Текст книги "Работник"

Автор книги: Кристина Рой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Старик умолк. Только губы его шевелились. Что шептали они? Это осталось тайною межде старым евреем и вечным Богом. Из глаз, устремленных на небо, текли слезы. То были слезы горести за прожитые данее долгие годы скорби и лишений, слезы ребенка, который искал Отца, и которого Отец, наконец, прижал к своему любящему сердцу.

Так, с молитвою и с чистым кротким сердцем, старый еврей поднялся вслед за ласточками, чтобы по верному пути лететь к Богу. Поздно, в исход двенадцатого часа его унылой и одинокой жизни, проснулась душа, и неугасимый свет вечной жизни ярко осветил и его сердце.

И долго просидел старик, погруженный в глубокую думу. Не слыхал он приближающихся шагов, не видел и того, что недалеко от него остановился парень, которого он так горячо хотел видеть и о ком так пламенно молился сейчас в своем сердце.

Вдруг в деревне послышался крик. Какому-то пьянице улица показалась тесною, и он требовал, чтобы ему расширили дорогу, раздвинули дома. Старик очнулся, повернул голову и увидел, что он не один. Обрадовался гостю, усадил рядом на скамью и сказал Мефодию, как некогда Руфи Ноимени:

– Твой Бог – мой Бог! И твой Спаситель – мой Спаситель.

– Хвала Богу! – восторженно произнес Мефодий после того, как старый еврей ему подробно рассказал о своем духовном обновлении. – Хвала Богу! Обетования его

– вечная истина, и кто Ему верит – тот не постыдится. Я вот молил Бога, чтобы

Он указал мне вас:

– Меня?

– Да, вас. Сегодня, когда вы стали достоянием Иисуса Христа, дорогой отец, я могу и должен сказать вам, наконец, что я никогда и не заглянул бы в эту деревню, если бы не жили здесь вы. Не удивляйтесь, не смотрите на меня с таким недоумением. Вы в своей молитве сейчас упомянули, что я призвал вас ко Христу, как Филипп Нафанаила. Это правильно, Филипп искал Нафанаила, чтобы призвать. Искал и я вас.

– Искал?.. Ты?.. Меня?.. Разве ты знал меня прежде? Не понимаю: На что я тебе был нужен?

– Я объясню сейчас. Был у меня знакомый, о существовании которого вы и не знали, но который любил вас до последнего часа своей жизни. Я уже говорил вам однажды, что некий урожденный еврей привел меня к познанию истины. Имя этого моего благодетеля, которого я никогда не перестану благословлять, было Рувим Соколов. Он был сыном богатого русского еврея, а мать его была тем чудным дитем, которое вы и доселе не перестаете оплакивать, – ваша дочь Эсфирь.

– Мефодий! – закричал старик и заметался. – Мефодий, ты знал мою дочь, мое дорогое дитя? Ты видел ее? Был знаком с нею? Какова она была?

– Да, я знал ее, но никогда ее не видел. Я видел ее лишь на фотографии, где она была еще невестой. Сама она умерла незадолго до того, как я познакомился с Рувимом Соколовым.

– Умерла? Значит я не увижу ее?

– Увидите: у Бога, в новой жизни. А в этой жизни она умерла с молитвой о вас и с вашим именем на устах.

– Так разве она обо мне что-то знала?

– Все. Мать, ваша жена, все рассказала дочери и научила ее любить вас.

– Моя жена?

– Да, ваша жена. Она, бедная, вынесла более, чем заслуживала. Она скоро осознала свою вину и хотела вернуться, но ее не пустили. Ей сказали, что вы очень сердиты на нее, и когда от вас пришел развод, она поверила этому и вышла замуж за того, кто ее увлек, но она не была счастлива и умерла незадолго до свадьбы дочери, которая потом с мужем уехала в Канаду.

Там Господь привел к познанию правды Христовой сначала мужа вашей дочери, а потом и ее саму. А они уже крестили и сына Рувима. Много труда и жертв вложили они в воспитание своего детища и добивались лишь одного, чтобы он стал проповедником Евангелия среди своего еврейского народа. Желание их исполнилось. Отцу даже удалось, хотя и недолго слышать проповеди сына. Когда этот сын и меня, христианина только по имени и по рождению, сделал также христианином в душе, отец его скоро умер, и я остался с моим другом, потерявшим родителей. Как я его лбил! Но еще более любил меня он! Он узнал, что я словак, из Венгрии, и рассказал мне, что в Венгрии у него есть дед, и что покойная мать его взяла с него обещание этого деда найти. Поэтому каждый раз, когда мы молились вместе, он прежде всего, молил Бога о благополучии деда и о возможности его найти.

Однажды он послал меня в Пенсильванию, где как он слыхал было немало словаков из Венгрии. Мы надеялись, что через них нам, может быть, удасться кое-что узнать о старом Давиде. И это было указание Божье, что после долгих и напрасных поисков я встретил, наконец, молодого зятя Ондрачика, который теперь из-за болезни опять вернулся сюда, на родину. Это было вскоре после его прибытия в Америку. От него яи узнал кое-что о старом Давиде, от которого ушла его жена. Тогдамы запросили Градово письмом и узнали все. Старый Давид, дед Давид, которого мы искали, был здесь. Радости Рувима не было конца, и он не знал, как благодарить Бога, что Господь дал ему возможность найти и просветить учением Христовым деда. Рувим решил приехать сюда. Но Господь, Хозяин жизни и смерти, решил по-другому. Рувим был так занят Божьим делом, что не смог сразу собраться. Тысячи людей возлагали на Рувима все свои надежды, и он считал себя не вправе вдруг все оставить. А потом случилась беда, сильная простуда. И внук ваш, дорогой сосед, скончался. Его чистая душа пошла на небо, куда она стремилась всю свою земную жизнь.

Я хорошо знал, какое это для него горе, что он не донес свет Евангелия до своего дела. Но если это ему не удалось – что мешало мне исполнить это вместо него? И я в его последний, предсмертный час пред лицом Бога обещал ему, что приложу все силы, чтобы привести его деда ко Христу, чтобы старик, если он здесь на земле не видел своей дочери и внука, мог встретиться и быть вместе с ними в вечности. Рувим умер с именем Христа на устах. Мы похоронили и оплакали его, а затем я с его поручением, как наследник его дела, отправился в Градово.

Я понимал, что старого Давида, претерпевшего столько обид и горечи в жизни, скоро не возьмёшь и что, если прийти к нему и сказать о завещании его внука, он или не поверит, или не захочет даже слушать меня: Давид ведь был еврей, а его внук умер христианином. Дело обещало быть долгим.

Чтобы быть к старику как можно ближе, я нанялся к Ондрачику в работники и молил Бога, чтобы Он дал мне силы обратить сердце старого еврея ко Христу. Вышло очень удачно. Простой работник не вызывал подозрения в еврее. Только сразу ведь уважение и доверие человека нельзя завоевать, нужно время, а я боялся, чтобы зять Ондрачика, вернувшийся домой из Пенсильвании, не узнал меня. К счастью, он меня не узнал. При нашей первой встрече у меня была борода, да и платье на мне было иное – я не был одет работником.

Вечером, в день свадьбы у Петрачей, я хотел было тебе всё рассказать, но не удалось. Тогда я решил ещё остаться в Градове до тех пор, пока не услышу из уст деда моего друга, что он нашёл Христа Мессию и принял его как своего Спасителя. Теперь я всё сказал и благодарю моего Господа за то, что Он дал мне силы выполнить моё обещание, а также за то, что я не напрасно пробыл здесь два года. Теперь я могу спокойно уйти отсюда: поручение вашего внука исполнено.

Мефодий поднялся. Поднялся и старый Давид, поражённый услышанным рассказом. Он, как во сне, пошёл за молодым другом в дом. Войдя в дом, Мефодий запер дверь, зажёг свечу и из бокового кармана на груди достал дорогие для старика фотографии. То были портреты горько оплакиваемых им дочери, её мужа, Соколова, и чудный портрет внука, самоё лицо которого говорило о светлой душе.

– Вот, мой дорогой сосед, ваши сокровища, а вот ещё, пожалуй, более дорогое – Новый Завет, книга, с которой Рувим проповедовал Христа. Читайте его. Прочтите всё до конца, и завтра, если Богу будет угодно и если мы будем живы, я приду опять к вам и помогу вам решить те вопросы, которые ночью за чтением у вас могут возникнуть.

Мефодий пошёл домой, а старик остался один со своими сокровищами и со своим Богом, неизмеримую любовь Которого он только сегодня впервые познал полностью.

На другой день, рано утром, Мефодий с Андреем поехали в лес за дровами. Они повалили громадный дуб и вернулись домой почти к вечеру. Оба были усталые и голодные, поели и легли спать. Наутро, едва только стали собираться к завтраку, Ондрачик встретил в саду работника и сказал ему:

– Послушай, вчера тут был у нас старый Давид и рассказывал такие удивительные вещи, что я отказываюсь верить.

– Почему отказываетесь верить? – весело улыбнулся Мефодий.

– Да разве это правда, что ты будто бы только ради старого еврея явился сюда, в Градово?

– Да, ради него.

– Быть не может! – удивлялся подошедший зять Ондрачика.

– А разве ты и теперь не можешь узнать меня? – всё также весело улыбаясь, спросил Мефодий.

– Узнать?.. Тебя?..

– Ну да, меня. Помнишь ли ты молодого человека, который был у тебя в Пенсильвании, в Америке, и расспрашивал тебя о твоей деревне и о старом Давиде?

– Ах ты, Боже мой! – всплеснул руками молодой крестьянин. – Теперь я всё понимаю: недаром ты мне всё время кого-то напоминал. Но ведь ты тогда носил бороду, да и платье на тебе было нарядное, а сейчас?..

– Что ж, разве сейчас я не нравлюсь тебе? ~ рассмеялся Мефодий.

– Постой! – перебил Ондрачик. – Тогда, если правда, что говорил тут старый Давид, ты раньше никогда не был в работниках и тебе не было нужды в крестьянской работе?

– Это верно. Я получил от родителей большое наследство, и я вполне обеспечен.

– Как же ты тогда мог среди нас жить и так унизить себя ради еврея?

– Нет ничего удивительного!.. Я знаю одного Сына Царя царей, Которого знаете и вы, Который оставил престол и венец и не два года, а целых 33 года служил нам из любви в унижении. После этого разве может быть речь о двух годах моей службы одному человеку? Кроме того, мне так хорошо было здесь у вас, вы все любили меня, и я думаю, что и я был вам небесполезен. Кто знает, что ещё ждёт меня в жизни? Работником, может быть, действительно более не буду, но одно знаю, что два года, прожитые мною у вас в работниках, будут навсегда счастливейшими годами моей жизни.

Приветливое и улыбающееся лицо работника сделалось серьёзным, и они не стали более говорить об этом; их позвали завтракать. За завтраком разговор шёл о Дорке и Самко, как они заживут в новом доме.

Глава 8

Опять был воскресный полдень. Осенний туман спускался на горы и долины, листья опадали. В дубовом лесу, на том самом месте, где Мефодий рассказывал, как ласточки собираются и летят домой, и где дети тесной толпой окружали своего «дядю», сидел Самко, но на этот раз один. Мефодия не было в Градове, и дети уж не кричали более: «Дядя Мефодий, дядя Мефодий!» Мефодий ушёл. Кончил свою службу у Ондрачика, построил дом, относительно которого теперь стало известно, что он и не строил его для себя вовсе, а только для того, чтобы показать град овцам, как нужно и можно строить удобные дома, а затем исчез. Исчез так же внезапно, как и явился сюда. Держать его никто не мог, он был нездешний.

Самко опустил голову на руки и, благо никто не видел, горько плакал (в который уже раз!) о своём товарище. Он знал, что другого такого ему уж не найти. Кто бы мог подумать, что за какие-нибудь два года всё так переменится?! Как были теперь все счастливы у Петрачей: и старики, и сестры, и зять, и он, Самко, с Доркой в прекрасном доме Мефодия. А возрождённая семья бывшего горького пьяницы Подгайского! А дом Ондрачика, где все славят Бога каждым своим словом, каждым делом, всей своей жизнью! Кто всё это сделал? Работник Ондрачика.

«Да, это был действительно работник, – думал Самко, – только не просто Ондрачика работник, а работник Божий. И сколько ещё Божьей работы ждёт своих работников!"

Самко оглянулся и вспомнил: вот здесь они сидели с Мефодием, вот здесь он рассказывал о ласточках. Сам Мефодий улетел в более тёплые страны. Только назад уж более в гнездо, которое он построил, он не вернётся. Соседи знали, что дом «на болоте», как они прозвали его, был выстроен Для старого Давида на деньги, оставленные ему внуком. Давид будет там на покое доживать свой век: внук завещал ему достаточные средства.

Мефодий хорошо придумал, чтобы Самко и Дорка жили в доме Давида: он не был бы один и они могли ухаживать за ним. Но старый Давид этого не захотел. Его томило желание видеть могилы дочери, зятя и внука и быть погребенным подле них, чтобы, если хоть не при жизни, то после смерти находиться рядом.

Так толковали в деревне. Но Самко полагал иначе. Он знал, что старик умер бы, если бы должен был расстаться с Мефодием. Самко не удивился этому, он понимал это. Он часто и сам думал, что не будь у него родителей и любимой жены, и он пошел бы за своим другом.

Теперь же Петрачи вместе с Ондрачиками купили у Давида дом для детей. Старик продал им всё почти за полцены, а старую хижину подарил старухе, матери Мартына, чтобы она освободила место у Подгайских, где было очень уж тесно от детей. Порядком – таки их там набралось.

Старик Давид собрался в путь. Его провожали всей деревней и напутствовали благословениями.

– Если увидишь где Мефодия, кланяйся ему, – говорили градовцы. – Скажи, что мы помним его.

Помним. Но долго ли? Будут лт градовцы и впредь помнить работника Ондрачика? Кто знает.

Имя, может быть, и забудется. Но будут помнить, и один другому передавать, как однажды явился некий работник и изменил всю их жизнь. Он сам изчезнет из памяти, но не исчезнут из их жизни свет правды и тепло любви, которые он заронил здесь.