355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Константин Мочульский » Великие русские писатели XIX в. » Текст книги (страница 5)
Великие русские писатели XIX в.
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 03:36

Текст книги "Великие русские писатели XIX в."


Автор книги: Константин Мочульский


Жанр:

   

Религия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Гоголь полон веры и вдохновения. «Какой огромный, какой оригинальный сюжет, – восклицает он. – Вся Русь явится в нем! Огромно–велико мое творение, и не скоро конец его». Вся Россия должна отразиться в его поэме… «Весь русский человек, со всем разнообразием богатств и даров, оставших на его долю, преимущественно перед другими нахалами и совсем множеством тех недостатков, которые находятся в нем, также преимущественно перед другими народами».

Душевный перелом в Гоголе был действительно велик: за границей, вдали от России, у него родилось сознание, что он национальный русский писатель. С 1837 года начинается «римская эпоха» его жизни, история все большей его влюбленности в Италию, все большего погружения в стихию чистой красоты. В Риме он полон жизнерадостности и вдохновения. «Я весел, – пишет он Жуковскому, – душа моя светла. Тружусь и спешу всеми силами совершить труд мой». Но счастливая трехлетняя жизнь за границей завершается припадком странной нервной болезни. Гоголю кажется, что он умирает: он верит, что Господь чудом спасает его от смерти, что он – избранник, отмеченный особой заботой Промысла, проповедник и пророк. Тон его писем к друзьям резко меняется, становится по–церковному торжественным. Он пишет Данилевскому: «Властью высшею облечено отныне мое слово».

В 1841 году Гоголь приезжает в Россию печатать первый том «Мертвых душ». На родине ему тяжело. «Меня томит и душит все, и самый воздух», – говорит он. Летом 1842 года он снова покидает Россию, на этот раз на целых шесть лет. В конце эт°го же года он подготавливает к печати полное собрание своих сочинений. Этой датой замыкается последний литературный период его жизни. Остальные десять лет он медленно и неуклонно уходит от

литературы.

В «Авторской исповеди» Гоголь сообщает, что Пушкин советовал ему написать большой роман и дал сюжет: какой‑то ловкий проходимец скупает крепостных, уже умерших, но по бумагам числящихся еще живыми; затем закладывает их в ломбард и таким способом приобретает крупный капитал. Гоголь начинал писать без определенного плана увлекшись возможностью постранствовать со своим героем по всей России, изобразить множество забавных лиц и смешных явлений.

Первоначально «Мертвые души» представлялись ему романом приключений вроде «Дон Кихота» Сервантеса или «Жиль Блаза» Лесажа. Но под влиянием духовного перелома, происшедшего в нем во время работы над этим произведением, характер романа постепенно стал меняться. Из авантюрной повести «Мертвые души» превращаются в громадную поэму в трех томах, в русскую «Божественную комедию», первая часть которой должна соответствовать «Аду», вторая – «Чистилищу» и третья – «Раю». Сначала – темные явления русской жизни, пошлые, тупые, порочные «мертвые души»; потом постепенное наступление рассвета: в отрывках незаконченного второго тома встречаются уже лица «добродетельные»: идеальный хозяин Костанжогло, идеальная девушка Уленька, мудрый старец Муразов, проповедующий о «благоустройстве душевного имущества»; наконец, в задуманном, но не написанном третьем томе – полное торжество света.

Гоголь пламенно верил в духовную красоту Росссии, в нравственные сокровища русского народа – и его терзали упреки критиков, утверждавших, что он способен изображать только низменное и уродливое. Как жаждал он возвеличить свою родину. Но трагедия его заключалась в том, что ему бы дан великий сатирический талант, гениальное умение подмечать все смешное и пошлое в жизни и полная неспособность создавать «идеальные образы» – А между тем он смотрел на свой труд как на религиозно–общественное служение, хотел не развлекать и смешить читателя, а поучать его и обращать к Богу. От этого внутреннего конфликта Гоголь погиб, так и не закончив своей поэмы.

В первом томе «Мертвых душ» Павел Иванович Чичиков, человек весьма благопристойной наружности и отъявленный плут, приезжает в губернский городок, очаровывает губернатора, полицмейстера, прокурора и все губернское общество, встречается с самыми крупными помещиками и затем посещает их имения. Мы знакомимся с «типами» помещиков, изображенными так ярко, с такой жизненной силой, что фамилии их давно стали нарицательными. Сладкий до приторности Манилов, давший своим сыновьям имена Фемистоклюса и Алкида и умильно шепчущий жене: «Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек»; дубинноголовая, скаредная хозяйка Коробочка, смертельно перепуганная тем, что продешевила мертвые души; Ноздрев, молодец с румяными щеками и черными как смоль бакенбардами, кутила, враль, хвастун, шулер и скандалист, вечно что‑то продающий, меняющий, покупающий; Собакевич, похожий «на средней величины медведя», прижимистый и хитрый, кулак–хозяин, выторговывающий гроши на каждой мертвой душе и подсовывающий Чичикову вместо мужика бабу «Елизавет Воробей»; скупец Плюшкин, в халате, похожем на женский капот, с четырьмя полами, болтающимися сзади, помещик, обкрадывающий собственных крестьян и живущий в каком‑то складе пыльной рухляди; сам Чичиков, охваченный страстью наживы, совершающий мошенничества и подлости ради мечты о богатой жизни; его лакей Петрушка, носящий повсюду за собой особый запах и читающий ради приятного процесса чтения, и кучер Селифан, философствующий в пьяном виде и горько укоряющий своих коварных лошадей. Все эти фигуры, неправдоподобные, почти карикатурные, полны своей собственной, жуткой жизни.

Фантазия Гоголя, создающая живых людей, мало считается с действительностью. У него особый «фантастический реализм», это – не правдоподобие, а полная убедительность и самостоятельность художественного вымысла. Было бы нелепо по «Мертвым душам» судить о николаевской России. Мир Гоголя управляется своими законами, и его маски кажутся живее настоящих людей.

Когда автор «Мертвых душ» читал первые главы поэмы Пушкину, тот сначала смеялся, потом «начал понемногу становиться все сумрачнее и сумрачнее, и наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом тоски: „Боже, как грустна наша Россия”». «Меня это изумило, – прибавляет Гоголь. – Пушкин, который так знал Россию, не заметил, что все это – карикатура и моя собственная выдумка».

Первый том «Мертвых душ» заканчивается поспешным отъездом Чичикова из губернского города, благодаря Ноздреву и Коробочке там распространяются слухи о его покупке мертвых душ. Город охвачен вихрем сплетен. Чичикова считают разбойником, шпионом, капитаном Копейкиным и даже Наполеоном.

В сохранившихся главах второго тома странствия Чичикова продолжаются; появляются новь «типы»: толстяк–обжора Петр Петрович Петух, бравый вояка генерал Бетрищев, ленивый и мечтательный «байбак» и «коптитель неба» Тентетников. Юмор автора заметно ослабевает, творческие силы его убывают. Художника часто заслоняет моралист– проповедник. Неудовлетворенный своим трудом, Гоголь перед смертью сжег второй том.

Словесная ткань «Мертвых душ» необычайно сложна. Гоголь издевается над романтическими «красотами слога» и стремится к точности и детальной записи действительных фактов. Он пересчитывает все пуговицы на платье своих героев, все прыщики на их лицах. Ничего не пропустит он – ни одного жеста, ни одной гримасы, ни одного подмигивания или покашливания. В этой нарочитой торжественности изображения мелочей, в этом пафосе возвеличения ничтожества – его беспощадная ирония. Гоголь уничтожает своих героев смехом: Чичиков надевает свой фрак «брусничного цвета с искрой» – и клеймо пошлости уже навсегда ложится на его образ. Ирония и «натуральная живопись» превращают людей в манекены, вечно повторяющие все те же механические жесты; жизнь Умерщвлена и разъята на бесчисленное множество бессмысленных мелочей. Воистину страшное царство «мертвых душ»!

И вот внезапно, неожиданно в этот затхлый и душный мир влетает свежий ветер. Насмешливый прозаик уступает место восторженному поэту; прерывается педантически–подробное описание пошлых лиц и убогих вещей и разливается поток вдохновенной лирики. Автор умиленно вспоминает свою юность, взволнованно говорит о великом назначении писателя и с исступленной любовью простирает руки к родине. На фоне холодной насмешки и злой сатиры эти лирические взлеты поражают своей огненной поэзией.

Чичиков в своей бричке выехал из города NN, тоскливо и уныло потянулись по сторонам дороги «версты, станционные смотрители, колодцы, обозы серые деревни с самоварами, городишки, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные…». Перечисление это напоминает не столько описание пейзажа, сколько инвентарь какой‑то убогой рухляди… и вдруг Гоголь обращается к России:

«Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу!.. Открыто–пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря и до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают и стремятся в душу, и вьются около моего сердца? Русь! Чего же ты хочешь от меня? Какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?.. И еще полный недоумения, неподвижно стою я, а уже главу осенило грозное облако, тяжелое грядущими дождями, и онемела мысль перед твоим пространством. Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться й пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пр°' странство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи… у| какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..»

1845 – самый трагический в жизни Гоголя: вдохновение его покидает, работа над «Мертвыми душами» превращается в чудовищную пытку, кончающуюся нервными припадками. В отчаянии решает он, что призвание его – не литература, а религиозно–нравственная проповедь. Он издает сборник статей «Выбранные места из переписки с друзьями». Их духовно–общественное значение не было понято современниками, и на Гоголя обрушились и враги и друзья. А между тем в «Переписке» были им намечены все черты, характеризующие великую русскую литературу, ставшую мировой: ее религиозно–нравственный строй, ее гражданственность и общественность, ее боевой и практический характер, ее пророческий пафос и мессианство. От Гоголя все «глубины» нашей словесности: и учение Толстого, и проблемы Достоевского, и искания Розанова, и религиозное возрождение начала XX века.

Перед русским сознанием Гоголь поставил вопрос религиозного оправдания культуры. «Мне ставят в вину, – пишет он, – что я заговорил о Боге. Что же делать, если говорится о Боге? Как молчать, когда камни готовы завопить о Боге?» Провал «Переписки» истолковывается автором как личный грех: он томится чувством богооставленности; идет в Святую Землю, чтобы замолить свои грехи и грехи России. Но и у Гроба Господня сердце его остается черствым. Он просит мать молиться о нем «Напоминаю вам об этом потому, что теперь более чем когда‑либо чувствую бессилие моей молитвы»

В ночь на 12 февраля 1852 года Гоголь сжигает подготовленный к печати второй том «Мертвых душ». По словам Погодина, «придя в комнату, он велел подать из шкафа портфель, вынул оттуда связку тетрадей, перевязанных тесемкой, положил их в печь и зажег их свечой из своих рук. После того, как обгорели углы у тетрадей, он заметил это, вынул связку из печи, развязал тесемку и, уложив листы так, чтобы легче было приняться огню, зажег опять и сел на стул перед огнем, ожидая, пока все сгорит и истлеет. Тогда он, перекрестясь, воротился в прежнюю свою комнату, лег на диван и заплакал».

В понедельник на второй неделе поста он причастился и пособоровался маслом. Выслушал все Евангелия, держа в руках свечу, проливая слезы. Во вторник ему как будто сделалось легче, но в среду обнаружились припадки жестокой нервической горячки, а утром в четверг 21 февраля его не стало.

ДОСТОЕВСКИЙ (1821—1881)

Отец Федора Михайловича Достоевского происходил из средней шляхетской фамилии Волынского края; он был штаб–лекарем в Мариинской больнице в Москве. Здесь, в бедной квартирке, окна которой выходили на унылый двор больницы, 20 октября 1821 года родился Федор. Семья была патриархальная и набожная. Мать, женщина кроткая и болезненная, учила мальчика азбуке по книжке с картинками: «Священная история Ветхого и Нового Завета». По воскресеньям всей семьей ходили в Церковь, летом паломничали в Троице–Сергиевскую лавру; ребенок запомнил старинные фрески, длинные торжественные службы, сладкогласное пение. Мать научила его молитве: «Все упование мое на Тя возлагаю, Мати Божия», – и она на всю жизнь осталась его любимой молитвой.

В детстве Федор был «настоящий огонь»: у него была страстная, порывистая натура, сильно развитое воображение, болезненная впечатлительность. Он Рано пристрастился к чтению, зачитывался Вальтером Скоттом и воображал себя то рыцарем, то разбойником; Пушкина знал наизусть, увлекался Карамзиным, Жуковским, русской историей, арабскими сказками. В 1837 году, в год смерти Пушкина, умерла его мать. Достоевский впоследствии говорил: «Если бы у нас не было семейного траура я бы просил позволение отца носить траур по Пушкине». По окончании частного пансиона Чермака отец отвез Федора и его старшего брата в Петербург и определил в военно–инженерное училище. Математические науки были ненавистны молодому мечтателю, учился он посредственно и все свободное от занятий время отдавал литературе; обливаясь слезами восторга, читал Шиллера, проводил бессонные ночи над романами Жорж Санд. С товарищами не сходился, был молчалив и угрюм, не играл и не танцевал. Во время рекреаций прогуливался в стороне от всех, «всегда с понуренной головою и с сложенными назад руками». По ночам, когда все спали, тайком вставал с постели и в одном белье, прикрывшись одеялом, работал в глубокой амбразуре окна, выходившего на Фонтанку. Один товарищ так описывает его: «Светло–каштановые волосы были коротко обстрижены, под высоким лбом и редкими бровями скрывались небольшие, довольно глубоко лежащие, серые глаза; щеки были бледны, с веснушками; цвет лица болезненный, землистый губы толстоваты… Он любил поэзию страстно. Мысли в его голове родились подобно брызгам в водовороте».

В 1843 году, окончив училище, Достоевский поступает на службу в инженерный корпус, пишет романтические драмы в духе Шиллера («Мария Стюарт», «Борис Годунов») и томится по свободе и независимости. Он чувствует свое призвание и пишет брату: «Как грустна бывает жизнь, когда человек, сознавая в себе силы необъятные, видит, что они истрачены в деятельности ложной и неестественной».

Через год ему удается выйти в отставку; литературные планы кипят в его голове: он хочет основать издательство, перевести вместе с братом всего Шиллера; его кумиры – Гоголь и Бальзак. «Бальзак велик! – пишет он брату. – Его характеры – произведения ума вселенной!» Первая литературная работа Достоевского – перевод романа Бальзака «Евгения Гранде». Французский писатель поразил его своим реализмом, широкой картиной жизни современного общества во всех его сложных противоречиях, своими социальными явлениями, проповедью любви к «униженным и оскорбленным».

Знакомство с Бальзаком было решающим для творчества Достоевского. Он отказывается от своих романтических опытов и начинает писать роман. Это тоже история несчастной девушки, как и «Евгения Гранде»; но влияние Бальзака сплетается с влиянием Гоголя – и из соединения этих двух литературных линий возникает первая повесть Достоевского «Бедные люди». Начинающий писатель Григорович, приятель Достоевского, относит рукопись Редактору журнала «Современник» поэту Некрасову. В «Дневнике писателя» автор вспоминает о счастливом начале своей писательской карьеры:

«Вечером того же дня, как я отдал рукопись, я пошел куда‑то далеко к одному из прежних товарищей; мы всю ночь проговорили с ним о „Мертвых душах” и читали их в который раз не помню… Воротился я домой уже в четыре часа, в белую, светлую как днем петербургскую ночь. Стояло прекрасное теплое время и, войдя к себе в квартиру я спать не лег, отворил окно и сел у окна. Вдруг звонок, чрезвычайно меня удививший, и вот Григорович и Некрасов бросаются обнимать меня, в совершенном восторге и оба чуть сами не плачут. Они накануне вечером воротились рано домой, взяли мою рукопись и стали читать… Когда они кончили то в один голос решили идти ко мне немедленно. „Что же такое, что спит, мы разбудим его, это выше сна!” Они пробыли у меня тогда с полчаса, в полчаса мы Бог знает сколько переговорили, с восклицаниями, торопясь: говорили и о поэзии, и о правде, разумеется, и о Гоголе».

В тот же день Некрасов снес рукопись знаменитому критику Белинскому. «Новый Гоголь явился!» – закричал Некрасов, входя к нему с «Бедными людьми». «У вас Гоголи‑то как грибы растут», – строго заметил ему Белинский, но рукопись взял.

На следующий день Достоевский отправляется к Белинскому, и тот встречает его словами: «Да вы понимаете сами‑то, что вы такое написали!.. Вам правда открыта и возвещена как художнику, досталась как дар, цените же ваш дар и оставайтесь верным, и будете великим писателем!» И Достоевский прибавляет:

«Я вышел от него в упоении. Я остановился на углу его дома, смотрел на небо, на светлый день, на проходивших людей и весь, всем существом своим ощущал, что в жизни моей произошел торжественный момент, перелом навеки, что началось что‑то совсем новое… И никогда потом не мог я забыть эту минуту. То была самая восхитительная минута во всей моей жизни. Я в каторге, вспоминая ее укреплялся духом»…

В эту минуту произошло рождение великого гения.

Повесть «Бедные люди» (1846) – творческий ответ Достоевского на «Шинель» Гоголя. Начинающий писатель живет еще в мире гоголевских идей, образов и приемов; но он задыхается в нем, ищет выхода из царства «Мертвых душ», из убийственной пошлости и мрачной безнадежности той жизни, которую видел Гоголь.

Герой «Бедных людей» – Макар Девушкин – такой же жалкий чиновник, как и Акакий Акакиевич Гоголя. Он тоже переписывает бумаги в канцелярии, над ним тоже издеваются молодые сослуживцы, прозвавшие его «крысой». Живет он «в углах», в кухне за перегородкой, среди «бывших людей», нищих, пьяных, голодных. Ходит в засаленном порванном мундире и дырявых сапогах, питается больше чаем и так забит, так запуган жизнью, что боится даже роптать на судьбу. Бывает такая степень униженности, когда человек даже права на несчастье за собой не смеет признать, когда малейшую жалобу на несправедливость почитает чуть ли не бунтом.

Но вот в жизни Макара Девушкина происходит огромное событие: он встречает молодую девушку Вареньку, сироту, которой грозит позор и гибель. Он спасает ее от зловещей Анны Федоровны, которая собирается продать ее самодуру помещику Быкову, Находит ей комнату, достает работу, лечит ее, посылает ей книги, развлекает, заботится о ней как о родной дочери. Чувство его к Вареньке нежнее и горячее отеческой любви, но он в целомудрии своем боится самому себе в этом признаться. Переписка между Макаром и Варенькой, печальная, трогательная, а под конец патетическая, образует скелет повести.

Достоевский учится у Гоголя детальной живописи быта бедных людей, пристальному вниманию к мелочам, «опутавшим нашу жизнь», но, подчиняясь его художественной манере, он бунтует против него. Несмотря на знаменитую сентиментальную тираду в «Шинели»: «Зачем вы меня обижаете?» бедный чиновник Гоголя – существо низменное, тупое, высший идеал которого – новая шинель. Это какая‑то машина для переписывания бумаг, ходячий автомат, человек бессловесный и бесчувственный. Достоевский восстал против такого изображения человеческой личности: под влиянием французского филантропического романа Бальзака и Ж. Санд он заявил протест во имя большей человечности.

В композиции Гоголя он произвел простое, но гениальное изменение. Акакий Акакиевич всю свою душу вкладывает в вещь (шинель); Макар Девушкин жертвует собой ради живого человека (Вареньки). От этой замены вещи личностью повесть приобретает неожиданную глубину и эмоциональную напряженность. Смешной героизм Акакия Акакиевича, его аскетическая самоотверженность, опошленная недостойным объектом, превращается в высокое и бескорыстное служение Макара Девушкина Вареньке. Из мании Достоевский сделал чувство, из жалкой идеи фикс Башмачкина – чистую любовь Девушкина.

Но герой Достоевского борется и побеждает Гоголя не только фактом своей жизни и любви; °н также и полемизирует с Гоголем–писателем, будучи сам литератор. И в этом новая художественная удача молодого автора. Из «бедного чиновника без речей», немотствующего и косноязычного героя «Шинели» Достоевский сделал писателя Девушкина, который сочиняет рассказы, отделывает свои письма, «формирует свой слог». Создав стиль речи «бедного чиновника», автор блестяще разрешил сложные вопросы поэтики «гоголевской школы»: он очеловечил бездушный, вещный натурализм 40–х годов и положил начало новому реализму, сказал всю правду о человеке. Повести Гоголя «Шинель» Макар Девушкин противопоставлял повесть Пушкина «Станционный смотритель». От гоголевской магии, которой Достоевский был заворожен в юности, он спасается в светлом искусстве Пушкина.

Для читателей, привыкших к более или менее остроумным насмешкам над чиновниками, глубокая и сложная душевная жизнь героя Достоевского показалась чудесным открытием. Девушкин не замечает своей нищеты и униженности, пока Варенька здорова и весела. Но вот она заболевает; он просиживает ночи у ее изголовья; чтобы послать ей винограда и розанчиков, продает свой вицмундир, впадает в тоску, запивает. Хозяйка гонит его с квартиры за неуплату; сожители перехватывают его письма к Вареньке, потешаются над его любовью и называют ловеласом. Вареньку преследует какой– то негодяй, и она решается съехать с квартиры; но Для этого ей нужны деньги. Девушкин в отчаянии бежит к ростовщику, тот его выгоняет. Его спасает Неожиданная милость начальника, «Их превосходительства», дарящего ему сто рублей. Но Варенька Не в силах больше принимать его жертвы и решает согласиться на предложение того самого помещика Быкова, который когда‑то так больно ее оскорбил Девушкин понимает, что этот грубый и жесткий человек погубит ее и что она жертвует собой – ддя него. В последнем письме к ней, в слезах и стонах вырывается наконец наружу вся его исступленно нежная и пламенная любовь. «Нет, вы мне еще напишите, еще мне письмецо напишите обо всем. А то ведь, ангел небесный мой, это будет последнее письмо; а ведь никак не может так быть, чтобы письмо это было последнее! Да нет же, я буду писать, да и вы‑то пишите… Ах, родная моя, ведь вот я теперь и не знаю, что это я пишу, никак не знаю, ничего не знаю и не перечитываю, а пишу только бы писать, только бы вам написать‑то побольше. Голубчик мой, родная моя, маточка вы моя!»

А вокруг этих двух фигур – Вареньки и Девушкина – живет и движется целый мир несчастных обездоленных людей, задавленных бедностью, стыдящихся своего несчастья, умирающих в холодных подвалах. Достоевский в первом же своем произведении проник в глубину человеческого горя и отчаяния. Его повесть была проповедью любви и состраданья к «меньшим братьям».

***

Внезапная слава Достоевского была непродолжительной. Повести, написанные им после «Бедных людей», разочаровали Белинского и не понравились публике. Самолюбивый автор разрывает с кружком «Современника», обвиняет Белинского в крайнем материализме и атеизме и заболевает серьезным нервным недугом. Он испытывает припадки мистического ужаса, и ему кажется, что он сходит с ума; он мечтает о смерти как об освобождении. С 1848 года он начинает посещать кружок чиновника министерства внутренних дел Петрашевского и увлекается социальными теориями французских утопистов – Фурье, Сен–Симона, Кабе.

На «пятницах» Петрашевского молодежь горячо говорила о справедливом устройстве общества, смело критиковала николаевский режим, требовала освобождения крестьян, реформы суда, смягчения цензуры. На одном из собраний Достоевский прочел письмо Белинского к Гоголю, в котором умирающий критик обличал гоголевский реакционный мистицизм и заявлял, что Россия нуждается не в молитвах и молебнах, а в реформах и просвещении.

В апреле 1849 года петрашевцы были арестованы и приговорены к смертной казни. После восьмимесячного заключения в Петропавловской крепости Достоевского с другими «заговорщиками» отвезли на Семеновский плац и взвели на эшафот; им зачитали смертный приговор. Над головами преступников, одетых в белые рубахи, были переломлены шпаги; троих уже привязали к столбам. Вдруг забили барабаны – и осужденным было объявлено, что государь дарует им жизнь.

Эта жестокая инсценировка казни, эти минуты, прожитые перед лицом смерти, потрясли душу болезненного писателя. С эшафота он сошел другим человеком, с мистическим опытом смерти. Он дико озирался кругом: прежняя жизнь была погребена, Началась новая, непохожая на существование других людей. В романе «Идиот» Достоевский так описывает эти мгновения приговоренного к смерти:

«Когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; ему все хотелось представить себе, как можно скорее и ярче, что вот как же это так? Он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто‑то или что‑то, – так как же? где же? Все это он думал в эти две минуты решить! Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченной крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие. Оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он через три минуты как‑нибудь сольется с ними».

Достоевский был сослан на четыре года на каторгу в Сибирь. Прощаясь с братом, он говорил, что страстно хочет жить, что на каторге тоже не звери, а люди, что жизнь прекрасна, потому что: «On voit le soleil» («Солнце видно». – Ред.). В Тобольске одна из жен декабристов подарила ему Евангелие – это была единственная книга, которую он читал в Омском остроге. Четыре года заключения она пролежала под его подушкой. В нервном, болезненном Достоевском была огромная сила и жажда жизни, неистребимая духовная энергия, которая позволила ему пережить четыре года ужасающих страданий.

Каторжники встретили его ненавистью – как дворянина; преследовали его неутолимой злобой, покушались его убить. Казарма, в которой он жил, была ветхое, деревянное здание, нестерпимо душное летом и холодное зимой. Заиндевевшие окна, почти не пропускавшие света, угарная печка, ушат с нечистотами в сенях, голые нары, блохи, вши, грязь, темнота, пьянство, ругань, поножовщина; тяжка работа на Иртыше в 40 градусов мороза. Но самое страшное для Достоевского было вынужденное ежечасное общение с каторжным народом, люто его ненавидевшим. Он пишет брату: «Что сделалось с моей душой, с моими верованиями, с моим умом и сердцем в эти четыре года – не скажу тебе. Долго рассказывать».

Впечатления о Сибири были столь сильны, так перевернули душу писателя, что ему понадобилось семь лет, чтобы осознать их. «Записки из мертвого дома» появились только в 1861 году. Мы знаем, как мучительно было столкновение Достоевского с преступниками, какой ненавистью они отравили ему пребывание в остроге. Мы ждем сурового суда над обитателями «мертвого дома» – и к удивлению нашему находим совсем другое. На каторге Достоевский понял, что правда не на его стороне, а на стороне его врагов. Он смиренно принял посланное ему Богом испытание, и страдания не озлобили, а просветили его. Он не только простил своих врагов, но от всей души полюбил их. Под корой зла он Увидел подлинную человеческую душу, и решился сказать: эти злодеи, разбойники, убийцы – лучшие Русские люди.

«Сколько в этих стенах погребено напрасно молодости, сколько великих сил погибло здесь даром! Ведь надо же все сказать: ведь этот народ – необыкновенный был народ».

Достоевский смотрит на преступников как на «несчастных»; среди этих страдальцев умеет находить «черты самого утонченного развития душевого». Вот – кроткий, красивый юноша Сироткин, Всегда сияющий улыбкой, всегда всем довольный; Вот молодой кавказец Алей, мечтательный и нежный; писатель учит его грамоте по Евангелию Алей чувствует высокую красоту Нагорной проповеди; вот смешной и добродушный еврей Исай Фомич; вот бывший кавказский офицер Аким Акимыч фанатик формы и «благонравия». Но рядом с этими светлыми людьми показаны и темные: ужасный человек–паук Газин, любивший резать маленьких детей; высокомерный и могучий духом разбойник Орлов, окруженный каким‑то ореолом демонического величия. «Мертвый дом» изображен Достоевским во всей страшной правде его быта. Сцены телесных наказаний, тюремной бани, любительского спектакля, устроенного арестантами, говения в Великом посту поражают своей эпической простотой и силой.

В церкви, пишет он, «арестанты молились очень усердно и каждый из них каждый раз приносил свою нищенскую копейку на свечу или клал на церковный сбор. „Тоже ведь и я человек”, – может быть, думал он или чувствовал, подавая; „перед Богом‑то все равны”. Причащались мы за ранней обедней. Когда священник с чашей в руках читал слова: „Но яко разбойника мя прими”, – почти все повалились на землю, звуча кандалами, кажется, приняв эти слова буквально на свой счет».

Омский острог был Голгофой Достоевского; в невыразимых нравственных и физических страданиях он обрел образ распятого Христа и причастился народной вере в Него. Он вынес из каторги любовь ко Христу и к русскому народу – страстотерпцу грешному и мучающемуся своим грехом. В Сибирй окончательно сложилось его мировоззрение, которое можно назвать «мистическим народничеством».

***

По отбытии срока наказания Достоевский был отправлен в Семипалатинск и зачислен рядовым; здесь он написал две повести: «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково». Только в 1859 году ему разрешено было вернуться в Россию.

В Петербурге он погружается с новой энергией в литературную работу, издает со своим братом Михаилом журнал «Время» и печатает в нем «Записки из Мертвого дома» и роман–фельетон «Униженные и оскорбленные». Написанная наспех, растянутая и мелодраматичная, эта повесть о несчастной любви чувствительной Наташи Ихменьевой к легкомысленному князю Алеше Валковскому прошла почти незамеченной. А между тем, несмотря на бросающиеся в глаза недостатки, «Униженные и оскорбленные» заключали в себе глубочайшие темы больших романов Достоевского: в лице начинающего литератора Ивана Петровича автор отчасти изображает самого себя в эпоху 40–х годов; в благородной и самоотверженно любящей Наташе намечены черты излюбленного писателем образа страстной и сильной женщины; князь Валковский–отец, человек без совести и чести, циник и злодей – родоначальник всех «демонических» героев Достоевского.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю