Текст книги "Проклятие неудачного четверга"

Автор книги: Крис Райландер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 3
В которой самый мрачный четверг продолжается

Пройдёт время, и я назову этот четверг самым мрачным. Чёрным четвергом уже обозвали другую неприятность: весь биржевой рынок обвалился, вызвав Великую депрессию, – и тут наверняка не обошлось без Бельмонтов.

Покорившись судьбе, я подставил плечо Перри. Быть Бельмонтом – значит принимать все неприятности как должное, какими бы тяжёлыми они не казались. Жизнь несправедлива – это я уже понял. И не мне менять эти вселенские аксиомы. Оставалось только смириться и при этом постараться сохранить хоть чуточку достоинства и самообладания.

Я закрыл глаза и приготовился к боли, но тут же услышал знакомый голос.

– А, вот ты где, Грег!

Я открыл глаза. Между мной и сильно недовольным Перри стоял Эдвин.

– Ты так быстро убежал, – сказал мне лучший друг. – Забыл, что мы договаривались кое о чём. Ну, вспомни. Или ты сейчас занят?

Я покачал головой.

Перри поморщился. На Эдвина ему было наплевать (видимо, единственному в ПУКе), но он предпочитал держаться в стороне от моего друга. Казалось, что он даже побаивается его, хотя хулиган был в два раза крупнее.

– Проехали, – сказал Перри, разворачиваясь. – Ещё встретимся, Грег.

– Спасибо, – сказал я Эдвину, переводя дыхание. – Две неприятности в день – это перебор. Мало того что на меня напало отвратительное мохнатое чудовище с гнилым дыханием и мозгом не больше грецкого ореха, так с утра ещё и медведь пристал.

– Ты такой смешной! – съязвил Эдвин. – Давай я проедусь с тобой до магазина. Сегодня четверг, так что будет надёжнее, если я буду рядом. Наверняка.

Я улыбнулся и кивнул.

– Чтобы меня гризли не сгрызли, – скаламбурил я.

– Неплохо! – рассмеялся Эдвин. – Хотя и притянуто за уши.

Он смеялся не потому, что я смешно пошутил (совсем не смешно), но над тем, что каламбур получился глупый (очень глупый). Мы всегда вместе смеялись над неудачными остротами. Если вы спросите, что нам так нравилось, то я не отвечу, потому что и сам не знаю. В прошлом году на уроках математики мы передавали друг другу записочки с каламбурами, пока наши лица не становились пунцовыми от еле сдерживаемого смеха. Мы даже сговорились, что когда-нибудь внесём в федеральный свод законов США новый закон, требующий, что любой человек, собирающийся плохо пошутить, сначала должен встать на стул и официально объявить, что каламбур плох, подняв указательный палец высоко в воздух.

Самое смешное, что родители Эдвина с их деньгами и властью вполне могли добиться подобного, если бы захотели.

Вдвоём мы вышли из школы и прошли пару кварталов до станции «Кларк/Дивижн». Мы втиснулись в переполненный вагон и нашли пару свободных мест в конце. Я почти всегда ездил в школу и обратно домой и в магазин отца на метро. Они находились далеко друг от друга, но зато на одной ветке, что значительно упрощало задачу. В редкие дни, когда у Эдвина не было дополнительных занятий, он катался со мной.

Вообще-то у него был личный водитель, но по непонятной мне причине он старался как можно реже пользоваться своим положением.

– Приходи ко мне, когда закончишь работать, – сказал Эдвин, когда поезд тронулся. – Я уже рассказал обо всём родителям, и они устраивают вечеринку в честь героического меня. Говорят, даже президент заскочит, чтобы вручить мне медаль Славы… правда, не всем слухам можно верить…

Я рассмеялся.

Эдвин всегда подшучивал над тем, что его считают совершенным, – это был его собственный способ скрывать неловкость. Ему было не по себе от потока восторгов, которым его осыпа́ли учителя и ученики. Однажды он признался, что я единственный, кто понимает его. Остальные либо умерли бы от зависти, а потом от ненависти, либо решили, что он воображала. А я, как он сказал, понимал, что казаться – это ещё не значит быть.

– Взять хоть друзей моих родителей, – сказал он, поясняя свою мысль. – Они все жертвуют на благотворительность: на все эти фонды и прочее. Но они бы не стали этого делать, если бы это не афишировалось. Ну и налоговые льготы, конечно, тоже играют роль… Но, ты подумай, никому из них не придёт в голову зайти в бесплатную столовую и помочь просто так. Общество одобряет их поступки, и хотя они, несомненно, вносят свой вклад, но это же не искренне.

Чем больше я узнавал Эдвина и его родителей, тем лучше понимал, что он имел в виду.

– Думаю, что я пропущу сегодняшнюю вечеринку, – сказал я.

– Да ладно тебе! – Эдвин закатил глаза. – Ты же знаешь, как меня достали эти выскочки из ПУКа. Родители уже заказали диджея и целую тонну лучшей в Чикаго пиццы. Я же знаю, что от пиццы ты не откажешься. Обещаю: медведей в программе не будет.

Я снова рассмеялся. Бесплатная пицца это заманчиво.[1]1
  Маленькое отступление про любовь к пицце. Однажды мы с отцом начисто разорили любимую пиццерию, когда они в первый (и в последний) раз устроили акцию «Ешь сколько влезет». Что-что, а поесть Бельмонты любят. Четверо членов нашей семьи – победители конкурсов обжорства.


[Закрыть]

– Я подумаю, – сказал я. – Если, конечно, я быстро управлюсь в магазине. Аппетит у меня сегодня зверский.

Теперь Эдвин рассмеялся:

– Неплохо.

– А если серьёзно, что сегодня произошло в зоопарке? – спросил я.

Эдвин перестал улыбаться. Он посмотрел на меня долгим взглядом, а потом уставился в окно. Мимо проносились крыши серых зданий Чикаго. Редкий случай, когда природный блеск его глаз угас.

– Ну, кроме того, что вы с медведем решили поиграть в догонялки, я ничего и не понял, – наконец ответил он. – Я надеялся, что это ты мне объяснишь, как умудрился довести белого медведя до белого каления!

Я недоверчиво потряс головой.

– Ты что, тоже думаешь, что из-за меня…

– Расслабься, – сказал Эдвин, снова улыбаясь. – Шучу. Я слышал, как Острый соус наехал на тебя после. Прямо бесит.

– Ага, – согласился я. – Хотя потом он всё же спросил, как я себя чувствую.

– Да просто прикрывал собственную задницу, – предположил Эдвин. – Чтобы защитить дутый авторитет ПУКов.

– Но как тебе удалось одним взглядом заставить медведя остановиться и отступить?

Эдвин пожал плечами.

– Не знаю, наверное, транквилизаторы вовремя подействовали, – ответил он. – Я знал, что надо что-то сделать. Не мог же я просто стоять и смотреть, как белый медведь вместо рыбы проглотит моего лучшего друга. Я же видел, что ты напуган, но уверен, что стоять и наблюдать, как съедят тебя, было бы гораздо больнее, чем быть съеденным самому.

– Ты сегодня спас мне жизнь, – сказал я. – Дважды.

– Может, и так, – ответил Эдвин.

– Я серьёзно, – перебил я его, – ты сам мог погибнуть! Почти наверняка. И мы оба превратились бы в большую кучку медвежьего навоза.

– Фу… Грег, – сказал Эдвин.

Престарелая дама, сидевшая рядом с нами, гневно посмотрела на меня и отодвинулась подальше от нас. Обычное дело. Чем дольше мы общаемся, тем сквернее становятся наши шутки. Мы всегда смеёмся над тем, в чём другие не видят абсолютно ничего смешного.

– Короче, – сказал я шёпотом, – спасибо!

– Брось. Зачем ещё нужны друзья? – отмахнулся Эдвин. – Как раз для того, чтобы не дать превратить товарищей в медвежьи какашки.

Последнюю фразу он сказал намеренно громче, отчего женщина снова пришла в негодование.

Я старался не хихикать.

– Повезло нам, что медведь вовремя сдристнул, – сказал я.

– Ага, хорошо, что пронесло нас, а не его, – согласился Эдвин.

Теперь мы хохотали в голос, а пожилая дама была вне себя от невоспитанности современной молодёжи.

– Да уж, очень мишуточная ситуация, – добавил я.

Мы постарались выдавить из себя хоть смешинку, но ничего не вышло. Этим наши баттлы и заканчивались. Чей-нибудь каламбур оказывался таким несмешным, что даже притворяться не получалось.

– То есть ты вообще не понимаешь, с чего это медведь так на тебя взъелся? – спросил Эдвин через пару секунд. – Может, ты опять бекон по карманам заныкал?[2]2
  Ну да, однажды я пришёл в школу с карманами, полными бекона. Потому что хотел пошутить (типа толстяки всегда пахнут беконом! Ха-ха!), ну и потому что я часто хочу есть в школе, а беконом перекусывать лучше всего. Ну ладно, признаю. Есть тысячи причин, по которым эту идею можно назвать неудачной.


[Закрыть]

Я покачал головой, но всё же улыбнулся.

– Нет, но, может быть, – я говорю «может быть», – Острый соус был прав? – предположил я. – Может, медведю, как и всем остальным, просто не понравился запах папиного мыла? Он в последнее время только и делает, что испытывает на мне свои новинки. Папа в последнее время вообще странный какой-то.

– В последнее время, говоришь? – подколол меня Эдвин.

– Ну ладно, более странный, чем обычно, – уточнил я.

– Я думаю, что мыло, чай, ну или ещё что-нибудь вполне могли стать причиной для нападения, – протянул Эдвин задумчиво.

– Вот-вот, но это же тупо? – продолжил я. – Но, опять же, как медведь мог вот так запросто взять камень и раздолбать стекло…

Тут мне вспомнилось, что некоторые утверждают, что животные способны видеть истинную сущность человеческой души. Вроде теории о том, что собаки распознают социопатов или чуют зло в, казалось бы, приятных людях. Если это так, то, может, я должен стать каким-нибудь больным на голову маньяком, коллекционирующим отрубленные большие пальцы, чтобы потом построить из них масштабную копию Хьюстона и назвать её Пальцстон.

– Эй, – вдруг озорно воскликнул Эдвин. – Спорим, что, даже удирая от медведя, ты нашёл время, чтобы опознать все деревья, мимо которых пробегал? Признавайся. Ведь я прав?..

Я отчаянно замахал головой, стараясь доказать, что никто не думает о таких глупостях, когда спасает свою шкуру. Но он подтолкнул меня локтем, намекая, что, в отличие от остальных сверстников, понимает и одобряет меня.

– Ну да, – сдался я, стараясь быть серьёзным. – Могу даже сказать, что стенд, который Уилбор разнёс в щепки, был сделан из атлантического белого кедра.

Эдвин закатился смехом и покачал головой.

– Тебя не переделаешь, – сказал он.

Я пожал плечами. Поезд как раз подъехал к моей станции.

– Спасибо, – сказал я. – В смысле за всё сегодняшнее.

Эдвин тоже пожал плечами и усмехнулся.

– Не забудь прийти сегодня вечером, – напомнил он. – Вечеринка будет часов до девяти – десяти. Медведей, даже плюшевых, не будет.

Я хихикнул и кивнул ему напоследок, когда двери закрылись.

Пару минут спустя я почти подходил к МЕДИПО, но всё ещё не мог забыть безжалостные, налитые ненавистью глаза медведя в тот момент, когда он собирался разорвать меня. Я пытался отвлечься и называл деревья, которые встречались мне на пути (хотя я проделывал это уже сотни раз):

Клён ясенелистный

Адиантум

Сассафрас

Ясень пенсильванский

Клён ясенелистный со злобной птичкой, слетающей с ветки

Злобная птичка, летящая мне прямо в лицо

Я увильнул и бросился бежать. Птичка едва не пробила мне щёку крошечным клювом. Я решил, что это ещё одна четверговая неприятность, но птица яростно заверещала и, сделав круг, снова спикировала на меня. Прохожие поспешно отступали в сторону, когда я проносился мимо, бешено размахивая руками над головой.

Да что вообще происходит?!

Когда до магазина осталось совсем чуть-чуть, птичка отстала. Но когда я входил в магазин, то всерьёз задумался, а не вхожу ли я в проклятую пещеру, где отменные раздражители для медведей и птиц притворяются обычным мылом и чаем. Или, может быть, происходит что-то совсем уж непонятное, невообразимое и безумное?

– Что случилось? – спросил мистер Ольсен из-за стойки.

– Меня только что пыталась заклевать птица! – сказал я, еле переводя дыхание и направляясь в заднюю комнату. – Ну и денёк!

– Так четверг же, – заметил мистер Ольсен.

Кроме меня и папы в магазине работает мистер Ольсен, и работает он достаточно давно, чтобы знать о семейном проклятии. Мне кажется, что вряд ли он всерьёз верит в него, но каждый раз подкалывает по этому поводу.

Я сердито посмотрел на него и ушёл в маленькую комнату за стойкой.

Магазин естественных даров и природной органики был крошечным закутком в Линкольн-парке, где живут большинство из наших состоятельных и зазожных клиентов. Он был не больше школьного кабинета и до краёв забит полками с ручным мылом, тониками и прочими здоровыми товарами. Корзины с пророщенными зёрнами и прочими земляными товарами выстроились вдоль стен. Нельзя сказать, что покупатели ломились к нам толпой, но пара-тройка посетителей всегда была. Так что втроём мы вполне справлялись. Даже когда отец уезжал.

Я бросил рюкзак в офисе и надел фартук, прежде чем сменить мистера Ольсена за кассовым аппаратом.

– Мне казалось, что нападения медведя в зоопарке вполне достаточно для четверга, – сказал я, повязывая фартук.

– Ты о чём? – спросил он.

Мистеру Ольсену было под пятьдесят или за пятьдесят, и он всегда носил нелепый старомодный костюм. У него была ухоженная борода с проседью, и он был другом нашей семьи с тех пор, как я родился. Кажется, мистер Ольсен даже произносил последнее слово на маминых похоронах, но я был слишком мал и не помню этого. Пока я рассказывал ему о происшествии в зоопарке, глаза его становились всё шире и шире, но ни естественного ужаса или удивления заметно не было. Мне казалось, что он даже ожидал услышать что-то в этом роде. Как будто такое происходит каждый день. Нет, ну правда, что особенного в том, что медведю вздумалось напасть на ребёнка в зоопарке.

– Ничего особенного, Грег, – сказал он наконец. – Слабаки вы нынче. Случись такое в моём детстве, я бы одолел этого медведя, снял с него шкуру и постелил вместо ковра.

Я кивнул, слабо улыбаясь. Мистер Ольсен – неплохой дядька, когда с ним познакомишься поближе, но вообще-то он был жутким занудой. Вечно ныл про то, как прогнил современный мир. Вот почему они с моим отцом подружились. Они так поклонялись всякому старью, что можно было решить, что их личных богов так и зовут – Рукодел и Ретроград: два таких божка, живущих где-нибудь на облачке и постоянно препирающихся.

Трудно поверить, но у моего отца не было даже сотового. И у меня тоже. Как только я заговаривал об этом, он всегда придумывал отговорки: от них развивается рак мозга, вредно для глаз, дети нынче оторваны от земли и окружающей жизни. Они слишком дорогие. Телефон дядюшки Мелвина взорвался ночью, когда заряжался, и спалил весь дом. (В четверг, конечно же). Ты до тринадцати лет дожил без него и ничего. У меня и электронная почта-то была только потому, что в ПУКах был компьютерный класс, а в публичных библиотеках Чикаго бесплатный доступ в интернет.

Я пытался объяснить отцу, что наш магазин может заработать гораздо больше, если у нас появится хотя бы подобие сайта. Но он упёрся и ни в какую. Я к чему: дозвониться до отца, когда он уезжал, было практически невозможно. Он просто растворялся в неизвестности. И поэтому, скорее всего, он узнает, что чуть не лишился единственного сына только завтра утром, когда вернётся из Норвегии. Ничего не поделаешь – придётся ждать. Интересно, он так же странно отреагирует на эту новость, как и мистер Ольсен.

Когда вечером я закрыл магазин, то не пошёл на вечеринку к Эдвину, мы оба знали, что так и будет. Нет, я, конечно, не против поиграть в видеоигры, посмотреть фильм или поплавать в бассейне на крыше и всё в таком духе, но шахматы, каламбуры, разговоры об астрономии или космическом мусоре куда интереснее. А если поблизости тусуются друзья Эдвина, то нечего и думать об этом – им это всё кажется жутко скучным. Ну, конечно, лучше трепаться о том, какую роскошную машину им подарят на шестнадцатилетие, или хвастаться количеством подписчиков в Инстраграме.

Те, кому кажется странным, что такой человек, как Эдвин, считает именно меня своим лучшим другом, просто его совсем не знают. Стоит только вспомнить, как мы с ним познакомились.

Я пришёл в ПУКи три года назад. До пятого класса я учился в Чикагской общеобразовательной школе, но папа настоял, чтобы я сдал Тест на умение преодолевать основные системные трудности (ТУПОСТь), специально разработанный для учеников частных школ. После того как я набрал достаточно баллов и выиграл полную стипендию в ПУКе, я был в восторге от того, что буду учиться в крутой частной школе, где меня никто не знает. Можно было начать всё сначала, потому что в прошлой школе у меня не задалось с друзьями. Мне казалось, что частная школа битком набита вежливыми учениками в курточках, с шахматными досками под мышкой. Правда, оказалось, что в ПУКах шахматы любят не больше, чем в обычной школе. И вообще, выяснилось, что мои ожидания (кроме курточек) не оправдались: ученики частной школы были такими же (а может, и гораздо хуже) грубиянами, что и ученики простых школ, только на свой лад.

Когда я впервые увидел Эдвина, он истекал кровью.

Он шёл по коридору с головы до ног пропитанный кровью, как будто его макнули в ведро на скотобойне. И вид у него был ошарашенный. Какая-то девчонка при виде его завопила и грохнулась в обморок. «Зомби!» – решил я.

Но тут до меня дошло, что это не его кровь. Вообще не кровь. Потом я узнал, что школьный театр широко известен узкому кругу любителей за постановку вычурных, дорогих и неоднозначных пьес. Даже «Чикаго ридер» и «Тайм-аут Чикаго» иногда писали отзывы на их постановки. В конце концов, не многие школы тратили по десять тысяч баксов на музыкальные постановки классических фильмов типа «Взвода» или «Звёздных войн». За год Эдвин появлялся как минимум в одной школьной пьесе. В тот момент они как раз работали над постановкой старого ужастика «Зловещие мертвецы». Главным приколом было забрызгать первые ряды зрителей бутафорской кровью, как делали на Бродвее в Нью-Йорке. Зрителям даже сказали надеть всё белое для максимального эффекта. Короче, где-то в середине репетиции один из разбрызгивателей вышел из строя и залил Эдвина с ног до головы, а он играл главного персонажа по имени Эш.

После того как в коридоре стихли дикие вопли, Эдвин спокойным голосом сказал:

– М-да, такие здоровые прыщи я больше выдавливать не буду.

Ученики, которые оставались в холле (а не убежали с дикими криками, когда он появился перед ними в образе жертвы кровавого маньяка), чуть не лопнули от смеха.

– Кто махнётся со мной футболками? – спросил Эдвин. – Не могу же я вернуться на репетицию в таком виде.

До сих пор не знаю, что меня толкнуло на следующий шаг, но я снял футболку и протянул ему. И, надо сказать, это был смелый поступок. Мало того что у меня кругленькое брюшко, так ещё и самая волосатая среди шестиклассников спина. Для того, кто пытается произвести хорошее впечатление в первый день в школе, глупее поступка не придумаешь. Остальные захихикали, а Эдвин не отказался и взял футболку.

– А ты норм, – сказал он с явным облегчением. – Но, боюсь, мою футболку, ты вряд ли наденешь.

– Не проблема, – ответил я, расстёгивая рюкзак. – У меня есть запасная.

Эдвин удивлённо приподнял бровь.

– У меня за столом всё из рук валится[3]3
  Что правда, то правда. Поэтому я и ношу с собой запасную футболку. Когда побываете на грандиозных застольях семьи Бельмонт, поймёте, почему это стало привычкой.


[Закрыть], – пояснил я.

Когда Эдвин увидел, что я всерьёз достал запасную футболку из рюкзака, то чуть не подавился от смеха. Он никак не мог остановиться, и я даже испугался за его самочувствие. Отсмеявшись, он практически силой заставил меня прийти к нему в гости поиграть в компьютерные игры и поесть пиццы. Он сказал, что просто обязан познакомиться с парнем, у которого всегда есть запасная футболка. Я не был уверен, что тут нет подвоха, но всё же согласился.

Вскоре выяснилось, что мы оба любим шахматы, тупые каналы на YouTube, астрономию, а больше всего остального – ужасные каламбуры. С кем ещё можно было сначала хохотать над неожиданно смешным телешоу, а потом играть в шахматы и обсуждать такие невероятно интересные вещи как: погибнет ли человечество от растущего количества мусора на орбите (я: «Наверняка»; Эдвин: «Да ну, уж как-нибудь мы решим эту проблему»).

И совсем скоро я понял, каким невероятно классным он был – возможно, самым классным школьником из всех, кого я встречал. За три года я ни разу не видел, чтобы он хоть с кем-нибудь обошёлся жестоко. Он всегда отдавал всю мелочь, которую находил в карманах, бездомным, которые попадались нам на улицах или в метро.

Но, по-моему, кроме общих интересов, нас сближало, только не смейтесь, взаимное уважение друг к другу. Через год после нашего знакомства он сказал мне, что он обожает меня за то, что я не даю себя в обиду школьным хулиганам (приятно слышать от него такое, но на самом деле я давал себя в обиду… иногда).

А в другой раз он как будто случайно сказал:

– Знаешь, что мне больше в тебе нравится, Грег?

– Наверное, то, что у меня всегда найдётся что перекусить?

– Ты похож на папоротник, – пояснил он. – Такой же пушистый и непритязательный.

Я не смог не рассмеяться, и он тут же оживился.

– Видишь, – сказал он. – Кто ещё будет смеяться над такой шуткой? Что бы я ни сказал, ты всегда смеёшься или придумываешь что-нибудь смешное в ответ. С остальными мне приходится всё время притворяться, что я всерьёз интересуюсь бейсболом, фильмами про супергероев и крутыми тачками. Я ничего не имею против всего этого, но они только про это и могут говорить. А ты ради друзей и семьи готов на всё. Ты бы последнюю рубашку снял ради меня. Вот серьёзно, сколько раз ты именно это и делал? Пять? Шесть?

И он был прав. Кроме прочего, у нас была ещё одна уникальная способность: одежда на нас буквально горела во всяких дурацких происшествиях. На мне – из-за бекона в карманах или опрокинутой на себя тарелки, а у Эдвина – из-за его участия в глупых спектаклях школьного театра и других непредвиденных обстоятельств.

Я чуть не расплакался, когда Эдвин это сказал. Но вместо этого я тупо скаламбурил, и мы рассмеялись. Потому что я не плачу. Честно. Совсем. Одно из главных правил моего отца: Бельмонты не плачут. Никогда. Даже когда я родился, в роддоме все с удивлением отметили мою странность – неплачущий ребёнок. Отец лишь гордо улыбался. Однажды я пытался выяснить у отца, откуда взялось это правило «не плакать», потому что во всём остальном он был крайне чувствительным человеком. Отец ответил, что просто ещё не было поводов. Потому что если сейчас вокруг сплошная безысходность, то, значит, потом нас ждёт радостное и светлое будущее. Ведь если каждую неделю случаются четверги, потом целую неделю никаких четвергов не предвидится.

Короче, мы с Эдвином всегда могли положиться друг на друга. Поэтому чем больше я думаю о том, на что он пошёл в зоопарке ради меня, тем менее странным мне это кажется. В конце концов, ради него я бы поступил так же. Я бы, ни на секунду не задумавшись, преградил дорогу дикому белому медведю (целому стаду диких медведей).

Этим вечером, вернувшись домой, я на удивление быстро заснул. Особенно учитывая, что сегодня на меня нападали медведь, птичка и здоровенный псих по имени Перри. Но от мысли, что Эдвин – мой лучший друг, все неприятности стали казаться куда менее серьёзными, чем на самом деле.

И я заснул, ещё не зная, что следующий день (пятница) окажется в сорок раз хуже, чем все предыдущие четверги вместе взятые.