Текст книги "Лоллипоп"

Автор книги: Кристине Нёстлингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Лоллипоп и бабушкина работа

Бабушка Лоллипопа работала уборщицей в конторе электрофирмы. Там она убирала ежедневно, кроме суббот и воскресений, по три часа. С пяти утра до восьми. Естественно, пятнадцать рабочих часов в неделю бабушку обеспечить не могли. Но она получала ещё пенсию за умершего дедушку. На пенсию и на уборщицкие деньги можно было жить вполне сносно. Она даже частенько давала маме Лоллипопа разные суммы, потому что у мамы с деньгами было туго.

Лоллипопу и сестре куда как удобно, что бабушка работает в такую рань. В начале девятого она снова дома. Моет оставленную после завтрака посуду, бегает по магазинам, прибирает, готовит обед. Когда Лоллипоп возвращается из школы, на столе стоит яблочный сок и чистые тарелки. Так что у Лоллипопа, положа руку на сердце, было ощущение, будто его бабушка вообще на работу не ходит.

Но потом электрофирма, где работала бабушка, начала расширяться: старого корпуса не хватало.

«Конторские-то сидят друг у друга прямо на головах, как бременские музыканты», – рассказывала бабушка.

Пришлось, значит, электрофирме новый корпус возводить, повместительнее. Но этот новый корпус выстроили не «в двух шагах за углом», а в другом районе города.

Такую махину за один день не отгрохаешь. Два года ушло на строительство нового корпуса. Последние два года бабушка время от времени приговаривала: «Переезжать будут без меня! Не тратить же час в один конец ради трёх часов работы. Да и не такие уж они мёдом мазанные!» И она заявила: «Как только они переберутся, подыщу себе другое место!»

Лоллипоп считал, что бабушка права. Ещё он считал, его это никакой стороной не касается. Даже когда бабушка объявила: час пробил, переезд назначен на первое число следующего месяца, Лоллипоп ничуть не взволновался. И что она просматривает объявления в газете, не трогало его. Потом, правда, стали слегка досаждать регулярные хождения к доске объявлений о найме на работу. Во-первых, она отлучалась ежедневно – вместо того чтобы сидеть дома и делать ему бутерброды с ветчиной, а во-вторых, вечера напролёт она обсуждала с мамой различные варианты с работой. У Лоллипопа от этих разговоров уши вяли. «Чистый заработок», «общий размер жалованья», «отпускные»… Даже такое условие, как «пропорциональная скидка с отпускной суммы», упоминалось бабушкой. К лешему «пропорциональную скидку»! Пусть лучше играет с Лоллипопом в «морской бой», или в «слова», или в «поддавки». В конце концов бабушка нашла верное место.

Лоллипоп облегчённо вздохнул. Он рассуждал: «Слава богу, теперь всё пойдёт по-старому! Хорошего понемножку!» Сам себе он казался удивительно кротким и славным: с таким смирением выдержать безумную говорильню и беготню вокруг нового бабушкиного места! Это оказалась вовсе не какая-нибудь контора, а семья. Го́фштеттеры – так их звали. Там бабушка за час работы получала намного больше, чем в электрофирме. К тому же она сказала:

– Мне вообще Гофштеттеры по душе. У нас с самого начала взаимная симпатия.

Лоллипоп удивлённо спросил:

– Скажи-ка, бабуля, разве они встают так рано, что в пять уже можно начинать?

– Отнюдь, – сказала бабушка, – здесь я буду начинать только в одиннадцать. Оно и к лучшему. Хоть высплюсь наконец. Я ведь не от хорошей жизни поднималась ни свет ни заря.

– Порядок, – решил Лоллипоп.

Дело всё ещё казалось безобидным. Он даже рад был за бабушку. Но, когда она сказала: «Зато работаю до шести!» – Лоллипоп взревел, как раненый лев.

– А мой обед? – рычал он. Лоллипоп придавал очень большое значение спокойному, вкусному обеду в уютной обстановке. – А домашние задания? – рычал он. Лоллипоп любил, чтобы бабушка сидела за столом и вязала, пока он строчит многоэтажные, безошибочные уравнения или куцые, усеянные ошибками сочинения.

Ещё Лоллипоп поскандалил из-за бутербродов с ветчиной. Из-за того, что дома всегда должен находиться кто-то, кто мог бы пришить пуговицу. И вообще, ревел он, ему нужен хоть кто-нибудь, с кем можно пообщаться. Сестрица подчас чудовищно тупеет, с ней особенно не наговоришься. Унять Лоллипопа было невозможно.

– Ты только прикинь, – вразумляла бабушка, – я ведь зато к Гофштеттерам всего три раза в неделю хожу. А четыре полных дня – дома!

Но даже этот довод был слабым утешением для Лоллипопа. Он здорово обозлился и надулся.

– Потерпи хоть немного, – сказала мама, – всё будет не так страшно, как тебе кажется!

Лоллипоп и злился, и дулся, и терпения набирался, но всё вышло ещё страшнее, чем казалось. Мало того что три раза в неделю он бабушки вообще не видел. Им ещё хотелось, чтоб он делал кошмарнейшие вещи! Сразу после уроков он должен как угорелый нестись домой, вставать к плите и разогревать картофельный суп, медленно помешивая в кастрюле. После еды он должен ставить тарелки в раковину и напускать в неё воду.

И ещё он должен ходить к Смешанному Отто – не посидеть на картошке и пососать леденец, а со списком. С длинным списком, состоящим из скучнейших предметов, как то: мука, стиральный порошок, сахар, рис. Вдобавок ему вменялось в обязанность получать у сапожника обувь и относить в чистку скатерть!

Но самое возмутительное – никому, кроме Лоллипопа, это возмутительным не казалось. Смешанный Отто даже рассмеялся, когда Лоллипоп поведал о своём горе. И учительница его не поняла. Когда Лоллипоп объяснил, что не мог дома писать сочинение, так как должен был вытащить бельё из стиральной машины и развесить его в ванной, она сказала: «Смешно, Лоллипоп, это отнимает каких-то две-три минуты». Причём она имела в виду возню с бельём, а не сочинение. Один человек понял его. Эгон, сосед по парте.

– Лоллипоп, – задумчиво сказал Эгон, – разве у тебя нет сестры? Такой длинной, белобрысой, года на два тебя постарше?

– Само собой, – сказал Лоллипоп.

– Тогда я здесь чего-то не улавливаю, – сказал Эгон. И у него есть мать, она тоже работает; а бабушки у него вообще нет. Но всеми делами по дому занимается сестра. – Во-первых, потому, что она старше, – сказал Эгон, – во-вторых, потому, что домашние заботы – женские заботы.

В этот день Лоллипоп шагал из школы в отличном настроении, хотя был «безбабушкин» день. Дорогу к дому он выбрал не самую короткую. Первым делом заглянул в парк, где малость погонял мяч, потом пошёл провожать Эгона до дома, где разглядывал коллекции марок, а после завернул в кафе-мороженое – съел клубничный пломбир. И лишь тогда направился домой.

У сестры занятия кончались на час позже, но, когда Лоллипоп явился, она уже была дома. И вне себя. Лоллипопу поручили, как только он придёт из школы, включить духовку. В духовке стояла картофельная запеканка с дольками нарезанной ветчины. Бабушка ещё с утра сделала её и слегка пропекла. Не хватало лишь поджаристой корочки. А сейчас запеканка, понятное дело, была холодной.

– Явился бы вовремя, – выговаривала сестра, – запеканка была б уже горячая, с хрустящей корочкой!

Лоллипоп ни слова в ответ.

– А я голодная как зверь! – ругалась сестра. Она заглянула в духовку: – Теперь законно минут десять жди, пока будет готово!

Лоллипоп вытянулся во всю длину на кухонной кушетке и скрестил руки на груди.

– Зажигать духовку, равно как и разогревать запеканку, – женское дело, о почтеннейшая сестрица, – изрёк он.

– Ты спятил, Лолли, – сказала сестра.

Лоллипоп замолчал и больше не шевелился. Даже когда сестра позвала:

– Не сочти за труд – встань и накрой на стол. Запеканка готова.

Он молчал и не пошевелился, даже когда сестра сказала:

– Лоллипоп, садись за стол да прихвати, будь уж так добр, яблочный сок из холодильника.

Тогда сестра подошла к кушетке и чего только не наговорила. И что он рехнулся, и что она всё равно в тысячу раз больше его делает. И что он ведёт себя как султан в гареме. И что он смесь барана с чемоданом, да к тому же несусветный лентяй. Она даже заехала ему со злости в живот. Очень прилично. Он снёс это беззвучно. А голод его не мучил. Клубничного пломбира хватило бы семью накормить.

Лоллипопу казалось, что он целую вечность валяется с закрытыми глазами и скрещёнными руками, когда он вдруг вспомнил: да ведь сегодня вторник, Томми давно ждёт его в комнате за прилавком. Он встал и хотел было выйти, но сестра загородила проход.

– Только через мой труп! – сказала она. – Сначала вымой посуду!

– Я ничего не ел, – сказал Лоллипоп.

– Не играет роли, – сказала сестра.

Тут Лоллипоп лягнул её ногой. Сестра схватила его за волосы. Лоллипоп отступил на шаг, а поскольку сестра и не думала его отпускать, то и она отступила от двери на шаг. Лоллипоп врезал ей в солнечное сплетение. Сестра отпустила волосы, чтоб закрыться, и Лоллипоп очутился за дверью.

* * *

Так теперь у них пошло-поехало – чуть ли не в каждый «безбабушкин» день. Да и вечерами было уже не то что раньше: сестра жаловалась на Лоллипопа маме и бабушке. А мама с бабушкой как-то сказали, что Лоллипоп их сильно огорчает, другой раз, что Лоллипоп негодный мальчишка, и ещё раз, что Лоллипопу пора браться за ум. В любом случае ничего приятного они ему не говорили.

Сестре он показывал язык, бабушке строил за спиной гримасы, а маме заявлял: «Отстань от меня!»

Да и дни, когда бабушка оставалась дома, были для Лоллипопа ничуть не лучше. Если вчера цапались и точно известно, что завтра опять поцапаются, то и сегодня особого желания любезничать нет.

Лоллипопа такая жизнь тяготила. Он считал – положение должно измениться. И чем скорей, тем лучше.

От сестры ничего путного ждать не приходилось. Она беспрестанно твердила: во-первых, она ещё ребёнок, а не женщина. И заявление насчёт домашней работы, которая якобы исключительно женская, бред сивой кобылы. А бабушка до небес превозносила новое рабочее место. Когда она начинала про «своих Гофштеттеров», Лоллипоп зубами скрипел. Часто же приходилось ему скрипеть зубами!

«У Гофштеттеров, – говорила бабушка, – работа в радость!» Она перечисляла все их кухонные аппараты и расписывала пылесосо-подметально-выбивальный комбайн, словно ей поручили составить рекламный проспект для подметально-выбивально-пылесосной фабрики. Она нахваливала посудомоечную машину, а про бельевую электросушилку говорила так, будто сама её изобрела.

Да плюс к тому бабушка влюбилась в гофштеттеровское дитя, которое либо сидело в манеже, либо ползало на четвереньках. Стоило ей войти в комнату, как дитя – по словам бабушки – светилось от счастья. И, наоборот, рыдало, когда бабушка выходила. Госпожа Гофштеттер не уставала повторять: «Даже не знаю, как мы без вас жили, бабусечка!»

Охи и ахи вокруг гофштеттеровского младенца и гофштеттеровских машин были Лоллипопу просто противны. Но то, что Гофштеттеры позволяли говорить его бабушке – «бабусечка», это уж дальше ехать некуда!

– Лоллипоп, не будь таким зловредным, – сказала мама, – порадуйся хоть немного за бабушку: ей так повезло!

Лоллипоп и не думал радоваться. Нисколечко. А сестру он теперь лягал всё чаще. Потому что она тоже помешалась на этих Гофштеттерах. Хоть из дому беги! Сестра навещала бабушку у Гофштеттеров, она вывозила гофштеттеровское чадо в коляске на прогулку. Гофштеттеры подарили сестре плюшевый свитер в зелёно-красную полоску для загородных прогулок. Господин Гофштеттер помогал ей по английскому. И сестра часами напролёт распространялась о том, где у Гофштеттеров стоит цветной телевизор, как развешаны колонки от японского стереомагнитофона и какие платья висят во встроенном шкафу в холле.

Лоллипопа осенило: помочь тут может лишь великолепно обсосанный, прозрачно-зелёный «Лоллипоп»! С великим тщанием готовил он леденец. Получился самый прозрачный, самый зелёный «Лоллипоп», из всех когда-либо им изготовленных.

Лоллипоп оставил «Лоллипоп» наготове в большой комнате на журнальном столике. Он дождался, когда бабушка с мамой убрали посуду после ужина и засели за телевизор. Сестра сидела перед ними прямо на полу. Она вязала шапочку из светло-коричневой шерсти для гофштеттеровского ребёночка. Хотела преподнести ему шапочку на день рождения. Лоллипопу она шапок сроду не вязала!

Лоллипоп взял леденец и приложил к правому глазу, а левый сощурил. Он посмотрел на бабушку. Он посмотрел на сестру. А бабушка смотрела на экран. А сестра смотрела на спицы. Лоллипоп довольно долго продержал «Лоллипоп» у правого глаза, потом поднёс его к левому, а правый прикрыл. И опять глядел не отрываясь.

– Hoc у него чересчур большой, чтобы нравиться женщинам, – сказала бабушка маме. Она имела в виду мужчину в телевизоре, который заигрывал с яркой блондинкой.

– Ещё раз прибавить шесть петель? – спросила сестра и протянула маме шапочку.

– Да, прибавь ещё шесть, – сказала мама. При этом она смотрела вовсе не на вязаную шапочку, а на мужчину с чересчур большим носом.

«Чтобы “Лоллипоп” подействовал, они должны обратить на меня внимание», – смекнул Лоллипоп. Он начал кашлять. Ужасно кашлять, натужно вбирая воздух и с присвистом и хрипами выдыхая. Когда Лоллипоп был совсем маленьким, он заработал хронический бронхит. И потому прекрасно знал, как надо кашлять, чтобы отвлечь людей от телевизора и вязальных спиц.

Бабушка, мама и сестра повернулись к нему.

– Лоллипоп! – вскричали они испуганно. – Лоллипоп, солнышко!

«Попались, голубчики, – думал Лоллипоп. – Сейчас бабушка скажет, что больше не пойдёт к Гофштеттерам».

Бабушка не сказала ни полслова. А так как Лоллипоп кашлять перестал, она отвернулась к экрану.

«Ладненько, ладненько, – думал Лоллипоп. – Пусть! Уж сестра-то признается: “Я лишь сейчас осознала, что домашняя работа – удел женщин. Отныне всё по дому буду делать я, поскольку я женщина, да к тому же старше Лоллипопа. Бутерброды с ветчиной я ему тоже буду готовить!”»

Однако сестра уже снова вязала, повернувшись к Лоллипопу спиной, и считала петли. Только мама подошла к Лоллипопу. Она спросила, не простыл ли он, не хочет ли водички. Лоллипоп сердито мотнул головой.

С огромным удовольствием он вышвырнул бы зелёное стёклышко. Но вместо этого побрёл с ним в ванную. «Ну почему, – спрашивал он себя, – ну почему оно сегодня не действует? Ведь это стопроцентный крайний случай! Всегда же действовало! Знать бы, что стряслось с упрямой ледышкой! Может, она недостаточно прозрачна?»

Лоллипоп подошёл к большому зеркалу, висящему в ванной, поднёс леденец к правому глазу, а левый закрыл. Нет, леденец просвечивал лучше некуда. Лоллипоп ясно видел перед собой светло-зелёного Лоллипопа. Светло-зелёный глядел из зеркала, а Лоллипоп через «Лоллипоп» – в зеркало.

– Чёрт побери, разбери и собери, – проворчал Лоллипоп, – кончай вредничать – сделай что-нибудь!

Заклятие Лоллипопа было обращено к леденцу. Но за леденцом-то был зеркальный Лоллипоп. И зеркальный Лоллипоп в ужасе передёрнулся.

– Ой, мамочки! – прошептал Лоллипоп. – Ну и дела!

Однако было поздно. Леденец сработал. Лоллипоп опустил руку с «Лоллипопом», глубоко вздохнул и поплёлся в кухню. Там он взял грязные тарелки, стоявшие на столе рядом с мойкой, составил их в раковину и пустил горячую воду. Потом тряпкой стёр с кафельной стены семь красных пятен от гуляша. Потом собрал посеревшие, свернувшиеся колечком картофельные очистки и выбросил в помойное ведро. А затем побрызгал душистым моющим раствором на тарелки и отмыл их до блеска. Даже слегка веником в кухне прошёлся. При этом он всё время бубнил под нос: «Кончай вредничать – сделай что-нибудь».

Лоллипоп малость куксился на «Лоллипопа». А потом в кухню пришли мама с бабушкой и сказали, что он замечательный парень, просто умница-разумница. И что они всегда верили в его сознательность. Преувеличивали жуть как. Не так уж много он сделал, говоря по совести. Но похвала его приободрила, и даже очень. А потом сестра подошла и спросила, не связать ли и ему шапочку. Такую голубенькую в бело-зелёную полосочку. Лоллипоп заказал голубую в красно-жёлтую полоску.

Сестра и впрямь связала шапку. Получилось – загляденье. Хоть и маловата немного. Лоллипопу приходилось всё время натягивать её на уши. Но она упорно сбивалась на затылке в гармошку. Лоллипопу она всё равно дико нравилась. Никому из его одноклассников сёстры шапок не вязали. С тех пор он вреза́л сестре значительно реже.

Ошибка Лоллипопа

Лоллипоп и сестра получали на мелкие расходы от мамы. От бабушки тоже. Мама давала по понедельникам. Бабушка – по воскресеньям. Поэтому бабушка называла карманные деньги «выходными». Каждое воскресенье она вручала Лоллипопу пятишиллинговую монету. А сестре – десятишиллинговую.

– Она ведь старше, – говорила бабушка, – чем старше ребёнок, тем больше ему нужно!

Мама возражала:

– Абсолютно неверно. Маленьким детям нужно не меньше, просто им другое нужно! – И добавляла: – Для меня «нужно» вообще не указ, я детям даю не сколько им нужно, а сколько у меня остаётся!

Случалось, она говорила: «На этой неделе, увы, придётся платить за свет и газ!» Тогда Лоллипопу с сестрой почти ничего не перепадало. В другой раз она сообщала: «Мне заплатили сверхурочные!» И Лоллипопу с сестрой доставалась приличная сумма.

До сих пор Лоллипопу денег хватало. Было их побольше – он покупал двойную порцию клубничного, цветные наклейки и новый красный фломастер. Было их поменьше – он пользовался фломастером сестры, ел пломбир, если с ним делились, а цветных наклеек вовсе не покупал.

Денежные проблемы возникли у Лоллипопа после того, как учительница их с Эгоном рассадила: слишком много они на уроках болтали и хихикали. Эгона она определила на первую парту. Соседкой Лоллипопа стала Эвели́на.

В классе Эвелина считалась красавицей номер один. А может, и во всей школе. У неё были золотисто-русые локоны, изящный носик и глаза цвета пармских фиалок. Лоллипоп чувствовал себя на седьмом небе – ведь рядом сидела прекрасная Эвелина.

На первой же перемене она сказала:

– Слушай, Лолли, рванём после школы за мороженым?

Лоллипоп ещё больше обрадовался. Это был редчайший знак внимания. Обычно Эвелина после уроков ходила только с Красавчиком Пе́тером из четвёртого класса. За мороженым тоже.

Лоллипоп думал, что мороженое они купят по дороге домой, либо в универсаме, либо в кондитерской.

Но Эвелина сказала:

– В итальянском кафе-мороженом – в самом начале центральной улицы – пломбир в миллион раз вкуснее!

И Лоллипоп пошёл с Эвелиной в итальянское кафе-мороженое. Там он опять-таки подумал, что они съедят по стаканчику прямо у стойки.

Но Эвелина сказала:

– Сидеть в зале и кушать из вазочки в миллион раз приятнее!

И они сели за невысокий мраморный столик у окна, завешанного тюлем. Подошла официантка. Лоллипоп думал, что сейчас они закажут по скромной порции клубничного.

Но Эвелина сказала:

– «Солнечное затмение» с сиропом, пожалуйста!

Пришлось и Лоллипопу заказать «Солнечное затмение» с сиропом. До этого дня он понятия не имел, что подобное существует. «Солнечное затмение» – это ванильный кругляш, а на нём половинка персика, а сверху сбитые сливки, и по краям вишенки в красном соусе с ароматом ликёра.

«“Солнечное затмение” тоже ничего, но клубничный пломбир куда вкуснее, – думал Лоллипоп. – Да и есть его проще». Персик затвердел, а кругляш всё больше подтаивал. Персик кувыркался в сливках с мороженым, и пока Лоллипоп, обливаясь по́том, делил его на кусочки, мороженое капало через край на скатерть.

– «Солнечное затмение» – полный люкс, – выдохнула Эвелина.

И больше не проронила ни слова. Она в таком темпе работала ложкой, что на разговоры времени не оставалось. С каменным персиком она расправилась в мгновение ока. Видимо, она ела «Солнечное затмение» не в первый раз. Проглотив последнюю ложечку мороженого и слизнув последнюю каплю сливок с ободка вазочки, Эвелина допила красный сироп. Потом вскочила.

– Чао, Лолли, – проворковала она, – бегу, мамочка ждёт с обедом.

Не успел он ответить – её уж и след простыл. А Лоллипоп-то рассчитывал, что Эвелина сама заплатит за «Солнечное затмение» с сиропом. Ровно один шиллинг остался у него после расчёта с официанткой. А был только вторник, к тому же вчера он получил от мамы сверх нормы. Да ещё от бабушки на рисовальный набор. Лоллипоп затосковал.

Но, когда на другой день Эвелина одарила его взглядом фиалковых глаз и сказала, что он её славный-преславный зайчик и что она очень просит одолжить ей три шиллинга на новую линейку, Лоллипоп тут же отдал последний шиллинг, ещё два занял у Эгона и тоже отдал.

Так с тех пор и повелось. То Лоллипоп водил Эвелину в кондитерскую и покупал кулёк карамелек, то снова всплывало кафе-мороженое; потом ей понадобились деньги на общую тетрадь, потом на комиксы, потом на карандаши. Кстати говоря, завтраки, которые Лоллипоп приносил из дома, съедала она.

Через две недели Лоллипоп задолжал уже четырнадцати одноклассникам. На переменках только и слышалось: «Лоллипоп, когда денежки вернёшь?» Или: «Лоллипоп, если завтра же не отдашь, скажу твоей маме! Будь спок!»

Эвелина, конечно, всё это слышала, но она была девочкой либо страшно глупой, либо страшно подлой. Она продолжала тянуть из Лоллипопа мороженое, деньги, сладости. Когда он как-то сказал: «Не сердись, Эвелиночка, у меня сегодня, честно, ни полшиллинга!» – её глаза-фиалки превратились в узкие синие щёлочки, а голос стал звонким и сварливым.

– Что ж, придётся опять с Красавчиком Петером пойти, – отчеканила она звонко-сварливым голосом.

«Тогда я тебя больше не люблю», – говорил прищуренный взгляд. Лоллипоп ходил как потерянный. Посоветовался со Смешанным Отто. Отто сказал:

– Пусть пташка летит на все четыре стороны, она из тебя дойную корову сделала!

Спасибо за совет – это Лоллипоп и сам знал. Он ещё в своём уме.

А потом в один из дней, когда бабушка была у Гофштеттеров, сестра на уроке музыки, а Лоллипоп в кухне, случилось вот что. В дверь позвонили. Лоллипоп пошёл открывать. На площадке стоял Эгон с протянутой рукой. Сурово глядя исподлобья, он отрезал:

– Гони монету! С тебя двадцать четыре шиллинга. У мамы сегодня день рождения!

В «безбабушкинские» дни потрёпанный кошелёк всегда лежал на кухонном шкафчике. Утром бабушка начиняла его монетами, а Лоллипоп или сестра брали оттуда на покупки. А после засовывали чеки в боковой кармашек кошелька. Вечером бабушка подсчитывала остаток и чеки. Не было случая, чтобы она недосчиталась хоть одного гроша: Лоллипоп и сестра смотрели в оба, когда получали сдачу.

При виде Эгона, стоящего на пороге с протянутой рукой, Лоллипоп взял бабусин кошелёк, извлёк двадцать четыре шиллинга и сунул их Эгону. Эгон сказал:

– Порядок, мерси, давно бы так! – и смылся.

А Лоллипоп больше часу провёл в кухне, примостившись у шкафчика, на табуретке; он придумывал, как объяснить бабушке пропажу двадцати четырёх шиллингов. Это было сложно. Почти нереально! Бабушка как пить дать скажет: «Лоллипоп, на тебя денег не напасёшься!»

В этом месяце бабушка частенько дарила ему пятишиллинговики. И не только по воскресеньям. Поскольку умные мысли не приходили, то пошёл Лоллипоп к Смешанному Отто, где уселся на мешок с картошкой. Там ему думалось особенно хорошо. Так вот, сидя и размышляя, он наткнулся взглядом на чеки, лежащие на прилавке. Чеки были белые. Но Лоллипоп глядел на них через свой «Лоллипоп», и они казались светло-зелёными. Причём на светло-зелёных чеках были пробиты разные суммы. Ведь многие, уходя из магазина, чеки оставляют.

Лоллипоп слез с мешка, сгрёб чеки. На некоторых суммы были вполне приличные, на других не бог весть какие. Нашёлся и такой, где стояло:

14.30

3.20

6.50

____

24.00

Лоллипоп воспрял духом. Он выбросил чеки в мусорное ведро. Только один, на сумму 24.00, он положил в карман. А придя домой, достал его.

Около 14.30 он написал: набор для рисования.

Около 6.50 он написал: точилка.

Около 3.20 он написал: треугольник.

Потом вложил бумажку в боковое отделение старенького кошелька. Когда вечером бабушка считала деньги, приплюсовывая чеки, Лоллипоп глаз с неё не сводил. Его чеку она уделила внимания не больше, чем любому другому. У Лоллипопа камень с души упал.

Но упал недалеко. Потому что в школе стали поговаривать: Лоллипоп якобы вернул долг Эгону. Остальные принялись пуще прежнего наседать на него. А тут ещё Эвелина рассвирепела: во всей школе никто больше не давал Лоллипопу в долг.

– Что ж, нет так нет, – пропела Эвелина, сощурив глазки, – значит, Красавчик Петер опять будет ходить со мной в кондитерскую.

Эвелина не только заявила это. Но и осуществила. После занятий она уплыла – рука об руку – с Красавчиком Петером. Лоллипоп брёл домой в тоске и одиночестве.

Пару дней спустя тоска начала рассасываться, но Лоллипопу всё равно было скверно, потому как едва ли не каждый день раздавался звонок. На площадке стоял кто-нибудь из ребят с протянутой рукой: «Гони монету! Срочно! У мамы день рождения!»

Эгон научил ребят: «Надо к нему заявиться, он враз отдаст!» И Лоллипоп отдавал. Из старого кошелька. Теперь по вечерам бабушка обнаруживала престранные счета. 17 шилл. – стояло на одном, где рукой Лоллипопа было накорябано: «колбаса». Когда бабушке захотелось отведать семнадцатишиллинговой колбасы, Лоллипоп сказал, что колбаску он уже съел. Яблоки по 8.90 шилл. – тоже подъел. А 53 шиллинга, которые сапожник взял за смену каблука, возмутили маму до глубины души.

– Это ж откровенная обдираловка, – негодовала она, – в следующий раз найдём другого!

Сестра окрысилась на Лоллипопа из-за кока-колы.

– Каждый день по литровой бутылке! – возмущалась она. – Не жирно натощак?!

На самом-то деле он кока-колу даже не пробовал. Её пила Фи́ни, дочь соседки. Лоллипоп лишь препровождал Фини в универсам, где подбирал за ней чеки.

* * *

Через месяц Лоллипоп расквитался со всеми долгами. И новых не делал. С Эвелиной теперь разгуливал Красавчик Петер. Между тем Лоллипоп, хороший математик, знал с точностью до одного гроша, сколько он вытянул из бабушкиного кошелька. Двести шестьдесят пять шиллингов – вот сколько! У Лоллипопа эти злополучные двести шестьдесят пять шиллингов не шли из головы. Отвратное ощущение.

Как-то вечером, рассказывая о сослуживице, мама заметила:

– Сын у неё – отпетый мерзавец. Деньги тащит прямо из пальто, подонок этакий!

Хоть сын сослуживицы был уже взрослым и выудил у мамаши не одну тысячу шиллингов, Лоллипоп вдруг показался себе таким же негодяем. А негодяем Лоллипоп быть никак не хотел.

На другой день – в четверг – Лоллипоп поехал в гости к Томми. Под мышкой он нёс упакованный в коробку грузовик с дистанционным управлением. Кроме него, Томми у Лоллипопа ни на что внимания не обращал.

– Двести шестьдесят пять шиллингов – и он твой, – сказал Лоллипоп.

– Давай, если хочешь, – сказал Томми. Но для надёжности спросил у мамы.

Госпожа Кронбергер сочла покупку выгодной. Из брюха свиньи-копилки она натрясла двести шестьдесят шиллингов.

Лоллипоп уехал домой раньше обычного. Нервов не хватало смотреть, как Томми не отходит от грузовика ни на шаг, приговаривая «моя машиночка». Лоллипоп зашёл к Смешанному Отто и всё ему выложил. Конечно, он не говорил: «Я Эвелине накупил всякого-якого на такую сумму, что потом я…» Лоллипоп рассказывал так: «Один из нашего класса накупил Эвелине всякого-якого на такую сумму, что потом…» Таким путём он всё и выложил Смешанному Отто! Смешанный Отто слушал, бормоча под нос: «Бабы кого хошь с ума сведут!» Кончив рассказ, Лоллипоп спросил:

– Что же теперь делать тому… с двумястами шестьюдесятью пятью шиллингами?

Отто сказал:

– Он должен пойти к бабушке, сознаться, отдать деньги и попросить прощения!

– Нет, – вскричал Лоллипоп, – всё надо уладить так, чтоб не сознаваться и прощения не просить!

– Это меняет дело, – сказал Смешанный Отто. – Раз твой приятель подкладывал чеки с бо́льшими суммами, то теперь он мог бы подкладывать чеки с меньшими!

– Идея века, Отто! – выпалил Лоллипоп и с такой скоростью ринулся на улицу, что не услышал, как Смешанный Отто крикнул вдогонку:

– Постой, Лолли! Сдаётся мне, палка-то о двух концах!

Вечером бабушка обнаружила в кошельке чек на 20 шиллингов с припиской: «свиные шницели». Она долго изучала бумажку, затем свиные шницели, купленные у мясника Му́стера.

– Отродясь, – сказала бабушка с чувством, – восемь толстых шницелей не стоили двадцать шиллингов, они стоят раза в три дороже, голову даю на отсечение! Времена, когда шницели стоили двадцать шиллингов, давным-давно канули в Лету!

Господин Мустер, сказала бабушка, наверняка обсчитался, завтра же с утра она первым делом сходит к старику Мустеру и исправит ошибку:

– Я честная женщина, людей не обжуливаю!

Заставить бабушку изменить решение оказалось пустой затеей. Но это ещё полбеды! Лоллипоп купил маме пару колготок из овечьей шерсти: со дня на день ожидалось похолодание. Сто шиллингов стоили шерстяные колготки. А Лоллипоп проставил всего двадцать пять. У Смешанного Отто он позаимствовал наклейку с надписью: «Суперэкстра-класс!» У Отто наклейка украшала сыр рокфор. А у него – колготки, и мама была в восторге.

– Грандиозно, Лолли! – восклицала она. – Завтра купишь мне четыре пары таких колготок!

Лоллипоп побледнел сильнее, чем после бабушкиного обещания. Столько денег для переплаты у него не оставалось! Когда он уже стал бледнее выцветшей льняной скатерти, пришла сестра и поклялась всеми святыми и собственным честным словом, что в универмаге, где Лоллипоп покупал колготки, в данное время никаких суперколготок в помине нет.

А эти, один к одному, она сама сегодня утром видела в развале у входа. И цена им сто шиллингов. Счёт от мясника тоже попался ей на глаза, она даже вскрикнула:

– У Мустера ведь кассовый аппарат, он проставляет цифры на ленте! Это не счёт от Мустера, это чек от Смешанного Отто!

Лоллипоп был уже бледен, как свежевыпавший стерильный снег горных склонов.

– Лоллипоп, что всё это значит? – спросила мама.

– Лоллипоп, ну-ка объясни нам! – потребовала бабушка.

– Лоллипоп, ты что, язык проглотил? – напирала сестра.

Но Лоллипоп стоял белый как мел, заиндевевший, словно утратил дар речи.

– Лоллипоп, что всё это значит, ну-ка объясни нам, ты что, язык проглотил?! – хором вскричали мама, бабушка и сестра и потрясли его.

Лоллипоп на деревянных ногах прошагал к постели и, не дав объяснений, рухнул в неё. Сколько мама, бабушка и сестра ни теребили, ни расспрашивали его, он – ноль внимания.

– Хоть что-нибудь скажи! – взмолилась мама.

Лоллипоп выдавил:

– Мне срочно нужен «Лоллипоп», зелёный!

Сестра помчалась к Смешанному Отто. Лавка была на замке, пришлось звонить с чёрного хода. Вскоре она вернулась с полдюжиной зелёных «Лоллипопов». Положила их перед Лоллипопом на тумбочку.

– Ну, теперь говори, – не вытерпела уже бабушка.

Лоллипоп покачал головой. Бабушка и мама подсели на кровать. Они говорили Лоллипопу разные ласковые слова. Как об стену горох! Тогда они пошли спать.