Текст книги "У каждого свой рай"
Автор книги: Кристин Арноти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
– Вы та самая french girl Грегори, как я полагаю? Я не решалась ответить, так как он был самоуверен.
– С тех пор как о вас говорят, – сказал он, жуя, – вы тасуете наши карты…
– Я не понимаю, о чем вы говорите… Объяснитесь.
Он задумался и уставился на меня.
– Вы очень легко объясняетесь по-английски. Очень свободно.
Как еж, свернувшийся клубком, выставив все иглы, я была готова вонзить их в руку, которая дотронулась бы до меня. Я сказала:
– Я нахожу странным поведение Грегори.
– Вы действительно не в курсе?
Половина его рогалика, разбухшая от жидкости, плюхнулась в чашку. Я повернула голову и увидела, что идет Грегори, спокойный, вежливый, делая мне знаки. Так подает знаки собаке, привязанной у магазина, чтобы ободрить ее, когда возвращается, счастливый обладатель. Я не визжала и не подпрыгивала. Грегори поцеловал меня в обе щеки. Я протянула ему губы, он прикоснулся ко лбу. Все это нравилось мне.
– Грегори, мне тебя недоставало. Я разговариваю с этим господином. Надо бы нас представить, наверно… Он говорит странные вещи.
И я указала на незнакомца. Грегори смутился.
– Не сердись. Он никогда не называет себя, знакомьтесь. Его зовут Джереми Браун.
Я поморщилась, у меня стянуло кожу. Вероятно, обгорела на солнце в воде.
– Господин Браун расспрашивает меня. Он спрашивает, неужели я действительно не в курсе… Чего? Грегори? Вы заключили пари, в которой ставкой была я?
– Ставка? Нет, – сказал он.
И в свою очередь налил себе кофе.
Доминиканка, которая должна была следить за жестами этих господ, вернулась, покачивая бедрами, и принесла другие кофейники.
– Все будет хорошо, дорогая Лори. Не надо беспокоиться.
Чем больше он меня заверял, тем хуже я себя чувствовала. Джереми наблюдал за мной. При этом он поглощал третий рогалик. Грегори налил себе еще кофе.
– Ты хочешь кофе, Лори?
– Грегори, мне неприятна эта тягостная атмосфера… Что происходит в этом доме?
Я быстро соображала. Лучше было уехать отсюда. Мне было страшно. Я хорошо спрятала свои франки в комнате. Я попрошу, чтобы меня отвезли в Санто-Доминго. Там я смогу затеряться, подыщу себе место на несколько дней, чтобы успокоиться. Я воспользуюсь случаем, чтобы пожить в этом земном раю до начала учебного года. Но мне следует забрать свои чемоданы и найти небольшую гостиницу, чтобы все обдумать. Мне казалось, что с чемоданами миллионера добраться до рыбачьего дома гораздо труднее. Я могла бы устроиться ненадолго в Хуанхилло, но назойливое ухаживание рыбака сегодня утром настораживало.
Пока что мне больше не хотелось никакого мужчины. Мне хотелось моря. Только моря. Кокосовых орехов. Обмолвиться парой слов, но не с соблазнителями, не с бабниками, не со слишком смелыми. У меня было достаточно мужчин. Мне больше не хотелось ни физического удовольствия, ни умелых или неловких рук на моих грудях. Ни растроганного до слез от радости, огорчения или волнения любовника в моих объятиях. Никаких мужских эмоций, ничего в этом роде.
Взъерошенные, пылкие, слишком молодые, озабоченные, искренние или лицемерные, до акта все они были необычайно нежными, обходительными, робкими, надежными. Это потом они менялись. Мужья или любовники, приходя в себя после пережитого момента, все они, без всякого исключения, спрашивали, была ли я счастлива. Мне больше не хотелось никого, ни сокрушающегося о своей собственной судьбе, ни благодарящего, как если бы я была книгой, которую дарят в конце учебного года. Мне хотелось безбрачия, разделенного только с кокосовыми орехами и ласками моря. Мне больше не хотелось ни «единственного», ни «обычного», ни «замечательного», ни «незабываемого». Сложные мне надоедали. Простые погружали меня в тоскливое ожидание. Без всякого сомнения, у меня было слишком много мужчин. И если роскошь, в которой я находилась, была чревата опасностью, то было бы лучше убраться отсюда. Однако, подчиняясь разуму, чтобы справиться с напряжением, мне следовало проявить выдержку. Если бы я могла пожить несколько дней здесь, не обращая на них внимания, и подарить себе несравненные каникулы… Если бы это были нормальные, неспособные причинить вред люди… Это бы меня устроило. В доме достаточно места для всех собравшихся.
Итак, я ждала, натянутая и вежливая. Грегори выглядел плохо. Он держал меня за руку.
С другой стороны большой террасы появилась группа. Она приближалась к нам, словно торжественная процессия. Я не осознавала того, что видела. У меня появилось желание протереть очки. Впереди шла элегантная сухопарая огромная женщина, ее шею обхватывало несколько ожерелий из золота высокой пробы. На ней были остроконечная шляпа в форме пагоды, черные, как сажа, очки, шелковая одежда – блузка и брюки, все это должно было уберечь ее от солнца. Меня охватило фантастическое ощущение, что я ее уже видела. Мужчина, следовавший за нею, мне казался тоже знакомым. Я была даже убеждена, что я его где-то видела не так давно. Но где? Где и когда я могла бы встретить этого человека с безупречными манерами, состарившегося с редкой изысканностью. Я обратилась к Грегори.
– Грегори? Мне нехорошо. Нет никакого основания думать, что я их уже видела… твоих родителей…
– Бедняжка, – сказал он.
Чету сопровождал серьезный мужчина в белых брюках и клетчатой рубашке. У него под мышками проступали два пятна от пота в виде полумесяца. Словно две огромные круглые папки с документами.
Они подошли к столу, я почувствовала смутное желание подняться. Я не знала, что надо было делать. Среди никогда не чувствующих себя неловко созданий, выросших с боннами, мне не было места. Грегори взял меня под руку.
– Идем.
Мы сделали несколько шагов в направлении к ним.
– Познакомьтесь с Лори, – сказал Грегори. – Она очаровательна, не так ли?
– Очень молода, – сказала женщина.
И она протянула мне правую руку, широкую и сухую, как рука старого столяра. Утратив от волнения способность соображать, я произнесла по-французски:
– Здравствуйте, мадам.
– Какая прелесть, – воскликнул отец Грегори. И он произнес медленно, но на безупречном французском языке:
– Я хорошо знаю Париж. Где вы живете? Я, когда бываю там, останавливаюсь… (и он назвал очень дорогой отель).
Словно на мониторе, в моей голове возникла сцена, место и время которой я не могла определить. Я видела этого человека на краю пропасти. Он пытался столкнуть или удержать кого-то. Мое воображение подводило меня. Надо было сдерживаться.
– Стакан воды, пожалуйста.
– Вы напали наконец на след? – спросил Джереми.
Но у меня пропало желание пить, он погрузил свои толстые пальцы с кусочками льда в мой стакан.
– Грегори, скажи теперь, – проговорила изысканная дама. – Она, похоже, смущена, малышка. Она не может понять, кто мы такие. Однако она должна была видеть репризу «Трактир мертвых богов». Французы обожают меня после «Решающей встречи». С тех пор прошло некоторое время, но это – классика.
– Моя дорогая Хелен, – сказал мужчина с потными подмышками… – Моя дорогая, вы на нее обрушили все сразу.
Вмешался, улыбаясь, элегантный мужчина.
– Я уверен, что французская публика помнит «Неизвестного из Центрального банка»… Это фантастический успех…
– Грегори?
Он вцепился мне в руку.
– Твои родители – актеры, самые известные…
– Она умна, – сказала Хелен. – Проницательна… И манеры…
– Грегори… – У меня зуб на зуб не попадал. – Ты хочешь сказать, что твоя мать – Сибилла Дэвис, а твой отец – Гарри Брюс…
Несмотря на то что пальцы Джереми побывали в моем стакане, я должна была попить воды, я была на грани обморока. Фаянсовый пол террасы уходил у меня из-под ног. Я оказалась перед двумя великими актерами Голливуда.
– Грегори, ты их сын? Неудивительно, что ты психопат.
Потевший мужчина предложил мне сигарету.
– Я Сэм Аппенстайн, продюсер. Огня?
Меня бросило в дрожь, он регулировал пламя своей зажигалки в соответствии с моими движениями. Левой рукой я рылась в сумке, пытаясь отыскать упаковку аморфиля. Мне казалось, что если я приму успокоительное, то смогу постоять за себя.
Хелен села, каждое ее движение было сдержанным, спокойным, размеренным, словно она была перед кинокамерой. Грегори обнял меня за плечи.
– Ты потрясающая, – сказал он. – Ты невозмутима…
– Действительно, – добавил Джереми. – Эта молодая женщина исключительна. К счастью для нас.
Я подбирала слова. Я говорила медленно.
– То, что я знаю твою мать и твоего отца благодаря фильмотеке, это – удача. То, что они передо мной, это – событие.
– Что такое фильмотека? – спросила Хелен.
– Это место, где показывают старые фильмы. Черно-белые.
– Я снималась и в цветных фильмах, – запротестовала Хелен. – Вы не видели «Тень любви», в котором я снялась с покойным Кларком?
– Каким Кларком?
– Гейблом, дорогая. Гейблом… Вмешался Гарри.
– Мы не из немого кино. Это вы молоды, очень молоды. Однако Эла вы должны были легко узнать. Ему только сорок лет.
Я повернулась к Грегори в замешательстве. Мне хотелось, чтобы он сказал, что он хоть чуточку любит меня, чтобы меня поддержать. Любовь на закуску, вперемешку с майонезом и ломтиками свежего помидора. Но все же любовь. Пусть он признается, пусть он выскажет достаточно торжественно свое раздражение…
– О чем он говорит, Грегори? Кого я должна была узнать, кто такой Эл?
– Я, – сказал он.
Грегори-Эл поцеловал меня в губы. Вереница образов обрушилась на меня. Обрывки кадров, отрывки фильмов. Грегори? Эл? Его манеры. Всегда красив, таинственен, фатально умен, время от времени немного юмора. Великий страждущий. Его знают как облупленного…
– Я Эл Стоун, – сказал он… – Теперь ты в курсе?
Застыв, я глядела на него. Я спала с Элом Стоуном, меня осыпал подарками Эл Стоун. Я услышала, что я кричу. Так кричал мой отец в непредвиденных обстоятельствах.
– Но почему? Почему я? Почему ты остановил меня? Ты не их сын?
Я кричала очень громко. Доминиканка вернулась, чтобы узнать, не надо ли нам чего-нибудь. Я кричала.
– Воды со льдом. Воды и много льда… Доминиканка не понимала, почему я так кричу.
Она удалилась быстрыми шагами.
– Почему, Грегори?
– Речь шла о кино, – сказал он с болью. – Два месяца тому назад Аппенстайн предложил мне сценарий, который никуда не годился. Но моя роль была интересной. Я спасался бегством с первой до последней минуты фильма. И с пулей в спине должен был умереть на руках героини. Очень редко я соглашаюсь умереть на экране.
Доминиканка вернулась с водой. Незаметно я взяла в сумке половину аморфиля и проглотила, опорожнив огромный стакан. Сама мысль об успокоительном меня успокаивала. У меня был хриплый голос.
– Ты бежал от чего?
– Вот именно. По сценарию было несколько версий. Они мне не нравились. Особенно начало.
Я почти лишилась голоса.
– Какое начало?
– Остановить женщину на Таймс-сквер. Надо быть последней недотепой, наркоманкой или совершенно круглой дурой, чтобы позволить затащить себя в какой-то подозрительный отель без сопротивления.
– Благодарю.
– Я не говорю о тебе.
– Увы.
Я говорила хриплым голосом. Вмешался Аппенстайн.
– Мы находили это привлекательным для массового зрителя. Это псевдопохищение было задумано сначала на Таймс-сквер. Но мы решили попробовать на Даффи-сквер, как раз из-за кинотеатра, зрители выходят с этой стороны…
Грегори прервал его.
– Мне необходимо поверить в свою роль. Я не придираюсь. Но если роль неубедительна, то я не могу сыграть.
Джереми открыл рот после продолжительного раздумья.
– Мы предложили Элу попробовать, попытаться кого-нибудь остановить. Это было пари. Он был уверен, что его узнают и попросят автограф. Но нет. При первой попытке женщина около сорока лет начала вопить: «Убийца, убийца». Грегори, Эл, если хотите…
Мне ничего не хотелось. Благодаря действию аморфиля. Они казались вялыми и кроткими. Как будто сидящими на облаке.
– Мы наблюдали за происходящим из автомобиля.
Теперь рассказывал словоохотливый Сэм.
– Чтобы спасти Эла, я прибежал и дал женщине сто долларов как раз в тот момент, когда подъехала полицейская машина, женщина рассыпалась в благодарностях.
– Вторая… – продолжал Грегори, – второй оказалась девушка около двадцати лет, она меня ударила ногой в берцовую кость, у меня еще и теперь синяк, я ее отпустил с криком. Я был прав, похищение не состоялось. Надо было найти другое начало.
Я почти не чувствовала дрожи.
– Почему не бежать одному?
– Вот в этом она вся, сама логика. Каждый раз она обнаруживала наши ошибки.
Аппенстайн казался озабоченным.
– Не может быть фильма без привлекательной женщины. Особенно без любовной истории.
Мой голос звучал как бы издалека.
– Нет необходимости начинать с Таймс-сквер.
– Короче, – продолжал Грегори, – мы были в машине. Как только полицейские приближались, мы уезжали и возвращались через некоторое время.
И Аппенстайн попил воды.
– В день дождя мы решили отказаться от этой затеи. Не от фильма, а от начала.
Грегори похлопал меня по руке.
– Тебя мы увидели внезапно. Ты выделялась из толпы и под этим невероятным ливнем собиралась перейти площадь… «Она, должно быть, совершенно рехнулась», – сказали мы себе. Я бросился тебя догонять, рискуя схватить сильный насморк. Я тебя затащил в гостиницу. Мы оплачивали номер в течение недели. Хозяин был в курсе.
Хелен обратилась ко мне.
– Дорогая…
– Да, мадам.
– Во всем остальном виноваты вы. Он стал пленником вашего воображения.
Гарри взял конфету и начал улыбаться. У него были белые ровные зубы, сделанные из одного слепка.
– Вы нас придумали…
– Я вас придумала?
– Да, моя дорогая. С вашей версией об очень богатых родителях, пресыщенных и нелюдимых.
– Мне не хотелось возвращаться в кино по необходимости, – сказала Хелен. – Но эта чрезвычайно любвеобильная мать, оставляющая своего ребенка на попечении няньки, эта едва уловимая черта нимфомании меня привлекала.
– Отец тоже хорош, – сказал Гарри. – Я хочу сказать, роль. Вы меня наделили нефтяными скважинами, но также большими комплексами в отношении к сыну.
– По-видимому, ей надо теперь передохнуть, – сказал обеспокоенный Грегори.
Я запротестовала.
– Спасибо, я чувствую себя прекрасно. Значит, я помогла вам построить ваш фильм.
– В основном да, – сказал Аппенстайн. – Мы считаем, что Миа Ферроу будет играть вас… Вы… Каково ваше мнение?
Гнев, поднимающийся несмотря на успокоительное, опасен. Однажды под воздействием аморфиля я в гневе запустила банку кофе Марку в лицо.
Тем более здесь мне не следовало терять самоконтроль. Не плакать, не оскорбляться. Я была глубоко унижена. Мне было стыдно за свои редкие проявления нежности, за свое влечение к Грегори.
– Я была подопытным животным…
– Не совсем так, – попытался меня успокоить Аппенстайн. – Вовсе нет. Скажем, вы были нашей вдохновительницей. Вы нам переделали сценарий, благодаря вам теперь все правдоподобно. Вы внесли очень много уточнений благодаря вашему европейскому восприятию. Но мы вас тоже щедро одарили. Вы завалены подарками.
Я повернулась к Грегори и в этот момент мне захотелось заплакать.
– И даже подарки?
– Моя дорогая, – сказал он. – Я тебе их дарил от всей души.
Я искала носовой платок.
– За их счет?
– Какая разница?
– Янтарь тоже?
– Это мы, – сказал Джереми, указывая на Аппенстайна. – Это поместье принадлежит мне… Вы можете оставаться здесь, сколько захотите… Лучшего нам не придумать, как подарить вам прекрасные каникулы и отправить вас в Париж первым классом. Вы сохраните все ваши вещи и хорошее воспоминание…
Теперь я понимала, почему меня раздирало от гнева и почему я собиралась сказать непоправимое. Речь шла даже не о моей женской чести, а о том, что просто называется человеческим достоинством.
Они не предчувствовали приближающейся бури. Они были так уверены в себе, так знамениты, так богаты, так могущественны. Сэм вытирал нос.
– Невероятная вещь. К тому же можно было бы продолжить эксперимент. Уникальный случай. Я верю в пережитое. Вы дали нам часть вашей жизни.
Хелен теряла терпение.
– У меня впечатление, что эта молодая женщина плохо себя чувствует. Поставьте себя на ее место… Скверным в этой истории я считаю то, что затронуты чувства. Эл не должен был заходить так далеко.
Гарри продолжил:
– Невероятно, но факт, она не узнала Эла. А ему говорят, что он один из величайших актеров в Америке. С тех пор, как я на пенсии…
Теперь он обращался ко мне.
– Вы должны были его видеть во многих фильмах. Эл очень популярен в Европе. Он имел чудовищный успех в «Отце моих детей». – Он добавил с лукавой улыбкой. – По крайней мере, так говорят.
Слова пролетали мимо моего сознания. Слова, как взмах крыльев, ласково прикасались к моему лицу. Я должна была прийти в себя.
Грегори взял меня за руку.
– Ты спасла фильм. Мы были уже готовы уехать, когда заметили тебя под дождем. Ты шла преображенная. Лицо, поднятое к небу, отрешенная, полубогиня, полунищенка.
– Он становится лириком, – отметила Хелен. Я спросила едва слышно:
– А по вашей версии… Что я должна была делать в гостинице?
– В нашей психодраме я должен был убедить тебя остаться со мной. Мы не знали, как закончить фильм. Я предложил убить героиню. Я тебе уже говорил, что не люблю умирать в конце фильма.
Я обрела дар речи. С трудом.
– А я? Во всем этом?
– Ты была почти счастлива, когда я тебя остановил. Начало сюжета менялось, но становилось оригинальным. Затем инстинктивно ты обнаружила слабые места. Ты объяснила мне наши промахи. Сама по себе ты становилась звездой экрана. Сюжет принимал благодаря тебе непредвиденный поворот. Перед тем как прийти к тебе, в квартиру твоей подруги, я посоветовался с Аппенстайном и Джереми. У нас были некоторые угрызения совести… Но опять-таки, ты казалась счастливой, увидев меня…
– Однажды я даже напился, – сказал Джереми.
– Мне же хотелось плакать, – продолжал Сэм. – Вы были так нежны. Так простодушны, так преданны. Так чистосердечны.
Я вытащила свою руку из руки Грегори.
– Ты придумала мою жизнь, – продолжал он. – Родителей… Сюжет принимал законченную форму благодаря тебе. То, что ты оказалась француженкой, нас лучше вписывало в европейский контекст. Мы пересмотрели роли. Так появились Хелен и Гарри.
Сэм ел булочку с изюмом.
– Отсюда и ожидание в Санто-Доминго. Надо было дождаться их приезда.
– Зачем надо было приезжать сюда?
Я была морально убита. Уничтожена. Публично раздета. Жестоко обманута. Аппенстайн объяснил:
– Это место подходило для объяснения лучше, чем Нью-Йорк или даже Калифорния. Надеялись, что синее море, небо, пальмы помогут нам вас задобрить. Мы хотели и по-прежнему хотим подарить вам каникулы.
Я никогда не падала в обморок, и это был не тот день, чтобы начать это делать. Мою жизнь рассматривали через увеличительное стекло. Каждый миг с Грегори был тщательно проанализирован, обсужден. Рассказывал ли он о наших любовных отношениях, легкомысленных, приторных, но все же любовных? Сказочные акулы плавали вокруг меня. Все они проявляли интерес к этой жалкой красной рыбешке, которая вертелась в их аквариуме.
– Дитя шокировано, – сказала Хелен. – Я вам говорю, что она шокирована. Есть от чего… Игра была в некотором отношении слишком жестокой, друзья мои. К счастью, я не имею к этому отношения.
Гарри сказал:
– Я обожаю Париж. Я обожаю Францию. По дороге в Грецию я всегда останавливаюсь в вашей стране.
Хелен сняла на мгновение очки, открыв лицо, такое знакомое. Я представила себя девочкой, цепляющейся за папу, который оставлял меня в кинотеатре. Иногда ко мне подсаживалась билетерша и, когда мне становилось страшно, держала меня за руку. Я изучала кино в то время, как мой отец был с «плохими женщинами». Я смотрела на Хелен, которая казалась одновременно манерной, огромной, симпатичной и уродливой. Я видела ее в ролях неутомимых фермерш, первопроходчиц Дальнего Запада, благородных старых дев, монашенок, терзающихся буржуазок. Она была столь же умна, сколь и талантлива, надела очки и протянула мне руку.
– Бедняжка, любовь-иллюзия причиняет боль, не так ли?
Я отрицательно покачала головой. Гарри вынул сигарету из золотого портсигара. Ослепительный луч рассыпался по золотой поверхности.
– Наш сценарист извелся, – сказал Гарри. – Хотите с ним познакомиться? Он не смеет с вами встретиться. Очень застенчив.
Грегори повернулся ко мне и сказал:
– Рональд, сценарист, растерялся в начале эксперимента. Он был втянут в реальную игру. Я смог затащить тебя в гостиницу, o'key. Это было задумано и удалось. Но то, что ты не испугалась, все расстроило. И потом ты не хотела даже уходить. Я собирался тебе объяснить, в чем дело, но ты не позволила мне вставить слово. С первой минуты ты начала придумывать версии моей жизни.
Он повернулся к Джереми, который очищал от кожуры манго. Его руки до запястья были влажными и сладкими.
– Джереми, где Рональд?
– Он где-то притаился. – Затем ко мне: – Не надо сердиться, – сказал Джереми, – мы для вас еще что-нибудь сделаем.
– Рональд, – крикнул Грегори.
Затем он прошел через патио в поисках сценариста.
– Рональд… Рональд? Тебе не удастся избежать очной ставки. Ты не посмеешь! Иди же.
На террасе показался мужчина маленького роста. Он был бледен и плохо переносил преждевременное облысение. Чувствовал себя неважно.
– Вот Рональд, наш сценарист. Это Лори… Рональд, поблагодари Лори. Посмотри на нее. Это она заполняла твои страницы в течение двух недель.
Мы злобно уставились друг на друга. Рональд бросил мне едва слышно «привет». Я воскликнула:
– Заполняла ваши страницы…
– Ты сделала нам наш фильм… – сказал Грегори с гордостью за меня.
Я вцепилась в кресло. Вмешалась Хелен:
– В «Трактире мертвых богов» есть сцена, где я страдала, как и вы, должно быть, страдаете теперь. Оказалось, что я влюбилась в мертвеца. Тягостно, не так ли?
Гарри закурил другую сигарету.
– Слишком молода, чтобы видеть этот фильм. Я его поставила на место.
– Я вас видела в черно-белом «Удод-мститель», когда мне было семь лет.
– Слишком молода? «Трактир мертвых богов» был снят после «Удода», – сказала Хелен.
– Почему она знает наши фильмы? – спросил Гарри.
– Она меня сводила с ума своими ссылками на старые фильмы, – объяснил Грегори. – Ни секунды жалости. К тому же она отметала реминисценции… Все… Послушай, Лори.
Он повернулся ко мне.
– Я понял, что твою историю можно использовать для создания увлекательного фильма. Ты нас всех прибрала к рукам. Что касается меня, я женат, у меня двое детей, образцовая семья и размеренная жизнь. Не следует считать актеров бабниками и соблазнителями. Мне не хотелось изменять своей жене. Но ты была обаятельна, само искушение.
– Так ты спал со мной, чтобы заставить меня говорить?
– Ты красива, Лори, проницательна и умна.
Джереми только что проглотил половину своего манго.
– И сексуальна. Возможно, потому что она француженка.
Все эти люди собирались делать деньги на моей жизни. Бабки на моих мыслях, моем теле, на всем моем существовании. Постепенно я менялась. Аморфиль мне помогал не запустить в их лица графин с водой. В одного из них. Я налила себе немного фруктового сока. Уселась на свое прежнее место. Посмотрела на них и произнесла:
– Когда вы собираетесь снять фильм?
– Как только у нас будет согласие звезды на женскую роль.
Я обратилась к Рональду.
– Из всего, что я смогла рассказать Грегори, вы состряпали красивую историю.
– Да, – сказал он. – Мне очень неприятно. Вступился Сэм.
– На всякий случай, хотя нам это и не требуется, но все же вы нам дайте письменное согласие. Мы снимем некоторые моменты вашего детства. Я уже представляю эпизоды в черно-белом.
– Я была ребенком в 1950 году, а не в 1930-м. Черно-белый вариант будет некстати. Ретро идет хорошо лишь в цвете…
Грегори воскликнул:
– Она всегда такая… Она вам спустит баллон… Бац… И больше ничего.
Сэм смотрел на меня с восхищением.
– У нее умная голова, это хорошо… Он дотронулся до своего лба.
– Соображает…
– В вашем фильме речь пойдет непосредственно обо мне?
– На сто процентов. Француженка, наделенная богатым воображением, одна в Нью-Йорке из-за любовного огорчения. Позволила беглецу подцепить себя.
Я повернулась к Грегори и сказала ему с безграничной нежностью.
– Я считаю, что ты гнусный подлец.
– Нет, Лори. Нет. Именно ты нас увлекла. Джереми пустился в объяснения.
– Мы сделаем очень красивый фильм. Романтический.
Меня понесло. Я произнесла с некоторым затруднением:
– Если вы хотите использовать мою жизнь, то следует мне заплатить.
– Вы уже получили вознаграждение, – сказал Сэм. – Вы его уже получили. Мы вас щедро одарили. Посмотрите на ваш браслет, посмотрите на ваши часы. Посмотрите на ваше кольцо…
– Я считала, что рядом со мной был влюбленный и щедрый мужчина.
– Он щедрый, – сказал Джереми. – Но не за свой счет.
Грегори попытался меня задобрить.
– Я был прижат к стене. Мне действительно хотелось делать тебе подарки. Мне было приятно видеть, как ты радуешься. Ты стала для меня, Лори, очень близким человеком. Я тебя никогда не забуду, Лори. Никогда.
– А как к этому относится твоя жена?
– Она знает, что такое подготовка фильма. Она знает, чтобы быть на вершине в нашей профессии, как я, нужны определенные жертвы.
– Жертвы…
Хелен бросила взгляд на свои часы-браслет.
– Это ужасно, дети мои… Сделать такое с женщиной.
– Даже с мужчиной, – сказал Гарри. – Даже с мужчиной.
Я посмотрела на Хелен и Гарри.
– Значит, вас, родителей, не было в первой версии?
– Нет, – сказал Сэм. – Это вы их придумали. Все, что выговорили о семье, нами использовано. Мы пригласили наших больших друзей. Мы их вернули в кино. Они хороши для родителей? Нет? Вы представляли их такими? Каковы ваши впечатления?
Я смотрела на себя как бы со стороны. Казалась себе крепкой. Сильной. Мне хотелось расплакаться, но ничего не получалось. Никакого волнения.
– За каждое мгновение моей жизни, за каждый мой вздох вам следует мне заплатить. Вы со мной поступили как с зародышем в пробирке.
– Что это – «зародыш в пробирке»? – спросила Хелен, поднимая глаза на Гарри.
Гарри нагнулся к ней и прикоснулся губами к ее руке.
– Именно то, что делается искусственно. Что ничего не имеет общего с любовью.
– Ах, так, – сказала она. – Ах, так? Вмешался Рональд.
– Мы могли бы использовать то, что происходит здесь. Раскрытый обман. Все, что она говорит, прекрасно.
Джереми налил воды в свой стакан.
– Особенно если сделать драматическую комедию. Немного чувств необходимо. Видно, что она терзается оттого, что Грегори не холостяк, и не психопат, и не баловень судьбы, а лишь актер, который хотел, чтобы его роль была правдоподобной.
– Это слишком запутано, – возразил им Гарри. – Боюсь, что если вы увлечетесь психоанализом, то потеряете значительную часть зрителей.
Они говорили обо мне. Я представляла себя римским воином, экипированным щитом, каской и копьем. Я представляла себя кетчисткой, парашютисткой, опустившейся на землю врага. Я решила не допустить, чтобы они меня одолели.
– Я хочу, чтобы вы меня отправили в Санто-Доминго. Верните свой вертолет.
– Это дорого, – воскликнул Сэм. – Мы его нанимаем только в исключительных случаях. У нас здесь две машины.
– Я хочу уехать незамедлительно. Джереми пытался меня успокоить.
– Не сердитесь. Оставайтесь здесь. Устраивайтесь. Отдохните.
– Чтобы вы следили за мной, мысленно снимая меня? Чтобы вы превратили каждую мою фразу в диалог? Я хочу уехать от вас сейчас же.
И я повернулась к Сэму.
– …Пожалуйста, позвоните сейчас же на вертолетную площадку в Санто-Доминго. Вызовите вертолет. Мне необходимо уехать отсюда. И вы должны мне заплатить.
Эта фраза вырвалась почти помимо моей воли.
– Как вам платить? – спросил Сэм озадаченно.
– Заплатить за сценарий, который вы собираетесь сделать из моей жизни.
Я не представляла, сколько денег следовало потребовать. Я не знала, сколько стоит человеческая жизнь, сколько стоит прожитое, сколько стоит чувство, молодость, непосредственность, мои восклицания, унижение…
– Сто тысяч наличными.
Я произнесла сумму, как это делают в вестернах. Мне казалось, что я в кино. С почти высохшими волосами, устроившаяся в тени, я казалась себе совсем крохотной перед этими акулами. Я торговала своей жизнью. Они должны были дать мне деньги, а с этими деньгами я куплю себе квартиру, а с квартирой я устрою себе новую жизнь. Жизнь за жизнь. Надо, чтобы они заплатили.
– Сто тысяч! – воскликнул Сэм. – Да она сумасшедшая!..
Грегори молчаливо ждал, съежившись в кресле. Джереми внимательно посмотрел на меня и произнес:
– А что, если бы вам остаться еще на одну неделю, чтобы завершить комедию…
– Ни в коем случае…
Хелен обратилась к Сэму:
– Вы должны платить, это ясно… Эта малышка не упала с неба с последним дождем. Мне кажется, что она настроена воинственно. Вы нам говорили о каком-то беззащитном, уязвимом существе.
Гарри произнес:
– Это новое поколение. Ты понимаешь, Сэм. Это так… Нельзя делать с людьми, что угодно. Они нами больше не восхищаются, как это было каких-то десять лет назад. И даже если они восхищаются, они выходят сухими из воды. Они требуют обоснования нашего существования. Это непосредственное влияние кино и телевидения. Всей информации, которая идет о нас. Теперь известно почти все о съемке фильма. Раньше это было тайной. Сегодня люди следят за бюджетом, им известны цифры…
Именно Грегори прекратил наш спор.
– Сэм, на твоем месте – я бы не спорил. Нам нечем гордиться в этом деле.
Рональд грыз ногти. Джереми произнес:
– Поговорим о цене.
Я повторила, глядя себе под ноги:
– Сто тысяч долларов. Сэм вымаливал:
– Пятьдесят.
– Сто!
Я не могла поверить, что я осмелилась. Что я теряла?.. Они слабели на глазах. Особенно мой любовник, у которого вместо сердца был таксометр. Калькулятор чувства. Я согласилась на их предложение с семьюдесятью пятью тысячами долларов наличными. У меня никогда не было полного доверия к чекам. По курсу доллара во Франции мне с лихвой хватило бы на покупку квартиры.
– Однажды я приеду в Париж, чтобы тебя повидать, – сказал Грегори. – Я действительно привязался к тебе. Ты девушка щедрая, великодушная, бескорыстная… Я никогда не забуду тебя, Лори.
– До свидания, Грегори…
У меня сдавило горло от волнения. Я их ненавидела, я их любила.
– Прощай, Грегори.
Этот подлец чуть не сделал мне больно.
