355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Крис Бекетт » Периметр » Текст книги (страница 1)
Периметр
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 21:15

Текст книги "Периметр"


Автор книги: Крис Бекетт


Жанр:

   

Киберпанк


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Крис Бекетт
Периметр


ПЕРИМЕТР

Впервые Лемми Леонард заметил белого оленя, когда тот мирно трусил мимо кондитерской на Бутчер-роуд в десять утра в среду. Ничего подобного Лемми в жизни не видел и обязательно пошел бы следом, если бы из-за угла не вывернул констебль Саймон. Лемми полагалось быть в школе, к тому же их директриса снова взялась бороться с прогулами, поэтому ему пришлось нырнуть в переулок и переждать, пока полицейский пройдет мимо. Когда опасность миновала, олень уже исчез.

Даже странно, каким покинутым Лемми себя почувствовал. Весь день его преследовало ощущение утраты. Он не мог бы описать его словами, вообще не знал, как объяснить.

– Ты здоров, миленький? – спросила вечером мама, когда принесла ему чай (она походила на голливудскую старлетку, только без фирменного зазнайства). – Ты какой-то тихий.

За окном шел дождь. Об этом в их доме узнавали по еле заметным серым полосам-потекам, бежавшим по комнате, как помехи на телеэкране.

Второй раз он увидел оленя возле паба на Вестферри-роуд. Это было в четверг днем, и Лемми гулял с Китом Роджерсом, Тиной Миллер и Джеймсом Молссом. Ему, честное слово, хотелось сразу броситься за белым чудом, но тут Кит предложил сходить в Грейтаун, и стоило Лемми только открыть рот, его непременно записали бы в слабаки.

– Только не в Грейтаун! – взмолилась Тина. – Терпеть не могу это жуткое место.

– Боишься? – фыркнул Лемми.

– Ни капельки, но… А, ладно, только давайте держаться подальше от нищего. Ну, того, без…

– Брось, он перебрался на угол под Черной стеной, теперь там постоянно торчит. – Кит бросил хитренький взгляд на Джеймса. – Если зайдем с другой стороны, ты его не увидишь.

Лемми и его друзья были дот.лэндцами. Разрешение у них было довольно низким, и их картинка распадалась на пиксели, и цветов-то всего 128 – кроме Джеймса, чьи предки метили в средний класс и недавно сапгрейдились до 256. В богатом Вест-энде они – даже Джеймс – смотрелись бы убогими мультяшками, но в Грейтауне могли расхаживать как истинные короли, становясь предметом зависти и ненависти.

Пойти туда и оказаться среди множества серых лиц так же жутко, как спуститься в ад. Там ведь лица – сплошь силуэтом, иногда с закорючкой вместо носа и черточкой вместо рта. Серые торговцы пытались всучить им какой-то товар, черно-белые дельцы – заключить сделки, карманники с глазами-точками провожали взглядами из подворотен, размышляя, станут ли сопротивляться эти детишки из Дот.лэнда и есть ли у них при себе хоть что-то, ради чего стоило бы с ними связываться. А потом из темноты под железнодорожным мостом раздался звук, которого Тина так боялась и ради которого Кит с Джеймсом ее сюда заманили.

Блип!

Тина завопила.

– Вы же сказали, он с той стороны, у Черной стены! Мальчишки заржали.

– Сволочи! Вы специально это подстроили!

Блип! – снова раздалось из темноты, и в черном проеме арки появились зеленые буквы текстового сообщения: ПОМОГИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА!

Каждый из дот.лэндцев виновато бросил по несколько пенсов кредита этому обнищавшему бедолаге, которому тело и голос были не по карману.

– Ненавижу тебя, Кит Роджерс! – бросила Тина. – Ты же знаешь, у меня от этого типа мурашки по коже!

А потом они снова видели белого оленя, который трусил себе по улицам Грейтауна.

– Смотрите, вот опять, – сказал Лемми, – пойдем за…

Но их отвлекла какая-то суматоха впереди. С дальнего конца улицы приближалась стайка юных грейтаунцев, потешавшихся над одиноким высоким существом с буйной гривой седых волос: держась невероятно прямо, старик невозмутимо шел своей дорогой, точно орел или большая сова, которую донимают воробьи.

Друзья узнали мистера Говарда. Мистер Говард был богатым домовладельцем, известным и в Грейтауне, и в Ист-энде, и иногда приходил осмотреть свою собственность – одетый в неизменный мятый костюм зеленого бархата (в истинных красках и с таким высоким разрешением, какое вообще возможно: виднелись даже протертые локти, обтрепанные манжеты и аутентичный сальный отблеск ткани, месяцами не видевшей чистки).

Больше всего привлекало и пугало в мистере Говарде то, с каким величественным пренебрежением он шагал по Грейтауну, будто он здесь хозяин. Ему тут и впрямь многое принадлежало. Но это была лишь одна из причин его надменности. Другая заключалась в полнейшей неуязвимости, ведь он был Извне. Палки и камни отскакивали от него, ножи сами собой сворачивали в сторону. Человеку Извне нельзя причинить вред, его нельзя даже остановить. Зато насмехаться можно сколько угодно…

– Жутик! – кричал крошечный черно-белый мальчуган с тротуара, малюсенький ротик-черточка у него даже не открывался. – Мистер Говард – жутик!

– Питер! А ну иди сюда! Сейчас же! – прошипела его черно-белая мама.

Крошечный мальчуган оглянулся с победной улыбкой, но тут заметил страх на лице женщины. Расплакавшись, он бросился к маме, и два мультяшных персонажа съежились в подворотне, а мистер Говард спокойно прошествовал мимо.

Лемми покрутил головой в поисках белого оленя, но тот уже исчез.

Неделю спустя Лемми с друзьями бродил по рынку у себя в Дот.лэнде, праздно глазея на одежду, бижутерию и обувь малого разрешения («Да что там разрешение! Посмотрите, какой дизайн!»), а еще на снедь («Может, с виду – сплошные пиксели, милок, но разве на еду смотрят? Ее едят. На вкус лучше разрешения не бывает!»). Еще тут были палатки с мультяшными животными («В тварей-то настоящая органическая нервная система встроена, дамы и господа! Чувства у них, как у нас с вами!»).

– Смотри, Лемми! – воскликнул вдруг Джеймс, указывая куда-то мимо палатки с обувью. – Вон снова твой белый зверь!

– О'кей, слушайте! – тут же взялся командовать Лемми. – Примолкните и идите за мной.

Олень стоял в темном проулке между двумя старыми викторианскими складами и мирно щипал кустики травы, пробившиеся сквозь трещины в асфальте. Внезапно он поднял голову и посмотрел прямо на ребят. Друзья испугались, что олень сейчас убежит, но нет: опустив голову, он продолжил свое занятие.

– Да что же это такое? – прошептал Лемми, когда они подошли совсем близко.

Осторожно протянув руку, он коснулся теплой шкуры. Зверь словно бы его не заметил. Кит пожал плечами.

– Скучно. Пойдем поищем, чем еще заняться.

– Ага, пойдем, – подхватила Тина. – Мне он не нравится. Уверена, он физический.

На самом деле Лемми и его друзья не понимали, что значит слово «физический», но чувствовали в нем какую-то угрозу. Однажды Лемми нашел на улице кусок физической газеты, который плыл над мостовой, будто вовсе ничего не весил. Но когда обрывок опустился на мостовую, и Лемми за ним наклонился, на ощупь он оказался твердым, словно металл, и поднять его было так же тяжело, как сдвинуть десятитонный камень. И люди Извне отчасти тоже были физическими. Они обладали сродством с физическими объектами. Это и делало Извне.

– Физический? – воскликнул, отступая на шаг, Кит. – Брр! Ты, правда, так думаешь? Я и не знал, что животные бывают физическими. Кроме птиц, конечно.

Олень поднял голову и посмотрел мимо них в конец проулка. Как можно быть таким настороженным и одновременно совершенно безразличным к стоящим рядом людям? Чего еще на свете можно бояться?

– Конечно, он физический, – заключил Джеймс. – Посмотри, какое у него разрешение!

– Да уж, гораздо выше, чем у тебя, четкий ты наш, – фыркнул Кит.

И сказал совершенную правду. Олень нисколько не походил на веселеньких кошек и собак с малым разрешением, которых дот.лэндцы держали у себя дома. У него ведь даже отдельные волоски на спине были видны.

Но даже перепалка ребят не спугнула оленя. Покончив с очередным кустиком травы, он медленно двинулся по проулку, столь же безразличный к мнению мальчишек, как и к их присутствию.

– Ты идешь, Лемми? – крикнул Кит, убегая за Джеймсом и Тиной назад, к пестрому рынку.

Но Лемми двинулся за белым оленем. Он шел за ним через весь Лондон – по переулкам и паркам, через площади и железнодорожные пути, через кварталы высокого и через кварталы низкого разрешения, и через кварталы вообще черно-белые, через торговые центры и запруженные машинами бесплатные трассы.

Двигались они медленно. Олень петлял или без видимых причин вдруг сворачивал в сторону. Иногда он останавливался минут на двадцать, чтобы пощипать травки или почесаться о дерево. Или вдруг бросался бежать и несся с такой скоростью, что Лемми едва за ним поспевал, а иногда позволял идти рядом, положив руку себе на спину. А однажды олень лег посреди дороги и заснул. Ему сигналили машины.

Один водитель даже вышел и пнул зверя в бок. Лемми страшно возмутился, вот только олень даже не пошевелился, а мужчина ушиб ногу.

– Чертов Совет, – пробурчал водитель, сердито глянув на Лемми, и заковылял назад к машине. – Их же сюда пускать не положено.

Этому автомобилю (и всем прочим за ним) пришлось съехать на обочину, чтобы обогнуть спящее животное.

«Кого «их»? – удивился Лемми. – Кого Совету не положено сюда пускать?»

Минут через пять олень проснулся и по собственной воле освободил проезд.

В другой раз он прошел в дверь небольшого домика в ряду других таких же – и не в открытую дверь, а прямо сквозь блестящую голубую поверхность закрытой, точно она была из тумана или дыма. Зрелище было необъяснимым и пугающим, но время от времени в Лондоне такое случалось (однажды, когда Лемми был маленьким, они с мамой гуляли по улице и вдруг целый кусок мостовой перед ними просто исчез, будто кто-то переключил каналы телевизора. Несколько секунд спустя он вернулся на место, ничуть не изменившись). Лемми подождал, и через несколько минут из двери появились рога, голова и шея зверя – выглядели они, как чучело на стене. Потом вынырнуло все остальное, и олень преспокойно потрусил по улице. А голубая дверь открылась, и на пороге показалась растерянная супружеская чета, которая еще долго стояла и смотрела вслед зверю.

Они все брели и брели по лондонским улочкам. Но когда начали сгущаться сумерки и зажглись фонари, олень решительно свернул на север. Словно закончил работу на сегодня, подумал Лемми, и теперь отправляется домой. Олень больше не останавливался пощипать травку и ни разу не повернул назад. Он бежал бодрой трусцой, иногда переходил в галоп. Он спешил мимо сотен домов, где семьи устраивались провести уютный вечерок перед телевизором. Несколько раз Лемми казалось, что он уже упустил цель, когда олень убегал вперед и исчезал из виду. Но только мальчик собирался сдаться, как снова видел зверя в отдалении: призрачное пятнышко в свете фонарей. Поэтому он все шел и шел, хотя теперь уже оказался в незнакомой части города.

А потом вдруг олень подошел к последнему дому в Лондоне – и город кончился.

Лемми, разумеется, знал, что Лондон небезграничен. Он знал, что за городом есть и другие места: иначе для чего же вокзалы с порталами, пройдя через которые, можно посетить Нью-Йорк или Флориду, Небеса или Космос? Но ему никогда не приходило в голову, что существует предел, за которым город просто иссякает.

Длинной дугой с востока на запад впереди пролегла вереница оранжевых фонарей, тянувшаяся вверх-вниз по холмам, и на каждом пятом столбе висела табличка Совета:

ПЕРИМЕТР ГОРОДСКОГО КОНСЕНСУСНОГО ПОЛЯ.

К северу, за фонарями и вывесками, оранжевый отблеск ложился еще на несколько ярдов, но потом обрывался. За ним – пустота: ни земли, ни предметов, ни пространства, только тусклое свечение, как у статики на пустом телеканале.

Лемми редко ходил в школу и едва умел читать – во всяком случае, предпочитал игнорировать официальные надписи. Но гораздо важнее в тот момент было то, что белый олень уже потрусил под фонари и в пустое свечение за ними. Честь дот.лэндца велела не останавливаться. Пусть Лемми понятия не имеет, что такое «периметр» (не говоря уже про «консенсусное поле»), пусть это означает, что придется шагнуть в неведомое, он не мог остановиться, как не мог не пойти «на слабо» в Грейтаун или не бросить ругательство «жутик» прямо в надменное, с пугающе высоким разрешением лицо мистеру Говарду.

Но почти сразу же он замер, и вовсе не потому, что передумал, а потому, что выбора другого не оставалось. Он сделал шаг и застыл: некуда было поставить ногу. Снова появились слова, которые он видел на табличке, но на сей раз они сияющей зеленью заморгали прямо перед его носом:

ПЕРИМЕТР ПОЛЯ!

ПЕРИМЕТР ПОЛЯ!

ПЕРИМЕТР ПОЛЯ!

Оставалось лишь стоять и смотреть, как белый олень трусит по своим неведомым делам.

В оранжевом отблеске фонарей зверь оглянулся и посмотрел на мальчика. И вот теперь – как это ни странно – вид у него стал определенно встревоженным. «Неужели он наконец заметил мое существование? – удивился Лемми. – И если да, то почему теперь? Ведь я несколько раз касался зверя, и это его ни чуточки волновало. Почему сейчас, если раньше он преспокойно лежал посреди шоссе и давал себя пинать?»

Но сейчас испуганное животное удалялось огромными прыжками.

И когда пересекло границу оранжевого свечения, исчезло в мерцающей пустоте статики.

– Мне очень жаль. Ты наблюдал за ним, верно? – спросил женский голос. – Боюсь, это я его спугнула.

Лемми оглянулся. Говорившая была высокой и исключительно безобразной. Такого старого человека он никогда в жизни не видел, зато разрешение у нее было самое высокое – виднелись даже самые мелкие морщинки на коже. Мальчик заметил помаду, размазавшуюся в уголках губ, и грубые волокна на ее некрасивом зеленом платье.

– Да, я за ним следил. Мне хотелось знать, куда он направляется. Я за ним с другого конца Лондона пришел.

– Извини.

Лемми пожал плечами.

– Он все равно, наверное, убежал бы. Он же за фонари направлялся. – Мальчик указал взглядом на пустоту в отдалении. – Я одного не понимаю, что там вообще есть и почему олень просто исчез?

Женщина достала из кармана странную штуковину из двух плоских стеклянных дисков, вставленных в проволочную рамку. Две загогулины на длинных проволочках она заправила себе за уши, потом опустила штуковину на нос и всмотрелась сквозь нее.

– Нет, он не исчез. Он еще там. Смотри, сразу за забором! Лемми пожал плечами.

– Наблюдай вон за той большой дырой! Наверное, через нее он сюда и попал.

– Ничего я не вижу, – сказал Лемми.

– Смотри сразу за ограждение. Вон перед деревьями.

– Нет там никакого ограждения. И деревьев тоже.

– Господи, что я говорю! – воскликнула старуха. – Извини, я просто не подумала. Деревья ведь за консенсусным полем, верно? Поэтому, разумеется, ты их не видишь.

Лемми снова поднял на нее глаза. При своем безобразии она вела себя, как знаменитая актриса или телеведущая. У кого еще бывает такая уверенность в себе и хорошо поставленный голос?

– А как вышло, что вы их видите? И почему зверь может туда попасть, а я нет?

– Это олень, – мягко сказала старуха. – Олень-самец. Он способен туда пройти, а ты нет, потому что он физическое существо, а ты консенсусное. Ты можешь видеть, слышать и трогать только то, что существует в консенсусном поле.

– Я так и знал, что он просто физический, – бросил Лемми.

– Просто физический?! Ты говоришь это так пренебрежительно, а ведь все мы когда-то были физическими.

Лемми для виду хихикнул, полагая, что это, наверное, какая-то старая шутка знаменитых актеров.

– Ты про это не знал? Разве такому больше не учат в школе?

– Я в школу не хожу, – отозвался Лемми. – Смысла нет.

– Нет смысла ходить в школу?! – воскликнула женщина. – Ну надо же! – Последнее прозвучало то ли смешком, то ли вздохом. – Дело обстоит так, – продолжала она. – В городе друг на друга накладываются два мира: физическая вселенная и консенсусное поле. Любой физический объект, который стоит или движется в пределах реального города, воспроизводится в том городе, который служит фоном для консенсусного поля. Вот почему ты видел оленя в городе, но потерял из виду, когда тот вышел за периметр. Понимаешь, о чем я?

– Не-а, – Лемми равнодушно пожал плечами, а потом не удержался и добавил: – Но он-то почему меня не видел? Даже в городе?

– А как дикому зверю увидеть консенсусное поле? Звери вообще ничего про консенсус не знают. Мы с тобой можем вернуться в город, смотреть на запруженные людьми улицы, но для оленя они останутся пустыми. Он может бродить по ним весь день и вообще никого не встретить, разве что случайную чудачку вроде меня.

Лемми посмотрел на нее проницательно.

– Вроде вас? Авы… Женщине стало неловко.

– Да, я физическая. Вы нас называете людьми Извне. Но, пожалуйста, не надо…

Осекшись, она с безмолвной мольбой тронула его за плечо. На мгновение Лемми осознал, как ей одиноко, и, поскольку был добрым мальчиком, пожалел старуху. Но в то же время задумался, а хватит ли у него сил убежать, пока она его не сцапала.

– Пожалуйста, не уходи! – взмолилась старуха. – Мы просто люди, понимаешь? Просто люди, которые – так уж получилось – еще живут и перемещаются в физическом мире.

– Значит, вы, как тот зверь?

– Вот именно. Мы еще остались. Есть еще немного таких, у кого достаточно денег, кто слишком стар и кому повезло…

– Но почему вы меня видите, если зверь не может?

– Потому что у меня есть имплантанты, которые позволяют видеть, слышать и осязать консенсусное поле.

– Значит, просто так вам реальный мир недоступен! – фыркнул Лемми.

– Ну, кое-кто сказал бы, что реальный мир – это то, что существует Вне консенсусного поля. – Она указала за оранжевые фонари. – Как те деревья и холмы за ними. Как устье широкой, илистой реки к востоку, как холодное море… – Она вздохнула. – Как бы мне хотелось показать тебе море…

– Да я сто раз его видел!

– Ты бывал на искусственном море: в тематическом парке или на специальных детских площадках на побережье. Я говорю про настоящее море, о котором перестали думать. А оно ведь существует, плещется, всеми забытое… В наши дни оно, как необитаемая планета, которая вращается вокруг далекой звезды. И леса, и горы, и…

Лемми рассмеялся.

– Ага, уйма всего Извне, чего никто не видит! Да ты меня дурачишь!

Старуха посмотрела на него в упор.

– Знаешь что, – сказала она. – Видеть деревья ты не можешь, но если прислушаешься, то наверняка их услышишь. Попробуй! Ночь сегодня ветреная. Сенсоры уловят звук.

Лемми прислушался. Поначалу он вообще ничего не слышал, но постепенно различил очень слабый, незнакомый и новый звук: вздох, который становился то громче, то тише и прокатывался где-то в пустоте за периметром. Он часами мог бы слушать этот звук из пространства за краем его собственной вселенной. Но старухе он ни за что не проговорится.

– Нет, – твердо сказал Лемми. – Я ничего не слышу. А старуха улыбнулась и коснулась пальцем его щеки.

– А ты мне нравишься. Как тебя зовут? Откуда ты? Лемми мгновение только смотрел на нее, взвешивая вопрос.

– Лемми, – ответил он наконец, решительно вздернув подбородок. – Лемми Леонард. Я живу далеко, в Дот.лэнде.

– В Дот.лэнде? Ну надо же, как далеко ты забрался! Это ведь на другом конце Лондона! Послушай, Лемми, меня зовут Кларисса Фолл. Мой дом вон там. – Она указала на большой викторианский особняк приблизительно в полумиле к востоку, который стоял у самого периметра, подсвеченный снизу холодными зеленоватыми огоньками. – Почему бы тебе не перекусить у меня, прежде чем ты отправишься домой?

Ничего подобного мальчику совсем не хотелось, но он решил, что отказаться будет бестактно и жестоко. Старуха выглядела такой одинокой («Наверное, они все одиноки, – подумал он. – Никто ведь не хочет с ними разговаривать. Никто не хочет встречаться с ними взглядом. Люди даже не подпускают к ним детей»).

– Ладно, пошли, – сказал он вслух. – Но ненадолго.

Дом Клариссы стоял в строго распланированном английском саду с геометрически правильными розовыми клумбами и каменными нимфами и богами, которые маячили в темных, поблескивающих прудиках и из которых била вода. Тропинки вились от одной застывшей группки к другой и все были подсвечены прожекторами.

– Статуи и прожектора – физические, – пояснила Кларисса, – но от физических роз и физической воды пришлось избавиться, за ними слишком тяжело ухаживать. Поэтому фонтаны и розы здесь кон-сенсусные, они – часть поля. Если я выключу имплантанты, то увижу только каменные статуи и чаши, в которых нет ничего, кроме сухой тины и лягушачьих косточек.

Глянув на Лемми, она вздохнула. Лампочки вдоль дорожек светились зеленовато, словно яркий лед.

– И конечно же, тут не будет тебя, – добавила она.

– Как это не будет меня? А где же я буду?

– Ну, наверное, ты-то тут будешь, только я не смогу этого определить. Совсем как олень.

Лемми видел, что ей хочется сказать что-то еще, что-то неположенное. А потом вдруг она с собой не справилась…

– Если честно, оленя его глаза не обманывали, – вырвалось у нее. – На самом деле тебя тут нет, ты…

– Что значит, меня тут нет? – сердито возразил Лемми.

На ее лице возникло странное выражение, одновременно виноватое и победное. Словно она радовалась, что добилась хотя бы какой-то реакции – так некрасивая девчонка на школьной площадке пристает к тебе, лишь бы самой себе доказать, что она существует.

Они как раз приблизились к двери особняка, когда Кларисса повернулась к гостю.

– Не обращай внимания на мои слова. Конечно же, ты здесь, Лемми. Конечно, здесь. Ты молод, ты жив, полон надежды и любопытства. Ты здесь больше, чем я. Правду сказать, намного больше.

Она толкнула тяжелую дверь, и они ступили в гулкий мраморный вестибюль.

– Это ты, Кларисса? – раздался ворчливый мужской голос.

Из боковой комнаты вышел старик, лицо у него было желтое и помятое, плечи – сутулые. Бесформенные джинсы держались на обернутой вокруг туловища бечевке. Но, как и у Клариссы, разрешение у него было такое высокое, что Лемми едва не почувствовал себя грей-таунцем.

– Ты долго пропадала, – пробурчал старик. – Где, скажи на милость, тебя носило?

– Познакомься с Лемми, Теренс, – сказала Кларисса.

Старик нахмурился, уставившись на мраморную плиту, на которую она указала.

– А?

– Это Лемми, – повторила она раздельно и с нажимом, как говорят, пытаясь напомнить другим то, что им давным-давно положено знать. – Имплантанты, – прошипела она, когда он не уловил намек.

Пробормотав что-то себе под нос, старик покрутил у себя за ухом.

– О Господи, Кларисса! – устало вздохнул он, только сейчас заметив Лемми и поспешно отводя глаза. – Неужели опять? Только не начинай все сызнова.

Кларисса предложила Лемми пройти в гостиную.

– Садись, дружок, устраивайся поудобнее. Я через минутку вернусь.

Это была высокая длинная комната, отделанная деревянными панелями. По стенам висели потемневшие от времени картины с вазами фруктов, мертвыми фазанами и строгими, неулыбчивыми лицами. Почти догоревший огонь тлел в камине под огромной каминной полкой с резьбой в виде переплетенных листьев.

Лемми неловко опустился на большой темно-красный диван и стал ждать, жалея, что согласился прийти. В вестибюле ссорились старики.

– Почему я должен включать треклятые имплантанты в собственном доме? Почему мне нельзя жить в реальном мире без электронных штуковин? Я же не просил тебя приводить в гости всяких призраков!

– Почему бы тебе не признать, что теперь их мир реален, Теренс? Не они сейчас призраки, а мы!

– Ах вот как? Тогда почему они исчезают без следа, как только отключишь чертовы…

– А потому, что через двадцать или тридцать лет мы умрем, и никто про нас даже не вспомнит, а миллионы их будут жить и любить, учиться, работать, играть…

– Речь не о том, и ты это знаешь. Речь о том…

– Оставь, Теренс. Я не желаю об этом спорить. Я вообще не желаю с тобой спорить. У меня гость, понимаешь? Если уж на то пошло, у нас обоих гость. И, пожалуйста, относись к нему как полагается.

Переступив порог гостиной, она выдавила улыбку, немного нервную после ссоры в вестибюле.

– Как насчет шоколадного кекса? – воскликнула она слишком весело, указывая на блюдо с выпечкой.

Лемми умирал с голоду и сразу потянулся к блюду – но без толку. Он мог коснуться кексов, даже их потрогать, но пытаться сдвинуть один, все равно что толкать грузовик или дом.

– О Господи! – охнула Кларисса. – Извини, я совсем забыла. «Опять?» – подумал Лемми, вспоминая, как раньше она «забыла»,

что дальше периметра он ничего не видит.

– Нестрашно. – Вскочив, она подошла к буфету в углу комнаты. – Я всегда держу кое-что из вашей снеди. Гости к нам заглядывают редко, но никогда не знаешь…

Вернулась она с другим блюдом кексов. Эти были кричаще яркими и с таким низким разрешением, словно она специально их выбрала, лишь бы оттенить свое домашнее печево. Но Лемми был голоден и съел один за другим шесть штук, а она смотрела и улыбалась.

– Надо же, какой завидный аппетит!

– Я ведь из самого Дот.лэнда добирался, – напомнил ей Лемми. – И постоянно бежать приходилось. К тому же зверь не по прямой сюда шел. То туда, то сюда, а еще несколько раз давал кругаля.

Рассмеявшись, Кларисса кивнула. А потом, как уже несколько раз до того, начала что-то говорить, осеклась, но все равно сказала. Похоже, у нее была такая привычка. Наверное, когда много времени проводишь один, разучиваешься о чем-то умалчивать.

– Знаешь, как функционирует твоя еда? – спросила она Лемми. – Знаешь, почему она тебя насыщает? – И даже не дала Лемми возможности ответить: – Всякий раз, когда ты что-то откусываешь, компьютер посылает сигнал, и откуда-то очень далеко идут сигналы к твоим центрам осязания. Тогда небольшое количество питательных веществ впрыскивается в твой кровоток…

Лемми нахмурился.

– Почему ты все время так делаешь?

– Что именно, дружок? – Она разыграла полнейшую невинность, но притворство было хрупким как стекло.

– Сбиваешь меня с толку.

– О чем ты, Лемми? Зачем, скажи на милость, мне сбивать тебя… Она снова осеклась, провела рукой по лицу, словно стирала маску

ложной искренности, и ненадолго умолкла, уставившись на почти догоревший огонь.

– Наверное, из зависти, – сказала она наконец. – Да, из самой обычной зависти. Мне так обидно смотреть на шум и смех в Дот.лэнде. Мне завидно, что ты живешь в этом городе. Ведь все мои настоящие друзья умерли. В Лондоне нас, Внешних, осталось не больше ста, и по прошествии стольких лет мы на дух друг друга не переносим. Знаешь, мы не можем иметь детей. Это – одно из условий, при которых нам позволили остаться Извне. Нас стерилизовали. Конечно, мы все равно были слишком старыми.

Она устало вздохнула – точно человек, которому сама печаль надоела, как серые тучи, которые никогда не развеются.

– А на улицах… ну, сам знаешь, каково там… Ты необычный. Ты ведь не убежал, едва узнав, кто я, и не стал надо мной потешаться, и друзей не позвал, чтобы они тоже надо мной посмеялись и обозвали «жутиком». Ты добрый. И посмотри, как глупая старуха тебя отблагодарила!

Внезапно схватив блюдо с настоящими кексами, она решительно подошла к камину и выбросила их в огонь. Поднялись язычки желтого и голубого пламени, чтобы сожрать промасленный кулинарный пергамент.

Некоторое время оба молчали.

– Вы мистера Говарда знаете? – спросил вдруг Лемми. – Того, которому принадлежат дома в Грейтауне?

– Ричарда Говарда? Знаю? Да я пять лет была за ним замужем!

– Замужем? За мистером Говардом? Шутите!

– Отнюдь, – улыбнулась Кларисса. – Видишь ли, все мы, уцелевшие, так или иначе жили друг с другом. Возможных перестановок ведь не так много.

– И какой он?

– Ричард Говард? Этот никогда не моется, – сморщила носик Кларисса. – И воняет от него, как из помойки.

– Воняет? – спросил вдруг ее муж. – Кто воняет?

Пока они разговаривали, старик вошел в комнату и начал шумно рыться в кипе бумаг на секретере у них за спиной, шуршал и шаркал, лишь бы его присутствие не осталось незамеченным.

– Я все равно не понимаю, куда пошел тот белый зверь? – сказал Лемми. – И почему мне не удалось?

– Белый зверь? – раздраженно переспросил старик, поднимая голову от бумаг, чтобы обратиться к жене. – Какой еще белый зверь?

– Олень, – терпеливо объяснила она. – Альбинос, наверное.

– В самом деле? И как вышло, что мальчишка его увидел?

– Очевидно, олень пробрался в одну из дырок в ограждении.

– Ха! – хмыкнул старик. – Опять треклятая дырка, да? Совет на все смотрит сквозь пальцы. А в ограждении то и дело возникают огро-менные дыры!

Недоуменно посмотрев на Клариссу, Лемми заметил, как она съежилась от презрительных слов мужа. Но не дала заткнуть себе рот.

– Да, да, – продолжала она с возмутительной небрежностью, – и если верить нашему Лемми, он добрался до самого Дот.лэнда. Лемми пришел сюда за ним, чтобы выяснить, откуда он взялся. Но олень ушел за периметр, а Лемми не смог последовать за ним. Лемми… – тут она попыталась подобрать слова потактичнее: – Не понимает, куда он подевался.

– Неудивительно! – проворчал старик. – Им ведь правды не говорят. Не говорят, кто они на самом деле или что происходит. Им…

– А что происходит на самом деле? – прервал его Лемми.

– Что происходит? – Теренс невесело то ли хохотнул, то ли кашлянул. – Ладно, покажу ему, если он так хочет. Могу достать камеру и продемонстрирую.

– Не уверена, что это удачная мысль, – начала было Кларисса, но возражение прозвучало вяло, а ее муж уже вернулся к вместительному секретеру и снова выдвинул ящик.

Достав видеокамеру и какие-то провода, он подсоединил их к телевизору в углу гостиной. На экране появилась часть каминной полки – размытая и сильно увеличенная. Достав стеклянную штуковину, похожую на ту, какую напяливала Кларисса, он опустил ее себе на переносицу. Потом что-то в ней поправил. Картинка уменьшилась и сфокусировалась.

Ничего примечательного в изображении не было. Просто комната, где они сидели. Но когда Теренс направил камеру в другую сторону, на экране появилось кое-что, не видимое в самой комнате – почти под потолком висела серебряная сфера размером чуть больше футбольного мяча.

– Что это? – спросил Лемми.

– Сенсор, – ответил старик, но смотрел при этом на жену. – Проклятая штуковина. Нам пришлось во всех комнатах их развесить. Положено по закону. Это часть наказания за то, что живешь внутри периметра.

– Но что это такое? И почему я вижу ее только по телику?

– Он не знает, что такое сенсор?! – прорычал Теренс. – Господи милосердный! Да чему их вообще учат?

– Они тут не виноваты, милый, – мягко сказала Кларисса.

– А вот и нет, – весело отозвался Лемми. – Я вообще в школу не хожу.

Старик попытался подавить невольный смешок, и потому получилось фырканье.

– Я ведь уже говорила, дружок, – обратилась Кларисса к Лемми. – Сенсоры – это приборы, которые отслеживают физический мир и передают информацию в консенсусное поле…

– …А оно накладывает поверх любую безвкусную дрянь, какую пожелает, – буркнул старик. – Как те… те дурацкие цветные пирожные из воздуха.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю