишь отсутствие гравитации. О да, он узнал это место, ибо не было в нем ничего, и страх овладел душой его, ибо таков, знал он, должен быть ад: пустота, лишенная всякой жизни.

И тогда, охваченный ужасом, вскричал он в гневе своем:

– Господи! За Тебя отдал я жизнь свою! За что Ты отверг меня?

Но едва сорвались слова эти с губ его, как раскаялся он, и назвал себя глупцом маловерным за то, что даже теперь, в смерти своей, усомнился в том, что Христос не оставит его.

А следом за этой мыслью снизошло на него ослепительное, словно молния, озарение: понял он, что если воистину, отдал он жизнь свою ради того, чтобы обхитрить демона Извращенности и упрямством своим посрамить самого лукавого, должен он ожидать обратного тому, на что надеется, и если отдал он Господу душу свою, ожидая воскреснуть в райских кущах, то ждет его бездна ада.

И вернулось к нему мужество, а за ним и решимость его, ибо понял он: не окончена еще борьба, но лишь начата сызнова, и если ищет он рая, то придется ему заслужить его. И задумался он: а святые, те, что пребывают с Господом, могут ли считать, что закончены их труды земные – или вечно они сражаются с силами зла?

И увидел он ясно свое предназначение, и понял святой, зачем попал он в пустоту эту. Враг, с которым боролся он всю жизнь свою, не сложил еще оружия – и теперь отец Видикон восстанет против него и взглянет в лицо его.

Так подумал он, и замедлилось вдруг падение, и увидел он разверстый во тьме перед ним зев туннеля, и озаряло чрево сего туннеля зловещее красное зарево. Все близился и ширился дьявольский туннель, разевая пасть, готовую поглотить его, но не дрогнул святой отец наш Видикон, не попытался отступить. Нет, храбро держался он, неколебимый даже в небытии своем, и рвался вперед, и ступил он на дряблую, пористую плоть и отважно устремился прямо в чрево адово.

Так шел он, и с каждым шагом все ярче разгоралось красное зарево, все сильнее опаляло жаром тело святого, пока не овладел им страх, что не выдержит плоть его, но вспомнил он, что нет у него плоти. Все ярче и жарче становилось зарево, пока не завернул он за поворот туннеля адского и не очутился перед лицом демона Извращенности.

Огромен он был и осязаем, раздувшийся от ложных утверждений и искаженный от парадоксов. Силлогизмы торчали из боков его, тянулись к отцу нашему Видикону всеми своими посылками и заключениями, и стоял он, но не держался, на экзистенциальных экстенсиях.

– Прочь! – взревел демон со злобой ужасною. – Регрессируй, ретроград! Ибо никто из тех, кто попал внутрь, прогрессировать не может!

– Изыди! – вскричал отец наш Видикон. – Ибо мне ведомо, кто ты таков, старый злобный демон! Это ты подталкиваешь к краю каждого самоубийцу, это ты укрепляешь единственную руку Однорукого Бандита, что обирает до нитки игрока заядлого, ты засыпаешь снегом леденящим лежачую фигуру наркомана бессознательного? Нет, давно известен ты мне, и знаю я, что тот, кто хочет удалиться от тебя, должен тебя преследовать! Встань позади меня – ибо я одолею тебя!

– Так ты тщишься одолеть меня? – вскричал демон. – Тогда защищайся – ибо я сотру тебя в порошок!

И снизошло тогда на блаженного спокойствие великое, и медленно выпрямился он, и улыбнулся ласково, и сказал:

– Нет, не стану я защищаться – ибо ведомо мне, что тот, кто защищается, обращает меч свой против себя самого. Нет, не защищаться я стану, но нападать!

И, сказавши так, бросился он на демона и ударил его кулаком своим.

Но демон выставил щит, пластину из белого металла, гладкую как факт и неприкрашенную как статистика, и отполированную до такого блеска, что могла она и не существовать вовсе.

– Зри! – вскричал демон в злобной радости. – Зри чудище, твоей злобой порожденное!

И взглянул отец наш Видикон, и узрел в пластине лик, ненавистью искаженный и самосомнением истерзанный, бесстыдный, как ложь, и в белый воротничок права римского затянутый.

Но не отступил блаженный. Нет, не дрогнул он, не усомнился ни в себе самом, ни в деле своем правом; лишь вскричал он голосом, муки исполненным:

– О Господь всемилостивый! Не оставь меня в этот час! Молю Тебя, дай мне оружие, чтобы мог отразить я гнусные хитрости щита искажения демонического!

И воздел он в мольбе руки свои и – глядь! Слева от него клинок возник светло-блестящий, с лезвием остроты моноволоконной, а рукоять его сама в ладонь блаженного легла.

Ощерил демон зубы свои в хохоте и вскричал:

– Зри, как отблагодарил тебя хозяин твой! За жизнь твою отдарил тебя железякой никчемною, что не сможет пронзить даже неверного понимания!

– Нет, – вскричал святой отец наш Видикон, – ибо это бритва Оккама!

С этими словами ударил он по щиту клинком божественным. Завизжал демон, съежился, но не отступился блаженный, и продолжил кромсать щит искажения, и вскричал:

– Нет, никогда не восторжествовать тебе! Ибо мог бы я целую вечность искать грех в душе своей, что мог так исказить лик мой и наложить на него печать Зла! Но лезвие сие видит истину, и не устоит против него щит твой!

Так сказавши, взмахнул он клинком, и рассек он щит надвое, и обнажились скрытые контуры, выпуклости и вогнутости, увертки и двусмысленности. Завизжал демон в ужасе, и вскричал блаженный:

– Это не мой лик страшен, но твой щит искривлен! И бросил демон свой щит, и кинулся прочь, чтобы скрыться во внешней тьме.

И преисполнился блаженный гнева праведного, и бросился было вдогонку за ним, но остановился, когда озарила его мысль, ибо прозвучала она громко, как голос, в душе его: «Нет! Не должен ты стремиться умертвить его, ибо тем самым сам превратишься во врага сущего. Останови лишь и обуздай его; ибо жизнью приумножается благодать Господня, а умерщвление само по себе пагуба добру!»

И склонил блаженный главу свою в досаде – и там, прямо во чреве адском, преклонил колени свои и сложил руки в покаянии.

– Прости мне, Владыка Небесный, что в слабости своей позабыл я Твои заповеди.

И поднял лезвие на ладони, и взмолился он:

– Забери назад инструмент, созданный для Тебя верным слугой Твоим, Уильямом, ибо больше нет у меня нужды в нем. Ибо в Тебе, Господи, сила моя и щит мой; с Тобой в душе ничто больше не нужно мне.

Вспыхнуло лезвие огнем божественным – и исчезло в единый миг.

И поднялся отец наш Видикон с колен, безоружный и одинокий, но на сердце у него было легко, и укрепилась решимость его.

– Куда бы ни повела меня воля Твоя, Отец мой Небесный, – пробормотал он, – я последую за Тобой, и с какими бы врагами Ты ни свел меня, я буду сражаться.

Так сказавши, зашагал он вперед в чрево адское, и псалом был на устах его.

Неустрашимо шагал святой Видикон в чрево адово. Разгромивши демона извращенности, не бежал он прочь, но устремился вперед, следуя на зов, который вел его, исполняя призвание, которое Господь указал ему.

Так шел он и шел, и стены кроваво-красные потемнели и стали рубиновыми, и еще потемнели, и стали пурпурными. Протуберанцы начали вырастать на пути его, и каждый последующий был выше предыдущего, и стояли они на стеблях высотой по грудь ему. И стали их кончики разрастаться и раздуваться, и увидел он, что через каждые несколько шагов стоит шар светящийся. И увидел он полосу на потолке, что ширилась прямо у него на глазах, и горели на ней узоры затейливые, завитушки и арабески причудливые. И вырастали оттуда люстры, и были они квадратные и прямоугольные, и подвешены были за углы на цепях. Да не цепи то были, но кабели или даже стержни.

– Похоже на столы, – удивился отец наш Видикон, – вверх ногами повернутые.

И заметил он выпуклость в потолке, и расширялась она, и пустила ростки сбоку. И нахмурилось чело отца нашего Видикона, и снизошла на него мысль:

«Это похоже на стул».

Так оно и было воистину.

И понял блаженный, что ступает он по потолку коридора длинного, устланного дорожкой ковровой персидскою и уставленного столами и стульями, что висели над головой его. Глядь! Прошел он мимо зеркала настенного, что отражало стену багряную; и увидел он в зеркале себя, перевернутого, и терялись вверху грудь и бока его. Зажмурился он и потряс головой, чтобы рассеялся морок, и когда открыл он глаза свои, то увидел, что стены уплывают вперед, и прошел мимо зеркала во второй раз, в обратную сторону. С каждым шагом все дальше вперед уходили стены, и одолело его головокружение. И пробежала по жилам его дрожь опасности, ибо понял он, что вступил в область обратных превращений, где вверх ногами все и прогресс в регресс обращается, где каждый шаг вперед уводит на два шага назад и все противоположно тому, как должно быть.

«Ближусь, ближусь к демону», – сказал он себе, и понял, что подошел к духу алогизма Противоречия.

Но понял блаженный, что не сможет подступить к духу этому если не отыщет какой-нибудь способ вперед двигаться. Остановился он, и стены остановились с ним вместе, как и следовало; и возликовал отец наш Видикон, и шагнул назад. И воистину начала тогда стена двигаться назад спереди. И рассмеялся он от радости, и продолжил идти таким образом. И снова миновал он зеркало, от начала к концу его, как и надлежало. И так, назад отступая, шел отец наш Видикон вперед, к духу Противоречия.

Глядь! А дух уж приблизился, хотя и не сдвинулся с места; ибо стоял, подбоченясь и расставив ноги свои, и улыбался при виде праведного отца нашего Видикона; и были глаза духовы скрыты за двумя искривленными плоскостями мрака. С головы до ног облачен он был в хаки, даже рубаха его, там, где виднелась она между лацканами, и галстук его были этого цвета. С чисто выбритым удлиненным лицом улыбался он отцу Видикону цинично, и была голова его увенчана фуражкой с тульей высокой и козырьком сверкающим, и блестели на погонах его знаки отличия.

И остановился тогда отец наш Видикон в нескольких шагах поодаль – из осторожности – и рек он так:

– Я знаю тебя, дух, – ибо ты есть Мерфи! Но молвил дух:

– Нет, ибо все черты всех людей, что населяют твой реальный мир, слились в мифическую фигуру, которая росла сама по себе и стала мной. Следовательно, я не Мерфи, но тот, кто носит такое же имя.

И потемнело чело отца нашего Видикона.

– Тебе не обмануть меня. Ты – тот, кто сформулировал тот гнусный принцип, что обрекает на провал все проекты рода человеческого.

– Корни провала – в душах исполнителей, – коварный дух ответствовал. – Как могу я выкорчевать их? Нет, не моя в том вина, а их.

– Слова твои ложны, лютый враг! – вскричал отец наш Видикон. – Ведомо тебе, что желание потерпеть крах глубоко сокрыто в душах почти всех людей, и если не шевелить его, так оно и останется почивать мертвым сном. Это ты подстрекаешь всех смертных, ты питаешь и взращиваешь те семена гибельные!

Но не померкла улыбка на губах духа.

– Даже если и я, что с того? Обвинишь ты в потворстве меня?

– Да, в том, что взращиваешь пагубную неосмотрительность! И то было бы тебе самому ведомо, если бы не смотрел ты на мир сквозь фильтры обратного превращения.

И бросился отец наш Видикон вперед – схватить затемненные линзы духа, сорвать экраны мрака, и вскричал он:

– Не смотри сквозь очки свои!

И подались они под рукой его, но не только линзы темные, но все лицо сошло с головы духа, как оболочка сморщенная, открыв гриву волос.

Ошарашен был отец Видикон.

И тогда медленно развернулся дух, и отвел в сторону волосы, и показалось из-под них другое лицо. И устремил он глаза свои на блаженного, и были они воистину темны, но без оправ, ибо глаза его были из матового стекла, и ухмылялся кривой рот его.

И сглотнул отец наш Видикон, и взглянул на руки свои, и увидел изнанку пустого лица.

– Вот она, истина! – вскричал он. – Должен, должен был догадаться я! Ты носишь все задом наперед.

И возликовал дух:

– А вот и нет! Взгляни на башмаки мои!

И опустил отец Видикон глаза свои, и увидел он, что дух речет истину. И были спереди задники ботинок его, а носки смотрели в другую сторону.

– Увы! – воскликнул святой праведный отец Видикон. – Какая разница! – И поднял он глаза свои, и воскликнул: – Они смотрят назад.

– Воистину так, – ухмыльнулся дух. – А ты ожидал чего-то еще?

– О нет! – И зажмурился отец наш Видикон, и пошло чело его морщинами. – Я должен был догадаться! Ты – Янус враждебный.

– Двуликий, истинно, – согласился дух.

– Нет, не бывать тому! Нет истины в том, кто двулик. Твое заднее лицо было ложным!

– А еще что? – пожал плечами дух. – Как можешь ты быть уверен в ложности того лица? Быть может, под волосами у меня еще один лик, и у меня воистину есть глаза на затылке, как те, что ты видел тогда?

– О нет, я должен это видеть, – сказал тогда святой, и устремил глаза к небесам, и взмолился: – Отец наш небесный, прости же мне, что я в гордыне своей и глупости счел себя способным сражаться с такими коварными недругами. Молю Тебя, окажи мне помощь Свою, ниспошли мне оружие, чтобы мог я противостоять этому создателю скорбей наших!

Но хихикнул дух:

– Тщетны твои мольбы! Разве может дать тебе твой Заступник оружие, что способно сделать верным неверное?

И сверкнула тогда в руке святого праведного отца Видикона вспышка света, горящего и переливающегося в стекле, и поднял отец Видикон зеркало.

И расхохотался недруг его.

– Что? И ты хочешь бороться с духом Поражения таким ничтожным оружием?

– Да, – ответствовал отец наш Видикон, – если показывает оно истину.

– Нет, ибо оно темно, хотя и стекло. Разве не припоминаешь ты?

Но поднял отец Видикон зеркало, и отразилось в нем лицо духа.

– Нет, у меня есть другое! – вскричал тот тогда. И скользнул он рукой во внутренний карман, и выхватил оттуда другое зеркало, в целый фут шириной, и поставил его напротив того, что держал праведный святой отец Видикон, чтобы отразилось в нем отражение в зеркале преподобного.

– Нет, не поможет оно тебе! – вскричал святой отец, и выросло тогда зеркало, и стало вполовину такого размера, как зеркало духово, и узрел дух лик свой с зеркалом рядом с ним, и внутри того зеркала был его лик рядом с зеркалом, а внутри того зеркала – маленький лик его рядом с зеркалом, в котором был его лик рядом с маленьким зеркалом, и так далее, пока не стали отражения настолько малы, что и не разглядеть их было совсем. И возопил дух, и отшвырнул прочь свое зеркало, но лик его остался отражен в зеркале отца нашего Видикона.

– Поздно теперь! – вскричал святой отец. – Неужели не видишь ты, что вызвал обратную реакцию неконтролируемую?

И воистину случилось так.

– Нет, не могло такого быть! – взвыл дух. – Не может происходить обратная реакция там, где нет силового входа!

– В руках моих – вход величайшей силы, какая существует только, – объяснил святой с неземным спокойствием. – Вся сила во Вселенной проистекает из этого божественного источника!

Все ярче и ярче сияло зеркало, ярче и ярче, пока не раскалилось добела, и пылало оно, и загорелось в нем отражение демона, и горело оно, и горел и сам дух.

– Ибо, – рек отец наш Видикон, – воистину был он лишь отражением.

Так, завывая и вопя, расползался и распадался дух, и догорел он, и не стало его.

– Значит, в основе своей был он не чем иным, как голограммою, – протянул отец наш Видикон задумчиво, – а что зеркалами создано, ими же может быть и уничтожено.

Положил он зеркало, духа поглотившее, осторожно на землю вниз и, руки на груди сложивши, вскинул глаза свои к небу.

– Господь всемилостивый, возношу я Тебе хвалы свои, ибо Ты и во второй раз спас от гибели слугу Твоего недостойного! Молю Тебя лишь о том, чтобы не оставил Ты меня Своей милостью и ниспослал мне силы духа и смирения, без которых не смогу я выстоять против врагов, на коих Ты посылаешь меня.

Замигало зеркало, блеснуло и исчезло в единый миг.

Взглянул отец наш Видикон на место, где только что было оно, и выдохнул:

– Благодарю Тебя, Господи, что услышал меня. Сохрани же меня, молю Тебя, от всех опасностей, что грозят мне.

Так сказавши, осенил он себя крестным знамением, и поднялся он, и зашагал дальше во чрево адово.

Долго, долго шагал святой праведный Видикон по коридору кроваво-алому, и одолела его усталость; но услышал он позади рев оглушительный, и все выше и громче становился он, как будто близился. Оглянулся отец Видикон и увидел аэроплан приближающийся, и пропеллер на носу у него пятном казался смазанным. И изумился отец Видикон, как такой крупный объект может передвигаться в таком пространстве ограниченном, но понял он, что была то модель. А потом понял, что несется она прямо на него, да точно так, как будто кто-то в него целился.

– Ложись! – вскричал отец наш Видикон, и бросился он на пол, и прикрыл руками голову. С ревом промчался над ним аэроплан, и приподнялся тогда отец Видикон, и услышал, что завертелся пропеллер медленней, а самолет снизился, и коснулись шасси его пульсирующей земли, и покатился он, замедляясь, пока не остановился совсем.

Изумленно взирал на него отец Видикон, потом нахмурился; слишком уж странным, слишком уместным показалось ему совпадение, что явил себя самолет в тот самый миг, когда усталость одолела его. Но слишком уж большим искушением был для него аппарат летательный; даже в смерти желание управлять им одолевало его; и направил отец Видикон к самолету стопы свои, и очутился рядом с фюзеляжем размером не больше роста его, с открытой кабиной, в которую мог он втиснуться – так и сделал он.

И заработал пропеллер в тот же самый миг, превратился в расплывчатый диск в секунду единую, и накренился аэроплан вперед, подпрыгнул и побежал, и взмыл в воздух, и помчался в глубь зева темнеющего. Святой Видикон, не понаслышке с авариями знакомый, поискал ремень безопасности, но не нашел его, и содрогнулся от дурного предчувствия. Может, появление аэроплана было чистой случайностью, а отсутствие ремня безопасности – простым совпадением, но собрался он с духом и приготовился к третьей неприятности.