Текст книги "Воспоминания розы"

Автор книги: Консуэло де Сент-Экзюпери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Мы были не богаче остальных пилотов. Наоборот. Мы жили вдвоем на четыре тысячи франков в месяц, других денег у нас не было. Приходилось еще оплачивать квартиру на улице Кастеллан в Париже и апартаменты в Глауи. Пилоты, ютившиеся со своими женами в маленьких каморках, считали это непозволительной роскошью и безумным расточительством. К тому же они никогда не устраивали приемов… Но Тонио нужно было много места, он любил хороший паркет, просторные комнаты, не загроможденные мебелью… Ведь стоило ему дотронуться до вещи, как она тут же ломалась… Даже пианино, на которое он однажды облокотился в гостях у друзей, и то обрушилось. Тонио просто не отдавал себе отчета в своем весе. И в своем великанском росте. Забывшись, он часто стукался лбом о дверцы машин или о притолоки. Этот огромный человек, летавший над песками и морями, не мог зажечь спичку без ущерба для себя. Шведские спички стали для меня источником настоящих страданий. Тонио чиркал ими изо всех сил, чтобы закурить сигарету (зажигалки он обычно терял либо подпаливал ими волосы). Однажды, чиркая спичкой по стеклу, он довольно сильно поранил большой палец. Я плакала, он смеялся… Я безутешно рыдала над кусочками пальца и ногтя, которых теперь не хватало на его прекрасной руке. Тонио считал себя непобедимым, потому что был очень силен – физически и морально. Но он нервничал, когда к нему или к другим относились несправедливо. Однажды в бистро какой-то человек стал оскорблять нас из-за моего пекинеса, которого я нежно любила: Юти был частью нашей жизни. Потягивая перно, Тонио молча выслушал брань этого типа. Когда тот замолчал, Тонио схватил стул, на котором сидел наш обидчик, и вынес его на улицу… Парень остался сидеть на стуле с отвисшей челюстью, посетители смеялись, мы вышли, давясь от хохота…

От Юти в наших путешествиях были одни неприятности, мы частенько забывали его, такой он был крохотный. Несколько раз уже по дороге домой я спохватывалась и кричала:

– Тонио, мы оставили Юти в ресторане!

Он разворачивался и ехал искать пекинеса. Однажды Тонио пришлось идти к арабу, который уже приручил песика и дал ему прозвище… Все дело заняло у него около часа, но он победоносно вернул мне Юти!

Стоило мне отвлечься, Юти исчезал. В Касабланке он однажды убежал из дому. Несколько часов подряд я искала своего любимца, плача как ребенок. Вернувшись из рейса, Тонио спросил:

– Дорогая, почему вы не приехали на аэродром меня встретить?

Я только всхлипывала:

– Юти сбежал, дверь черного хода осталась открытой, и он удрал. Вот уже три часа прислуга ищет его по всему городу.

– Ладно, не плачьте. Лучше поцелуйте меня, и я вам верну вашего Юти.

Тонио быстренько принял душ и отправился на поиски. В Касабланке до сих пор рассказывают о проявленной им находчивости.

– Он стоил нам почти триста франков, – задумчиво произнес Тонио. – Но я не могу видеть ваших слез. Вот ваш пес.

* * *

Прогулки по городу были для нас величайшей роскошью. Мы ели, сидя на полу вместе с арабами, мясо, жаренное с травами, свежую баранину. Тонио болтал с солдатами Иностранного легиона – людьми, потерявшими в Париже все свое состояние и приехавшими сюда начать жизнь с нуля. Это им удавалось. Один наш близкий друг обменял на рынке свое пальто на лошадь, лошадь на коз, коз на баранов, баранов на рабов. В итоге этих обменов у него оказался табун лошадей. За этот табун он приобрел не только ферму. Он женился на дочери каида. У него были дети и гарем… Он владел роскошным домом и землями…

Однажды во время прогулки по раскаленным улицам, проходя мимо заклинателей змей, я подцепила странную болезнь. Неизвестная зараза начала пожирать мою ногу. Маленькая ранка диаметром в сантиметр плохо пахла и подгнивала. Мой песик подхватил ту же заразу. Он плакал еще пуще своей хозяйки. Я не могла больше носить обувь. Ноги были замотаны бинтами. Доктора устроили настоящий консилиум по поводу моей болезни, там присутствовал и Тонио. Это совещание совершенно изменило его, выйдя оттуда, он сообщил мне:

– Завтра не полечу на почтовом.

– Почему, Тонио?

– Потому что я хочу ухаживать за вами, заниматься вами. Вы не выздоровеете, если останетесь одна. Я не хочу больше летать.

– Ну и как же мы тогда будем жить?

– На еду нам всегда хватит. Я умею водить грузовик.

– Ах нет, Тонио, мне больше нравится, когда ты водишь самолеты. Я хочу, чтобы ты улетел завтра на почтовом. Овощи уже куплены, упакованы, я сварила супы, все уже готово. Отвези этот пирог Капитанше…

– Как прикажешь, милая. А когда я вернусь, мы поедем на острова.

Я подумала, что это шутка.

Мой песик все время скулил. Я пела ему песни. Моя служанка и Ахмед отвели нас к колдуну-ветеринару, и я отдала ему пятьдесят франков за мазь, которая очень хорошо пахла. Собака выздоровела за три дня, ранка, не заживавшая месяц, перестала гноиться и исчезла, заросла. Я была рада за Юти, но его мазью не воспользовалась. Моя нога пахла все хуже и хуже. На икре появилась вторая язва. Я испугалась. Молила Бога исцелить меня. Сидела дома и грустила. Чтобы отвлечься, я читала страницы, только недавно вышедшие из-под пера мужа и оставшиеся в беспорядке лежать на столе. Складывая его бумаги, я увидела слово, написанное более крупными буквами, чем другие: «проказа». Я перечитала: да… проказа. Это было письмо к Богу, очень простое, в котором Тонио молил Господа не оставлять меня, потому что доктор настаивал, чтобы я не общалась с людьми. Сам он, писал Тонио, отправится со мной на остров прокаженных!

Я поняла наконец, почему подруги стали заходить гораздо реже, и ужаснулась. Юти лизнул меня. Я заплакала.

Мы приехали в эту страну, чтобы работать, полные надежд, энергии. Я никогда ни на что не жаловалась. У меня не хватало денег, чтобы купить себе платье, духи. Но все это не важно, ведь цветы прекрасно пахли, а в летних белых платьях я выглядела так же элегантно, как и мои подруги в Касабланке, наряжавшиеся в последние модели из Парижа. Муж любил меня. Могу ли я разрушить его жизнь своей проказой? Может быть, я уже заразила его? Я должна сбежать с арабом, который примет меня с моей ногой как есть. В любом случае я могу стать нищенкой в Фесе, но что, если я заражу проказой окружающих? Нет, я должна поехать на острова одна и ждать там известий о том, заражен Тонио или нет.

Я смотрела на ранку в ноге, как смотрят на собственный гроб. Подошло время делать Юти перевязку. Я сменила ему бинты и намазала свою ногу той же мазью – хуже все равно быть не могло. Ночью я задыхалась. Кожа стала фиолетовой, у меня поднялась температура. Я снова намазала ногу мазью и приняла горячую ванну, вытянув ногу, чтобы не замочить. В таком виде я встретила новый день. Мое тело покрылось розовыми пятнами. На следующий день – то же лечение. Но ранка стала чистой, зуд исчез. В тот день, когда Тонио вернулся на своем почтовом, я ждала его на летном поле в прогулочной обуви, без палки… И с Юти. Увидев выздоровевшего песика, он все понял.

– Ты использовала мазь Юти?

– Да, нога прошла, но у меня все болит.

Муж поднял меня на руки и понес через все летное поле до машины.

– Где тот колдун, который вылечил Юти?

– Недалеко от Бусбера.

Мы нашли его у девочек. Они предложили нам чаю. Араб был очень спокоен.

– Болезнь твоей жены и твоей собаки излечима. Женщине надо принимать ванны из молока. И тогда все пройдет.

Тонио принимал вместе со мной ванны из горячего молока. Так как этот способ лечения оказался дороговатым, мы смешивали коровье и козье молоко. Но я выздоровела.

Тонио сказал мне:

– Я бы уехал с вами на острова… жена моя. Вы смысл моей жизни. И я люблю вас, как жизнь…

11 Премия «Фемина»

«Ночной полет» наконец-то появился в парижских книжных магазинах. Мы волновались за судьбу книги. Каждый день я покупала все авторитетные газеты: «Комедиа», «Фигаро», «Нувель литтерер». Вырезала хвалебные статьи и наклеивала их в тетрадь. Некоторые по нескольку раз, потому что мне нравились фотографии Тонио. Возвращаясь из рейса, он смеялся над одинаковыми фотографиями, одинаковыми статьями. А потом «Ночной полет» получил премию «Фемина». И стал главным претендентом на получение Гонкуровской премии. В «Гренгуаре» напечатали очень смешную карикатуру, на которой был изображен летчик с двумя крыльями, осаждаемый дамами, присуждающими премию.

Они перенесли сроки. Обычно премию «Фемина» присуждали после Гонкуровской, но в тот год дамы собрались раньше. Мы с Тонио были безмерно счастливы, получив эту награду.

Но издатель вызвал Тонио в Париж. Тонио начал думать, что вся эта шумиха слишком влияет на его свободу. Кроме того, он не мог каждый месяц требовать у авиакомпании отпуск. Ничего мне не сказав, он решил перестать летать. Внезапно он объявил об отъезде. И я поехала с ним…

* * *

На этот раз мы обосновались в Париже надолго. Квартира на улице Кастеллан уже не могла нас устроить. Но снять другую в то время было невозможно, да и цены оказались неправдоподобными. Приходилось подкупать консьержей, платить посредникам. Можно было обегать весь Париж и ничего не найти.

Нам повезло, и недалеко от дома Андре Жида мы набрели на прекрасную свободную квартиру. Правда, ее буквально рвали из рук, но мой муж был лауреатом премии «Фемина», и хозяин отдал предпочтение нам. Улица была очень приятной, окна квартиры выходили в сад. Но пришлось ждать несколько месяцев, пока она освободится.

Тонио засыпали приглашениями, встреча следовала за встречей, бесконечные визиты к дамам из жюри «Фемина», фотографам, вокруг толпились поклонники и поклонницы… Успех рос день ото дня. Дальние родственницы, которые до того знать его не знали, требовали к себе знаменитого писателя. Они даже – небывалое дело – приходили поздравить его с днем рождения! Назойливые обожательницы лезли из всех щелей. Я не могла запомнить столько имен, мы пропускали более половины встреч. Тонио бросил писать, его жизнь проходила на людях. Ни разу нам не удалось пообедать вдвоем.

В конце концов одна из его дальних родственниц отвезла нас в свой замок в шести часах езды от Парижа. Наконец-то зелень, покой, огромные холодные комнаты со старушками у камелька, я была очарована.

Но эта поездка закончилась слишком быстро, и снова – возвращение в кошмарный Париж. Мой муж постоянно разговаривал по телефону, даже в ванной. Мои нервы не выдерживали. Вечерами приходилось ехать в Довиль, в Онфлер или в Багатель. Во всей этой беспорядочной езде туда-сюда не было никакого смысла. Поговаривали о том, чтобы на волне популярности снять фильм по «Южному почтовому» во Франции и по «Ночному полету» в Америке. Издатели, журналисты, литературные агенты сидели у него на голове. Мы ни на минуту не оставались наедине. В три часа ночи, когда телефон наконец замолкал, Тонио засыпал мертвым сном, а на рассвете телефон снова начинал трезвонить. При этом у нас не было никакой секретарши, и мы оба уже выбивались из сил. После тишины белых домиков в Марокко и страха ночных полетов я стала чуть ли не истеричкой. Тонио тоже частенько спрашивал меня: «Что же делать?»

Он не мог и десяти метров пройти по улице, чтобы не встретить кого-нибудь из господ интеллигентов, проводящих время в кафе, вроде Леона Поля Фарга и других… Так что они продолжали выпивать и беседовать. Это был ад. Никакой семейной жизни, никакого времени на размышления, мы жили как на витрине… для публики.

Но Тонио слишком любил небо. Он знал, как изменяются облака, как может подвести ветер… Он видел себя на вершине славы, но знал, что все жадно следят за ним и втайне надеются на головокружительное падение сегодняшнего победителя…

Вот почему однажды он решил сбежать из Парижа. Но теперь это оказалось сложнее, чем раньше. Ривьеру, великому Ривьеру (иными словами, Дидье Дора, директору «Аэропосталя») угрожали самым худшим: тюрьмой… Лжесвидетельства, ложные показания. Его обвиняли в том, что он ворует почту. Сняли с поста директора «Аэропосталя» в Тулузе. Объявили мошенником. Шомье [17]  тоже был осужден. Дора и Шомье – два человека, честность которых не вызывала сомнений. Газеты писали только об этом процессе. Мой муж держался достойно, он полностью сохранил доверие к обоим. И оказался прав. Настоящий мошенник был обнаружен, как в романах про Шерлока Холмса, а Дора и Шомье оправданы. Но компания сменила владельца. Она перешла в руки государству, и теперь, чтобы снова начать летать, надо было соответствовать новым – драконовским – нормам. Тонио не стал бороться. Один авиаконструктор попросил его приехать в Сен-Лоран-де-ла-Саланк, недалеко от Тулузы, чтобы усовершенствовать новый образец самолета. Тонио согласился. Он сообщил мне, что снова берется за работу, но эта работа будет посложнее. Несколько экипажей уже утонули, испытывая этот образец. Конструктор немного изменил двигатель и хотел подвергнуть самолет новым испытаниям с новой командой. Тонио уехал в Сен-Лоран. Сказал, что будет жить в гостинице «Лафайет» в Тулузе, и умолял меня остаться в Париже. Стояла зима, но квартиры отапливались только каминами. Я была слишком слаба, так что Тонио снял мне номер в очаровательной гостинице «Пон-Руайяль» на левом берегу Сены.

У меня началась астма. Я не очень хорошо понимала, что это за болезнь. Последний подарок Марокко: песок в легких. Я задыхалась, мне казалось, что я умираю. Муж уехал в Тулузу уже неделю назад, я сходила с ума. Никаких новостей. Я попросила свою сестру приехать из Центральной Америки ко мне на помощь, и через две недели она высадилась в Гавре. Тонио наконец позвонил. Его голос был сонным и вялым… Потому что ночью он писал или делал то, что ему нравилось, а днем работал в Тулузе. Он мало летал на своем самолете, который постоянно ломался…

* * *

– Сестренка?

– Да.

Я дрожала.

– Ложись.

– Сестренка, ты любишь меня?

– Да, я люблю тебя. Ложись. Врач сказал, что ты должна много спать.

– Сестренка, я хочу поговорить с мужем.

– Если будешь себя хорошо вести, я дам тебе трубку.

Послышался далекий голос Тонио:

– Да, Консуэло, я знаю, что вы больны. Ваша сестра ухаживает за вами. Я спокоен.

– Сестренка, сколько времени я уже провела в постели? Три, четыре недели? Ох, сестренка, почему мой муж не приедет ко мне?

– Потому что он работает.

– Сестренка, я не получила ни одного письма от него. Ведь он уехал уже так давно. Сестренка, я знаю, ему больше нечего мне сказать.

– Не надо так думать, а то я рассержусь на тебя. Ты больна, ты не должна думать ни о чем, ни о чем…

– Сестренка, я уже выздоровела. Уже четыре дня у меня не было приступов. Почему ты держишь меня в постели, в комнате с закрытыми ставнями?

– Так велел доктор.

– Сестренка, спроси у него, могу ли я встать.

На следующий день я пошла к врачу.

– Ах, мадам, обычно я не принимаю пациентов дома. Но вы так одиноки. Я пригласил одного очень приятного человека поужинать со мной. Обещайте, что и вы придете.

– Я чувствую себя такой несчастной, доктор. Мне так тоскливо.

– Такие вещи случаются в самых счастливых семьях – расстояния, недоразумения. Это усталость от совместной жизни.

Вечером я пришла к доктору, там был и его друг.

– Познакомься с моей пациенткой мадам де Сент-Экзюпери, она жена знаменитого летчика и писателя. Она считает себя очень больной, чтобы не думать, что муж ее больше не любит. Я позволил ей встать с постели. Она начала брать уроки вождения самолета, она хочет сбежать в небо…

После ужина его друг Андре, поэт, проводил меня до гостиницы. Обычно мрачный холл был освещен всеми люстрами. Я предложила Андре ненадолго зайти в американский бар. Он радостно улыбнулся. Мы долго разговаривали. До нашей встречи мы оба грустили, но к концу вечера оба утешились и развеселились.

Андре присутствовал на моих уроках вождения самолета. Ему это казалось смешным. Он давал мне читать стихи, прекрасные сказки. Я полностью излечилась. Мне хотелось жить, играть, читать еще больше стихов, еще больше сказок, одна лучше другой. Рядом с ним я поняла, что такое волшебство. Я мечтала. Благодаря ему я нашла в себе силы вернуться на улицу Кастеллан.

* * *

Однажды вечером, когда мы вернулись домой после ужина, Андре рассказал мне о своей последней любви. Замужняя женщина. С тех пор он зарекся влюбляться в замужних, клялся он мне. Я была в отчаянии. Я понимала, о чем речь. Он говорил мне, что любит меня, что я должна отправиться в Сен-Лоран или бог знает куда поговорить со своим мужем… и попрощаться с ним, сказать, что я люблю другого. И тогда Андре будет считать, что я свободна.

Я была молода. Удивительный характер Андре пришелся мне по сердцу. Я выехала в Тулузу третьим классом. Муж не пришел встретить меня на вокзал, как я надеялась. Я поехала к нему в гостиницу. Он попросил меня дать ему поспать до часу дня! Я ждала в номере, пропахшем затхлостью и сигаретным дымом. И кожаной летной одеждой. Я дрожала при мысли о том, что должна буду рассказать ему, когда он проснется. Мысленно я повторяла слова Андре. Я была полна решимости идти до конца. Но вот в комнату вошел наш друг, летчик Дюбордье.

– Пойдешь обедать? – обратился он к Тонио.

– Захвати лучше мою жену. Сегодня воскресенье. А я не люблю сопровождать ее в ресторан по воскресеньям. Ты сбережешь мой сон, спасибо тебе. Она должна будет уехать, проводи ее к поезду, а я через час еду в Сен-Лоран. До свиданья, Консуэло. Поцелуйте меня, жена моя, и поцелуйте от меня свою сестренку.

– Но, Тонио, я не за тем сюда приехала! Я хочу с тобой поговорить.

– Понимаю. Наверное, тебе нужны деньги. Бери все, что хочешь, дорогая. Мне достаточно кофе и круассанов.

Я вернулась в Париж.

– Ах, Андре, я ничего не смогла ему сказать.

– Почему?

– Он спал.

– Ты меня не любишь, но не говори мне об этом, иначе я поверю. Тогда напиши ему.

– А, вот это я могу.

И письмо ушло. Когда Тонио получил его, он тут же вскочил в самолет и прилетел ко мне.

– Да, да, я ухожу к Андре.

– Я умру, если ты уйдешь. Прошу тебя, останься со мной. Ты моя жена.

– Но я люблю Андре, Тонио. Сожалею, что сделала тебе больно. Ты не присылал никаких вестей из Сен-Лорана. Я решила, что я для тебя все равно что неодушевленный предмет. Вещь, которую можно оставить в гостинице. А Андре любит меня. Он меня ждет.

– Ну ладно, скажи ему, пусть заходит за тобой.

– Да, я попрошу его.

Я позвонила. Андре появился через несколько минут. Он приехал с друзьями. Мы беседовали, выпивали. Тонио принял их голым по пояс, с волосатой грудью, он казался великаном рядом с ними и постоянно улыбался, подавая перно на серебряном подносе. Мы выпили, и я на всю жизнь осталась со своим мужем.

Мы больше никогда не вспоминали об этой истории.

* * *

На следующий день мы вылетели на юг, где Тонио должен был испытывать это огромное чудище, которое не желало держаться на воде. Мы прибыли в Сен-Рафаэль, а моя сестричка, выполнив роль сиделки, отправилась обратно к своим вулканам в Сальвадор.

– Тонио, я боюсь твоего самолета, который не хочет плавать.

– А я нет. Каждый день я пролетаю над водой на несколько минут больше. Он ворчит, трещит. Видишь, у меня рука опухла, стала почти синей, ну так вот, это я держу дверцу, которая постоянно открывается. Ему надо налетать несколько часов, а дальше дело конструктора.

– Но весь этот спектакль с лодкой, которая наблюдает за твоим полетом, водолазом, санитаром и аппаратом искусственного дыхания сводит меня с ума. Знаешь, я бы предпочла, чтобы ты был сапожником на углу.

– Но сейчас совсем другое дело. Я больше не боюсь уезжать далеко от тебя. Ты любишь меня как отца, ты ухаживаешь за мной лучше, чем любая жена твоего возраста. Мамочка лысого мужчины. Посмотри, я действительно лысый. Дорогая, сегодня я закончу испытания этого адского гидроплана. Приходи посмотреть, скажешь ему, чтоб хорошо себя вел.

– Да, Тонио, а куда мы поедем потом?

– Покорять другие небеса, там, где мне дадут работу. Я предпочитаю ночные бури посиделкам в парижских кафе, и только самолеты могут меня спасти. Не надо их ненавидеть. Как только я совершу полет, о котором сейчас думаю, и получу премию, я куплю тебе маленький самолет «Симун». Какого цвета ты хочешь? Ты поставишь внутри бар, положишь разноцветные подушки, цветы, и мы полетим далеко-далеко, вокруг света.

– Ах, Тонио, я люблю мечтать, когда твердо стою на земле. В воздухе у меня сердце обмирает, потому что я думаю о долгих полетах, когда ты летишь один. Если однажды тебе будет очень плохо и я не смогу прийти тебе на помощь, я сойду с ума.

– Мы всегда можем спасти тех, кого любим, просто надо любить их как можно сильнее, всем своим существом.

– Да, я знаю, Тонио.

– Слушай, мне пора, извини. Я должен быть в воздухе через десять минут. Завтра получу за полет премию… Нам повезло, мы разбогатеем… Подумай о том, что ты мне подаришь за то, что я укрощу чудовище.

Это было время американского кризиса. Лазурный берег покинули его постоянные обитатели. Но, несмотря ни на что, гостиницы не закрывались. Персоналу все равно нужно платить, так, может быть, хоть французские клиенты воспользуются этим! Но огромные дворцы стояли пустыми. Муж устроил меня в отеле «Континенталь». Вся его семья жила на Лазурном берегу. По цене одной комнаты в нашем распоряжении оказался весь этаж с обслуживанием и горящими каминами в гостиных. Какая роскошь! По вечерам на коктейль у нас собирались друзья мужа – военные летчики, и мы пели старые французские песни.

Пока Тонио отсутствовал, я разглядывала пустые комнаты, их неслыханную роскошь. Мой песик бегал по самым большим номерам. Какой покой! Какая тишина!

Внезапно я услышала резкий шум, который поплыл надо всем городом. Сухой треск. Все бросились к окнам. Я тоже. Я увидела, как море поднялось в воздух, словно огромное облако, и тут же стремительно рухнуло вниз. Пока я вглядывалась в поверхность воды, мой песик сбежал. Я понеслась искать его. Этот бандит нашел другого пекинеса. Впав в ярость, я потащила Юти домой. И, глядя, как солнце опускается в ледяное море, я мало-помалу начала понимать, что водяным облаком, испугавшим жителей Сен-Рафаэля, был монстр-гидроплан моего мужа. Его машина ударилась о морскую поверхность на такой скорости, что вода поднялась в воздух на несколько метров и упала с ужасающим шумом, всполошив весь город. Но вот наступила ночь, и вода снова выглядела гладкой, словно в Мертвом море… Я не отходила от окна. Уж не знаю, сколько я там простояла. В комнату постучали так тихо, что Юти даже не залаял. Мне это показалось странным. Я решила не открывать и подождать, пока постучат сильнее. Но через несколько мгновений все-таки пошла отворить. Моего мужа внесли на носилках, как раненого, и переложили на кровать. Врачи уже позаботились о нем. Искусственное дыхание, кислород и все такое прочее. Меня оставили с ним наедине.

– Ах, Тонио, ты упал в море! Ты заледенел. Брюки абсолютно мокрые, они намочили всю кровать. Маленький мой, я здесь, я хочу тебя растереть.

Я так торопилась, что схватила первую подвернувшуюся под руку бутылку… Это был чистый нашатырь, которым я высветляла шерсть своей собаки…

– Ах, это разогреет тебе грудь, тебе же так холодно.

Волосы на его груди мгновенно впитали нашатырь, я стала задыхаться. Это оказалось лучше, чем одеколон. Нашатырь добрался до легких Тонио, который был уже практически на том свете, заставил работать его бронхи. Тонио начал дышать, зашевелился, из носа у него хлынула вода.

От страха я закричала:

– На помощь, кто-нибудь, мой муж умирает!

Но Тонио каким-то чудом пришел в сознание. Я поволокла его в ванную, держа за голову, как большую куклу, он ударился лбом, кровь потекла в ванну. Один из летчиков-истребителей пришел мне на помощь. Мы уложили Тонио в ванну с горячей водой. Я чуть не сварила его, он заорал:

– Эй, горячо! Вы хотите, чтобы я умер!

– Но, дорогой мой, это для твоего же блага.

– Я же одет.

– Да, ну и что?

– Помоги мне снять брюки, у меня ноги не гнутся.

– Ты упал в море.

– Ах да, я помню, подожди, я тебе расскажу. Мой гидроплан не хотел садиться на воду… Мне холодно…

– Но, дорогой, ты же лежишь в кипятке!

Вместе с летчиком-истребителем ко мне поднялся капитан Марвиль, за ним журналисты. Трезвонил телефон, все требовали интервью… Через несколько часов мы устроили праздник в военных казармах министерства авиации. Мы танцевали на столах. Смеялись. Но с того дня Тонио не мог заснуть ночью. Он часами стоял у окна, я в ночной рубашке подходила к нему сзади и тянула обратно в постель. Он опять поднимался. Я снова шла за ним. Это длилось целый месяц… может быть, два.

Он был как мертвец. Он встретился со смертью. Теперь он знал ее в лицо.

12 Описание собственной смерти

Умереть – это так просто, говорил он мне. Утонуть. Позвольте, я расскажу вам. Приходится тут же привыкнуть к мысли, что невозможно дышать кислородом. Нужно впустить воду в легкие. Нельзя кашлять, вода не должна входить через нос. Вы почувствуете облегчение, как почувствовал его я, вдохнув первый глоток воды. Она холодит, дальше будет легче. Я знал, что вместе с самолетом ушел под воду. Вода уже заливала кабину. Если я не вылезу, я так и утону здесь. Если удастся найти открытую дверь и выбраться на поверхность, я обману смерть. Я был недалеко от берега и, несмотря на шок, мог плыть. Меня заметят со спасательной шлюпки. Я ощупал все вокруг, вытянув руку сначала вправо, потом влево. Каких же это стоило усилий! Я ощутил только пустоту. Рука не наткнулась ни на что. Полная чернота – я совершенно не понимал, что творится вокруг. Мой самолет упал в ад, и я висел там вверх тормашками. Я думал об индюке, которого вы купили мне накануне у крестьян и которого я отвез в Мирадор. Вы хотели встретить Рождество дома. Меня ждала индюшатина, я не мог утонуть. Я хотел пролезть в отверстие, которое нащупал рукой, но ногу держало что-то металлическое, словно браслет вокруг щиколотки. У меня был нож, но пока я разрежу ногу или металл, я успею задохнуться. Я почти смирился со смертью и просто хотел принять более удобное положение. Я не знал, что вишу вниз головой. Я сказал себе: «Хочу умереть лежа, вот так!» Я резко дернул ногами, решив сделать второй глоток воды, когда смогу лечь. Я напрягся, и зажатая нога освободилась. С нечеловеческой силой я устремился к дыре, которую нащупал раньше. Это была дверь, ведущая в пассажирский отсек. Задыхаясь, я ввинтился в нее. Инстинктивно рванулся вверх, и вдруг голова моя оказалась над водой. Я смог встать, ударившись об потолок. Разбил голову в кровь. Но наверху оставался еще запас воздуха… Я вдохнул. И тут осознал свою ситуацию.

У самолета, в котором я оказался, верх пассажирского отсека откидывался, как в кабриолете. Там находились инженер и механик. Во время падения их выбросило в море. Спасатели в лодке, следившие за полетом, видели, как они упали, и тут же поспешили на помощь. Механик прекрасно знал этот опытный образец, погубивший уже не один экипаж, последний раз недалеко от Марселя. Команда тогда погибла, потому что не смогла выбраться из самолета. Машина рухнула близко от берега, но при падении металлическая часть деформировалась, двери заклинило, и люди утонули на мелководье, потому что самолет не удалось открыть.

Механик, как только его вытащили, снова отважно нырнул в глубину. Наверно, сказалась привычка работать с этим опасным опытным образцом, а может, случайность или божий промысел, не знаю. Но при первом же погружении он наткнулся на крыло утонувшего самолета. Механик так сильно дергал дверцу, что чуть не оторвал себе руку. Ему не хватало воздуха, и пришлось подняться на поверхность. Вот и все, что он мог сделать. Остальные бросились спасать его. Я слышал только глухой шум. Через полуоткрытую дверь рассеянный зеленоватый свет проникал в пассажирский отсек, где я находился. Я пытался думать, вода уже подступала к горлу, я старался выиграть несколько секунд, прижав нос к потолку, чтобы не упустить последний кислород, оставшийся в самолете. Я глотал кровь, капавшую из раны на голове, она придавала мне сил. И я понял, что единственный шанс спастись – прорваться к этому зеленоватому свету, сулящему освобождение.

Главное – вырваться из свинцовой тюрьмы и подняться на поверхность. Я собрал последние силы, подвигал ногами, превозмогая боль, сжал и разжал кулаки, затем широко раскрытым ртом приник к потолку самолета, вдыхая остатки воздуха. Я даже улыбнулся – это было похоже на прощальный поцелуй машине, которая хотела меня утопить. Я нырнул навстречу зеленому свету и оказался в прозрачной воде Средиземного моря. Я поднялся на поверхность, со спасательной лодки меня заметили и выловили, как рыбу. Бездыханного и окоченевшего, похожего на мертвеца. Санитар, водолаз и механик оказали мне первую помощь. В лодке не было аппарата искусственного дыхания. Мое сердце больше не билось… Было слишком поздно. Таким меня и доставили к вам в гостиницу, где растирание нашатырем, которое вы мне сделали, оживило мои умиравшие бронхи.

Моя маленькая Консуэло, я обязан вам жизнью.

13 «Максим Горький»

Моя свекровь Мари де Сент-Экзюпери однажды повезла нас в замок, где прошло ее детство. Он стоял в парке, который Тонио прекрасно описал в «Южном почтовом». Это был старый провинциальный замок с огромными залами и сияющим паркетом – натирать его до такого блеска умеют только во Франции. Деревянные мозаики, отполированные множеством ног и знаменитым французским воском, становились гладкими, как стекло. Библиотека Сен-Мориса с обитой красным войлоком старинной мебелью будто сошла со страниц волшебной сказки. Лестница была такой длинной, что мне казалось, она ведет прямо на небо. Тени деревьев, переплетаясь с лучами южного солнца, превращали закат в великолепное зрелище.

Соседи приезжали в гости, обнимали нас и желали всяческого счастья.

Однако Тонио пора было подумать о работе. Отпуск в Сен-Морисе незаметно подошел к концу, и однажды утром нам пришлось возвращаться в Париж, в свою новую квартиру на улице Шаналей. Она была очень светлой, с уютными комнатами, оклеенными зелеными обоями. В такую зелень одевается лес в начале весны. Я повесила на окна бледно-зеленые тюлевые занавески, по одной на каждое, потому что денег не хватало. Но мы были счастливы вместе. Тонио отдыхал, часами слонялся по квартире, ничего не делая. Просто смотрел на меня, разговаривал со мной… Я играла роль хозяйки дома – заботливой и деловитой.

Создание уюта в этой квартире на первом этаже, состоявшей из трех крохотных комнатушек, обставленных простенькой мебелью, и к тому же с телефоном, который звонил не умолкая, требовало немало энергии, воображения и смелости от влюбленной и преданной супруги.

Через неделю я уже чувствовала себя совершенно разбитой. Мы наняли служанку. Но она оказалась воровкой, Тонио поймал ее за руку. Ее сменил мужчина, араб. Он обожал Тонио. Жить стало легче. Тонио радовался рослому арабскому слуге как ребенок. Это напоминало о жизни в Марокко. Мы устраивали праздники, слуга готовил кускус, который все ели, сидя на полу. В доме собиралось до двадцати человек. Мы читали, пели песни.