Текст книги "Рыцарь надежды"

Автор книги: Кристина Додд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Кристина ДОДД
РЫЦАРЬ НАДЕЖДЫ

1.

Англия

Уэссекс, весна 1265 года

Эдлин спокойно подошла к небольшому зданию, где обычно готовила настои из трав и другие лекарственные средства, достала ключ и уже собралась отпирать, как вдруг дверь скрипнула и приоткрылась. Эдлин застыла в замешательстве, потом, вглядевшись, поняла, что замок весь покорежен да и дверная коробка изрядно побита. Странно, что она не заметила этого раньше, но было еще темно, заря только занималась. Да и думала Эдлин перед этим совсем о других вещах.

Но дверь взломана – значит, в дом кто-то проник.

Она резко отпрянула, напугавшись до смерти. После недавнего сражениям больнице монастыря находилось множество мужчин – раненых, перепуганных, отчаявшихся. И то и дело прибывали новые, нуждающиеся в помощи. И от них ото всех лучше было держаться подальше.

Уже готовая броситься назад, по дорожке сада, туда, где можно было надеяться на защиту, Эдлин услышала за дверью слабые стоны. Тот, кто проник в дом, никуда не ушел, а все еще находился там, и, судя по всему, был ранен. Эдлин, стоя спиной к двери, медлила в нерешительности, хотя и понимала, что лучше всего бежать в монастырскую больницу за помощью.

Она еще не успела принять решения, как вдруг кто-то схватил ее за горло и рывком прижал к себе. В нос Эдлин ударил запах мужского пота. Она начала неистово отбиваться, но тут же почувствовала прикосновение острого стального клинка к своей щеке. Она замерла, затаив дыхание.

– Не вздумай орать, не то располосую тебе глотку от уха до уха!

Это было сказано на французском, общепринятом в среде английской аристократии [1]1
  Французский язык служил официальным языком в Англии в XI-XVII вв.


[Закрыть]. Но говоривший, безусловно, к ней не принадлежал. Простонародный выговор и прочие нелепости, которые в другой ситуации могли бы быть смешными, сделали его речь малопонятной. Тем не менее Эдлин отлично помяла его угрозу благодаря абсолютно недвусмысленным действиям с его стороны.

– Успокойся, я не стану звать на помощь, – проговорила она тихо, умиротворяющим тоном, твердо усвоенным за многие дни и ночи, проведенные среди раненых, убогих и прочих несчастных мира сего.

Напавший на нее вовсе не собирался успокаиваться, наоборот, он еще сильнее сдавил горло Эдлин и даже приподнял ее. Пришлось встать на цыпочки, чтобы не задохнуться.

– Ради своей шкуры всякий соврет – не дорого возьмет. – Он слегка тряхнул ее, потом несколько ослабил хватку. – Но если ты не дура, то не выдашь меня.

Глотнув воздуха, Эдлин беспомощно оглядела обнесенные стеной сад и хранилище. Ах, если бы сюда зашла какая-нибудь монахиня! Даже ближайшая помощница настоятельницы, зловредная леди Бланш, была бы кстати. Но сейчас, на рассвете, все монахини еще на заутрене; потом они будут разговляться и лишь после этого начнут расходиться, чтобы совершать ежедневное послушание в трапезной, больнице и садах – везде, где требуется приложить руки. Значит, спасение Эдлин, как всегда, зависело исключительно от ее собственной сообразительности и уверенности в себе.

– Тебе нужна еда? Лекарства? – спросила она все тем же спокойным, размеренным голосом. – Многие воины добрались к нам в монастырь с поля битвы за…

Несговорчивый незнакомец вновь безжалостно сдавил ей горло, от чего перед глазами Эдлин поплыли кровавые круги. Не выдержав столь необъяснимо грубого обращения, она, извернувшись, впилась ногтями в его руку. Когда он отбросил ее, словно кусачего щенка, Эдлин больно ударилась, чуть не потеряв сознание.

Уперев ногу ей в живот, он наклонился и приставил к ее груди острие кинжала.

– С чего ты взяла, что я сражался?

Она постаралась взять себя в руки и обдумать наилучший ответ, забыв о боли и страхе. Возможно, от этого зависит ее жизнь. Сказать, что от него разит кровью, грязью, жестокостью? Вряд ли это придется ему по вкусу. О, Боже, всего несколько минут назад она ощущала себя в относительной безопасности и покое, обретенном с таким трудом. За что же, за какие грехи он свалился на ее голову?!

– К нам часто обращаются за помощью раненые, – едва слышно прошептала она, – и я подумала, что ты – один из них.

– Нет, я цел и невредим.

– Конечно, я просто ошиблась. – Эдлин все еще не теряла надежды успокоить его и выяснить, что ему нужно. Должно же ему быть что-нибудь нужно!

Теперь она имела возможность разглядеть его. В кожаной безрукавке и в такой же шапке, коренастый, безобразный с виду, он был с головы до ног увешан оружием. На руках и груди – кровь, но, похоже, не его, потому что для раненого у него была слишком сильная хватка и чересчур твердая походка.

Он нахмурился, от чего широкий низкий лоб, явно не очень приспособленный к излишним размышлениям, покрылся морщинами. Скорее всего это слуга какого-то рыцаря, натасканный драться, увечить и убивать. Наверняка мастер своего дела, привыкший действовать весьма решительно, но без долгих раздумий. Однако сейчас его явно что-то смущало. Он, безусловно, не в силах справиться с какой-то трудноразрешимой в его положении задачей.

– Чем я могу тебе помочь? – Эдлин постаралась, чтобы ее голос звучал как можно доброжелательнее.

Он огляделся, потом снова посмотрел на нее сверху вниз, никак не решаясь поведать ей о своей беде. Наконец он понял, что другого выхода, кажется, нет.

– Я не один. Помоги моему спутнику.

Слава Богу! Эдлин почувствовала такое облегчение, что на миг перестала замечать все вокруг. Этот мускулистый монстр не собирается ни насиловать, ни убивать ее, он всего лишь просит помочь своему хозяину или другу! Только теперь она явственно ощутила во рту хорошо знакомый металлический привкус – привкус страха.

– Он ранен? – спросила она.

Поколебавшись, этот дикарь коротко кивнул, словно и таким скупым жестом он боялся выдать своего хозяина.

– Ему будет лучше в больнице, позволь… – Она попыталась приподняться на локтях, но острие ножа вновь уперлось ей в. грудь. Кроме того, огромная ступня, по-прежнему придавливавшая ее к земле, не оставляла никакой свободы действий.

– Нет! Я и сам мог бы отнести его туда, но никто не должен знать…

– Что он здесь? – немедленно продолжила Эдлин.

– Угу, – нехотя подтвердил этот тугодум. – Проболтаешься – располосую тебе глотку…

– От уха до уха, – страх у Эдлин почему-то почти прошел, – ты это уже говорил. Но я не смогу ничего сделать, пока ты не позволишь мне подняться.

Он, злясь на себя, убрал ногу с живота Эдлин и протянул руку, чтобы помочь встать, а заодно и не дать сбежать. Он никак не мог точно определить для себя сложившуюся ситуацию и поэтому был крайне недоверчив.

– Иди туда, – указал он на дверь домика. Когда Эдлин вошла, он как злой гений встал у нее за спиной.

Снаружи лучи солнца уже заливали окрестности, внутри же, за каменными стенами с маленькими оконцами, скупо пропускавшими свет, было сумрачно. Она смотрела во все глаза, пытаясь разглядеть виновника своих бед.

– Он здесь, на полу, – подсказал слуга с неожиданным благоговением в голосе. Захлопнув дверь, он опустился на колени возле человеческой фигуры, закованной в железо и прикрытой тряпками.

– Я привел помощь, хозяин, – прошептал он, – теперь вам обязательно полегчает.

В ответ – ни жеста, ни звука. Испугавшись, что хозяин ее похитителя уже мертв, Эдлин приготовилась пуститься наутек. Она надеялась, что этого отвратительного, но крайне преданного своему рыцарю человека захлестнет горечь утраты, и, не умея обуздывать свои чувства, он попросту позабудет про нее.

– Милорд… – в отчаянии простонал тот, и впрямь позабыв обо всем.

В голосе его прозвучала такая безысходность, что, не давая себе времени передумать, Эдлин положила руку ему на плечо.

– Отодвинься, я посмотрю, что можно для него сделать.

Вздрогнув от ее прикосновения, он резко вскочил на ноги, как вспугнутый дикий зверь.

– Если хозяин умрет, тебе тоже не жить, – прорычал он, довершая это сходство.

Но страх, поначалу терзавший Эдлин, уже притупился. В конце концов перед ней всего лишь слуга, боявшийся потерять хозяина. Не такое уж он и чудовище в облике человека, как она себе вообразила.

– Жизнь всех смертных в руках Господа. – Эдлин попыталась поубавить его гонор. – Ты же мешаешь мне приступить к лечению, тем самым приближая смертный час воина. Отойди!

Слуга неуклюже отодвинулся и замер невдалеке, обратив взор к висевшему над дверью кресту.

– Открой печь и разведи огонь. Чем больше будет света, тем лучше, – приказала Эдлин, опускаясь на колени возле лежавшего на спине воина. Он был уже без плаща, в помятом шлеме с опущенным забралом. Кольчуга из металлических пластин, густо нашитых на кожаную рубаху, покрывала его грудь, руки и ноги до колен [2]2
  Рыцарь, у которого своя дружина, мог позволить себе иметь прочные доспехи, на которые надевалась кольчуга. Кожаные рубахи с нашитыми на них пластинами носили пешие воины-дружинники из крестьян, ополченцы, которые выполняли вспомогательную роль в битвах рыцарей, добивая упавших (сбитых с коней) рыцарей противника или же спасая своих господ от смерти.


[Закрыть].

Сдув с углей толстый слой пепла, безумно раздражавший Эдлин неотесанный мужлан уложил сверху растопку, и занявшееся пламя осветило комнату. Стало заметно, как сквозь кожаные перетяжки медленно сочится кровь. Эдлин торопливо развязала на доспехах боковой шнур, а второй, как оказалось, уже разрезанный, болтался свободно. По-видимому, противник попал рыцарю в бок копьем, от удара кожаная основа лопнула, и копье, скользнув под железное покрытие, вонзилось прямо в живот. Тяжело дыша, Эдлин откинула в сторону тяжелые доспехи, отстегнув их у плеча, и в смятении оглядела пропитанную кровью стеганую нижнюю рубаху.

– Дай мне нож, – решительно потребовала она у слуги.

– И не подумаю, – грубо буркнул тот.

– Тогда сам снимай с него эту стеганку, и побыстрее, – резко заявила она, торопясь осмотреть рану. Хуже нет, чем медлить в таких случаях.

Похититель Эдлин опустился возле нее на колени.

– Это не стеганка, – недовольно проговорил он и дрожащими руками принялся разрезать лохмотья, еще недавно бывшие штанами и сорочкой, – это акетон. – Он недоуменно поглядел на нее через плечо. – Вот тупая-то. Он смягчает силу удара по кольчуге. Совсем ничего не знаешь, что ли?

В действительности она знала гораздо больше, чем ей бы хотелось, но не собиралась признаваться в этом. Да и не вступать же в споры с недоумком. Она сказала:

– Может быть, силу удара он и смягчает, но все равно защищает, судя по ранам рыцаря, плоховато.

Слуга наконец справился с тем, что когда-то было одеждой его хозяина. При виде открывшегося кровавого месива из рассеченных мышц и лоскутов кожи, сквозь которые белели ребра, Эдлин охнула и в ужасе отшатнулась.

– Спаси его Господь! Здесь нужен более опытный лекарь, чем я!

– Будешь лечить сама, – упрямо возразил этот варвар.

– Зачем тебе обрекать его на лишние мучения, а может быть, и на смерть, поручая врачевание несведущему человеку, когда совсем рядом – только перенести его через площадь – больница? Я не умею выхаживать раненых, – настаивала Эдлин, – только собираю травы, готовлю лекарственные снадобья и даю советы, как их использовать.

Слуга обвел ее недобрым взглядом, и в глубине его прищуренных глаз мелькнули недоверие и откровенная враждебность.

– Ты говоришь как леди, а леди умеют лечить своих людей!

– Но и среди них встречаются не очень сведущие во врачевании, – постаралась она поколебать его уверенность. Ей это не удалось. Озлобленный и угрюмый простолюдин мало во что верил, но уж если верил, то накрепко.

– А ты постарайся, – медленно произнес он, и холодная сталь кинжала вновь коснулась ее подбородка. – Начинай!

Итак, он не желал слушать никаких разумных доводов. Видимо, раненый рыцарь – один из мятежников Симона де Монфора, решила Эдлин, и слуга боится, что люди принца обнаружат его хозяина и убьют. Его опасения, безусловно, не напрасны, но Эдлин считала, что от подобных ран рыцарь все равно умрет и судьба его так и так печальна. Конечно, раненым случалось и выздоравливать, но только под бдительным присмотром опытных сиделок-монахинь, в окружении их многочисленных умелых помощниц. Не ее бы не очень умелыми руками производить подобную операцию. Эдлин глянула краем глаза на кинжал. Она очень и очень сомневалась в успехе. Конечно, ей следовало не поддаваться жалости с самого начала, а бежать без оглядки, воспользовавшись удобным случаем.

Вместо этого она осталась, обрекая себя на тяжелую и неблагодарную работу. Таков ее долг – заботиться в первую очередь о других, забывая о себе. Но сейчас это могло плохо кончиться, и не только для раненого рыцаря. Этот неопрятный, необузданный простолюдин буквально дышал ей в затылок, следя за всеми ее действиями. Можно было не сомневаться: если она не справится, он ее прикончит на месте.

Встав с колен, она под пристальным взглядом слуги, стараясь не думать о том, что ее ожидает, решительно направилась в глубь помещения. Стены дома были увешаны рядами полок с различными снадобьями, настойками, травами; с балок свисали связки сушеных грибов; в центре стоял длинный, почти во всю комнату, стол, к которому с одной стороны примыкала глиняная печь.

– Как тебя зовут? – спросила Эдлин.

– Зачем тебе? – Сидевший на корточках возле рыцаря слуга не выпускал из руки кинжала.

– Надо же как-то к тебе обращаться. – Открыв деревянный короб, Эдлин каменной миской зачерпнула из него горсть сушеного тысячелистника и пестиком истолкла его в порошок. – Разведи огонь посильнее, – приказала она.

– Зачем?

Она хотела было огрызнуться, – ведь просто непереносимый болван, – но благоразумно передумала: его подозрительность понятна, к тому же он по-прежнему сжимал рукоятку своего кинжала, демонстрируя ежеминутную готовность пустить его в дело.

– С такой серьезной раной, как у твоего хозяина, нужно тепло, – терпеливо объяснила она. – Кроме того, когда я наложу швы, необходимо сделать ему горячую припарку, которая поможет очистить кровь.

Подумав над ее словами, слуга поднялся и подошел к небольшой поленнице возле печи.

– Дров слишком мало, – заявил он.

– Снаружи есть еще, принеси оттуда, – не глядя, распорядилась Эдлин.

– Ну да, оставить тебя без присмотра? И не подумаю!

– Как хочешь. – У нее уже не было сил что-либо доказывать этому на редкость упрямому существу.

Добавив к травяному порошку ровно столько воды, чтобы получилась густая кашица, Эдлин поставила миску на печь согреваться, а сама начала собирать и раскладывать на подносе все необходимое для неотложной помощи. Когда она подходила к тому краю стола, что был ближе к двери, слуга неотступно следовал за ней, держа наготове кинжал. Такое поведение, естественно, обижало ее, но не удивляло: когда кругом царят жестокость и насилие, все перестают доверять друг другу.

– Мне понадобится твоя помощь, – как смогла уверенно сказала Эдлин, возвращаясь к раненому. – Убери свое оружие.

Кинжал на какое-то мгновение нерешительно задрожал в его руке. Она подняла глаза и взглянула прямо в уродливое лицо своего похитителя.

– Что ты так боишься расстаться с этой железкой?! Ты ведь можешь убить меня в любую минуту голыми руками! – Она попыталась быть насмешливой, и это сработало.

– И то правда, – неожиданно согласился он и вложил кинжал в ножны.

– Принеси воды, – скомандовала Эдлин, – она в том кувшине.

– Зачем тебе вода?

Его бесконечная, переходящая все границы подозрительность раздражала, но Эдлин старалась держать себя в руках. Когда-то ее научили скрывать свои чувства, и это умение всегда помогало ей в жизни – пригодилось и теперь. Потеря самообладания могла погубить ее, поэтому голос ее звучал спокойно и властно. – Я обмою рану и смогу увидеть, что надо делать. Выполняй, что я говорю, ради своего господина. Если ты будешь так медлителен, ты только приблизишь его смерть.

Ее спокойный и властный тон и убийственный смысл последней фразы подействовали на него. Слуга быстро поднялся и послушно принес воды.

– Открой дверь, – сказала она, пытаясь утвердить свое превосходство. – Мне необходимо как можно больше света. Чем лучше я буду видеть, тем вернее стану действовать.

Но он явно счел это лишним и не обратил ни малейшего внимания на ее просьбу. Вместо этого присел рядом с ней на корточки, ожидая таких указаний, выполнение которых он счел бы возможным.

Разочарованно вздохнув, она принялась за дело. К счастью для человека, лежавшего без сознания, солнечный свет за окном становился все ярче. Она смогла разглядеть покореженные, окровавленные куски, из которых пыталась складывать вновь его тело. Потом сшивала получившееся грубыми нитками из овечьих кишок, молясь, чтобы все сошло хорошо. На протяжении всей этой операции странный слуга самоотверженно помогал ей, не задавая никаких вопросов. Нельзя было сказать, что он смирился, нет, просто сказывалось многолетнее воспитание – когда леди говорит, слуга повинуется, даже если у него явное превосходство в силе. Все это исчезло, когда он во что бы то ни стало решил спасти хозяина. В настоящий момент их обоих объединяла эта цель. Спустя какое-то время, когда дело будет сделано, они опять станут врагами. Эдлин понимала, что, завершив лечение, вновь будет представлять в глазах верного слуги угрозу безопасности его господина.

Один раз во время чудовищной процедуры сшивания человека из того, во что его превратили в сражении, Эдлин поняла, что рыцарь очнулся. До этого он был без сознания. Теперь, когда она ощупывала рану, его расслабленные прежде мускулы напрягались, но он все-таки не стонал, хотя ей казалось, что, придя в себя, он должен был исходить криком каждый раз, когда она иглой протыкала его плоть. Одно из двух – или он был очень мужественным, или же, в полной мере ощущая эту невыносимую боль, сознавал необходимость хранить свою тайну, не желая, чтобы кто-то мог узнать его голос.

Вспоминая вечные жалобы своего собственного мужа, достойного и храброго воина, во время болезней, она подумала, что верно скорее всего последнее предположение.

Эдлин начала разговаривать с рыцарем тихим голосом, пытаясь как-то успокоить и поддержать его. Ведь после того, как его ранили на поле брани, он потерял сознание и сейчас не может иметь представления, где он, в чьих руках, что его ожидает? Хуже всего томиться неизвестностью.

– Вы находитесь в монастыре Истбери, – сказала она, – приблизительно в десяти лье от того места, где вас ранили.

Его мускулы обмякли, когда он услышал ее. Кажется, она сумела внушить ему, что он в безопасности, по крайней мере какое-то время. Неожидание он заговорил, и его голос отчего-то испугал ее.

– Уортон? – спросил он, и его густой бас эхом отозвался в глубине громадного шлема.

Эдлин бросила насмешливый взгляд на только что названного по имени – ведь он так упорно скрывал его, – и она могла поклясться, что этот безобразный человек залился краской.

– Он здесь, рядом со мной, – сказала она.

– Кто… ты?

– Меня зовут Эдлин.

Она вдруг почувствовала, как под ее руками по телу воина пробежала дрожь.

– Вы не в силах больше переносить такую боль! – воскликнула она. – Умоляю, продержитесь еще немного. Я уже почти все сделала.

Уортон тут же зарычал:

– Ты зря терзаешь его, неуклюжая корова.

– Замолчи! – приказал рыцарь и замолчал, собираясь с силами.

Она замерла рядом с остолбеневшим Уортоном, прислушиваясь к тяжелому дыханию воина, ожидая, что от нестерпимой боли он набросится на нее, потеряв разум. А если у него не хватит на это сил, что вероятнее всего, то гибели от рук его верного слуги ей не избежать.

Постепенно раненый расслабился.

– Продолжай. Заканчивай, – едва слышно сказал он.

Находясь вне поля зрения воина, Уортон снова потянулся за кинжалом, видя именно в нем единственное средство спасения.

– Поосторожней, – предупредил он, отнюдь не добавив ей столь необходимой решимости.

Дрожащими руками Эдлин закончила зашивать рану и внимательно осмотрела ее. Кажется, это все, на что она способна. Она не знала, как поступить с теми местами, где кожи на мышцах не осталось вообще. Ей не нравилось то, какими грубыми получились швы, которые она наложила. Она боялась нагноения, воспаления – она боялась всего. Ей нужен был хоть кто-нибудь более опытный, будь то истберийские монахини или даже один из монахов, работающих в больнице, так ловко управляющихся своими толстыми пальцами с любыми ранами. Потом ей вдруг пришло в голову, что господин мог оказаться намного рассудительнее своего слуги, и она заговорила, обращаясь к рыцарю:

– В этом деле у меня совсем нет навыка, но ваш слуга настаивает на том, чтобы я делала все сама. Если бы вы позволили мне обратиться за помощью в больницу…

– Нет!

Эдлин отпрянула, почувствовав непреодолимую силу в этом односложном отказе. И не потому, что слово прозвучало как-то особенно громко, вовсе нет. Сказанное тихо, оно свидетельствовало о том, что говорящий привык повелевать и требовал от окружающих беспрекословного повиновения.

Ей тоже придется подчиняться ему до тех пор, пока его прихвостень не соблаговолит отпустить ее.

– Как угодно, – равнодушно сказала она, справедливо полагая, что протестовать бесполезно. Эдлин медленно поднялась с колен, с трудом выпрямляя затекшие ноги.

– Уортон принес вас сюда, – сообщила она, – вам немного осталось потерпеть, я закончу первую стадию лечения, и вы сможете отдохнуть. Это совершенно необходимо.

Уортон мгновенно вскочил.

– Куда ты собралась? – Отношение его к ней было неизменно.

– Приготовить припарку, – напомнила она. – Почему бы тебе не снять со своего господина шлем? Ему будет намного удобнее.

– Не будет! – резко ответил Уортон.

– Ему трудно дышать, – возразила она.

От ярости Уортон покраснел.

– Стоит тебе увидеть его лицо, и ты тут же узнаешь его. Кто помешает тебе выдать хозяина?!

Рыцарь небрежно бросил ему:

– Повинуйся.

Уортон упал на колени и бережно начал освобождать господина от шлема. Эдлин умышленно повернулась к ним спиной и занялась приготовлением нужного снадобья. В конце концов, ей не хотелось в очередной раз приводить Уортона в неистовство. Он и так был готов в любую минуту взорваться.

Позади нее раздался голос раненого рыцаря:

– Воды.

Вырвавшись на свободу из-под шлема, он. загрохотал, словно громадная океанская волна, разбившаяся о скалы. Эдлин подумала, что голос соответствует поистине выдающимся размерам этого мужчины.

– Слушаюсь, хозяин.

Уортон со всех ног бросился к кувшину, но Эдлин властно остановила его.

– Дашь ему вот это. – Она достала с полки бутылочку, откупорила ее, затем вылила содержимое в чашку, наполнив ее до краев, и протянула Уортону.

Он осторожно понюхал чашку с нескрываемым подозрением и недовольно сморщил нос.

Предвосхищая его очередной полный недоверия вопрос, она сказала:

– Это тонизирующий напиток. Он поддержит его иссякающие силы.

Состроив гримасу, Уортон понес чашку хозяину.

Пробуя запястьем руки, достаточно ли остыл настой из трав, Эдлин, полуобернувшись, взглянула на фигуру, лежащую на полу. Даже теперь его все равно невозможно было узнать. Под пустотелым металлическим шлемом его голову и шею плотно облегал кожаный подшлемник, оставляя открытым только овал лица с неясными чертами. Она наблюдала за тем, как Уортон подсунул руку под голову рыцаря и приподнял ее, стараясь не причинить раненому ни малейших неудобств. Воин выпил немного настоя, и Уортон без слов понял, что хозяин больше не желает.

Эдлин догадалась – они провели вместе немало времени, пережили столько событий, что стали как бы единым целым. Уортон полностью предан своему хозяину и с радостью отдаст за него жизнь.

Мягко опустив голову своего господина на пол, Уортон бросил в ее сторону такой свирепый взгляд, что Эдлин поспешила вернуться к работе. Разбирая свою корзину, в которой держала чистые тряпки, она отобрала кусок полотна, подходящий для мягких прокладок, и подошла к бессильно распростертому на полу телу воина. Она даже не поднимала головы в надежде на то, что Уортон увидит в ее позе одно только покорное смирение. Эдлин опустилась на колени около раненого. Она размазала пальцами зеленую массу по мягкой прокладке и приложила ее к ране. Только после этого она отважилась заглянуть в глаза тому, за чью жизнь так долго боролась.

В застывшей на его лице маске из пота, грязи и крови отразились все ужасы сражения. Эдлин изумленно воскликнула, обращаясь к Уортону:

– Чего ты так боялся?! Только посмотри на него! Его бы и родная мать не узнала.

Уортон довольно осклабился, весьма обрадованный этим сообщением.

– Вымой мне лицо, – приказал раненый. – Оно зудит.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Уортона, но, не задавая лишних вопросов, он немедленно потянулся за влажной тряпкой.

Эдлин схватила его за руку.

– Сначала надо совсем снять с него доспехи и в первую очередь этот ужасный акетон. – Она нырнула под стол и достала тюфяк, набитый соломой. – Если нам удастся раздеть его, то мы сумеем переложить его на этот тюфяк и оттащим в угол к печке, чтобы он не успел переохладиться.

Уортон уставился на нее. Чувствовалось, как тяжело он ворочал мозгами, выискивая возможный подвох. Ее слова совершенно не убедили его, и, уж конечно, он ничего не собирался предпринимать.

– Да и спрятать его здесь легче, – в отчаянии добавила она.

Уортон бросил туповатый взгляд на угол возле печки.

– Там же стол, – недоуменно произнес он.

– Мы передвинем его.

Уортон по-прежнему сомневался. Она нетерпеливо добавила:

– Но нам больше негде его спрятать.

– Тогда не впускай сюда никого, – предложил Уортон очень простой по его мнению выход.

– Я не могу этого сделать. Я готовлю травы и снадобья для больницы.

Уортон исподлобья смотрел на нее, продолжая упорствовать.

– Люди же умрут, если я их не приготовлю! – Эдлин исчерпала, кажется, все возможные доводы.

– Мне нет дела до всех остальных. – Уортон стоял на своем с несгибаемостью дубового бревна.

– А мне есть, – прервал их рыцарь. Уортон тут же утихомирился, и Эдлин вздохнула с облегчением.

– Кроме того, – добавила она, – если я перестану впускать сюда монахинь, они наверняка заподозрят что-нибудь неладное. А сейчас давай наконец снимем с него доспехи…

– Сначала подшлемник, – сказал воин. – Снимите его.

Он сжал зубы, когда Уортон начал отдирать от его волос слипшийся с ними от засохшей крови подшлемник. Каждое движение причиняло ему боль, и Эдлин видела, как кожаные полоски упрямо не желали отрываться от его гладких светлых волос, их приходилось с трудом выдергивать, раздражая кожу головы. Уортон все время бормотал извинения, но у его хозяина не вырвалось ни слова упрека. Он продолжал лежать спокойно, но только часто и тяжело дышал. Когда наконец он смог заговорить, то произнес:

– Теперь мое лицо. Вымой его.

Уортон торопливо схватил кусок влажной материи, но рыцарь сказал:

– Нет. Пусть она.

Пораженная, Эдлин почувствовала на себе глубоко обиженный взгляд Уортона, но так и не заметила, откуда у нее в руке появился влажный кусок ткани.

Она ничего не понимала. Сначала оба изо всех сил скрывали личность воина, а теперь он сам спокойно предоставляет ей возможность опознать его, приказывая именно ей вымыть его лицо.

А то, что она узнает его, было вполне реально. Ведь в поисках расположения Эдлин и графини Джэггер к ним в дом приезжали легионы рыцарей и знатных господ, наперебой предлагая ей свою поддержку. Естественно, когда по приказу принца убили Робина, все они исчезли.

Она держала в руках влажную материю и нерешительно смотрела вниз, на покрытое коркой грязи лицо. Возможно, он сам узнал ее?

– Чего ты ждешь? – спросил он голосом повелителя.

Она ничего не ответила. Она просто склонила голову и провела мокрым куском ткани по его лбу.

Широкий лоб, чистый, но несколько глубоких морщин – свидетельство пережитого – все же пересекали его. Затем она стерла грязь вокруг глаз, заметив сетку морщин, которые образуются, если щуришься от лучей солнца. Он пристально разглядывал ее. Эдлин смутилась, ибо взгляд его карих глаз неуловимо напоминал о чем-то.

От этого она немного замешкалась, ее рука растерянно повисла в воздухе, как будто забыв, что надо делать. Как он смотрит! Что в ее лице так заинтересовало его?

Уортон выхватил ткань из ее рук, прополоскал, очищая от грязи и крови, затем грубо сунул ей обратно. Темные пятна грязи удачно скрывали черты лица воина, причудливо играя искаженными тенями. Когда она дошла до скул, то обнаружила, что они высокие и острые, вполне соответствующие его выступающему подбородку. Шрамы от прежних переломов изуродовали его нос, который прежде, наверное, выглядел как костяное лезвие. Его губы, когда не были столь распухшими, выглядели такими щедрыми, что любая молоденькая девушка могла только мечтать о том, чтобы целовать их.

По мере того как лицо его все больше и больше освобождалось от грязи и засохшей крови, у нее начали мелко дрожать руки, и она уже знала отчего.

Когда-то совсем-совсем молоденькая девушка, глядя на этого мужчину влюбленными до безумия глазами, должно быть, придумала его. Ах, как опрометчиво она влюбилась когда-то давно. И в том уже исчезнувшем времени она наградила его всеми добродетелями. И если молоденькой девушке пришлось выйти замуж за человека, годившегося ей в отцы, нет ничего удивительного в том, что она пронесла в своей душе образ прекрасного рыцаря, словно сияющую икону. Все годы напролет она думала, что именно он был тем самым единственным человеком, которому удалось пробудить в ней истинную страсть. Время ушло безвозвратно, что-то сломалось в душе совсем-совсем молоденькой девушки.

Она совершала много ошибок, неоднократно и слишком много. Она выросла и должна заплатить за свою глупость сполна. Божья чаша терпения переполнилась.

Да, она узнала его! Неумолимое время и тяжкие ратные труды не смогли преобразить мужественную красоту ее рыцаря.

Сунув мокрый кусок ткани Уортону, Эдлин брезгливо вытерла руки о юбку, словно пыталась отчистить пятна грязи от соприкосновения с ним.

– Хью, – сказала она безучастным, отчетливым голосом. – Вы – Хью из Флоризона.