Текст книги "Истории, которых не было"

Автор книги: Корсакова Вячеславовна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Не без этого, Анатолий…, как вас по батюшке?

– А хрен его знает!

Толик закашлялся. Тучи стали почти черными с лиловым отливом. Потемнело, хотя стрелки часов едва перевалили за полдень. От скалы отделилась антропоморфная фигура в остроконечном капюшоне, за ней вторая и третья. Из-за камней были видны только верхние части тел. Они двигались вдоль стены с лева на право, и скоро должны были показаться целиком, но перед ними на песок выпрыгнуло приплясывающее ярко-желтое пятно, тянувшее за собой тонкий бледный луч. Следом за ним появились ноги. Три пары ног в одинаковых обтягивающих джинсах и кроссовках с зеленоватыми люминесцентными вставками. Через несколько секунд молчаливая процессия скрылась за ближайшим выступом.

– Во! – Толик опять закашлялся, – подростки из лесхоза в поселок топают кино смотреть.

– Кино, – протянул Егор, – а славу мировую многие загадывали?

– Само собой. Ты ж видишь – сколько говна на глянцевых обложках. Ты, Александрыч, видать, жирно живешь, раз так долго думаешь. У кого явная, так сказать, недостача, те не мудрят. Не так давно один, как услышал про желание, так сразу заорал: "Хочу чтобы без Виагры всё работало!" Убежал счастливый. Вот, что значит – приперло человека.

–Да, – кивнул Егор, – это проблема серьезная. А что бы ты делал, если бы тебя нашел маньяк, или сумасшедший мизантроп? И желание у него было бы действительно кровожадное?

– Почему "было бы"? – усмехнулся Толик, – было. Всякие встречались, всякое загадывали. Чтоб никого живого не осталось, кроме него любимого, конечно. Ну, и каждой твари по паре.

– Ты сейчас пошутил, да?

– Очень мне интересно с тобой шутить.

Рыбьи жабры надулись, выставив острые края.

– Раньше-то больше было простых желаний. Деньги, власть, здоровье, а с прошлого века каждый третий какой-то хитровывернутый, вроде тебя. Одна хипуха пожелала в собаку превратиться, потому что собаки, мол, лучше людей.

– А что я? Я так креативно не мыслю, думаю: как бы с единственным желанием не промахнуться. Что тут хитрого? Жадничаю, хапнуть хочу побольше.

– Это хорошо. Жадность для людей – показатель душевного здоровья. А то тут один думал долго, а потом решил, что ему ничего не надо, что он счастлив, а свои желания сам исполнит. Ну, не идиот?!

Егор неопределенно помотал головой. Он, как раз, прикидывал: не загадать ли – вернуть жену и помириться с дочкой, или оставить этот вопрос для самостоятельного решения. И надо ли ему это? Не просто так ведь разошлись, не на пустом месте. Всё происходит непросто так, и менять, как выразился его новый друг "парадигму существования мира" – дело опасное, потому, как непредсказуемы последствия.

– Может он не идиот. Может просто поосторожничал, чтобы не расхлебывать потом.

– Не, он идиот. Мог хотя бы попросить, чтобы лысина опять волосами поросла. Осторожничаешь у нас ты, Георгий Александрович. Трусишь, если прямо говорить. Как бы чего не вышло, да?

Егор мог бы поклясться, что от природы лишенная мимики рыбья морда, сложилась в презрительную ехидную ухмылку. Это было обидно, и он ответил холодно.

– Лучше быть трусом, чем безответственным эгоистом. Ты когда-нибудь думал о том, что когда ты исполняешь какое-нибудь свое рыбье желание, нарушая, как ты сам сказал "парадигму", в этом мире что-то поворачивается не в ту сторону. А за ним другое, третье. Может у нас тут все наперекосяк из-за твоих дурацких желаний.

– Почему из-за моих? – в хриплом баритоне звучали нотки искреннего удивления, – я же ваши желания исполняю, не свои. Так что – не вали с больной головы на здоровую, Гоша. Сами себе этот бардак организовали, глаза бы мои вас не видели.

– Ну, и пожелай себе ослепнуть, – огрызнулся Егор.

– Может, и пожелал бы, да не могу.

– Почему это?

– Ты глухой или тупой? Говорю же: "Свои не выполняю!"

Егор убрал со лба отросшую челку и пристально посмотрел в красные рыбьи глаза.

– То есть, ты хочешь сказать, что не можешь выполнять свои желания.

– Дошло, хвала кашалотам, не прошло и суток.

– Погоди! А вода? Я её не желал.

– Вода с самого начала тут в песке была. Из отдыхающих, видно, забыл кто-то.

– Да? – Егор старался быть, как можно более язвительным, но голос его, всё равно, звучал растерянно, – почему же я её не заметил сначала?

– Потому, что дебил, – просипел Толик, и подбросил хвостом несколько сухих песчинок.

Егор решил не реагировать на " дебила". У него зашевелилась мысль. Даже не мысль, а намек на понимание, который он боялся упустить. Понимание чего? Он и сам не знал.

– Получается, что тебя любая акула может в любой момент сожрать?

– Получается.

– А живешь ты, как я понимаю, давно?

– Да, уж, побольше твоего!

– Как же ты умудрился не угодить в какую-нибудь пасть?

– Всякое бывало, Александрыч. Не раз меня глотали. И акулы, и прочая хищная дрянь. Но я, видишь ли, бессмертный.

– Не понял.

– Подумай, – не то хихикнул, не то хрюкнул Толик, – на то ты и профессор.

– Тебя ели, но ты не умирал? А потом…, вот, дерьмо!

Егор поморщился.

– Именно оно, – хмыкнул бессмертный Толик, – цена моей вечной жизни.

– Не надоело?

– Когда как. Когда такие зануды, как ты попадаются – хоть топись! Понял шутку?

Рыбешка хрипло захрюкала.

– Так что, давай Гоша! Сосредоточься! Сконцентрируйся и озвучь уже свое убогое желание.

Егор честно попытался сконцентрироваться. В голову лезла всякая ерунда вроде виллы на побережье. А почему, собственно, ерунда? Ну, положим, что вилла ему без надобности, ему и бывать-то там некогда, а мысль загадать что-то простое совсем не плоха. Бытовое, незаветное, до чего руки у самого не дойдут никогда. Например: евроремонт. Или капремонт и реставрацию всего их старенького дома, не крашеного, с момента постройки. Или полный комплект классного горнолыжного снаряжения, который стоит, как крыло от Боинга, и не светит ему без вмешательства нечистой силы никогда.

Карась лежал, прикрыв пленкой глаза и вяло пошевеливая спинным плавником. А с чего он собственно взял, что сила "нечистая"? Стереотип? Наверно, но не только. Исполнять любые желания, значит потакать нашим слабостям, реализуя фантазии порой болезненные. Но, с другой стороны, если эта чудо-рыбка, с голосом и манерами спившегося бомжа не врет, то всемирный потоп, который мы привыкли приписывать известно кому, его рук дело. Что, вообще, "чистое", а что нет? Что зло, что благо? Кто возьмет на себя ответственность решать такие вопросы? Точно не он. Ему "неуды" нерадивым студентам тяжело ставить. Но это ему. Есть же параноики, которые точно знают – как лучше для всех. Не дай Бог такому поймать свою золотую рыбку. А может и ловили… Сколько таких безумных, злобных желаний, вырывавшихся, как плевки из разящих перегаром ртов, слышал Егор в минуты пьяных откровений от своих знакомых, вполне приличных не глупых людей. А сколько их исполнил за свою длинную жизнь безотказный Толик…

– Эй! – тихонько позвал Егор задремавшего чародея, – ты спишь?

– Еще чего! Придумал?

– А у тебя какое заветное желание?

– От тебя избавиться.

– Я серьезно.

– Не твое собачье дело. Как же я от вас устал!

Толик невнятно пробормотал еще несколько слов, как показалось Егору, не вполне приличных.

– Придумал!

Рыбешка подпрыгнула и изогнулась так, будто её ударило током.

– Ну! Не тяни, Гоша, не томи мою душеньку!

Егор отряхнул руки, избавляясь от прилипшего песка и остатков сомнений.

– Хочу, чтобы исполнилось твоё желание.

– Ты, всё-таки, дебил, – вздохнул Толик.

– Нет, не дебил. Ты свои выполнить не можешь, но я могу пожелать, чтобы исполнилось твоё заветное.

Налетевший ветерок растрепал непослушный профессорский чуб и принес отголоски то ли детского, то ли девичьего смеха. А может, просто, волны звонче плеснулись на камни.

– Ты уверен? А если моё желание – откусить тебе голову? Или ещё что похуже?

– Значит, я ошибся, – пожал плечами Егор, – но я не ошибся. Решение принято. Выполняй, Золотая рыбка! И, – он тихонечко погладил грязную рыжеватую чешую, – прощай, Толик.

Ему никто не ответил, потому, что никого не было на пляжике, кроме него. Он встал, подрыгал затекшими ногами и вошел в воду по щиколотку, слегка замочив потрепанные штанины. Минут пятнадцать вглядывался вдаль, но ни воды, ни небеса никаких особых знаком подавать не собирались. Егор вернулся на берег, поднял бутылку, выплеснул остатки газировки в пересохший рот, закурил, наконец, сигарету из уже изрядно помятой темно-синей пачки и двинулся к скале, которая, как он теперь знал, не была одним сплошным массивом. Прежде, чем раствориться в темноте узкой щели ребячьего лаза, профессор Георгий Александрович Голован осознал, чего он хотел с самого утра. Это осознание было так неожиданно и очевидно, что он не удержался от торжествующего смешка. Он хотел бутерброд с сыром. И растворимого кофе со сгущенным молоком, как в детстве.

ТЫ -КТО?!

(основано на реальных сновидениях)

ГЛАВА 1

Сон 1

Чем дольше я смотрю на это море, тем больше мне хочется положить в рот кусок рафинада, потому что такой откровенно абсентовый цвет не всегда живет, даже, в бутылках сего культурно-исторического наследия импрессионизма и Серебряного века.

На пляже пусто и не знойно. Все мыслимые сезоны давно закончились, а среди местных нема дурнiх, купаться в 16 по Цельсию. Раздеваюсь, подрагивая в гордом одиночестве на прохладном ветерке (за тем шла, к тому стремилась) Купальник на мне оказался коричневым в клеточку. Точно помню, что в детстве, когда телосложение еще позволяло загорать топлес, мама сварганила мне плавочки из похожей ткани.

Неожиданно-тёплая вода защекотала пальцы с давно не стрижеными когтями. Интересно: что это за пляж? Невысокие сухие скалы загораживают узкую песчаную полоску от остального гипотетического пейзажа.

Волны, на которых я только что вяло покачивалась, становятся больше и агрессивнее. Хорошо! Ложусь на брюхо в прибойную полосу, стараюсь не оглядываться. Нельзя, точно знаю, что будет, если посмотреть сейчас на море. Ох, как сложно было жене Лота. Ну, конечно, не выдерживаю и оборачиваюсь, и вижу Её. Она бесшумно приближается, вырастает и становится огромной, каких я никогда не видела, но именно так и представляла, когда смотрела по телеку репортажи о страшных цунами. Поднимаюсь и пытаюсь бежать на ватных ногах, прочь от моря, на ближайшую скалу. Тело не слушается, тупое мокрое чудовище впечатывает меня в шершавый песчаник, А-а-а-а-а…

Не выключенный телевизор бормочет что-то про вампиров…

Mitä helvettiä! Kuinka kauan me vielä sita

Calmez-vous, mademoiselle. Ne faites pas attention à lui. Mon nom est Paul, nous, sommes vos amis et collègues. Raimo type bien, mais aime à murmurer. Où êtes-vous?

She does not understand you, Paul! Forgot?

Vous avez raison, Benji. Peut exécuter le casse-croûte pour les bonbons?

Lascia la ragazza da sola, asini! Pensa a te stesso al suo posto!

Ne vous énervez pas, perlite, et puis je vous chatouille pour le côté gras. Nous essayons d'aider. Dites-lui, Benji.

大約新的角落裡

這當然農婦我們的客戶

Come fai a sapere, ass giallo?

大約舊渤海知道一切聽

Чижи-пижи, гзе ти бил? На фонтанях водьку пил?

Йордан

Угол за вешалкой, в котором уличная обувь перемешана с отработанными синопсисами и мусорными пакетами старый Бохай называет Стеной плача. Не без юмора, хотя не совсем точно. Я, например, в свое время не плакал, просто сидел, упрятав голову в чью-то куртку, ошарашенный, обессиленный и не готовый верить новой реальности. Когда все расходились по домам, Перлита прикрыла своим любимым штопаным-перештопанным платком мои ноги, чтобы не замерз, и тихонько вышла из раздевалки.

Здесь каждый помнит свои первые дни, так что новичок без помощи не останется, только универсального рецепта, какого-нибудь всё решающего пойла, как я понял, не существует, как не существует ответа на хрестоматийный вопрос вновь прибывших: «Что тут происходит?» Как в том анекдоте: Ты же такая умница, такая красавица, ну, придумай что-нибудь сама.

А с этой девочкой совсем плохо. Ей не до придумок. Прав Бенджамин, сказав, что в таком состоянии из карантина не выпускали ещё никого. Ладно бы просто выпустили, но с каких это пор неочухавшихся, истерящих новичков распределяют сразу в спецгруппы, работающие в прямом режиме? Допустим (судя по чередующимся вскрикам и бормотанию) она, действительно землячка нашего клиента, тогда ей прямая дорога в аналитическую или сценарную группы, а в исполнительской национальность значения не имеет. До сих пор самым русским тут был я, так как выучил язык, обслуживая русских и поляков в родном отеле.

Ох, до чего же безмозглый китаёза, палочки ему в… Девчонка только начала успокаиваться, как к ней подскочил вернувшийся из гримерной лаборатории Бохай и запел своего любимого «Чижика-Пыжика» Она, ясно дело, снова в крик. Интересно, кого сейчас попытается придушить жирдяй-Раймо, её или Бохая?

Придется и мне попробовать. Никогда не угадаешь, с кем откарантиненый охотнее пойдет на контакт. Есть у нас, конечно, деятели, которые выводят какие-то психологические закономерности, чуть не философские трактаты пишут, но по мне, это высосано оттуда же, откуда гороскопы «на каждый день» и метеопрогнозы в Южной Дании. По себе помню, что больше всего нас адаптирует к жизни необходимость решать мелкие бытовые вопросы.

Небрежно, почти не глядя в её угол:

– Закурить не найдется?

Замолчала, глаза круглые, мокрые, пустые. Ого! Кажется дела у нас еще хуже, чем я думал. Интересно знать, каким местом рассуждали умники приемного отдела («приемного покоя» по-нашему), выпуская её на работу. Ребенку до сих пор кажется, что мы говорим на разных незнакомых языках. Ни фига себе, порядочки. Небось, очередные передовые психотехнологии, мол, товарищи помогут начать сначала. Программа под кодовым названием «Коллектив – семья твоя», блин. А зарплатку (не хилую, кстати) они получают, плюс премия за ноу-хау.

– Джорданари, поговорил бы ты с ней на её родном, ты ведь помнишь.

Перлита, привычным жестом многодетной матери, пригладила мой неуёмный вихор на затылке, одновременно засовывая мне в рот прикуренную сигарилу.

– Ага! Помнишь! Я давно забыл, что такое «другой язык», понятия не имею, на каком мы говорим сейчас. На Болгарском? Итальянском? Древнеарамейском?

– Успокойся, малыш. Не твоя очередь сегодня психовать. Просто представь, что перед тобой брюзгливая туристка из России, сама не знает, чего хочет, но ты должен это выяснить. Давай, мальчик, у тебя получится, я чувствую.

Что-что, а предчувствия Перлиты – не та штука, которую можно вот так взять и проигнорировать. Уж кому, как не мне это знать. Мы с ней – ветераны группы. То есть, с тех пор как я пришел, не осталось никого из старичков, кроме нас. Теперь мне кажется, что единственным спасением для моего расплавленного сознания в ту пору оказались драный платок и ядреные сигарилы этой немолодой, смуглой, даже для итальянки, ангельши – хранительницы моей.

Надо сосредоточиться и вспомнить. Кранево, сезон, стада туристов, среди них полно русских…

Нет, не пойдёт. Нужна конкретная ситуация. Конец июля, самая жара, на улицах пусто, отдыхающие стонут по своим бунгало от ожогов и головной боли. Я не спал около пятидесяти часов, только что разгрузили лед, приготовил себе двойной эспрессо. Не успел сделать двух глотков, как вошла курортница. Шорты, полосатая футболка, псевдоковбойская шляпа набекрень, как кепка подгулявшего таксиста. Плюхается на стул, озирается в поисках официанта. А дочка на кухне, перемывает посуду после обеда, придется обслуживать эту курицу.

– Воду со льдом.

– Лимон?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– У Вас очень красивые глаза. Вы русская?

– Да…

Стоп! «Да» прозвучало уже не за столиком моего ресторана, а в нашей комнате. Видимо последнюю фразу я произнес вслух и девушка мне ответила. Ура! Есть контакт! Раймо смотрит на меня с плохо скрываемой завистью, от него новенькие месяцами шарахаются, хотя он, в сущности, безобидный малый, просто толстый и ворчливый.

– Меня зовут Йордан, можно – Йорик.

Рот девочки кривится в судорожной и честной, но бесплодной попытке улыбнуться, что недвусмысленно свидетельствует о знакомстве с творчеством Уильяма Шекспира. Теперь главное – не замолкать. Не замолкать и попроще.

– Куришь?

Отрицательно мотает головой, тут же вытягивает из кармана курточки распечатанную пачку Vok, сует в рот невесомую сигаретку и выжидательно смотрит. Ясно, привычка к мужскому вниманию неистребима у некоторых девушек, даже, после смерти. Можно бросить ей зажигалку, но мне всегда казалось, что в прикуривании сигареты от сигареты есть что-то интимное, почти непристойное, а это, как раз то, что нам сейчас нужно. Присаживаюсь на корточки метрах в полутора, чтобы не напугать неосторожным движением. А руки у неё (красивые, но крупноваты для её росточка) совсем не трясутся, надо же! И затягивается без захлёба, медленно, глубоко и с удовольствием. Неужели звук родной речи явился таким мощным транквилизатором?

– Дина, – голос её прозвучал так хрипло и резко, что сама она подпрыгнула от неожиданности, хотя это и не слишком удобно делать из положения «сидя на заднице».

– Вот и славненько. Мою двоюродную сестренку звали Дина, а мама, моя тетя, называла её Динь-динь, смешно, правда?

– Почему звали, она умерла?

Ох, ёлки! Ну, и вопросик сходу. Неужели, она не помнит? Озираюсь, как пятилетняя деревенская девочка в метро. Перлита погружена в процесс поглощения чернющего кофе, Раймо гнусно ухмыляется, Бохай готовится к работе – сосёт пустышки. На него Дина с ужасом щурит близорукие, по-видимому, глаза.

– Нет, жива она. Так сказалось, знаешь, не видел очень давно.

– А-а-а…

Девочка сразу потеряла интерес к этой теме и, слава Богу, успеется ещё. Но что же, ради всего святого, она себе придумала по поводу происходящего. Обычно люди помнят, оттого-то и истерики.

– Йорда, спроси, откуда она. Я в России много где побывал. Может, общих знакомых вспомним, мало ли…

Наш толстяк даже думает коряво, хорошо, если без грамматических ошибок.

– Иди ты, Раймо. Где ты там бывал, дальше приграничного русского кабака?

– Хо! А может, она тоже, это… в кабаках… Ху-хо!

Я молча запустил в него засаленным голенищем от ботфорта.

– Что там ухает этот филин, – неприязненно осведомилась быстро приходящая в себя Дина, – он финн что ли?

– Да, финн. А ты совсем не поняла, что он сказал?

– Не-е, я по-фински знаю только: «Тере» и «юст дансе»

– Здравствуй, здравствуй, куколка. Ну, я же говорил, – оживился счастливый носитель языка.

Динка прикусила сигарету зубами, как папиросу с бумажным мундштуком. Нет, не похожа она на проститутку. Видел я их всяких, от дорогих римских шлюх для богатых туристов из Америки, до бездомных пацанок, зарабатывающих на пирожок и дозу. Не похожа!

– Не люблю финнов, – цедит, не выпуская сигареты, – Бухают, блюют и язык – дерьмо непонятное.

Непонятное… хуже всего вот это слово «Непонятное». Что делать, что делать? А почему, собственно я должен что-то делать? Пусть приемщики забирают обратно и занимаются, как положено. И хрен им вместо премии, эксперимент не удался, всем по шапке и пахать, пахать, пахать.

– Не смотри на меня несчастными глазами, Джорданари! Никто тебя ни к чему не принуждает, потому и освободить никто ни от чего не может. Уж я – точно. И понимаю не больше твоего, поверь.

– Конечно, – огрызаюсь, – Никто не понимает, а затычкой в каждой бочке у нас я. Погадала бы, хоть, на кофейной гуще.

Бохай залился смехом, так что одна пустышка вывалилась из беззубого слюнявого рта.

– Почему они все время смеются, – в голосе Дины опять зазвучали истерические нотки, – И как ты с ними разговариваешь, ты что – полиглот?

Она, на редкость, быстро заводится и успокаивается. Хорошо это или плохо?

– Я не полиглот. Мы тут все друг друга понимаем. Это не так просто… Давай сходим в столовую, перекусим, поговорим. Это не далеко на восьмом этаже. Я попытаюсь тебе все объяснить.

– Хорошо, только я уже все поняла, кроме, пожалуй, иностранных языков.

Бохай выронил вторую пустышку, Перлита выпустила дым через ноздри, Раймо был слишком занят своим пробором. Ситуацию несколько разрядил Поль, ввинтившийся в дверной проем в новом гриме, с кульком свежей выпечки в руках.

– Ой, я Вас помню!!!

От девического визга (а вовсе не от каких-то убогих дудок) рухнули когда-то стены Иерихона.

– Да, да, да! Она угадала! Я – Красная шапочка из сказок Шарля Перо, несу пирожки своей бабушке. Хочешь парочку, пока эти волки не слопали их вместе со мной?

– Пирожки не пирожки, а уколы вы моей бабушке делать приходили, – улыбается, почти по-настоящему, – я от Вас еще под кровать пряталась. Ну, баба Люся, а я – Динька, помните?

– Что-то такое… может быть, может быть…, – растерялся Поль, но тут же сориентировался и подхватил её, оступившуюся на чьей-то туфле, под локоток.

– Вам ещё никто не предлагал посетить местный ресторанчик?

– Йорик сказал, что можно сходить в столовую.

– Понял? Лучше в столовку с таким неотразимым джентльменом, как я, чем в ресторан со старой извращенкой!

Поль с заметным огорчением покосился в сторону зеркала, развел руками, но, тут же, состряпал ехидную рожу

– Не опоздай на грим, очаровашка. Как там звали эту вездесущую собакенцию, Дунай?

Вот, гаденыш!

Дина

Мой виз-а-ви молча прихлёбывает компот. Ничего, так, блондинчик. Не разберу – сколько ему лет, хотя бы примерно. Сначала показался ровесником, а теперь смотрю – ему к сорока, наверно. Спросить что ли? Чай, не барышня, ответит. Молчит и хмурится. Вообще-то мне, тоже не до болтовни. Пытаюсь не подавиться куском куриного хрящика. Вот, отхватила не по росту… голод – не тетка. В больнице за запертыми дверями как-то и есть-то не хотелось, хотя, кормежка была приличная, видно, предки расстарались – нашли нормальную клинику. А теперь еще этот реабилитационный центр. Вообще – отпад. Отчим, все-таки, не жмот, хоть и мудак.