Текст книги "Шорох"
Автор книги: Константин Толин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Вся операция заняла не больше получаса. И лишь тщательно, в свете мощных прожекторов осмотрев дно и берег, мы отдали всем команду «Отбой!». Ну, а потом… отметили нашу победу! Способ этот интернационален, и называть я его не буду. Уже отчаливая от берега, катер сделал небольшой разворот, благодаря чему луч его прожектора скользнул вдоль береговой линии, пока не рассеялся вдали, и я увидел, а может быть, мне показалось, невдалеке белое пятно. Неужели цапля? Следила за нами, но от безнадежности даже не пыталась нам помещать?
…Лифт остановился на нужном этаже, и я, не веря, что все кончилось, что можно прямо так, не раздеваясь, хлопнуться в кровать, ввалился в свой номер. Последнее, что я сделал, прежде чем, наскоро раздевшись и умывшись, прыгнул в роскошное двуспальное ложе, это был мой звонок гиду Елене:
– Изя сдох! – и, не дожидаясь, когда она поймет мою шутку, пояснил, – анекдот, старый, потом расскажу. Завтра… то есть уже сегодня, я сплю. Жду утром в день вылета…
– Хорошо отдохнули? – оптимистично поинтересовалась Елена.
– Класс! Со мной никогда еще такого не происходило! – и это было правдой.
* * *
Проходя к своему месту в салоне самолета, я внимательно всматривался на указанные возле иллюминаторов номера сидений. «А вот и мое! – наконец нашел я. – У окна – это хорошо, у двигателя – плохо. Ничего, переживем. Это не самое страшное, что может произойти в отпуске», – усмехнувшись, я начал устраиваться в кресле.
Большую часть вчерашнего дня я отсыпался – нервная система требовала восстановления. Ближе к вечеру поужинал, потом пошел в бассейн на крыше нашего отеля, тот самый, что в первый вечер наблюдал с балкона. Там, пробуя поочередно многочисленные алкогольные напитки, наклюкался. Потом бегал вдоль бассейна по поребрику крыши, опасно приближаясь к ограждению, чем не на шутку пугал охрану и персонал расположенных рядом баров и фитнес зала. В общем, развлекался, как мог. Когда мне все это надоело – пошел отмокать в сауну, потом – здоровый сон. В тот день Гонконга я так и не увидел. А сегодня рано утром приветливая Елена, пожелав мне хорошего дня и счастливой дороги, отвезла меня в аэропорт.
Самолет летел в Пекин, а дальше с пересадкой – в Москву. Миловидные стюардессы предложили напитки, раздали леденцы, и аэробус вырулил на взлет. Мощные двигатели низко взревели, короткий и стремительный разбег, и вот уже под нами исчезла бетонка взлетной полосы и заблестела синяя вода океана. Из иллюминатора этот вид был таким потрясающе красивым, что я доставил себе удовольствие несколько минут не отрывать от него взгляд. И тут… я подумал, что у меня галлюцинации: сзади и ниже крыла показалось какое-то размытое белое пятно. Потом это пятно поднялось и еще приблизилось, его очертания приобрели четкость. Так и есть – цапля!
«Пель, что тебе надо?! Лети домой!», – мысленно я обратился к птице. У меня не было никаких сомнений, что это именно он. Таких совпадений и случайностей не бывает. Тем временем цапля внезапно исчезла. Я повертел головой, высматривая пространство снизу, сбоку крыла, спереди и даже сверху. Птица исчезла. «Ну и хорошо, значит, вернулся домой…», – только подумал я, как в переднем узком секторе видимого из иллюминатора кусочка неба мгновенно промелькнуло что-то большое, белое и вмиг исчезло в огромной турбине самолета. Облаком взрыва из задней части двигателя вылетели тысячи больших и мелких белых перьев. Турбина на секунду изменила низкий утробный звук, затем кашлянула и… замолкла. Самолет тряхнуло, как на небольшой яме, а потом ощутимо накренило на правую сторону. Набор высоты не успел закончиться, и машина была очень неустойчива, готовая в следующее мгновение сорваться в смертельный штопор.
Я оцепенел от леденящего ужаса: «Неужели конец?!». Ни о чем другом в этот момент я думать не мог. Не верилось, что сейчас все может оборваться для меня и для других трехсот пассажиров. И из-за чего? Из-за какого-то древнего проклятия?!…Пель замкнул круг. Предопределенность настигла и нас. Я думал об этой чудовищной игре высших сил, когда жертва до самой последней минуты не предполагает своей незавидной участи и задавался вопросом: «За что? Для чего? В чем смысл нашей жертвы?». Нелепость неминуемой гибели воспринималась мной с особенной яростью, потому что я – жертва, был слеп и не видел, не понимал круга происходящих событий! Так палач одевает приговоренному к казни мешок на голову, чтобы последний не видел ликования черни и снисходительного удовлетворения знати, перед тем как его окровавленная голова, с открытыми, еще не остекленевшими глазами, скатится на деревянный помост. Уверен, что мне было бы легче умирать с открытыми глазами. Только как их открыть?!
Смолкла единственная турбина. На секунду возникло ощущение невесомости. Показалось, что самолет всей своей массой сполз на хвост. Все!.. Но нет, мгновение-другое, и лайнер, обретя устойчивость, мягко скользнул на крыло и с плавным разворотом над безбрежной гладью океана начал снижаться. Турбина взревела с новой силой и медленно, словно преодолевая сопротивление чего-то густого, аэробус продолжил движение к близкой кромке берега.
«…Значит не все…», – не веря чудесному спасению, тихо ликовал я. Третий раз за последние трое суток я был на грани смерти, но только сейчас понял, что ни-ка-кой предрешенности не существует! Ни-чего не пре-до-пре-де-ле-но! А есть… Провидение. В чем разница? В том, что первое – от Лукавого, лишает тебя воли, свободы выбора, а значит, и всякой перспективы на лучшее и спасение. Второе – от Создателя, помогает сделать наилучший выбор и, оберегая от всего, что может причинить вред, вселяет в душу мягкое спокойствие, а в сердце – светлую радость.
Эта простая истина открылась мне со всей очевидностью, дав ответ на тысячи накопившихся за всю жизнь вопросов к себе. В этот миг будущее перестало тревожить меня, прошлое отпустило, а сегодняшнее сделало счастливым.
Авиалайнер благополучно совершил посадку там, откуда четверть часа назад взлетел. Еще через два часа наш аэробус заменили, и рейсом «Гонконг – Москва», теперь уже прямым, я без приключений вылетел домой.
30.08.2013 г.
Вермиферма
* * *
Лоскутов на кухонном столе сосредоточенно чистил свой ПМ [2]2
ПМ – пистолет Макарова, штатное оружие российской армии и спецслужб (прим. автора)
[Закрыть]. Он недавно вышел на пенсию из полиции, и это был не совсем его выбор. Ему всего сорок пять, и можно было бы служить и служить – рвения и хватки у подполковника хватит на десятерых более молодых. Но в мирное время ему было тесно и душно в штабных кабинетах главка, а лихие и для кого-то благословенные девяностые безвозвратно ушли в прошлое, так же как и пять его командировок в горячие точки. Пистолет он привез из одной такой командировки – неучтенного оружия у федералов на руках ходила не одна тысяча стволов. Да, не те времена нынче пошли что раньше – статья в интернете какого-нибудь блоггера могла послужить предметом самого серьезного разбирательства, а порой и перечеркнуть всю успешную карьеру практически любого полицейского чина. Поэтому от таких, решительных, но простоватых в сравнении с «креативным классом» служак как Лоскутов, нынешнее, излишне чувствительное к колебаниям общественного настроения начальство, старалось по-тихому избавляться, отправляя с почестями в отставку.
Три бывших жены подполковника в разное время ушли от него, не смирившись с постоянным и грубым вмешательством интересов службы в хрупкую семейную жизнь. К чести подполковника – он сумел обеспечить всех своих жен с детьми жильем и всегда помогал материально, зачастую отдавая последнее. Нельзя сказать, что он был неисправимым альтруистом или чудаком – нет, просто Лоскутов жил службой, а она в свою очередь с лихвой обеспечивала все его нехитрые материальные и бытовые запросы.
Мужчина с любовью оглядел вычищенный до блеска пистолет, потом задумался о чем-то, держа оружие перед собой, и бережно положил его на газету, которая защищала стол от оружейной смазки. Заныл шрам на скуле – память от удара оружейным прикладом в одной заварушке в горах. Лоскутов привычно почесал светлую кривую нить шрама на заросшем однодневной седоватой щетине подбородке и, встав, открыл стеклянную дверцу навесного шкафчика – там стоял матового цвета пузатый графинчик с водкой. Темное стекло отразило широкое, подобно лопате лицо мужчины, на котором выделялся нос, с разбитой как у боксеров переносицей, острые скулы и глубоко посаженные глаза. Мужчина был явно не красавцем, но обладал притягательной магией настоящей грубой, первобытной мужской внешности. Чувствовалось, что он поднимется после самого сокрушительного удара. И не только поднимется, но и постарается добраться до обидчика и уничтожить его. И еще, от него веяло надежностью – такая немногословная, по-своему добрая и справедливая стена.
«Нет, рано еще пить сегодня, день в самом разгаре», – подумал он, рассматривая из окна кухни бьющую во дворе многоэтажки жизнь… и поставил графинчик перед собой на стол. Плотно подогнанная стеклянная пробка, приятно сопротивляясь его усилию, была извлечена из расширяющегося наподобие древних амфор горлышка, и, глухо стукнувшись о дерево, нашла свое место на крышке стола. Лоскутов налил полный стопятидесятиграммовый с изысканной резьбой на толстых стенках хрустальный стаканчик и, не спеша, в несколько глотков выпил содержимое. Неохлажденная водка шибанула в носоглотку особенно сильно, заставив его на секунду зажмуриться и прокряхтеть.
«Уф!», – наконец выдохнул мужчина и, закрыв графинчик, поставил его на место. Отставной полицейский, так же не спеша, открыл дверцу холодильника и, достав небольшую стеклянную баночку с французским гусиным паштетом, ложкой зачерпнул содержимое, а затем, мазнув ею по отломленной щепоти ноздреватого белого хлеба, забросил закуску в рот. Холодный нежный паштет как нельзя лучше заглушил пламя раздраженного водкой неба и языка, оставив ей растечься приятной, согревающей теплотой по пищеводу. Лоскутов ощутил, как появляется аппетит. Это был хороший знак, ведь за последние три дня, с тех пор как у него отпала необходимость в шесть утра просыпаться, бриться-мыться, разглаживать появившиеся за сутки складки на форменных брюках, собирать документы в плотно набитый коричневый кожаный портфель и, позавтракав, выкуривать ровно одну сигарету, ожидая четыре минуты, пока внизу под окнами не появится светло-серая, неброского цвета служебная «Волга»; это был первый раз, когда организм просигнализировал о возвращении к жизни. Нельзя сказать, что бывший подполковник впал в депрессию, он ведь давно не мальчик, и уж подавно не сопливая девчонка, чтобы наматывать слезы на кулак, нет… это была не депрессия, это была… пустота – лишенное всякого смысла и значимых мотивов существование. Состояние, когда сегодняшний день ничем не отличался от вчерашнего, а завтрашний будет точной копией бессмыслицы сегодняшнего. Вместе со службой ушла и вся его жизнь, осталась в прошлом. А новой, за эти три дня, он создать не успел.
– Эй, Агат! Пойдем гулять! – крикнув вглубь квартиры, позвал ожидаемо повеселевший от спиртного Лоскутов, – пошли! Ты где?!
Вскоре в ответ раздалось недовольное: «Мн-я-у?», и в дверном проеме показалась черная усатая, пушистая голова. Это был ангорский, некастрированный кот, любимец Лоскутова и единственный в настоящее время член его семьи. Агат, в то время еще совсем маленький котенок, достался Лоскутову при весьма трагических обстоятельствах больше трех лет назад. Тогда бандиты расстреляли прямо в собственной квартире всю семью его сотрудника: жену, двух маленьких дочерей и самого хозяина жилища. Лоскутова поразила невиданная жестокость убийства: даже на войне он не видел, чтобы над гражданскими учиняли такие расправы. Спальня, где гангстеры застали супругов, была залита кровью. Детская, где стояли две детские кроватки дочерей – тоже. На полу валялись десятки автоматных гильз, следы крови виднелись на стенах, в коридоре, куда, спасаясь, выползла раненая жена и где ее добивали ножами… Лоскутов поскользнулся в лужах скользкой и одновременно липкой крови, и чуть было не упал. Он, в молодости, будучи участковым опером, расследовал кражу на скотобойне, так в этой квартире подполковник ощутил, что снова оказался там же – не хватало только куч жужжащих крупных черных мух, облеплявших туши убитых животных. Да и не было пока сладковатого гнилостного запаха разлагавшейся плоти…
Придя через несколько дней в опечатанную квартиру – надо было еще раз осмотреть место преступления, подполковник изучал интересовавшие его детали, как вдруг услышал… отчаянное мяуканье, и на его удивленное: «Кыс? Кыс?», к ногам откуда-то из-под дивана выкатился маленький круглый черный пушистый шар с истерично раздававшимися из розового ротика звуками. Котенок огромными, безумными от страха желтыми глазами смотрел на человека и умолял о чем-то. Едва подполковник присел и протянул руки к животному, как кот стремглав забрался к нему на грудь и вжался головой в подмышку. Той встречей их общая дальнейшая судьба была предрешена.
Отставной полицейский, приговаривая, надевал специальный поводок на недовольно ворчавшего, и, вяло, из строптивости сопротивлявшегося кота – таков был сложившийся за годы ритуал. Агат любил, когда хозяин выводил его на улицу и радовался возможности вырваться из ограниченного пространства квартиры, но при этом пугался всего и вся, прижимаясь животом к земле, и замирал, словно парализованный. Так, по большей части на руках Лоскутова, он гулял по двору, нюхал траву, землю, листья на деревьях, становился объектом пристального внимания детей и почему-то женщин, многие из которых норовили погладить шарахавшегося от них кота и заговорить с его дружелюбно улыбающимся хозяином.
Устраиваясь на скамейку и закуривая сигарету, хозяин отпускал Агата на поводке в «свободное плавание», после чего их прогулка подходила к концу, и он, с независимо выглядывавшим из-за руки котом, возвращался домой.
Сегодняшний выход «на природу» прошел по обычному сценарию, и уже дома Лоскутов вспомнил, что забыл вынести мусор. Он вернулся на кухню и, схватив по-прежнему лежащую на столе несвежую газету, собирался было выбросить ее в пакет, как глаза случайно зацепились за короткое объявление: «Продается действующий бизнес. Срочно. Недорого». Это была популярная газета бесплатных объявлений, по-видимому, когда-то случайно захваченная им с работы. Мужчина расправил газету и невидящими глазами уставился в объявление.
«А что? Может, это выход… Почему бы не попробовать? Надо чем-то заниматься», – размышлял отставной полицейский. Он понимал, что обратно в органы ему уже никогда не вернуться, и надо как можно скорее чем-то заполнить образовавшийся вакуум, иначе… Что может скрываться под этим «иначе» мужчина даже думать не хотел, но чувствовал, что ничего хорошего. Кое-какие средства у него были, нужных связей – предостаточно, жизненного опыта – хоть отбавляй: почему бы не попробовать?!
Течение жизни все время выносило Лоскутова к чему-то совершенно для него новому, настолько незнакомому по предыдущей деятельности, что в первое время он буквально скрипел от досады зубами: «Опять все к чертям! Для чего я столько лет на это потратил? Весь мой опыт – псу под хвост! Опять, как мальчишка, учиться заново…». Так было после окончания пединститута, когда судьба вместо школы привела его в органы внутренних дел, к чему он, молодой Валерий, конечно же, совсем не был готов. Потом вместо спокойной кабинетной службы, к которой он за пять лет уже успел привыкнуть, швырнула парня на оперативную работу, затем на Кавказ. За десять неспокойных, полных ежедневной опасности лет, Лоскутов успел привыкнуть и к этому. Но только он втянулся, приспособился к тому образу жизни, к которому нормальный человек, в принципе, адаптироваться не должен, боевого офицера отозвали в главк и поручили аналитическую работу. Со временем Валерий научился не удивляться очередному зигзагу своего пути, и каждый раз терпеливо постигал новое, успешно осваивая секреты профессионального мастерства.
«Хм, интересно, куда сейчас выведет…», – с любопытством, больше не колеблясь, Лоскутов позвонил по указанному в объявлении номеру и договорился на встречу с представителями продавца на завтра. Вечером, вытянувшись во весь рост, бывший подполковник засыпал с легким сердцем – он знал что делает. В его жизнь снова вернулся смысл и она, наконец, опять обрела осознанность.
* * *
– Лоскутов Валерий Павлович? – удостоверился нотариус, вписывая имя нового владельца бизнеса в договор купли-продажи. «Да, как Чкалов», – мысленно подтвердил Лоскутов. Он гордился этим сходством с легендарным летчиком, также как и поистине чкаловскими бесшабашностью и дерзостью своих спецопераций.
Встреча с доверителем прежнего владельца прошла успешно, они съездили на место и осмотрели имущество, а после оформили все необходимые документы.
– Успехов вам! – искренне пожелала консультант юридической фирмы, специально нанятой прежним владельцем для продажи бизнеса, и вручила отставному подполковнику элегантную пухлую папку с документами.
Лоскутов приехал домой и, усевшись на диване, проанализировал свои наблюдения и ощущения – такова была его многолетняя привычка оперативника. Мозг, как бесстрастная видеокамера, фиксировал все, что он слышал, видел или чувствовал в течение дня, и надо было только потом все «разложить по полочкам», как сразу же прорисовывалась четкая картина последних событий.
Все было неплохо: имущество в наличии, документы в порядке, вроде бы не афера… но что-то занозой царапало радужное восприятие от совершенной сделки… но что? Лоскутов сидел на диване, механически теребя рукой мягкую шерсть кота, расхаживал взад-вперед по комнате, курил в окно на кухне. И так часа два, пока не выстроилась следующая логическая цепочка:
1. Почему хозяин или хозяева бизнеса сами не встретились с продавцом? Посредник объяснил это тем, что недавно хозяин умер, а бизнес продает кто-то из его наследников, живущий за пределами России.
2. Почему умер хозяин? Причин может быть множество, но все же… Как полицейский, Лоскутов слишком хорошо знал, что часто такой исход связан с бизнесом, и ему, чтобы в будущем обезопасить себя, следует побольше разузнать о смерти хозяина.
3. Почему при такой привлекательной цене никто его до сих пор не купил? Газета, как потом специально посмотрел отставной подполковник, была трехмесячной давности. Посредник что-то расплывчато рассказал о конъюнктуре… может быть, может быть…
4. И почему бизнес – какая-то ферма, была неработающей? Не было ни одного человека персонала. Почему со смертью хозяина предприятие остановилось, и все куда-то разбежались? На этот вопрос у посредника никаких предположений не было – Лоскутову предстояло в этом, как и многом другом, разобраться самостоятельно.
5. Последним был уже не вопрос, а простая констатация факта – он купил то, в чем совсем не разбирался и даже название правильно не запомнил.
На мгновенье Лоскутов испытал такой же тошнотворный прилив бессилья, как много лет назад в горах… Их группа попрыгала с борта бэтээра, и каждый разбрелся по своим делам. Механик-водитель поставил машину на стояночный тормоз и присоединился костальным. Небольшая ровная площадка, куда они выскочили из ущелья, примыкала к крутому склону, больше похожему на обрыв. Сзади, за буксировочную проушину к бэтээру кинолог привязал кавказскую овчарку, натасканную на оружие – искали тайники в «зеленке». Через какое-то время машина сорвалась с неисправного тормоза и сначала медленно, потом все быстрее и быстрее покатилась под уклон в каменистый обрыв. У подполковника до сих пор в ушах стоял визг, звериный вопль, вой, отчаянный лай умной собаки, звавшей на помощь, скулившей от отчаяния и безысходности близкой, нелепой смерти, упиравшейся всеми четырьмя лапами в безнадежной попытке удержать многотонную машину на месте… Он отчетливо видел кувыркающееся через голову ее черное в холке туловище, красно-белую пену, пузырящуюся в пасти, безнадежно пытающейся перегрызть крепкий поводок… К счастью для животного длинная автоматная очередь солдата, ближе всего оказавшегося к бронетранспортеру, оборвала веревку в самый последний момент, и овчарка, поджав хвост и низко нагнув голову, медленно побрела к людям. Лоскутов навсегда запомнил ее человеческий, полный немого укора взгляд. Однако ему вспомнились и другие, поистине чудесные случаи избавления от неминуемой беды, и он, приободрившись, самоуверенно пообещал себе: «Прорвемся!».
* * *
Машина мягко катилась по узкой лесной дороге. Лоскутов слушал любимый аудиодиск и радостно во весь голос подпевал ритмичной песне:
Хоп, мусорок, не шей мне срок,
Машина «Зингера» иголочку сломала.
Всех понятых, полублатных,
Да и тебя, бля, мусор, я в гробу видала.
Разухабистая музыка как нельзя лучше соответствовала его нынешнему состоянию – жизнь тоже куда-то разухабисто неслась и делала очередной крутой поворот. На переднем пассажирском сиденье восседал Агат – подполковник взял его с собой «прогуляться на природу». Слева и справа ее обступали высокие стройные сосны. Где-то виднелись хорошо узнаваемые силуэты разлапистых елей. Скоро дорога уперлась в металлический, выкрашенный в салатный цвет шлагбаум. «Надо скорее найти сторожей или охранников», – подумал Валерий и вышел из машины открывать проезд. За шлагбаумом начиналась территория заброшенного животноводческого комплекса – его нынешнего приобретения, въехав на которую, он испытал ранее неведомое ему и очень приятное ощущение – чувство собственника. Окинув хозяйским взглядом компактное здание котельной, Лоскутов миновал длинный серый одноэтажный корпус и, проехав его, увидел другой, на фасаде которого виднелся красочный баннер: «Вермиферма».
– Вер-ми-фер-ма, – по складам вслух прочитал Валерий непривычное для него слово, – вот угораздило то…
В торце серого, местами растрескавшегося бетона, здания находилась широкая, оббитая коричневым, ржавым железом дверь. Чуть поодаль стояла пустая собачья будка с оборванной веревкой. К подполковнику не вовремя вернулись неприятные воспоминания об овчарке… Подойдя к будке, он удивился изрытой, напоминавшей дуршлаг, только с дырками значительного большего диаметра, земле вокруг нее. Проследив взглядом, с удивлением обнаружил, что более темная, перепаханная ходами узкая полоска земли, тянется до бетонного отмостка у стены вермифермы и там теряется. Но еще больше его поразил найденный рядом кусок… серой шерсти. Осторожно взяв его кончиками пальцев, Лоскутов внимательно рассмотрел находку со всех сторон и… нахмурился: это была шерсть животного с кусочком уже ссохшейся кожицы, предположительно собачья. Валерий внезапно почувствовал явную угрозу, исходившую от этого места, но не мог пока понять ее природы. Подобравшись и стараясь не делать резких движений, он осмотрелся.
Забор из сетки рабицы, в некоторых местах сильно порванной, отделял ферму от густого темного леса. Кроны высоких деревьев стояли неподвижно. Постояв и понаблюдав за деревьями, подполковник не сразу сообразил – что не так. Что-то в окружающем насторожило отставного полицейского еще сильнее… Яркий солнечный день, густой темно-зеленый лес рядом, но почему-то какая-то тягостная атмосфера ощущалась в этом месте. «Что не так?!», – в очередной раз спросив себя, Валерий, наконец, запоздало догадался – что. Полное безмолвие! Да, да, ни одной птицы на ветках деревьев, ни их щебета, ни пенья, ни стрекотанья и других звуков, которыми наполнен живой лес. Как будто бы птицы и другие обитатели покинули его. Мертвый лес. «Нет, напридумывал», – с досадой отмахнулся Лоскутов и направился к машине, чтобы забрать с собой кота. Взяв животное на руки, человек собрался было направиться к входу в здание, но вдруг, к его изумлению, Агат развернулся мордой к вермиферме и напрягся всем телом, как струна. А потом ощерился, и недвусмысленно выразив хозяину свое недовольство, с шипением вырвался из рук хозяина, спрыгнув сначала на капот машины, а потом запрыгнул на ее крышу и перебрался в самый дальний от человека угол.
– Ну и ну! Ты что, Агат?! – воскликнул Лоскутов и попытался, было, снять кота с машины, но безуспешно – с его любимцем явно происходило что-то не так, и он настойчиво отказывался покидать свое убежище. Валерий по-новому взглянул на здание вермифермы, вызвавшее такой испуг кота: оно ему нравилось все меньше и меньше. «Спокойно. Это обычная заброшенная ферма. Что здесь может быть опасного?!», – привычно, как он проделывал это много-много раз, подполковник вернул себе уверенность.
Оставив животное, бывший полицейский открыл дверь ключом и вошел в тамбур. Сделав шаг, он вздрогнул всем телом и резко отшатнулся назад, почувствовав, что в темноте наткнулся лицом на большую густую, полную засохших трупиков мух и мотыльков, паутину. «Зря вчера внутрь не зашли… надо было бы…», – запоздало укорил себя Лоскутов.
Чертыхаясь, бывший полицейский очистил от грязных обрывков паутины лицо и, вытянув вперед руку, снова зашел внутрь. Слева от входа нащупал выключатель и с любопытством: «Работает?», включил свет. Лампочка зажглась тусклым желтым светом, осветив внутреннее пространство тамбура. Здесь располагался отопительный котел и вместительный расширительный бак. По сути, они представляли собой тепловой узел автономной системы отопления. На белой металлической поверхности котла зловеще выделялся небольшой топорик с темным деревянным топорищем. Подполковник брезгливо взялся за вымазанную чем-то бурым рукоять и приблизил к глазам выщербленное, тоже запачканное лезвие – топором явно пользовались… Зачем? Осмотревшись, Валерий никаких дров не обнаружил, да и по разноцветным проводам, торчавшим из широкой трубы над котлом, он сделал вывод, что котел электрический. Интересно… Дальше была еще одна дверь, наподобие наружной, с усилием толкнув которую, мужчина, наконец, оказался в основном помещении.
Свет через небольшие окна, расположенные по обеим сторонам помещения, плохо проникал во внутреннее пространство огромного зала. «Царство мрака и… паутины!», – пришло на ум подполковнику, когда он осторожно вошел. Насчет паутины он точно не ошибся – ее было не просто много, а очень много! Казалось, что это помещенье заброшено очень давно, лет сто, а не каких-то два-три месяца. Осторожно, взмахами руки очищая перед собой пространство, где пригибаясь, а порой и обходя малозаметные, но при соприкосновении с ними, крайне неприятные нити, Валерий продвинулся вглубь помещения на десяток метров и остановился осмотреться. Из-за плохого естественного освещения все вокруг казалось серым: железобетонные стены, пол, высокий потолок. От вида густых сетей паутины, мрака и полного отсутствия хоть малейшего движения воздуха (как в закрытом склепе!) Лоскутов почувствовал себя неуютно. Оставаться дольше здесь очень не хотелось. Но выбора у Валерия не было, и он продолжил осмотр. Справа от входа находилась бытовка и офис одновременно – отгороженное стеклопакетами прямоугольное пространство с дверью и окнами в основной зал. Слева, у другой стены, виднелась какая-то металлическая конструкция, издалека похожая на очень длинную, трехъярусную кровать, с назначением которой, как и всем остальным, Лоскутову еще предстояло разобраться. В торце зала виднелись четыре полупрозрачных, как ему показалось, из мелкоячеистой металлической сетки, больших центрифуги. Ширина помещения была не меньше двадцати метров и столько же в длину. В этом, «малом зале», как для себя назвал эту половину фермы ее новый хозяин, с потолка, кроме спиралевидных энергосберегающих ламп свисали и еще какие-то устройства. С виду они были похожи на большие прямоугольники светильников дневного освещения, но снизу у них, вместо ламп, виднелись лишь матовые, мелкорифленые металлические пластины. Таких, непонятных светильников отставной подполковник начитал десять – ровно по пять пар по центру потолка.
В противоположной стене малого зала виднелась еще одна дверь с большим белым пятном посередине. Осторожно продвигаясь вперед, опасаясь дотронуться до чего-либо или наступить куда-то, так как все выглядело грязно-серым, опасным, Валерий рассмотрел белое пятно на двери – это был рисунок, выполненный, скорее всего, белой масляной краской. Но едва увидев и осознав то, что нарисовано, Лоскутов резко остановился: «Что за?!». С двери на него смотрел крупный, метром в высоту и столько же в ширину, кролик… без головы. Кто-то начал рисовать кролика, мастерски изобразил туловище, лапки, шею, но голову нарисовал рядом, у его передней лапы. Она, с вытянутыми вперед длинными ушами, лежала на боку с оскаленной гримасой. Но это был не оскал злобы, а скорее – смертельного, абсолютного страха! Так, во всяком случае, показалось подполковнику. Кто и зачем нарисовал кролика? Причем тут кролик вообще?! И зачем художник оторвал ему голову? Что за гримаса ужаса или муки застыла на его морде? И еще один вопрос некстати холодной змеей заполз в мозг: «Почему неизвестный художник, так реалистично изобразивший кролика, упустил одну немаловажную деталь – он не нарисовал кровь?!» А она обязательно должны была быть: хлестать из рваной раны на шее, стекать по груди и лапам, ею должна быть вымазана кроличья морда. Отставному полицейскому приходилось перерезать горло животным, отделяя затем их голову от туловища, и он знал, как это выглядит! Нет, не мог художник этого упустить случайно… Что за рисунок? Подсказка? Предупреждение?! О чем?!
От нервного напряжения застучало в ушах. Лоскутов набычился и шумно задышал, из-за плеча осматривая пространство сбоку и сзади себя. Потом резко развернулся, пружинисто отступив назад – …никого! Но он всей кожей чувствовал приближение опасности. Где? Откуда ждать нападения?! Такое с ним случалось не раз и не два на войне, когда знаешь, что противник где-то рядом и, возможно, держит тебя на мушке, а может, уже занес нож, чтобы резко выскочить сзади из-за укрытия и перерезать твою глотку… Но это было на войне, а что может быть здесь такого, на бывшем скотном дворе, а теперь вермиферме – предприятии по производству органических удобрений, как значилось в документах? Опасного настолько, что опытный полицейский почувствовал этот, знакомый ему неумолимый холод близкой гибели всеми клетками своего сильного, кряжистого тела.
Неужели натренированный организм, сноровка, опыт начали подводить его? Неужели он начал терять форму? И так быстро, всего за неделю после увольнения?! Нет, он не мог ошибиться… Лоскутов привычно скользнул правой рукой за пазуху, под левое предплечье, но… с досадой остановился: табельного оружия в привычном месте, ровно, как и самой наплечной кобуры, не было. Взявшись рукой за дверную ручку и спрятавшись за косяк, бывший подполковник очень медленно, стараясь не производить ни малейшего звука, потянул ее на себя, а чуть приоткрыв дверь, резким пинком ноги распахнул ее во всю ширь проема, сам оставаясь за стеной.
