Текст книги "Разные берега"
Автор книги: Кристин Ханна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Глава девятая
Элизабет закончила день как на автопилоте. Она мариновала к ужину курицу, а сама думала только о выставке. Надо столько успеть!
Она поставила курицу в духовку, сходила в кладовку за своим морским пейзажем. Она закончит его завтра утром, а потом примется за следующую картину.
Может быть, она нарисует акварель. Если не писать маслом, к выставке можно успеть подготовить пять картин.
Элизабет послышалось, что к дому подъехала машина. Потом хлопнула дверца.
Очевидно, Меган успела разгрести все свои дела и собралась на выходных навестить дочерей, а по дороге решила ненадолго заскочить к подруге. Элизабет поспешила к двери и настежь распахнула ее.
На пороге стояла Анита в развевающемся белом платье и розовых туфельках на низком каблуке. На крыльце рядом с ней стоял огромный чемодан и лежала длинная, узкая картонная коробка. Такси уехало.
– Здравствуй, Птичка! – сказала Анита, смущенно улыбаясь. – Вот я и выбрала для себя пляж, как ты мне советовала. Чтобы поменять обстановку.
Элизабет растерялась, она не знала, как ей реагировать на неожиданное появление мачехи. Во-первых, ее поразил внешний вид Аниты. Она выглядела так, как будто вышла из сказок братьев Гримм, совсем не в своем обычном стиле. Раньше она одевалась как жена богатого техасца. И куда подевались яркие, броские одежды и крашеные волосы? Сейчас у нее через плечо свисала одна седая косичка. В ее облике было что-то не от мира сего, она казалась такой беззащитной, хрупкой и грустной.
Но самое главное – это то, что она вообще оказалась здесь, нарушив одиночество и покой, которые так ценила Элизабет.
– Надеюсь, ты не возражаешь, что я приехала вот так, без предупреждения? После нашего разговора я начала просматривать туристические буклеты, и мне на глаза сразу попалась реклама пляжей в Орегоне. И я подумала: а кто знает, может, это знак?
– Ты выглядишь... совсем по-другому, – невпопад ответила Элизабет.
– Ах, вот ты о чем. Весь этот маскарад был исключительно ради Эдварда, ему так нравилось, – рассмеялась Анита.
В голове у Элизабет это укладывалось с трудом. Ей, конечно, очень не хотелось приглашать к себе Аниту, но что она могла поделать?
«Ты уж о ней позаботься», – вспомнился ей наказ отца.
– Ну что же мы стоим, входи.
Элизабет подхватила огромный чемодан Аниты (на сколько же она приехала?) и перетащила его через порог. Анита вошла и осмотрелась:
– Так вот он, знаменитый дом на пляже. Твоему отцу очень хотелось его увидеть.
Эти слова на какое-то мгновение сблизили их.
– Пойдем, я покажу тебе твою комнату.
Элизабет дошла до лестницы, ведущей на второй этаж, и обернулась. Анита в нерешительности стояла посреди комнаты.
– Я просто не знала, куда мне еще поехать, – тихим голосом сказала она. – Ничего, что я приехала? Я ненадолго.
Элизабет посмотрела на мачеху. Поразительно, но она не узнавала в ней женщину, с которой ссорилась большую часть своей жизни. Эта новая Анита была такой потерянной и беззащитной.
– О чем ты говоришь, Анита! Мы ведь одна семья. И это было правдой.
Джек проснулся со стоном. Голова трещала, как будто по ней стукнули молотком. Он осторожно приоткрыл один глаз: было восемь часов семь минут.
Он резко сел на кровати и посмотрел налево. Никого.
Он отбросил одеяло, встал и с трудом поплелся в ванную комнату. Там на зеркале красовалась надпись, сделанная губной помадой:
Секс был просто потрясающий!
Салли
Головная боль с новой силой обрушилась на него.
Прошлой ночи ни за что не случилось бы, если бы Птичка жила со мной в Нью-Йорке. Если бы она меня не бросила. «Давай-давай, оправдывайся», – пронеслось у него в голове.
– Больше этого не повторится – ни за что на свете, – сказал он вслух.
Птичка об этом не узнает. Никогда.
К тому времени как Джек принял душ, побрился, оделся и направился в офис, он чувствовал себя гораздо лучше. Уверенность в собственных силах постепенно возвращалась к нему. Он допустил ошибку – причем очень серьезную, – но она так и останется его единственной ошибкой.
Он уселся за стол и сразу приступил к работе.
И тут дверь открылась. На пороге стояла Салли в черном костюме, соблазнительно обтягивающем ее прекрасную фигуру, и в блузке изумрудного цвета.
Салли прикрыла за собой дверь.
– Извини, что ушла, пока ты спал. Но мне надо было пораньше прийти на работу.
– Да о чем ты говоришь! – беззаботно ответил Джек, а сам подумал: «Лучше бы ты вообще об этом не вспоминала».
Она с улыбкой подошла к нему. Положила руки на стол и наклонилась вперед. Он увидел под блузкой краешек ее кружевного лифчика.
– Ни за что не отгадаешь, кто звонил сегодня утром, – сказала она.
– Кто?
Джек старался не отводить глаз от ее лица. «Ни за что не буду смотреть ниже воротничка, разве что до первой пуговицы», – поклялся себе он.
– Твой издатель. Он попросил меня передать тебе предложение от редакции журнала «Пипл».
– «Пипл»? – Он встал со стула. – И чего они хотят? Салли присела на краешек стола:
– Они хотят написать о тебе в специальном номере, посвященном пятидесяти самым красивым людям.
Джек и сам не понял, как она очутилась в его объятиях. Он посмотрел на ее очаровательное лицо и почувствовал, что его снова охватывает желание.
Элизабет проворочалась всю ночь. На рассвете она оделась, осторожно прокралась по коридору и заглянула в спальню Аниты. Та еще спала.
Она быстро написала ей записку: «Ушла на пляж» – и вышла на улицу.
Держа под мышкой сумку со всем необходимым, она спустилась по лестнице. Океан сегодня был неспокойным, волны то и дело набегали на берег.
Она оставила сумку у своего камня и пошла по берегу, все ускоряя шаг, а потом вообще перешла на бег. Волны наполняли ее энергией, она чувствовала себя сильной и свободной. На какое-то время Элизабет даже забыла про Аниту, про то, что та приехала с таким огромным чемоданом, что, глядя на него, можно было подумать, что она собирается прожить здесь месяца два.
Наконец, тяжело дыша, она повернула назад, к своему камню. Села на него и принялась смотреть на океан.
– Птичка, дорогая, это ты?
Элизабет обернулась на голос. В нескольких шагах от нее стояла Анита. На ней была длинная цветастая юбка и белый свитер.
Элизабет неохотно подвинулась и сказала:
– Иди сюда, места хватит.
Анита уселась рядом:
– Ну и лестница у вас! Неудивительно, что ты так похудела. Элизабет удивленно посмотрела на нее:
– Разве?
– Самое меньшее килограммов на пять. Ты что, не замечаешь, что на тебе все висит?
– Я делаю упражнения.
– Я тоже занимаюсь – йогой.
Элизабет об этом не знала. Если подумать, она вообще мало что знала о жизни мачехи.
– А чем еще ты занимаешься?
– Ну, обычными вещами. Раз в месяц я хожу в группу любителей книги. По четвергам утром играю с приятельницами в бридж. Конечно, когда был жив папа, вся моя жизнь была сосредоточена только на нем. – Анита немного помолчала. – Знаешь, он мне почему-то не снится. Каждую ночь я ложусь спать в надежде увидеть его лицо, но он не приходит.
Элизабет было знакомо это чувство.
– Я всю жизнь мечтала увидеть во сне маму, но она мне так ни разу и не приснилась.
– Я всегда знала, что переживу его, и думала, что готова к этому. Какой же я была глупой! Нельзя приготовиться к тому, что потеряешь самого близкого тебе человека.
Элизабет знала, что словами тут не поможешь. А может, все-таки Анита приехала к ней, чтобы было с кем-то поговорить об отце?
– Как вы с ним познакомились? Анита улыбнулась:
– Я работала в салоне красоты. Боже, я до сих пор помню тот день, когда в первый раз его увидела – как будто это было только вчера. Он был таким красавчиком! Он тогда носил усы, а глаза у него были темные, как ночь. Думаю, я в него влюбилась в первую же минуту.
Элизабет нахмурилась. Отец сбрил усы сразу после смерти мамы. И никогда их больше не отращивал.
– Значит, ты знала мою маму, – вдруг вырвалось у нее. Наверняка будет это отрицать, подумала Элизабет. Но когда их взгляды встретились, Анита тяжело вздохнула:
– Нет, хотя она и была с ним в тот день. Она пришла постричься.
– Расскажи мне о ней.
– Я мало что знаю. В основном из рассказов. Все сходились в том, что она была самой красивой и самой смелой женщиной в Спрингдейле – ей хотелось приключений.
– Об этом я слышала уже не раз. Расскажи мне наконец, как все было на самом деле. Почему отец никогда не говорил о ней? – Она пытливо посмотрела Аните в глаза. – Ну пожалуйста, я тебя очень прошу.
– Еще до того, как ты родилась, твоя мама сбежала из дома.
– Она ушла от отца?
– Посреди ночи. Он не сразу ее нашел. Она к тому времени уже была в Северной Каролине. Он поехал туда и привез ее обратно домой. После этого, как все говорили, она очень изменилась. Стала грустной и молчаливой.
Элизабет представить себе не могла, чтобы ее мать, такая энергичная и жизнелюбивая, по рассказам, вдруг впала в депрессию. Эта новая информация не укладывалась у нее в голове.
– Она любила тебя. Просто она никак не могла избавиться от тоски. Она совсем перестала улыбаться. Вот в основном и все, что говорили о ней люди. Она оставила свою улыбку в Северной Каролине.
– Я умоляла отца рассказать мне о ней хоть что-нибудь, но он так и не сказал ни слова.
– Может быть, в его душе не осталось ничего, о чем ему хотелось бы рассказать тебе. Ничего не осталось. Только грусть и тоска.
Элизабет знала, как это бывает.
– Знаешь, так произошло и у нас с Джеком.
– Иногда бывает трудно вспомнить, почему ты влюбилась в человека, – задумчиво проговорила Анита, глядя на океан. – Я ведь тоже уходила от твоего отца.
– Я об этом не знала. И куда, к кому?
– Это не важно, это и тогда было не важно. – Анита немного помолчала. – Он меня иногда подавлял. И я была такой молодой, когда мы поженились. Я сама порой не знала, чего хочу. Поэтому и жила его жизнью. Долгие годы мне ничего другого и не было нужно.
Элизабет было знакомо и это.
– Но мне очень хотелось ребенка, – продолжала Анита. – И когда мы с Эдвардом снова стали жить вместе, мы старались его завести. У меня было три выкидыша. С каждым разом это становилось все более невыносимым, пока я наконец не решила: хватит. Господь Бог знает, что делает.
Перед Элизабет предстала женщина, о которой она, в сущности, раньше ничего не знала.
– Я привезла тебе кое-что, – сказала Анита.
Элизабет протянула руку и помогла Аните встать с камня. Они поднялись по крутой деревянной лестнице и очутились на мокрой лужайке.
Когда они дошли до крыльца, Элизабет заметила у стены большую картонную коробку.
Анита сходила в дом за ножом.
– Открой ее, – сказала она.
Внутри Элизабет увидела какие-то блестящие зеленые палки и белую сетку.
– Это папин гамак.
– Вы лежали в нем часами.
– Мы наблюдали за светлячками, – мечтательно прошептала Элизабет.
– Ему наверняка захотелось бы, чтобы он был у тебя, – сказала Анита. – Гамак можно повесить в конце участка, рядом с лестницей, чтобы в хорошую погоду ты спала на свежем воздухе, слушала океан и вспоминала, как он тебя любил.
Элизабет посмотрела на Аниту и чуть не прослезилась. Она не могла вымолвить ни слова, не могла даже сказать спасибо.
Анита улыбнулась:
– Пожалуйста.
Март пришел в Нью-Йорк с арктическими ветрами. Ночью, когда стало так холодно, что даже Таймс-сквер опустела, пошел снег. К утру он превратился в настоящую пургу, так что Джек едва различал из окна силуэты зданий.
Он уже собирался пойти принять душ, когда зазвонил телефон.
– Здравствуйте, мистер Шор. Как хорошо, что мы вас застали. Это страховое агентство. Нам нужно ваше разрешение на то, чтобы распорядиться вашим имуществом, поскольку вы, очевидно, вообще исчезли с лица земли или собираетесь это сделать.
Джек рассмеялся.
– Виноват, – сказал он.
Да, Джеми палец в рот не клади.
– Это само собой. Сейчас ты начнешь говорить, что был так занят, что даже не смог перезвонить и поговорить о моих планах уйти из команды по плаванию.
– Детка, прости меня. Я собирался это сделать. Но здесь просто какой-то сумасшедший дом. Я работаю по пятнадцать часов в сутки.
– Поэтому-то тебя, наверное, и не было дома, когда я звонила вчера в два часа ночи. Ты, очевидно, был на работе.
Слава богу, что он разговаривал с ней по телефону. Джек почувствовал, как его лицо заливает краска стыда.
– Я принял снотворное. Понимаешь, в последнее время я плохо сплю без мамы.
– А я даже и не знала, что ты по ней скучаешь. Ты никогда об этом не говорил.
– Я... я действительно скучаю по ней.
– Ну так вот, мы со Стефани придумали такой план. В пятницу утром мы прилетаем в Нью-Йорк, в аэропорт Кеннеди. Ты нас встречаешь, и мы все вместе на три дня летим к маме в Орегон.
– Что?
– У мамы ведь день рождения. Надеюсь, ты об этом не забыл?
Черт побери!
– Нет, конечно. Я как раз собирался лететь к ней на выходные, но тут на работе возникло срочное дело...
– Даже не продолжай. Никто не умрет, если на пятницу ты возьмешь выходной. Ты же, папочка, не кардиохирург, ты всего-навсего работаешь на телевидении.
Вот влип, подумал Джек.
– Ты права, – сказал он потускневшим голосом.
– Ты ведь сможешь встретить нас в аэропорту? А билеты мы сами купим и расплатимся за них твоей карточкой.
– Да, конечно.
– И еще, папа, это должно быть для мамы сюрпризом. Так что ничего ей не говори, договорились?
Джек закрыл глаза.
Да, это уж точно будет для нее сюрпризом.
Элизабет с Анитой не спали допоздна, все никак не могли наговориться. Эти женщины прожили бок о бок практически всю жизнь, а оказалось, что они совсем не знают друг друга. К своему изумлению, они обнаружили, что у них много общего.
Утром, после завтрака, они пошли погулять по пляжу и продолжили разговор. Стоял чудесный весенний день, ярко светило солнце.
Позже, когда Анита прилегла отдохнуть, Элизабет съездила в город за продуктами и вернулась после обеда.
Анита стояла на крыльце, любуясь океаном. На ней было длинное белое развевающееся платье и чудесной вязки коралловый свитер.
Элизабет почувствовала вдохновение:
– Можно я напишу твой портрет?
– Ты хочешь меня рисовать?
– Я недавно снова занялась живописью. И если ты согласишься...
– Я могла бы сесть вон на то бревно, рядом со скалой. Элизабет обернулась. Бревно, лежавшее в конце участка, подходило просто идеально: за ним, насколько хватало глаз, открывались бескрайние океанские просторы. Она взглянула на Аниту:
– Оставайся здесь. Я сейчас вернусь.
Она поспешила в дом и подготовила все свои принадлежности. Через пять минут она уже была на улице.
Элизабет поставила мольберт и оглянулась в поисках Аниты. Та стояла рядом с бревном, спиной к Элизабет. Предзакатное небо над серебристой гладью океана было расцвечено всеми цветами радуги.
– Не двигайся! – воскликнула Элизабет.
Она действовала инстинктивно. Казалось, она никогда не писала с таким увлечением – смешивала краски, наносила мазки, пытаясь схватить всю красоту этой сцены.
Элизабет работала как одержимая до тех пор, пока последний луч солнца не скрылся в океане.
– Ну все, Анита, – сказала она. – На сегодня хватит.
В сумерках казалось, что Анита стала меньше ростом. И тут только до Элизабет дошло, как много она требовала от этой хрупкой пожилой женщины.
– Извини меня. Ты, наверное, страшно устала стоять.
– Я наслаждалась каждой минутой, закат был просто великолепен.
– Ты, должно быть, умираешь от голода. Лично я – да. Пошли в дом.
Анита взглянула в сторону мольберта:
– Можно посмотреть, что получилось?
– Нет, – тут же резко ответила Элизабет, а потом поправилась: – Извини, я имела в виду, пока еще рано смотреть. Ты не обиделась?
– Конечно, нет, дорогая.
Элизабет отнесла холст в дом и поставила его в кладовку, чтобы высохла краска.
– Ужин скоро будет готов, а пока пойди-ка наверх, прими горячую ванну.
– Ты читаешь мои мысли.
Элизабет накрыла на стол, быстро сделала салат с курицей и позвала Аниту. Когда ответа не последовало, она поднялась на второй этаж и увидела, что Анита сидит на краешке кровати с маленькой подушкой, по краям украшенной кружевами, в руках.
– Анита, что с тобой? Как ты себя чувствуешь?
– Не беспокойся, со мной все в порядке. Просто вспомнила, как твой папа уговаривал меня научиться вязать крючком, а я вот так и не научилась. Жаль, ведь вязание такое женственное занятие.
Подушка была одной из тех немногих вещей, которые остались от матери Элизабет. Она часто пыталась представить себе, как мать сидит в кресле и вяжет что-то из ярких ниток, НО перед глазами всегда возникала черно-белая фотография молодой женщины, строго, без улыбки глядящей прямо в объектив.
Анита подняла голову. Ее лицо было бледным, в глазах стоили слезы.
– Эту подушку сделала твоя мама, – сказала она. – Я помню, как в тот день, придя постричься, она сидела и все время вязала.
– Я иногда пытаюсь представить, какой она была.
Анита положила подушку на кровать, встала, взяла Элизабет за руку и подвела ее к зеркалу.
– Когда я в первый раз увидела ее, я подумала, что это самая красивая женщина на свете.
Анита убрала волосы Элизабет со лба и сказала:
– Ты – ее копия.
Еще девочкой Элизабет часами разыскивала среди семейных фотографий мамины, но нашла всего несколько штук.
Оказывается, она не там искала. И никто ей об этом не сказал. Надо было просто посмотреть в зеркало.
– Спасибо тебе, Анита, – сказала Элизабет дрогнувшим голосом.
Страдая от похмелья, Джек с трудом разлепил глаза и заставил себя дойти до душа. К сожалению, горячая вода не могла избавить его от мук совести. Эту ночь он опять провел с Салли.
Ему бы очень хотелось думать, что ничего особенного не происходит, что это так, ерунда. Но в глубине души он знал, что это неправда. Разлука с Элизабет не давала ему права спать с кем угодно. Если бы Джек узнал, что его Птичка изменила ему, он бы убил того наглеца.
Она уже прощала его раньше, но это было много лет назад, они оба с тех пор сильно изменились. Джек совсем не знал, как бы она прореагировала на этот раз. Она стала такой независимой и непредсказуемой.
Джек только начал бриться, когда зазвонил телефон. Все еще голый, он пошел в спальню и снял трубку:
– Алло.
– Ал-ло, папочка, – с возмущением выдохнула Джеми. – Говорила же я тебе, что он еще дома. Он забыл про нас, – продолжала она, обращаясь уже к сестре.
Черт! Сегодня же они должны лететь в Орегон.
– Ты застала меня в дверях, я уже выхожу.
– Знаешь, встречать в аэропорт обычно приезжают до того, как приземлится самолет, – возмутилась она. – Ну и когда ты появишься?
Он взглянул на часы: было восемь сорок пять.
– Самое позднее через час. Ведь наш самолет вылетает...
– Без четверти двенадцать.
– Ну да, помню. Встретимся у выхода на посадку.
Джеми вздохнула:
– Мы-то никуда не денемся.
Джек повесил трубку, выпил две таблетки аспирина и быстро оделся. Через десять минут он уже ехал в такси. У него было достаточно времени, чтобы придумать, что сказать дочерям, кроме слов извинения.
Может быть, Стефани ему и поверит, но Джеми – ни за что. Она выскажет ему все, что о нем думает, а потом вообще, наверное, перестанет с ним разговаривать.
Да, без Птички плохо. Она всегда умела незаметно подсказать ему, как вести себя с дочерьми.
– Можешь не изображать передо мной сильную женщину, – сказала Анита, когда они сели за стол.
– Что ты имеешь в виду?
– Поздравление от мачехи – совсем не то, о чем мечтаешь в свой день рождения. Признайся, ты скучаешь по своим.
– Все нормально, я прекрасно себя чувствую.
Но как только Элизабет произнесла эти слова, ей стало страшно тоскливо. Она пыталась вести себя ровно, гнала мысли о семье, потому что знала, как тяжело ей будет встречать день рождения без Джека и девочек. Никто из них ей даже не позвонил.
Она с трудом заставила себя улыбнуться и сказала:
– Я хочу сегодня порисовать – ведь мне до выставки надо закончить еще четыре картины.
Анита встала из-за стола:
– Не возражаешь, если я пойду с тобой? Я могла бы устроиться где-нибудь рядом и повязать.
– Компания мне не помешает, – совершенно искренне ответила Элизабет.
Через десять минут они с Анитой уже спускались по лестнице на пляж.
Элизабет снова прекрасно себя чувствовала. Девочки позвонят вечером. В этом она была уверена.
– Смотри-ка, отлив. Мы можем провести здесь несколько часов, – сказала она.
Расстелив на песке покрывало, Анита уселась и взялась за вязание.
Элизабет поставила мольберт, прикрепила лист бумаги и огляделась вокруг в поисках сюжета. И снова остановила выбор па океане. Это будет акварель – день был как будто создан для этого, ни масло, ни акриловые краски не подойдут.
Довольная, что приняла решение, Элизабет взялась за кисть.
Несколько часов она работала не отрываясь, но, когда Анита окликнула ее и сказала, что уже два и им пора домой, Элизабет показалось, что прошло всего несколько минут.
Анита собрала свое вязание и направилась к лестнице.
Элизабет стояла и смотрела, как та поднимается, тяжело дыша, но без остановок. Как будто наверху ее ждет приз, подумала Элизабет.
Она тоже собрала принадлежности, осторожно взяла свою акварель и стала подниматься по лестнице. Элизабет была уже почти наверху, когда почувствовала запах дымка и услышала голоса.
Из открытых окон ее дома свешивались воздушные шары. Вдруг дверь распахнулась. Мардж из художественной галереи, Анита и Меган вышли на крыльцо и запели: «С днем рождения, с днем рождения!» Элизабет чуть не выронила из рук картину и мольберт. Еще никто не устраивал ей на день рождения такого сюрприза.
Меган первая подбежала обнять Элизабет. А потом они уже все втроем обнимали и поздравляли ее, смеялись и говорили все разом.
Мардж взяла из рук еще влажную акварель:
– Это просто чудо! Ты ее рисуешь для выставки? Элизабет было приятно услышать эти слова от Мардж.
– Конечно.
Когда Мардж пошла в дом, Меган сказала:
– Это Анита все придумала. Я от нее такого не ожидала – после того, что ты о ней рассказывала.
Элизабет поморщилась.
– Знаешь, Анита оказалась совсем не такой, какой я себе ее представляла все эти годы, – сказала Элизабет. – Я сейчас вернусь.
Она подошла к Аните, которая склонилась над новым красным грилем и раскладывала на нем устриц. При ее приближении Анита выпрямилась:
– Как тебе сюрприз?
– Это ты все придумала! – ласково сказала ей Элизабет.
Элизабет знала, сколько Аните пришлось из-за нее пережить, и все равно она захотела сделать падчерице что-то приятное.
– Спасибо тебе, – сказала Элизабет, чувствуя, что словами не выразить, как она тронута. Потом Элизабет взяла Аниту за руку: – Я хочу, чтобы мы все начали заново.
Та подняла на нее расширившееся от изумления глаза:
– О моя...
Но тут к ним подошла Меган и весело спросила:
– А как насчет того, чтобы выпить по «Маргарите»? Уверяю тебя, Анита, после моего коктейля ты снова почувствуешь себя юной девушкой.
Анита рассмеялась, вытирая набежавшие на глаза слезы.
– Боюсь, дорогая, даже после твоей «Маргариты» девушкой я себя не почувствую. Но выпью с удовольствием.
Мардж вынесла на крыльцо магнитофон и поставила заводную, громкую музыку. Они жарили на гриле устриц, а потом в кофейной жестянке приготовили мидий со специями, вином и сливочным маслом. На третье у них был жареный лосось.
Элизабет не могла припомнить, когда ей было так весело.
Джек повернул на Стормуотчлейн.
– Дорога все такая же ужасная, – сказал он и сам почувствовал, как раздраженно прозвучал его голос.
Он очень волновался. Мало того что он вот-вот увидит Птичку, так еще дочери всю дорогу с ним почти не разговаривали.
Они страшно рассердились на него за то, что он их не встретил. Джек прекрасно понимал, что провинился, и поэтому старался придерживаться нейтральных тем.
– Повезло нам, – сказал он. – Погода великолепная.
– Да уж, – согласилась Джеми. – Просто не верится, что нет дождя.
От открывшегося перед ними вида захватывало дух. Все два года, которые Джек прожил в Орегоне, он замечал только дождь и серое небо. А сейчас он будто впервые увидел великолепие океанского побережья, этих острых скал и бесконечного песчаного пляжа. Вода серебром сверкала и переливалась на солнце.
Неудивительно, что Элизабет так здесь нравится. Природа в этих местах первозданная. И как это он раньше не обращал внимания на всю эту красоту?
За последним поворотом Джек сбавил скорость. На подъездной дорожке у дома стояло несколько автомобилей. Выйдя из машины, он услышал музыку – какую-то старую мелодию в стиле диско – кажется, Глория Гейнор.
Сердце забилось у него в груди. Надо было позвонить Птичке, предупредить, что они приедут.
Девочки, не дожидаясь отца, побежали к дому. Во дворе вокруг стола собрались одни женщины. Джек узнал Аниту и Меган. Тут Элизабет обернулась.
Дочери бросились к ней с объятиями.
Джек стоял как вкопанный и не мог пошевелиться. Теперь он понимал, как это бывает, когда муж возвращается с войны домой к любимой женщине.
От одной мысли о проведенной с Салли ночи ему стало физически дурно.
– Пап, ну давай же, иди сюда! – закричала Стефани и помахала ему рукой.
Элизабет оглянулась и увидела его. Джек подошел к ней и неловко обнял.
– С днем рождения, Птичка!
– Здравствуй, Джек.
То, как она это сказала, вдруг больно задело его. Когда Элизабет попыталась высвободиться из его объятий, Джеку не захотелось ее отпускать.
Веселье продолжалось. Когда начало смеркаться, Мардж достала бумажный пакет с фейерверками, и все отправились на пляж их запускать.
Элизабет стояла в сторонке и смотрела на дочерей и своих подруг.
Джек держался в стороне от гостей. Нет, он, конечно, общался с ними, разговаривал, но все-таки соблюдал дистанцию.
– Ну все, представление закончено, – сказала Мардж, когда последние искры упали на песок.
Через несколько минут они уже убрали за собой мусор и пошли к дому.
Мардж сразу же села в машину и уехала. А за ней и Анита с Меган – они решили остановиться на ночь в гостинице Эко-Бич.
Элизабет постояла, глядя им вслед. Наконец она осталась лишь со своей семьей.
– Я просто с ног валюсь от усталости, – сказала Стефани. – Не забывай, у нас на Восточном побережье сейчас на четыре часа позже.
Она обняла мать за плечи, и они все вчетвером вошли в дом. Элизабет проводила девочек в гостевую комнату. Джеми сразу плюхнулась на кровать. Стефани пристроилась рядом.
– Этот день рождения очень многое для меня значил, – проговорила Элизабет.
– Мы страшно по тебе скучали, – сказала Джеми, сбрасывая туфли.
Сняв джинсы, она забралась под одеяло. Стефани встала и пошла в ванную. Вернулась она во фланелевой ночной рубашке. Поцеловав Элизабет, она тоже легла. Элизабет была не готова остаться наедине с Джеком.
– Джеми, расскажи о своем новом ухажере.
– Началось, – вздохнула Стефани и отвернулась к стенке. – Если она сейчас заведет разговор о Майкле, я буду спать. Спокойной ночи, мама.
Элизабет уселась на пол рядом с кроватью. Джеми выбралась из-под одеяла и пристроилась рядом с ней.
– Как ты узнала, что папа – это и есть тот самый, единственный и неповторимый?
– Сразу после первого поцелуя, – сказала Элизабет, вспоминая те прекрасные времена. – Когда он поцеловал меня, я расплакалась.
– Почему?
– Мне показалось в тот момент, что я падаю, но не могу и не хочу остановиться, хотя и понимаю, что приземлиться целой и невредимой навряд ли удастся. Любовь – штука опасная.
Джеми взглянула на мать:
– Хочешь, скажу тебе кое-что по секрету?
– Конечно.
– Я ведь вовсе не собиралась бросать плавание. Мне просто хотелось, чтобы папа наконец-то обратил на меня внимание. Но у меня все равно ничего не вышло.
– Знаешь, он сейчас действительно сам не свой из-за новой работы. Наберись терпения. Когда уже в зрелые годы твои мечты наконец сбываются – это на какое-то время выбивает из колеи.
– Я понимаю. Мне просто хотелось, чтобы все было... как-то попроще, что ли.
– В жизни все не просто. И какая разница, выступишь ты на Олимпиаде или нет? Главное, что ты старалась чего-то достичь.
– Значит, ты будешь мною гордиться, даже если я никогда не выиграю ни одного заплыва, но останусь в команде?
– А теперь ты напрашиваешься на комплименты. Джеми поцеловала Элизабет в щеку и забралась в постель:
– Спокойной ночи, мам. Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, – сказала Элизабет, выключая свет. Джек разжег камин. Дрова громко потрескивали, на ковре мелькали золотые отблески огня. Было видно, что Джеку очень неловко.
Элизабет села неподалеку от него на диван. Долгое время они сидели молча. Наконец она сказала:
– Я раньше всегда напоминала вам о своем дне рождения.
– Да уж, – со смехом сказал он и немного расслабился. Джек, казалось, со страхом ждал, какими же будут ее первые слова.
– Я всегда думала, что вы об этом дне забудете. Почему я все время боялась, что я для вас – никто?
Он повернулся к ней, и она увидела в его глазах необычную для него грусть.
– Потому, что я действительно частенько забывал о твоем дне рождения. Не каждый год, но все же забывал. И не потому, что я не любил тебя и мне было все равно, а потому, что мне самому никогда не приходилось об этом думать. Ты всегда думала о нас и за нас. Ты была главной в нашей семье, ты вытащила меня из пропасти... А я воспринимал тебя как нечто само собой разумеющееся.
Элизабет знала, что еще несколько месяцев назад ему ни за что бы не пришли в голову подобные мысли – не говоря уж о том, что он никогда не заговорил бы об этом вслух.
– По-моему, мы оба за последнее время кое-что для себя уяснили.
– Я вовсе не такой хороший отец, каким все время себя считал, – выпалил Джек, сам удивившись вырвавшемуся у него признанию. – Без тебя мне с девочками даже не о чем говорить. Они считают меня круглым идиотом.
Раньше Элизабет не замечала за Джеком этой черты – ранимости.
– Им девятнадцать и двадцать, Джек. Им кажется, что человеку, который помнит президента Кеннеди, место в доме для престарелых. Я раньше так же относилась к Аните.
Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем Джек проговорил:
– Придется, наверное, все им рассказать.
Элизабет захотелось дотронуться до него, но что-то ее удержало. Может быть, сомнение, готова ли она прямо сейчас сделать шаг к отношениям, которые существовали между ними много лет назад.
– Да, – согласилась она. – Но мы не будем говорить о разводе. Просто скажем, что решили на время расстаться.
Джек с горькой улыбкой сказал:
– Мы можем назвать это как угодно. Отпуском, например. Но они же у нас не дурочки.
Элизабет от его слов чуть не расплакалась.
– Мы же еще ничего не решили относительно нашего будущего. Просто нам лучше будет какое-то время пожить отдельно. Вот и все. У нас еще есть шанс начать новую жизнь, – убежденно сказала она.
Джек нежно дотронулся до ее щеки:
– Мне хотелось бы в это верить.
– Мне тоже.
