Текст книги "Искра Божья, или Как воспитать гения"

Автор книги: Кристин Барнетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Райану было одиннадцать лет, когда мы встретились с ним, он не разговаривал с тех пор, как ему исполнилось три года. В течение всех этих лет его родители перепробовали все традиционные методики, но врачи, к которым они обращались, говорили его матери, Бет, что он никогда не заговорит. У Бет дрожали губы, когда она рассказывала мне об этом.

– Они сказали, что в нашем случае не с чем работать.

Сам факт, что кто-то может сделать подобное замечание по поводу больного ребенка, приводил меня в ужасное состояние. Не успела я провести с Райаном и десяти минут, как поняла, насколько все они были не правы. Да, он не говорил, было очевидно, что у него полноценный аутизм. Одиннадцатилетний возраст – это слишком поздно для того, чтобы начинать говорить, но было что-то еще. Уже во время нашей первой встречи, пока его отчаявшаяся мать перечисляла мне все, что он не умеет делать, Райан периодически выглядывал из-за ее спины. Я разглядела в нем чувство юмора, нескрываемое любопытство, которое позволило мне предположить, что Райан способен на гораздо большее, чем позволяет увидеть другим. Когда я ему улыбнулась, он снова спрятался и затем выглянул из-за материнской спины. Все время, пока его мама старательно рассказывала, как ей было предложено махнуть на мальчика рукой, мы с ним играли в прятки.

Бет упомянула, что Райан умеет издавать определенные звуки, и я поинтересовалась какие. (Другими словами, я хотела узнать, была ли это задержка физического развития или причина неврологического характера.)

– Он может произнести твердый звук «к», как в слове «кошка»? – спросила я ее.

В этот момент Райан начал громко ворчать:

– Хр, хр. Хр, хр. – Он также стал хлопать по ковру ладонью. – Хр, хр. Хр, хр.

Его мама смутилась.

– Извините, – сказала она, пытаясь успокоить его. – Тише, Райан, пожалуйста. Мы разговариваем. – Затем она поискала что-то в сумке, все еще оправдываясь. – Позвольте, я сейчас ему дам, и он успокоится.

Она вынула из сумки коробку с куриными наггетсами – панированными кусочками куриного филе. Райан тут же схватил один кусочек и принялся есть его таким образом, что тем, кто проводил много времени с детьми-аутистами, сразу становилось понятно, кто перед ними. Он крутил, вертел, мял его, откусывая малюсенькие кусочки, как гусеница, но все еще украдкой бросая на меня время от времени взгляды. Я улыбалась, потому что знала: Райан таким образом отвечает на мой вопрос. Он показывал мне, что умеет делать, а чего – нет.

Вся эта ситуация показалась мне невероятно забавной, и я расхохоталась – вслед за мной стал хохотать и Райан. Бедняжка Бет вытирала слезы, навернувшиеся на глаза, пытаясь понять, что же происходит, тогда как Райан и я просто корчились от смеха. Когда они уходили, я на все сто процентов была уже уверена, что смогу многое сделать с мальчиком.

Когда Райан и Бет пришли в следующий раз, перед ними разбросанные повсюду на полу и на ковре валялись сотни (их действительно было сотни) специально сделанных алфавитных карточек. Встревоженная этим беспорядком, Бет предложила:

– Хотите, я помогу вам собрать все это?

– Нет, спасибо, – ответила я. Встретившись взглядом с Райаном, я продолжила: – В общем-то это все для Райана.

Эти карточки имели две отличительные особенности, которые, как я знала, Райан сможет оценить. Первая заключалась в их множестве. Пол был буквально белым. Вторая заключалась в том, как они выглядели. Большинство алфавитных карточек бывают ярко раскрашены или на них изображены герои мультфильмов, так как они предназначены для того, чтобы очень маленькие дети учились по ним читать. Я же намеренно сделала эти карточки маленькими и простыми – жирным шрифтом черные буквы на белых картонках. Это было жестом уважения. Даже если Райан и не умел читать или говорить, он уже не был ребенком и ему не подходили учебные материалы для самых маленьких. Как я и надеялась, его глаза зажглись, когда он их увидел.

В тот день состоялось наше первое занятие – я прикрепила буквы «А» и «Т» на синюю доску, которую тоже сделала для него сама, и попросила Райана найти для меня букву, которая бы вместе с данными составила слово cat. Он посмотрел вокруг, быстро отыскал букву «С» и подошел ко мне. У его матери широко открылся рот, когда я поместила ее на доску, чтобы получилось слово.

– Отлично, – сказала я. Затем открепила «С» от доски и бросила ее ему за спину, чтобы он понял, что мы не собираемся делать одно и то же миллионы раз. Мы проделали то же с другими словами: hat и sat. Короче говоря, за час мы продвинулись гораздо дальше, чем он это сделал за предыдущие восемь лет. Когда час уже подходил к концу, я сказала:

– Послушай, Райан. Я хочу, чтобы ты сделал что-то очень важное для меня. Мне все равно, как это прозвучит. Я хочу, чтобы мы вместе прочитали вслух слова, которые я сейчас назову по буквам.

Я набрала целую пригоршню маленьких алфавитных карточек и стала отбирать те, которые были мне нужны, затем сложила из них на доске «Я люблю тебя, мама».

– Ну что ж, Райан, – предложила я. – Давай сделаем это вместе. Это очень важная работа, договорились? – Я указала на свой рот, затем коснулась его губ. – Не важно, как это прозвучит. Мы будем говорить очень медленно. – А затем – не могу без слез говорить об этом, вспоминая выражение лица Бет, – Райан и я прочитали слова, которые я собрала по буквам на доске.

Наблюдая и слушая детей в «Литтл лайт», мы могли ненароком понять, что творится у них внутри, а затем нам просто не нужно было им мешать. Я знаю, что те родители, которые приняли участие в занятиях, смогли сделать огромный скачок и обрести веру. Надеюсь, я смогу наградить их за доверие. Потому что, несмотря на браваду, я, честно, боялась, что наш детский сад-лагерь в гараже не оправдает надежд. Детям с особыми проблемами не сразу становилось лучше. Было даже так: «два шага вперед и шаг назад». Но коль скоро мы хотели достичь поставленной цели – для Джейка это была готовность пойти в обычный детский сад в пять лет, – мы не могли позволить себе потерять ничего из завоеванного. Нам нужно было активно развивать прогресс, который делали дети, иначе мы могли все потерять.

Лама в гостиной была скорее правилом, чем исключением. Майкл действительно никогда не знал, во что превратится дом, куда он возвращался, особенно потому, что я сама делала многие вещи, которые были нужны в «Литтл лайт». Например, я заметила, что Джейк любит играть с сумочками для бобов, и мне пришла в голову мысль использовать это для выполнения упражнения, основанного на восприятии, с детьми, занимающимися в «Литтл лайт».

Я пошла к контейнеру отходов магазина, торгующего тканями, и достала оттуда множество различных кусочков материи: мягкий бархат, плотный вельвет, скользкий искусственный шелк, колкая и царапающаяся мешковина. Я раскроила ткани на квадратные кусочки и прошила их с трех сторон так, чтобы они представляли собой карманы. Затем наполнила их семечками подсолнуха, которые стоили дешево, если их покупать оптом (и безопасными, если попадали к кому-нибудь в рот), и оставила их лежать на кухне, рассчитывая зашить четвертую сторону каждого кармана, когда Джейк и Уэсли заснут. Я уже сделала, наверное, штук пятьдесят этих мешочков разных размеров и из разного материала, когда с работы вернулся Майкл. Затем я услышала из кухни:

– Крис, а что здесь такое происходит?

Когда я пошла выяснять, в чем дело, то увидела, что Джейк пересыпал семечки из всех мешочков в несколько цилиндрических стеклянных ваз. Естественно, что умения малыша, еще не достигшего четырехлетнего возраста, означали, что в вазах было почти столько же семечек, сколько и на полу. Семечки были повсюду. (Похожий случай произошел у нас за несколько месяцев до этого с пакетиками, наполненными шариками. Я разрешила тогда детям в детском центре всюду бегать с ними, и мы до сих пор находим малюсенькие раздавленные шарики. Урок мы усвоили. По крайней мере, семечки поддаются биологическому разложению.) Мне оставалось только всплеснуть руками, а Майкл открыл раздвижную дверь и смел семечки прямо во двор.

Не могу не заметить, насколько важной для меня была поддержка со стороны Майкла, хотя изначально он был против самой идеи, а моя работа в «Литтл лайт» означала, что ему часто придется приходить домой, где царит самый настоящий хаос. Ничего из того, что я делала, не было бы возможным без Майкла. В действительности детский центр и благотворительность стали самым главным в нашей жизни. Например, иногда мне приходилось ходить за продуктами посреди ночи, потому что другого времени на это просто не было.

Однажды днем, когда Майкл сидел в машине перед банком и в последнюю минуту заполнял бланки, он заметил маленького мальчика, который стоял у дошкольного учреждения, которое находилось рядом с банком. Мальчик стоял в стороне и смотрел через забор, а его сотоварищи играли у него за спиной. Майкл обратил на него внимание, потому что тот по-особому взмахивал руками, а это явный признак аутизма. Бросив бумажные дела, Майкл наблюдал за ним в течение получаса, сидя в машине, а затем зашел в учреждение и предложил способ заинтересовать малыша, чтобы тот играл вместе с остальными. Вернувшись домой, он крепко обнял меня.

– Все время, пока я наблюдал за ним, к нему никто даже не подошел, – сказал он. – Наш потолок может быть пестрым, Кристин, но ни один ребенок из тех, кто пришел в «Литтл лайт», не чувствует себя таким одиноким, как тот малыш, которого я видел сегодня. Я бы не смог этого увидеть, если бы не ты.

То, что мы понимали друг друга, было главным, особенно потому, что я не брала плату за посещение «Литтл лайт» – ни за сами занятия, ни за материалы, которые использовала, – что было для нас довольно затруднительно в плане финансов. В те годы Майкл работал ради Цели, а я зарабатывала деньги в детском центре. У нас не было лишних 150 долларов, которые мы могли свободно потратить на особые кольца, хотя они нам очень пригодились для упражнений для губ и языка для детей с апраксией, нарушением целенаправленных движений. Но мы всегда находили способ выкрутиться из сложного положения. Иногда некоторые родители пытались заплатить мне, но я не могла принять от них деньги. Эти люди уже пережили определенные мучения, что невозможно понять, если сам не прошел через это, и я не хотела усугублять их положение. Тогда я чувствовала, да и чувствую сейчас, что мое предназначение в этой жизни – приносить надежду этим семьям и помогать реализовывать потенциал их детей, заключенный как в их особых потребностях, так и в обычных.

Наш двор за домом был очень маленький. И как я часто говорила, нам повезло, что он не больше, потому что в тот период у нас не было времени, которое мы могли бы проводить ухаживая за ним. Но при всем этом, когда наступила весна, я заметила, что маленький клочок земли, куда выходила наша кухня, густо зарос сорняками.

– Что на самом деле творится с этими сорняками? – спросила я у Майкла однажды утром, когда пыталась убедить Джейка съесть еще кусочек за завтраком.

Майкл пошел выяснять, и я услышала, как он рассмеялся:

– Это не сорняки, Крис. Это подсолнухи!

Ну хорошо, подумала я. Семена подсолнухов – неудавшийся наполнитель для кармашков. Брошенные семечки, которые мы вымели во двор, проросли – как будто отомстили нам. К моему удивлению, за то лето подсолнухи выросли до высоты метр и восемьдесят сантиметров. В августе мы с трудом пробирались через поле этих гигантских цветов, которые, как по команде, поворачивали свои лица к свету.

Окно во Вселенную

Новость, что я снова беременна, стала для меня шоком. Мы с Майклом всегда говорили, что хотим дом полный детей, но мои предыдущие беременности были трудными, и Уэсли был так болен, когда родился, что казалось невозможным поверить в счастливый конец этой беременности.

Ответ моего врача, когда он услышал новость, не был обнадеживающим. Он сразу же отправил меня к специалисту по беременности с большим риском, объяснив при этом:

– Я не занимаюсь особыми случаями.

Но мы разрывались между Уэсли и Джейком, детским центром и «Литтл лайт», и у нас не было времени на страхи. Каждый раз, когда мне становилось страшно, Майкл говорил мне:

– Что бы ни случилось, мы вместе с этим справимся и когда-нибудь сможем сказать, что справились со всем.

На самом деле мы с Майклом начинали с оптимизмом смотреть на наших сыновей. Майкл водил Уэсли на акватерапию, что было равнозначно занятиям на растяжку, которые мы с ним проводили, но эти занятия проходили не в больнице, а в бассейне. Казалось, что это помогает. И хотя в свои два с половиной года Уэсли еще не ходил, его тельце стало гораздо более гибким и, похоже, уменьшились боли. Приступы удушья стали реже. Но даже при этом он не мог есть твердую пищу, но спокойнее воспринимал жидкости. По крайней мере, я уже не сидела с ним всю ночь, чтобы удостовериться, что он все еще дышит.

В течение второго года существования «Литтл лайт» никто не дал нам такого заряда уверенности, как Джейк. Прошло совсем немного времени с тех пор, как мы перестали водить его в специализированную школу, и мы поняли, что особая любовь Джейка лежит в области астрономии и звезд. К трем годам он мог назвать уже все созвездия и звезды на небе. Мне кажется, что интерес Джейка к планетам тесно связан с его пристальным вниманием к игре света и тени, которое мы заметили, еще когда он был совсем маленьким.

Как раз когда мы организовали «Литтл лайт», Джейк занялся чтением вузовского учебника по астрономии, который кто-то случайно не поставил на полку, а оставил на полу в книжном магазине «Барнс и Нобль», который находился недалеко от нашего дома. Книга была огромной для такого маленького мальчика, он с трудом открывал переплет, а затем в течение часа сидел, полностью погрузившись в изучение содержания.

Несомненно, книга была предназначена не для трехлетнего ребенка. Заглядывая через его плечо, я удивилась тому, каким мелким был шрифт и каким загадочным ее содержание. Большая часть страниц была покрыта картами различных частей Солнечной системы. Там совсем не было рассказов – никаких пересказов греческих мифов, давших названия созвездиям, не было даже научных объяснений – просто карты. У меня стали слипаться глаза, когда я листала эту книгу. Чего же Джейк ждал от нее?

Но когда нам пришло время уходить, невозможно было оторвать мальчика от книги. Я ставила ее на место, где она должна была стоять, и брала Джейка за руку, но он вырывался и стремглав возвращался к ней. После нескольких неудачных попыток я поняла, что, куда бы мы ни шли, книга всегда должна быть с нами. Я обхватывала огромную книгу двумя руками, брала Джейка за руку, и мы могли двигаться дальше. Это был выход из сложившейся ситуации. К моему великому удивлению, эта неподъемная книга стала постоянным спутником Джейка. Ее громоздкость означала, что единственный способ для Джейка перенести ее – открыть переплет и тащить за него двумя руками. Через некоторое время она настолько истрепалась, что Майклу пришлось вставить специальный стержень в переплет. Каждый раз просматривая ее, я не могла поверить, что это пособие, включающее огромное количество специальных терминов, явно предназначенное для студентов старших курсов, изучающих астрономию, может быть интересно моему маленькому мальчику.

Но это было именно так, и, как впоследствии оказалось, не зря. Занимаясь в «Литтл лайт», я всегда чувствовала себя немного детективом. Я понимала, что увлечение Джейка этой книгой, в высшей степени необъяснимое и непонятное, является важной вехой. Поэтому, когда увидела в газете объявление, что Холкомбская обсерватория, планетарий, находящийся недалеко от нашего дома на территории кампуса Батлеровского университета, собирается приступить к особой программе по изучению Марса, я спросила у Джейка, хочет ли он поехать и посмотреть на Марс через телескоп. Вам может показаться, что я спросила его, хочет ли он мороженое на завтрак, обед и ужин. Он с таким жаром стал уговаривать меня поехать туда скорее, что мне казалось, день нашей поездки никогда не наступит.

Мы так спешили, что приехали слишком рано. Окрестности были очень живописными, а мы к тому же нашли еще и огромный поросший травой холм, с которого можно было скатиться прямо к парковке у планетария. У подножия холма возле небольшого пруда в траве под деревьями мы нашли несметное количество конских каштанов. Пока садилось солнце, мы прогуливались около пруда, и Джейк набрал столько каштанов, сколько мог унести, он рассовал их по карманам, заполнил ими свой рюкзачок в виде пушистой собачки. Каштаны были гладкие и круглые, очень приятные на ощупь, и я заметила, что Джейку нравится держать их в руках. Когда двери планетария раскрылись, карманы его штанишек были набиты так же плотно, как защечные мешки запасливой белки.

Вестибюль был великолепный, но почти сразу же мне захотелось, чтобы мы снова оказались перед зданием. Я думала, что мы быстренько войдем и посмотрим в телескоп, никому не мешая, но, как оказалось, прежде чем посмотреть в телескоп, мы должны побывать на экскурсии по планетарию. Дальше хуже – как я случайно выяснила, отстояв в очереди и приобретя билеты, экскурсия включает часовой семинар для студентов колледжа, который проводит профессор Батлер. По мере того как вестибюль заполнялся людьми, мне становилось все больше и больше не по себе. Презентация для студентов в аудитории полной слушателей, где будет тихо, – это совершенно не то, что я себе представляла. Кроме того, вряд ли кому-нибудь, если этот кто-то в здравом уме, придет в голову по собственному желанию привести на такое мероприятие трехлетнего ребенка-аутиста.

Но я обещала, и Джейк с нетерпением ожидал того момента, когда он попадет туда. Я сказала ему, что допустила ошибку. Объяснила ему все про экскурсию и лекцию и спросила, не согласится ли он все это поменять на пиццу где-нибудь в кафе. Но Джейк ни за что не соглашался, ему непременно хотелось остаться. Пока мы ждали, когда все начнется, он взял меня за руку и подвел к изогнутой центральной лестнице, вдоль которой висели огромные фотографии далекого космоса. В течение получаса он заставлял меня ходить с ним вверх и вниз по лестнице, при этом недовольно ворчал, если я не успевала за ним и сдерживала его, когда каштаны вываливались у него из карманов и, каждый в своем направлении, скакали по величественным мраморным ступенькам.

Мое внимание не было сосредоточено, так как я в основном гонялась за каштанами, но в какой-то момент мне показалось, что Джейк уверенно читает лекцию перед каждой фотографией. Он с легкостью выговаривал термины и пользовался языком, который был мне незнаком. Я не могла понять, придумывает ли он сам или имитирует кого-то, но звучало все очень убедительно.

Тем временем двери лекционного зала распахнулись, и толпа устремилась внутрь. Как только мы оказались в зале, я подумала: «О боже. Все это не может хорошо закончиться». Комната была небольшой, и вскоре там установилась полная тишина, все были готовы слушать и смотреть презентацию в «Пауэр пойнт». На первом слайде был представлен телескоп XIX века. Единственными свободными местами были два кресла как раз перед экраном. Я стала судорожно копаться в сумке, пытаясь что-нибудь найти – печенье в виде животных? мелок? жевательная резинка? – что-нибудь, что могло бы предотвратить полную катастрофу. В тот момент, когда лектор появился на кафедре, я была близка к панике, и мне становилось все хуже. Когда слайды начали переключаться, Джейк принялся довольно громко читать появляющиеся на картинке слова: «Световой год!», «Дайэрнал!» (суточный), «Маринер!» (навигатор).

Я шикнула на него, будучи уверена, что наши соседи косятся на нас и попросят вывести непослушного ребенка из зала, где нам, совершенно очевидно, нечего было делать. Но в действительности люди вокруг начали перешептываться и смотреть на нас, однако вскоре стало ясно, что они вовсе не сердятся, они удивлялись и не могли поверить: «Такой маленький умеет читать?» Я услышала, как кто-то сказал: «Он только что произнес «перигелий»?»

Затем лектор представил историю научных наблюдений о возможности обнаружения воды на Марсе. Первым он назвал итальянского астронома XIX века Джованни Скиапарелли, который был уверен, что видел на поверхности планеты каналы. Услышав это, Джейк начал хохотать. Я страшно обеспокоилась и подумала, что он не слушал лектора, но когда посмотрела на него, то поняла, что Джейк совершенно искренне покатывается с хохоту, как будто нет на свете ничего смешнее, чем идея о существовании каналов на Марсе. И снова я постаралась его успокоить. Но, естественно, услышала, как шорох прокатился по рядам, и люди стали вытягивать шеи, чтобы посмотреть, что происходит.

Затем лектор задал вопрос аудитории:

– Наша Луна – круглая. Как вы думаете, почему луны Марса имеют эллиптическую форму, похожи на картофелины?

Ни один из присутствовавших не смог ответить, наверное, никто и понятия не имел, по крайней мере, у меня не было ни малейшей идеи. Тогда поднял руку Джейк:

– Извините, но не могли бы вы назвать мне размеры этих лун?

Такой длинной тирады я за всю жизнь не слышала от него, и потом, я никогда даже не пыталась говорить с ним о лунах Марса. Лектор, не скрывая своего удивления, ответил ему. К огромному изумлению всех присутствовавших, включая и меня, Джейк объяснил:

– В таком случае луны, вращающиеся вокруг Марса, – маленькие, у них небольшая масса. Гравитационный эффект лун недостаточный, чтобы они приобрели форму сфер. – И он был абсолютно прав.

В зале наступила полная тишина, все не отрываясь смотрели на моего сына. Потом все как с ума сошли, и через несколько минут лекция прекратилась.

Постепенно профессор навел порядок в аудитории, но я как будто была где-то в другом месте. Настолько ошеломлена, что не могла даже двигаться. Мой трехлетний сын ответил на вопрос, который оказался не по зубам ни одному человеку в аудитории, включая студентов Батлеровского университета и других взрослых. Мне трудно было даже шевельнуться, а голова пошла кругом.

Когда лекция закончилась, нас окружила толпа.

– Возьми у него автограф. Он тебе пригодится когда-нибудь, – сказал кто-то.

Передали клочок бумаги, чтобы Джейк поставил на нем подпись, но я отправила его обратно. Обычно Джейк волновался при виде толпы, но на этот раз спокойно принимал все, что происходило вокруг него, он внимательно рассматривал последний слайд презентации, там было изображено крупное фото огромной горы на поверхности Марса, сделанное со спутника с близкого расстояния.

Больше всего в тот момент мне хотелось поскорее выбраться оттуда. Но, когда пришло время всем идти наверх смотреть в телескоп, произошла удивительная вещь. Толпа расступилась и пропустила Джейка первым. Вся аудитория дала согласие, объединившись для достижения общей цели.

– Давайте пропустим этого парнишку первым, пусть он посмотрит на Марс!

Знаю, это прозвучит глупо, но в воздухе витало почтение и уважение. Джейк и я стали подниматься по ступенькам, подталкиваемые энергией, надеждой и доброжелательностью всех присутствовавших. Мне даже показалось, что они нас несли на руках.

Вскоре обсерватория стала для нас с Джейком домом. И хотя я бывала там очень много раз с момента того первого визита, всегда это место оказывалось волшебным. Я воспринимала обсерваторию именно тем, чем она была – окном во Вселенную. Крыша купола раскрывается путем простого нажатия на кнопку. Под этим отрезком неба находится высокий марш металлических ступенек на колесах с площадкой наверху.

Чтобы увидеть небо, нужно было наклонить голову и посмотреть сквозь инструмент, очень похожий на микроскоп, который подсоединен к огромному металлическому цилиндру, устремленному в небо.

Джейк смог первым подняться по лестнице, но он был еще слишком мал ростом, чтобы дотянуться до окуляра. И снова незнакомые люди из толпы протянули ему руку помощи. Кто-то пошел и принес приставную лесенку. Двое других поддерживали лесенку, пока он карабкался наверх. Кто-то даже держал мальчика за руку, когда он смотрел в окуляр. Джейк смотрел довольно долго, но ни с чьей стороны я не ощутила ни нетерпения, ни раздражения по этому поводу. Я была поражена до глубины души. Как будто все и каждый в отдельности говорил: «Не торопись. Это место принадлежит тебе».

Когда мы возвращались домой тем вечером, Джейк не останавливаясь рассказывал о Вселенной. Наконец-то я смогла понять, что он говорит, но все это повергло меня в еще большее смятение. Откуда ребенку известно о сравнительных плотностях и относительных скоростях планет?

Уложив в конце концов Джейка спать, я позвонила моей знакомой Элисон. Нас познакомила Мелани Лоз, у Элисон был сын Джек – аутист примерно того же возраста, что и Джейк. Со временем мы стали хорошими друзьями. Я рассказала ей все, что приключилось с нами тем вечером в планетарии. Когда я вспоминала, как все это было, мои руки покрывались гусиной кожей.

– Что мне делать с этим ребенком? – спрашивала я ее. – Может быть, мне следует его показать в НАСА или еще где-нибудь?

Много раз впоследствии мне приходилось вспоминать этот момент. Как в свое время и решение забрать его из дошкольного заведения, это был поворотный момент. Мы могли бы пойти совершенно другой дорогой, и, как я понимаю сейчас, это был бы неверный путь. Я очень благодарна Элисон за ее разумный подход.

– Делай именно то, что ты сейчас делаешь, – сказала она мне. – Играй с ним и позволь ему быть маленьким мальчиком.

Уже засыпая, я поняла, что Элисон права. То, что делает Джейка особенным, никуда нас не приведет. Он сделает выбор в свое время, это ясно, но в данный момент нужно, чтобы он чувствовал себя спокойным и счастливым дома, с нами. Ему обязательно нужно будет пойти в школу, завести друзей, следовать обычаям и традициям семьи – печь блины на свежем воздухе на заднем дворе. Мы будем есть мармеладных мишек и смотреть передачи про умные продукты. С этого момента Джейк будет обычным нормальным ребенком.

После стольких мучительных поисков я наконец могла перевести дыхание. Я нашла своего сына.

При всем этом вечер в планетарии что-то изменил во мне. И Майкл, и я поняли, что Джейк не просто умный мальчик, он поразил меня, лектора и всех до единого в аудитории своим уровнем знаний в области Солнечной системы, а это было крайне странно.

Внезапно я смогла увидеть и выдающийся ум, и некоторые странности, которые иногда вытворял Джейк, такими, какими они были на самом деле: экстраординарными.

Никогда раньше я не испытывала такого благоговения и трепета, какое исходило от толпы в том лекционном зале. В некотором смысле это потрясло меня гораздо больше, чем ответ Джейка или то, что он рассказывал мне о радиусе Бетельгейзе по пути домой. Те люди в планетарии почувствовали вдохновение, они как бы перенеслись в другое, лучшее, место, и сделал это для них Джейк. В тот вечер у меня появилось чувство, которое с тех пор никогда не покидало: Джейк однажды сможет использовать свои исключительные способности для того, чтобы внести значительный вклад в науку, который послужит на благо человечества.

А пока я должна отправить его в детский сад.