Текст книги "Соловей"
Автор книги: Кристин Ханна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Время тянулось мучительно медленно, в невысказанных молитвах, затаившемся дыхании, под тихий скрип стула. Вианна, не отводя взгляда от крошечных черных стрелок, поглаживала малыша в такт тикающим на камине часам.
Наконец Рашель вернулась. Волосы взлохмачены, щеки пылают – то ли от страха, то ли от злости. А может, от того и другого одновременно. Глаза заплаканы.
– Прости, – выдавила Вианна, поднимаясь навстречу. – Прости меня.
Рашель подошла вплотную, глаза ее блеснули, но гнев тут же уступил место смирению.
– Весь город знает, что я еврейка, Вианна. Я всегда гордилась этим.
– Да, понимаю. Именно это я себе и твердила. Но все равно я не должна была помогать ему. Прости. Ни за что на свете я не желала бы причинить тебе боль. Надеюсь, ты это знаешь.
– Ну конечно знаю, – тихо сказала Рашель. – Но, Ви, ты должна быть осторожнее. Бек молод, симпатичен, вежлив и дружелюбен, но он – нацист, а они все опасны.
Такой холодной зимы, как в 1940-м, еще не бывало. Снег валил день за днем, укутывая поля толстым покрывалом; на поникших ветвях деревьев поблескивали сосульки.
Но каждую пятницу Изабель вставала задолго до рассвета и разносила «террористические прокламации», как называли их нацисты. На прошлой неделе листовки сообщали о военных действиях в Северной Африке и взбудоражили французов информацией о том, что дефицит продуктов зимой вызван вовсе не британской блокадой, как утверждала немецкая пропаганда, а конфискацией нацистами всего, что произвела Франция.
Вот уже несколько месяцев Изабель расклеивала листовки, но, откровенно говоря, никакого эффекта не замечала. Многие жители Карриво по-прежнему поддерживали Петена. Хуже того – им попросту было наплевать. Много, пугающе много горожан смотрели на разгуливающих по их улицам немцев и думали: какие юные, совсем мальчики – и спешили по своим делам, не поднимая головы, чтобы не нарваться на неприятности.
Нацисты, естественно, видели листовки. Некоторые французы откровенно стремились заслужить расположение оккупантов – и для начала вручали им листки, которые находили в своих почтовых ящиках.
Изабель знала, что немцы разыскивают авторов и тех, кто разносит прокламации, но пока они не слишком усердствовали. Особенно в эти снежные дни, когда все вокруг только и говорили, что о бомбардировках Лондона. Наверное, немцы понимали, что печатного слова недостаточно, чтобы обратить вспять ход войны.
Сегодня они спали втроем в кровати Вианны. Софи комочком свернулась у нее под боком, с другой стороны дочку согревала Вианна. За последний месяц они перетащили в кровать все одеяла, пледы, теплые тряпки, что нашлись в доме. Изабель тихо лежала, наблюдая, как воздух от ее дыхания собирается в крошечные морозные облачка.
Она представила, каким ледяным будет пол даже сквозь толстенные шерстяные носки. Сегодня днем ей ни минуты больше не будет так тепло, как сейчас. Но все же Изабель, стиснув зубы, выскользнула из-под груды одеял. Софи недовольно забормотала сквозь сон и перекатилась поближе к матери.
Едва ноги коснулись пола, голени пронзила острая боль. Поморщившись, Изабель поковыляла к двери.
Спуск по лестнице показался бесконечным, так сильно болели ноги. Проклятые обморожения. Этой зимой от них страдали все. Возможно, от недостатка масла и вообще жиров в пище, но Изабель понимала, что в ее случае причина еще и в дырявых носках и башмаках, расползающихся по швам.
Она хотела бы разжечь камин – душу бы продала за минутку тепла, право, – но у них кончался запас дров. К концу января они начали выдирать доски из стен сарая и жечь их в печке, а заодно старые ящики, поломанные стулья и вообще все, что смогли отыскать. Изабель вскипятила себе чашку воды и медленно выпила, прислушиваясь, как тепло заполняет желудок, обманывая его пустоту. Потом сгрызла черствую корочку хлеба, сунула под одежду новую партию листовок, надела пальто Антуана, башмаки и перчатки, на голову и шею намотала шерстяной шарф. Но стоило оказаться на улице, как дыхание перехватило от мороза. Отмороженные пальцы ныли и пульсировали при каждом шаге, руки мгновенно застыли, даже в перчатках.
На улице было странно тихо. Перебравшись через глубокие сугробы, Изабель отодвинула створку ворот и оказалась на белоснежной дороге.
Из-за холода и снегопада у нее ушло целых три часа на работу (на этой неделе в листовках говорилось о бомбежках Англии – боши сбросили на Лондон 32 000 бомб только за одну ночь). Занялся рассвет, жиденький, как постный бульон. В очереди к мяснику Изабель стояла первой, но вскоре подтянулись и остальные. В семь утра жена мясника подняла ставни и отперла дверь.
– Осьминог, – объявила она.
– А мяса нет? – разочарованно протянула Изабель.
– Не для французов, мадемуазель.
Очередь недовольно заворчала; те, что стояли ближе, предпочли бы мясо, а дамы из конца очереди понимали, что им не достанется и осьминога.
Изабель со свертком в руках вышла из магазина. Ну хоть что-то. Консервированного молока больше нет, ни по карточкам, ни на черном рынке. Ей еще повезло – два часа в очереди вознаграждены кусочком камамбера. Прикрыв драгоценную добычу тряпицей, Изабель ковыляла со своей корзинкой по улице Виктора Гюго.
Из кафе, забитого немецкими вояками и французскими полицейскими, доносился запах кофе и свежевыпеченных круассанов. В желудке предательски заурчало.
– Мадемуазель. – Полицейский коротко кивнул, показывая, что ему надо пройти. Она посторонилась. Полицейский приклеил объявления на стекло давно закрывшейся лавки.
РАСПОРЯЖЕНИЕ ВЛАСТЕЙ
РАССТРЕЛЯНЫ ЗА ШПИОНАЖ: ЕВРЕЙ ЯКОБ МАНСАР, КОММУНИСТ ВИКТОР ЯБЛОНСКИ, ЕВРЕЙ ЛУИ ДЕВРИ.
И еще одно.
РАСПОРЯЖЕНИЕ ВЛАСТЕЙ
С НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ ФРАНЦУЗЫ, АРЕСТОВАННЫЕ ЗА ЛЮБОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ИЛИ НАРУШЕНИЕ ПОРЯДКА, СЧИТАЮТСЯ ЗАЛОЖНИКАМИ.
ПРИ СОВЕРШЕНИИ ВРАЖДЕБНЫХ ДЕЙСТВИЙ ПРОТИВ ГЕРМАНИИ ЗАЛОЖНИКИ БУДУТ РАССТРЕЛЯНЫ.
– То есть они будут расстреливать французов просто так, ни за что? – возмутилась Изабель.
– Не нужно так переживать, мадемуазель. Эти предупреждения не касаются таких очаровательных барышень, как вы.
Изабель с ненавистью смотрела на полицейского. Он еще хуже, чем немцы, он казнит своих. Вот поэтому она ненавидит вишистское правительство. Что хорошего в самоуправлении для половины Франции, если это превращает их в нацистских марионеток?
– Вам дурно, мадемуазель?
Какой заботливый. А что будет, если она назовет его предателем и плюнет в рожу? Руки сжались в кулаки.
– Все в порядке, спасибо.
Изабель проводила взглядом полицейского. Тот уверенно пересек улицу, поправил шляпу, идеально сидящую на коротко стриженной голове. Немцы в кафе радостно приветствовали его, хлопая по спине, потащили в свою компанию.
Изабель с отвращением отвернулась.
И заметила сверкающий металлом велосипед у задней стены кафе. Насколько проще стала бы ее жизнь, если бы можно было каждый день ездить в город, а не ходить.
Обычно за велосипедом присматривал кто-то из солдат, но в это мрачное снежное утро на террасе за столиком никого.
Не делай этого.
Сердце бешено колотилось, ладони вспотели. Она огляделась. Женщины, стоявшие в очереди у мясной лавки, ничего вокруг не замечали, погруженные в свои мысли. Окно кафе запотело, за ним едва различимы мужские силуэты.
Так уверены в собственной безопасности.
Из-за нас, с горечью подумала она.
На этой мысли последние сомнения исчезли. Прижав покрепче к груди корзинку, Изабель потихоньку двинулась по обледеневшей булыжной мостовой. С этой секунды, с самого первого шага, очертания мира вокруг размылись и время замедлилось. Здания превратились в огромных белых великанов, снег слепил глаза, все, что она видела, – мерцание серебристого руля и два темных колеса.
Есть только один способ. Все решает скорость. Не смотреть по сторонам, не замедлять шаг.
Где-то залаяла собака. Хлопнула дверь.
Изабель шла, не сворачивая; еще пять шагов до велосипеда.
Четыре.
Три.
Два.
Она ступила на тротуар, вцепилась в велосипед, прыгнула в седло.
Изабель мчалась по брусчатке, багажник дребезжал и лязгал на неровностях дороги. Чуть не свалившись, она свернула за угол и ожесточенно завертела педали.
Вильнув в знакомый переулок, спрыгнула с велосипеда и постучала в дверь. Четыре раза.
Дверь отворил хмурый Анри.
В полумраке маленькой комнаты светила одна-единственная керосиновая лампа на поцарапанном деревянном столе. Анри готовил колбаски, начиняя их фаршем и салом. Готовые связки развешены по стенам. Комната провоняла мясом, кровью и табачным дымом. Изабель втащила велосипед и закрыла дверь.
– Привет, – буркнул Анри, вытирая руки полотенцем. – Назначено совещание, о котором я ничего не знаю?
– Нет.
Анри заглянул ей за спину:
– Это не твой велосипед.
– Я угнала его. Прямо у них из-под носа.
– Это же велосипед Алена Дешампа! Он все бросил и вместе с семьей сбежал в Лион в самом начале оккупации. Я видел недавно, как на этом велике разъезжал какой-то эсэсовец.
– СС? – Восторженный энтузиазм Изабель несколько поугас. Про зверства СС ходили жуткие слухи. Вероятно, надо было обдумать как следует…
Анри подошел так близко, что она чувствовала тепло его тела.
Они никогда не оставались наедине, тем более так близко друг к другу. Впервые она рассмотрела его глаза – не карие и не зеленые, а серо-коричневые, как туман в чаще леса. А над бровью шрам – или рана была чудовищная, или зашили паршиво, – и она впервые задумалась, что за жизнь парень вел прежде, что привело его к коммунистам и в это подполье. Ему, пожалуй, не было и тридцати, но выглядел, скажем прямо, гораздо старше, как человек, переживший страшное горе и все потерявший.
– Надо его перекрасить, – сказал он.
– У меня нет краски.
– У меня есть.
– А ты…
– Поцелуй.
– Поцелуй? – переспросила она, выигрывая время. До войны подобные игривые шуточки были обычным делом. Мужчины заглядывались на нее, всегда. Изабель мечтала вернуть те времена, хотела пофлиртовать с Анри и чтобы он заигрывал с ней, но – увы – сейчас одна мысль о романтических отношениях вызывала глубокую печаль. Как будто поцелуи больше ничего не значили, а флирт – и того меньше.
– Один поцелуй, и я сегодня же перекрашу твой велосипед, а завтра ты его заберешь.
Она шагнула к нему, потянулась губами к губам.
Они прильнули друг к другу, словно и не было между ними нескольких слоев зимней одежды и листовок. Он сгреб ее в объятия и поцеловал. На один прекрасный миг она вновь стала Изабель Россиньоль, горячей девчонкой, о которой мечтают мужчины.
Но вот поцелуй закончился, Анри отстранился, и ей стало пусто. Досадно.
Надо было что-то сказать, пошутить или, может, притвориться, что испытала что-то невероятное. Прежде, когда поцелуи означали нечто большее – или меньшее, – она именно так и поступила бы.
– У тебя кто-то есть. – Анри пристально разглядывал ее.
– Нет, никого.
– Врешь. – Анри нежно коснулся ее щеки.
Изабель вспомнила, как многим обязана Анри. Это он привел ее в Свободную Францию, дал ей шанс, поверил в нее. Но когда они целовались, она думала о Гаэтоне.
– Я ему не нужна, – призналась она. Впервые она рассказала правду другому человеку. Признание удивило ее саму.
– В другое время я бы заставил тебя его забыть.
– А я дала бы тебе шанс.
– Синяя, – после паузы сказал он.
– Синяя?
– У меня есть синяя краска.
– Годится, – улыбнулась она.
И позже, днем, когда она стояла в очередях за крохами еды, когда собирала хворост в лесу и тащила его домой, она вспоминала этот поцелуй.
И единственная мысль крутилась в голове, снова и снова. Если бы только.
Тринадцать
Чудным апрельским днем 1941 года Изабель валялась на шерстяном одеяле, которое расстелила прямо на лугу за домом, среди благоухающих цветущих трав. Закрыв глаза, можно было даже забыть, что рокот моторов вдалеке – это немецкие грузовики, везущие солдат и французские продукты на станцию в Тур. После диких морозов минувшей зимы она наслаждалась убаюкивающим солнечным теплом.
– Вот ты где.
Изабель со вздохом села.
Вианна была в светло-голубом льняном платье, посеревшем от грубого самодельного мыла. Голодная зима иссушила ее тело, заострила скулы и углубила ямочку в основании горла. Платок, намотанный на голову, скрывал потускневшие и поредевшие волосы.
– Это тебе, – протянула она листок бумаги. – Принесли. Мужчина. Тебе, – многозначительно повторила она.
Изабель со стоном поднялась на ноги и выдернула листок из рук сестры. Корявым почерком было нацарапано: «Шторы открыты». Изабель нехотя принялась складывать одеяло. Что бы это значило? Ее никогда раньше не вызывали на собрания. Должно быть, произошло что-то важное.
– Изабель, ты не собираешься ничего объяснить?
– Нет.
– Это принес Анри Наварра. Сын хозяина гостиницы. Я и не знала, что вы знакомы.
Разорвав листок на множество клочков, Изабель пустила их по ветру.
– Ты же знаешь, что он коммунист, – сердито прошептала Вианна.
– Мне надо идти.
– Ты что, всю зиму бегала на свидания с коммунистом? – Вианна ухватила сестру за руку. – Тебе известно, как к этому относятся нацисты. Опасно даже просто раскланиваться с этим типом.
– А тебе известно, что мне наплевать на мнение наци? – Изабель резко высвободилась и босиком побежала к дому. В прихожей сунула ноги в первые попавшиеся туфли, вылетела на улицу, запрыгнула на велосипед и, помахав застывшей в изумлении Вианне, умчалась.
Миновав закрытый шляпный магазин – занавески на окнах подняты, так и есть! – она свернула в переулок и остановилась.
Прислонила велосипед к старой каменной стене, постучала в дверь четыре раза. И только потом сообразила, что это может быть ловушка. От страшной догадки дыхание перехватило, Изабель нервно оглянулась, но было слишком поздно бежать.
Дверь открыл Анри.
Изабель юркнула внутрь. В комнате, как всегда, было накурено и воняло жженым эрзац-кофе. В старом ореховом кресле развалился тот самый здоровяк, что когда-то привел ее сюда, – Дидье. Он откинулся на спинку так, что передние ножки кресла приподнялись над полом, а сам он головой уперся в стену сзади.
– Не надо было приносить записку ко мне домой, Анри. Сестра начала задавать много вопросов.
– Пришлось, есть срочный разговор.
Неужели они наконец-то предложат ей что-то посерьезнее, чем рассовывать бумажки по почтовым ящикам? Изабель не на шутку разволновалась.
– Я слушаю.
Анри, закурив сигарету, внимательно разглядывал ее сквозь облака дыма.
– Ты слыхала, что префекта Шартра арестовали и пытали за то, что он коммунист?
– Нет, – помрачнела Изабель.
– Он перерезал себе горло осколком стекла, чтобы не предать никого. – Анри загасил сигарету о подошву, а окурок сунул в карман, сберегая на будущее. – Он собрал группу вроде нашей, из ребят, которые хотят поддержать де Голля. Он – этот мужик, который горло себе перерезал, – сейчас намерен добраться до Лондона, чтобы лично обратиться к де Голлю. Хочет организовать движение Свободная Франция.
– Так он что, не умер? – изумилась Изабель.
– Не-а. Говорят, это чудо, – вступил Дидье.
Анри все так же внимательно рассматривал Изабель.
– У меня есть письмо – очень важное, – которое нужно передать нашему связному в Париже. Но, к сожалению, за мной сейчас следят. И за Дидье.
– Угу, – задумчиво протянула Изабель.
– И я вспомнил о тебе, – сказал Дидье.
– Обо мне?
– Можешь доставить это нашему человеку в Париже? – Анри вытащил из кармана смятый конверт. – Он ждет его на этой неделе.
– Но… у меня нет Ausweis.
– Знаю, – кивнул Анри. – И если тебя схватят… – Он не договорил. – Никто ничего дурного не подумает, если ты откажешься. Это вправду очень опасно.
Опасно – слабо сказано. Весь Карриво обклеен объявлениями о казнях в Оккупированной Зоне. Нацисты казнят французских граждан за малейшие провинности. Тюрьма – самое меньшее, что ее ждет, если поймают. Но она верила в Свободную Францию так же истово, как ее сестра – в Бога.
– Итак, я должна получить пропуск, добраться до Парижа, вручить письмо и вернуться обратно. – На словах не так уж страшно.
– Не совсем, – уточнил Анри. – Нам нужно, чтобы ты осталась в Париже и стала нашим… почтовым ящиком. В ближайшее время будет много подобной корреспонденции. У твоего отца ведь там квартира?
Париж.
Она стремилась туда с того момента, как отец ее выгнал. Вернуться в Париж и всерьез бороться с нацистами.
– Отец не позволит мне остаться.
– Придется его убедить, – спокойно сказал Дидье, оценивающе разглядывая Изабель.
– Он не из тех, кого легко убедить.
– То есть ты не можешь. Ладно. Найдем другой способ.
– Погодите, – заволновалась Изабель.
Она видела, как колеблется Анри, как ему хочется, чтобы она отказалась. Он боится за нее. Упрямо вскинув подбородок, Изабель посмотрела ему прямо в глаза:
– Я сделаю.
– Тебе придется обманывать близких, жить в постоянном страхе. Выдержишь? Ты нигде не будешь чувствовать себя в безопасности.
Изабель горько усмехнулась. Можно подумать, это сильно отличается от той жизни, которую она ведет с самого детства.
– А вы присмотрите за моей сестрой? – спросила она. – Сумеете ее защитить?
– Мы все рискуем, и своими семьями тоже, – печально сказал Анри. Эту истину все они познали на собственном опыте – безопасности не существует. – Надеюсь, ты это понимаешь.
Но Изабель понимала лишь, что у нее появился шанс сделать что-то значительное.
– Когда я должна ехать?
– Как только получишь Ausweis, что само по себе непросто.
О чем, во имя всего святого, думает эта девчонка?
Нет, ну право, крутить любовь с коммунистом!
Вианна раздраженно шлепнула на доску кусок жилистой баранины – недельный рацион.
Изабель, конечно, всегда была взбалмошной, эдакое дитя природы, не признающее никаких правил. Бесчисленные учителя и монахини-наставницы безуспешно пытались научить ее быть сдержанной.
Но это не то же самое, что целоваться с мальчиком на танцах, или сбегать из школы в цирк, или отказываться носить чулки и корсет.
Идет война, страна оккупирована. Неужели Изабель до сих пор считает, что ее выходки останутся без последствий?
Вианна порубила мясо на мелкие кусочки, добавила к фаршу драгоценное нынче яйцо и черствый хлеб, сдобрила перцем и солью. Она лепила из фарша аккуратные котлетки, когда услышала мотоциклетное дрын-дрын. Подошла к двери, приоткрыла ровно настолько, чтобы выглянуть наружу.
Над каменной стеной показались голова и плечи капитана Бека, слезавшего с мотоцикла. Через минуту подъехал зеленый армейский грузовик. Во двор вошли трое немецких солдат. Они громко обсуждали что-то, а потом направились к увитой розами стене, которую соорудил еще прапрадедушка Вианны. Один из солдат поднял здоровенную кувалду и обрушил ее на стену. Каменные осколки полетели во все стороны, розовый куст повалился на землю, лепестки усыпали траву вокруг.
– Герр капитан! – выскочила во двор Вианна.
Кувалда опустилась еще раз. Крррак.
– Мадам. – Бек, похоже, был не слишком рад происходящему. Черт побери, она, оказывается, достаточно хорошо успела узнать этого типа, если различает его настроения. – У нас приказ убрать все ограждения вдоль дороги.
Солдат продолжал рушить стену, а двое других, хохоча над какими-то своими шутками, направились к дому. Не обращая внимания на хозяйку, не спрашивая позволения, они вошли внутрь.
– Мои сочувствия. – Бек перешагнул через каменные обломки, подошел к Вианне. – Я знаю, вы любите розы. И – очень плачевно – мои люди выполняют приказ о реквизиции в вашем доме.
– Реквизиции?
Солдаты появились на пороге; один держал в руках картину, которая прежде висела над камином, второй волок кресло из гостиной.
– Это было любимое кресло моей бабушки, – тихо сказала Вианна.
– Простите. Я не мог это остановить.
– Какого черта…
Вианна не знала, радоваться ей или тревожиться, когда Изабель, перетащив велосипед через кучу камней, поставила его под деревом. Между ее владениями и дорогой больше не было никаких преград.
Выглядела Изабель очаровательно, несмотря на раскрасневшиеся от быстрой езды щеки и взмокший лоб. Золотистые локоны окаймляли лицо, выцветшее красное платье подчеркивало изгибы тела.
Солдаты замерли, таращась на нее, даже выпустили из рук свернутый в рулон обюссонский ковер.
Бек вежливо приподнял фуражку, потом сурово бросил что-то солдатам, и те, подхватив ковер, поспешили к грузовику.
– Итак, вы сломали нашу стену? – язвительно осведомилась Изабель.
– Штурмбанфюрер хочет, чтобы все дома просматривались с дороги. Кто-то распространяет антигерманскую пропаганду. Мы найдем и арестуем преступника.
– И вы думаете, безобидные листки бумаги стоят такой возни?
– Они совсем не безобидные, мадемуазель. Они подстрекают к насилию.
– О да, насилие недопустимо. – Изабель скрестила руки на груди.
Вианна во все глаза смотрела на нее. Что-то здесь не так. Сестра спокойна, как… как кошка перед прыжком.
– Герр капитан, – проговорила Изабель после короткой паузы.
– Да, мадемуазель?
Солдаты тем временем проволокли мимо них кофейный столик.
Изабель проводила их задумчивым взглядом и подошла к капитану:
– Наш отец болен.
– Разве? – удивилась Вианна. – Почему я об этом не знаю? Что с ним?
– Он просил, – не обращая внимания на сестру, продолжала Изабель, – чтобы я приехала в Париж ухаживать за ним. Но…
– Папа хочет, чтобы ты ухаживала за ним? – Вианна ушам своим не верила.
– Чтобы уехать, вам нужен пропуск, мадемуазель, вы же знаете.
– Знаю. Я… – голос Изабель задрожал, – я думала, вы сумеете помочь получить его… Вы ведь почти член семьи. Вы же понимаете, как важны родители!
Странно, но, слушая Изабель, капитан то и дело поглядывал на Вианну, будто именно она была здесь главной.
– Я мог бы достать вам пропуск, – сказал капитан. – В случае семейной необходимости, да.
– Я вам очень признательна.
Вианна молчала. Неужели Бек не понимает, что сестра манипулирует им, – и почему он все время косится на нее?
Получив желаемое, Изабель подняла велосипед и покатила его к сараю. Вианна поспешила за ней.
– Что с папой? – спросила она, когда они отошли на изрядное расстояние.
– С ним все хорошо.
– Ты солгала? Зачем?
Короткая, но вполне ощутимая пауза.
– Полагаю, нет смысла темнить. Сейчас все известно всем. Каждую пятницу я по утрам сбегала на свидание к Анри. А сегодня он позвал меня в Париж. У него есть очаровательная квартирка, на Монмартре вроде бы.
– Ты с ума сошла?
– Скорее, влюбилась. Немножко. Наверное.
– Ты собираешься пересечь оккупированную нацистами Францию, чтобы переспать в Париже с парнем, в которого ты, наверное, влюблена. Немножко.
– Ну да, – согласилась Изабель. – Понимаю, звучит романтично.
– Боже, ты бредишь. По-моему, у тебя мозговая горячка.
– Ну, если любовь – это болезнь, то да – я больна.
– Боже! – всплеснула руками Вианна. – Что мне сказать, чтобы прекратить этот идиотизм?
– Ты веришь мне? – с внезапной серьезностью спросила Изабель. – Веришь, что я могу пересечь оккупированную нацистами Францию просто ради забавы?
– Это совсем не то же самое, что сбежать с бродячим цирком, Изабель.
– Да, но… ты считаешь, что я на такое способна?
– Ну разумеется, – пожала плечами Вианна. – Ты способна на любую глупость.
Слова сестры словно наотмашь хлестнули Изабель.
– Держись подальше от Бека, пока меня не будет, – глухо сказала она. – Не доверяй ему.
– В этом вся ты – твоего беспокойства хватает на советы, но не хватает, чтобы остаться со мной. Только твои желания имеют значение. А мы с Софи – так, хлам!
– Это неправда.
– Да ну? Ладно, катись в Париж. Развлекайся, но помни, что ты бросила племянницу и сестру! – Вианна оглянулась на человека, наблюдавшего за тем, как грабят их дом. – С ним.
