Текст книги "Бумажный тигр (I. - "Материя") (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Не думал, что вы торгуете ядами, – пробормотал он, – Теперь я, пожалуй, трижды подумаю, прежде чем принять ваше предложение выпить чашку чая…

Доктор Фарлоу дернул плечом.

– Я держу аптеку, старина. Как говорил мудрый Парацельс, подчас всего крупинка отличает яд от лекарства. Без сомнения, стрихнин – один из сильнейших ядов, известных медицине, но его у него и другие ценные свойства, интересные для науки…

– Например, отрава для крыс, – утвердительно произнес Лэйд.

– Например, отрава для крыс, – согласился доктор Фарлоу неохотно, чувствовалось, что эта тема разговора не увлекает его, – Что ж, многие на острове действительно травят крыс стрихнином, не могу же я из-за этого не отпускать им то, что они просят?

– И много ты отпустил стрихнина для миссис Гаррисон?

– Четыре унции, если не изменяет память.

– Ауэ! – не удержался Лэйд, – Так много?

Фарлоу взглянул ему прямо в глаза. Достаточно прямо и достаточно выразительно, чтобы дать явственно понять – продолжение этого разговора его не интересует.

– А что еще я мог сделать для этой несчастной леди?

В самом деле, подумал Лэйд. Что еще можно сделать для человека, который много лет назад добровольно похоронил себя, обернувшись черным крепом, и который частью сознания давно уже пребывает в ином мире. Забавном, населенном мифическими существами, но, надо думать, не менее хлопотный, чем привычный нам.

– Конечно. Совершенно справедливо с твоей стороны.

– Всегда к твоим услугам, Чабб. Напомни, чтоб я позже рассказал одну забавную историю про мистера Варлоу, вздумавшего натравить своего домашнего автоматона на крыс, и о том, какой конфуз из этого вышел…

– Непременно напомню, старина.

* * *

Ночи на Новом Бангоре были тяжелыми, влажными и душными. Однако эта выдалась по-настоящему холодной и, поднимая воротник плаща, чтоб спрятать подбородок от ледяного порывистого ветра, Лэйд подумал о том, что никогда, должно быть, не сможет привыкнуть к тому, как на смену иссушающему дневному зною приходит пробирающая до костей малярийная прохлада. Проклятый циклон. Таких холодов в Новом Бангоре он не помнил лет пять.

Нет, подумал он секундой позже, на этом острове куда больше вещей, к которым я никогда не смогу привыкнуть. Куда больше.

Он нарочно вышел из «Глупой Утки» с таким расчетом, чтоб оказаться снаружи одновременно с Эйфом Саливаном и теперь наблюдал, как тот тщательно водружает полицейский шлем на голову.

– Ну, доброй ночи, Чабб, – Саливан шутливо козырнул ему, – Передавайте от меня наилучшие пожелания мисс Прайс. И старому Дигги, конечно.

– Непременно.

Саливан уже развернулся было в другую сторону – его дежурство еще не было закончено – но Лэйд вынудил его остановиться, осторожно взяв за рукав.

– Эйф… А ведь Мэнфорд-хаус, кажется, неподалеку отсюда, а?

Несмотря на молодость Саливан тоже был обладателем отличной памяти, хоть память эта была и менее приятного свойства, чем аптекарская. Он всегда помнил, кто склонен горланить допоздна песни, кто скандалит с домочадцами, кто имеет свойство запускать свой кредит в лавке…

– Четверть мили на восток, – быстро сказал он, – Старая развалина в георгианском стиле с эркером. Это дом миссис Гаррисон, верно?

Лэйд кивнул.

– Он самый. Мне кажется, Эйф, нам с вами как джентльменам стоит нанести ей визит, дабы убедиться, что она находится в порядке и добром здравии.

– Вы с ума сошли! – вырвалось у Саливана, – Почти полночь!

– Я знаю, который час, – досадливо произнес Лэйд, – Что такое, Эйф? Испугались небольшой прогулки?

– Не хочу, чтобы в Хукахука начали говорить про Эйфа Саливана, что он имеет обыкновение ночами вламываться в дома пожилых леди, – буркнул констебль, – Что это за странная мысль пришла вам в голову, Чабб? Или вы полагаете, что у миссис Гаррисон есть проблемы, о которых я по какой-то причине не знаю?

Лэйд вздохнул.

«Нет, – мысленно ответил он, – У миссис Гаррисон нет проблем. У миссис Гаррисон завелись брауни. Такие, знаешь, маленькие человечки, которые по ночам хозяйничают на кухне. И судя по тому, что она недавно купила четыре унции крысиного яда, взаимоотношения между ними за последнее время не улучшились».

– Она была недавно у меня в лавке, – нехотя произнес он, – И мне показалось, что она находится в сильном душевном волнении.

Саливан прищурился. Лэйд заметил это даже в свете газовых фонарей.

– Ага. То-то вы всё выспрашивали у Фарлоу про стрихнин!

А он наблюдателен, подумал Лэйд. Может, и не так, как какой-нибудь бригадир Жерар из книжек в мягких обложках, которые тайком читает за кассой Сэнди, но и не болван. Что ж, тем лучше.

– Люди в ее возрасте часто испытывают… душевную тоску. А она уже много лет в трауре и почти не выходит из дома. Не хотел бы поднимать панику, но…

– Ах, черт! – Саливан хлопнул кулаком по ладони, – Понимаю, к чему вы клоните. Тохена![14]14
  Tohena (язык маори) – «Черт».


[Закрыть] Только самоубийц мне в Хукахука и не доставало!

– Может, мои опасения и беспочвенны, но я бы не хотел давать им лишнюю пищу. Моей совести будет достаточно того, что миссис Гаррисон жива. Предлагаю предпринять небольшую прогулку до Мэнфорд-хаус, разбудить ее камеристку – Эсси, кажется, – и убедиться в том, что все в порядке. Если окажется, что я зря поднял тревогу – можете высмеять меня на следующем заседании Треста, думаю, Макензи охотно вас поддержит.

Но Саливан был далек от насмешливости.

– Спасибо, мистер Лайвстоун, – он крепко сжал локоть Лэйда, – Теперь я понимаю, отчего вас так уважают в Хукахука. Я имею в виду…

Лэйд усмехнулся.

– Просто Чабб, если вы не против. И лучше бы нам поспешить. Я надеюсь, Эсси не принимает на ночь снотворное?..

* * *

Лэйд не знал, как давно Хейвуд-стрит превратилась в Хукахука, и едва ли об этом знал кто-нибудь из нескольких сотен ее обитателей. По крайней мере, в то время, когда Лэйда это интересовало, никакой информации касательно этого раздобыть ему так и не удалось.

Хукахука на грубом полинезийском наречии означает «Яма» и в глубине души Лэйд полагал, что это слово вполне подходит тому кусочку Миддлдэка, что примостился в одном из самых укромных уголков острова, вдалеке от пышущего паром обжигающего Коппертауна, монументального и грозного Майринка, беспутного и шумного Шипспоттинга…

Дома здесь преимущественно были старые. Не такие старые, как древние громады Олд-Донована, похожие на высохших бледных мертвецов из камня, но, без сомнения, обладали почтенным возрастом. Впрочем, что такое возраст, если речь идет о Новом Бангоре, острове, для которого время было такой же игрушкой, как все остальное. Для которого и он сам, Лэйд Лайвстоун по прозвищу Чабб, был игрушкой. Быть может, лишь немногим более самостоятельной и сообразительной, чем прочие, но не более того.

Оживленная и шумная днем, Хукахука ночью неприятно преображалась. Лишившись пыхтящих локомобилей, кэбов, повозок и тачек, она походила на часы, внутри которых остановились все шестерни, мертвый механизм, лишенный своей естественной жизненной силы. Выложенная крупным камнем мостовая успела покрыться ночной капелью и выглядела холодной и скользкой, точно инструменты хирурга. Привалившиеся друг к другу каменными боками дома угрюмо взирали пустыми провалами окон. От этого взгляда Лэйду невольно хотелось поежиться.

«Ну пялься, пялься… – буркнул он мысленно, стараясь смотреть больше под ноги, чем по сторонам, – Пялься, старый ты каменный ублюдок. Уже задумал что-то? Снова какая-то игра? Снова решил позабавиться со старым Чаббом? Что ж, давай взглянем, что ты приготовил для меня в этот раз. И не истрешь ли ты об меня свои поганые зубы…»

Новый Бангор молчал, отзываясь лишь легким скрипом ставень и скрипом черепицы. Но Лэйд знал его достаточно долго, чтобы разбирать в этих звуках сдерживаемое злорадство. Впрочем, это могло быть и плодом растревоженного воображения. Существо столь древнее и могущественное, как Новый Бангор, едва ли было способно испытывать подобие человеческих эмоций.

– Мэнфорд-хаус, – должно быть, ночной город даже на привычного ко всему Саливана воздействовал неважно, он сделался замкнут и молчалив, – Вон тот, второй справа.

Лэйд никогда не считал себя знатоком архитектуры, старые здания чаще нагоняли на него уныние и скуку, чем восхищение, оттого, увидев обиталище миссис Гаррисон, он лишь поморщился. Он и сам вспомнил этот дом, грузный тяжелый булыжник, примостившийся как-то наособицу от прочих, похожий на огромную непропеченную хлебную буханку. Сходство это усиливалось подобием хлебных крошек – выкрошившегося кирпича из давно не знавших ремонта стен. А вот палисадник оказался на удивление ухожен – судя по всему, миссис Гаррисон, несмотря на траур, не оставляла попыток вдохнуть жизнь в эту мрачную каменную громаду.

– К ним иногда приходит садовник, – произнес Саливан, точно прочитав его мысли, – Только благодаря ему почтальону еще не требуется мачете для того, чтоб проложить дорогу к порогу.

– Свет, вроде бы, потушен?

– Кажется, на первом этаже что-то горит. Вероятно, камин.

– Должно быть, слишком часто пялюсь в гроссбухи…

– Постучим, – решил Саливан, – Нечего поднимать звон посреди ночи, верно?

Он постучал – весомо и уверенно – как и полагается стучать констеблю при исполнении. Лэйд напряженно вслушивался, но услышал лишь быстро погасшие во внутренностях дома отзвуки этого стука. Не было слышно ни голосов, ни чирканья спичек, ни ругани, ни шарканья шагов, словом, никаких звуков, которые обыкновенно производят грубо разбуженные посреди ночи люди.

Кашлянув, Саливан протянул было руку к шнуру звонка, но Лэйд, сам того не ожидая, вдруг перехватил ее.

– Стойте. Дверь открыта.

Саливан негромко выругался по-полинезийски, вызвав у Лэйда невольное уважение. Прежде он считал Макензи безусловным чемпионом Хукахука в этом виде спорта, но случись между ним и Саливаном соревнование, Лэйд поставил бы ящик лучшего чая на то, что победа не будет легкой.

– Эсси, камеристка, всегда запирает на ночь дверь, – пробормотал Саливан озабоченно, – Хвала вашему чутью, Чабб, быть может, именно оно спасет старую миссис Гаррисон.

– Но…

– Со стрихнином мы разберемся позже, но пока я готов поставить соверен из своего жалованья на то, что в доме орудуют грабители.

– Грабители в Хукахука? Помилуйте!

– Скрэпси не так далеко, как принято считать, – мрачно усмехнулся Саливан, – Кроме того, я вижу и другие признаки. Взгляните сами. Оба газовых фонаря напротив дома потушены. Вам не показалось это странным? Дверь лишь выглядит закрытой, на самом деле она едва прикрыта. Проведите рукой по дверной коробке, вот тут… Чувствуете, скользко?

– Да, как будто. Но я…

– Это воск, – спокойно обронил Саливан, – Грабители смазывают воском двери и замки, когда идут на дело. Чтоб не было скрипа. Ах черт, вовремя же мы пришли… Теперь понятно, отчего виден отсвет на первом этаже. Это не камин, это потайной фонарь. Не удивлюсь, если мы обнаружим в гостиной пару джентльменов, простукивающих стены в поисках тайника с деньгами старого капитана Гаррисона.

– Вы хотите сказать…

– Придется действовать вдвоем. Вы, случайно, не прихватили митральезу своего дедушки?

– Это револьвер, – буркнул Лэйд, – Может, не такой современный, как все эти ваши новомодные машинки, но…

– Ну и запах там внутри… Должно быть, канализацию не чинили ни разу за все время. Значит, не прихватили?

– У меня нет привычки штурмовать чужие дома с оружием в руках! – негромко огрызнулся Лэйд, – Я держу револьвер в ящике письменного стола, а не в кармане!

– Что ж, будем уповать на то, что есть под рукой.

С усмешкой, которая показалась Лэйду весьма недружелюбной, Саливан снял с ремня дубинку – довольно зловещего вида орудие с ребристой рукоятью и ременной петлей, в длину не меньше фута. Оно могло выглядеть неуклюжим, даже варварским, под стать примитивным палицам полли, но Лэйд знал, до чего грозным оно может быть в умелых руках. В том, что Саливан отлично умеет с ним управляться, он не сомневался.

– Я иду первым, – шепотом сказал Саливан, – Держитесь за моей спиной, Чабб. Если кто-то из мерзавцев попытается сбежать, смело взгрейте его. Я помню, у вас отличный прямой правый.

* * *

Мэнфорд-хаус внутри показался Лэйду еще более неприятным, чем снаружи. Снаружи это был кусок неопрятного посеревшего камня, выщербленный полинезийскими ветрами, один из множества прочих. Внутри же… Лэйд и сам вдруг пожалел, что оставил револьвер в лавке, несмотря на то, что терпеть не мог оружия. Ладно револьвер, даже старая прогулочная трость сейчас была бы кстати как никогда. Не полицейская дубинка, конечно, но тоже способна пересчитать кому-то ребра…

Внутри Мэнфорд-хаус был сырым и скрипучим, а еще – темным и состоящим из сплошных острых углов. Крадясь по погруженной в темноту прихожей вслед за Саливаном, Лэйд болезненно напрягался всякий раз, когда под ногой скрипела половица. Похоже на лес, подумал он. Наполненный сыростью и миазмами тропический лес безлунной ночью.

Вонь в самом деле стояла оглушительная, такая, что Лэйд, едва только миновав порог, поспешно прижал к лицу рукав пиджака, будто это могло помочь. Воняло чем-то гнилостным, сладковато-едким, подобный запах Лэйду уже приходилось обонять как-то раз, когда нерадивый приказчик пытался сбыть в его лавку бочку испорченного лярда[15]15
  Лярд – вытопленный из животного сала жир.


[Закрыть]. Смердело так, что пришлось поручить Дигги утащить весь бочонок в Склиф и там утопить его без лишних церемоний, и то запах не удавалось изгнать из лавки еще два дня…

Возможно, первое впечатление не было ошибочным, подумал Лэйд, возможно, миссис Гаррисон и верно сумасшедшая – в самом гнусном и простом смысле этого слова. Старые леди часто выживают из ума. Живущие сами по себе, лишенные родственников и компаньонов, они постепенно теряют связь с реальностью, как потерял ее когда-то сам Новый Бангор.

Что, если брауни были лишь последним штрихом на том холсте безумия, который создавался здесь на протяжении многих лет? Что, если раньше на ее чудачества просто не обращали внимания? Что, если миссис Гаррисон имеет обыкновение собирать по всему городу дохлых кошек и развешивать их в своем подвале? Или…

Саливан зажег фонарь, при виде которого Лэйду захотелось уважительно присвистнуть. Это была не грубая керосиновая лампа, а патентованная модель Майселя, миниатюрная, похожая на подзорную трубу, но дающая конус мощного гальванического света. Страшно представить, во сколько она обошлась Саливану, но Эйф всегда испытывал слабость по отношению к техническим новинкам…

– Налево, – одними губами произнес Саливан, – Через кухню.

Ярко-желтый гальванический свет полз по полу и стенам, заставляя старомодную мебель отбрасывать во все стороны колючие шипастые тени. Возможно, от этого, или от сырого скрипа прогнивших половиц Лэйд ощущал себя так, будто идет сквозь выводок затаившихся в ночи голодных отпрысков Танивхе.

На кухне было пусто – ни злоумышленников, ни самой миссис Гаррисон. Остановившись у печи, Саливан коротко приложил палец к ее боку и удовлетворенно кивнул сам себе. Судя по слежавшейся серой золе внутри, ее не разжигали не менее суток. И это уже показалось Лэйду странным – даже сумасшедшим свойственно питаться…

– Вайята вахине тахита[16]16
  Waiata wahine tawhito (язык маори) – «Больная старуха».


[Закрыть], – вдруг пробормотал Саливан, останавливаясь, – Что ж, теперь мы знаем, откуда этот запах.

Лэйд посмотрел в ту сторону, куда констебль светил фонарем и не сразу понял, на что смотрит – резкий гальванический свет лишал предметы их привычных оттенков. Что-то вязкое, кашеобразное, слизкое, большим комом собравшееся у самого плинтуса.

– Пудинг, – Саливан скривился, – Сгнивший хлебный пудинг. А гляньте туда. Готов поклясться, когда-то это было ножкой индейки. А вот это…

– Виноград, – пробормотал Лэйд, – Хотя уже ближе к изюму. И яблочный пирог. И… Во имя Брейрбрука, Лукавого Жнеца, в жизни не видел ничего отвратительнее!

Теперь, когда он знал, на что смотреть, природа ужасного запаха стала очевидной. Вся кухня была набита едой, только еда эта была сервирована так, будто предполагалась не для человека. Крохи съестного лежали во всех темных углах, в щелях, на полках. Много еды. Очень много несвежей еды, которая в жарком воздухе Нового Бангора превратилась в сочащуюся мутной влагой прелую гниль.

Абрикосы, заботливо устроенные за карнизом, сделались похожи на оранжевые кляксы. В ящике для угля виднелась истлевшая коврига хлеба, покрытая, точно инеем, сине-зелеными разводами. За газовым рожком топорщилось что-то склизкое, темное, шершавое, в чем Лэйд с ужасом узнал кусок ростбифа.

Ему не требовалось как Саливану с изумлением разглядывать эту сервировку. Он понял все сразу же. Это было частью подношения миссис Гаррисон своим брауни, вымышленному маленькому народцу, с которым она делила дом. Возможно, ее попыткой задобрить их и вернуть их расположение, утраченное из-за прокисших сливок. Лэйду оставалось лишь молча покачать головой. Что могло измениться за несколько дней, если миссис Гаррисон, потчевавшая своих вымышленных друзей ростбифом и индейкой, взялась за стрихнин?..

Что ж, подумал он, по крайней мере трагедии не произошло. Несуществующие брауни должны быть так же равнодушны к стрихнину, как и к прочему угощению. Это все проклятое предчувствие. Вновь показалось, что остров затевает со мной очередную игру, но игра, в сущности, оказалась вполне безобидной, хоть и отвратительно пахнущей.

Он шагнул в сторону, освобождая Саливану дорогу в гостиную, но замер, зацепившись за что-то ногой. Что-то большое и мягкое, лежащей у самой стены и потому прежде не замеченное. Запах от него шел ужасающий, Лэйд едва не пошатнулся. Господи Боже, никак целый мешок еды. Мясных обрезков или капусты или…

– Эйф, свет! – попросил он негромко, – Тут что-то…

Закончить он не успел – Саливан наконец осветил то, что лежало у стены. И сам мгновенно задохнулся, будто все известные ему ругательства одновременно попытались хлынуть из глотки.

Тело, механически и отстранено заметил Лэйд, большое мужское тело. Мертвое и достигшее той степени разложения, когда трупные пятна из багрово-алых сродни ожогам превращаются в фиолетовые и сизые, под цвет чернил.

Спокойно, приказал себе Лэйд, чувствуя, как тугим мокрым узлом норовят скрутиться в животе внутренности, спокойно. Ты уже не первый год играешь с Новым Бангором, ты знаешь его фокусы и его привычки. Не позволяй ему напугать себя. Напуганный, ты погибнешь.

Он заставил себя сделаться подобием бесстрастного прибора, фиксирующего изображение и звук. Изгнал прочь перепуганные стайки мыслей, сновавшие под сводами черепа потревоженными летучими мышами. Мысленным приказом замедлил суетливый перестук сердца.

Миг перерождения был необычайно короток, меньше секунды, но Лэйд успел ощутить удовлетворение. Словно сбросил с себя мешковатый потертый костюм, давящий на шею и члены. Костюм, который назывался Лэйд Лайвстоун по прозвищу Чабб. Окружающий мир отреагировал на эту перемену коротким шипением, которое – Лэйд был уверен в этом – не слышал никто кроме него. Но этот звук был порожден не тронутой тленом громадой Мэнфорд-хауса, а чем-то куда большим…

– Господи, Чабб…

– Тихо, Эйф. Вы уже ничем ему не поможете. Не поддавайтесь панике.

Саливан побледнел, но, к удовлетворению Лэйда, сохранил присутствие духа. Даже сбитый с толку, он оставался констеблем.

– Это же… это…

– Знакомое лицо?

– Баффет, садовник. Он ухаживал за садом миссис Гаррисон. Он… Его…

– Судя по всему, загрызли, – спокойно заметил Лэйд, – Эти раны оставлены не ножом. Похоже на следы зубов.

Это и были зубы, подумал он, разглядывая раздувшийся от сдерживаемых гнилостных газов живот. Многочисленные, крупные, но, кажется, не очень острые зубы. Видны размочаленные волокна мышц и сколы на кости. Таких следов не бывает, когда в плоть впиваются крысы или акулы. Что-то другое. Что-то, что долго терзало несчастного мистера Баффета, точно намеревалось не загрызть, а пережевать заживо. Голова скальпирована самым неопрятным образом, половина лица содрана, обнажая желтоватую, как слоновья кость, пластину черепа.

Поплотнее прикрыв лицо рукавом, Лэйд склонился над мертвецом, стараясь воспринимать его сухо и отстранено. «Представь, что это товар, который привезли тебе в лавку, – подумал он, – Ящик с мылом или пресные бисквиты. Подпорченный товар, который тебе надо внимательно изучить, чтобы составить рекламацию».

Первоначальное предположение оказалось верным. Укусов было множество, но нанесены они были совершенно хаотично, зачастую пролегая вдали от крупных сосудов и жизненно важных органов. Ведомые кровожадным инстинктом хищники обычно действуют куда аккуратнее.

А еще хищники редко проникают в жилые дома в самом центре Миддлдэка.

Лэйд задумчиво провел пальцем по полу возле мертвеца, чтобы потом изучить его при свете фонарика. Если речь идет о нападении хищника, почти наверняка неподалеку от тела обнаружится его шерсть. Но шерсти не было. Единственное, что обнаружил Лэйд на грязном полу – небольшое количество жирной белесой пыли, показавшейся ему смутно знакомой. Эта же пыль в некоторых местах покрывала и тело садовника.

Пока Лэйд размышлял, механически собирая пальцем пыль, Саливан сделал несколько быстрых решительных шагов в сторону гостиной. Едва ли еще рассчитывал застать врасплох грабителей, скорее, пытался понять, что происходит в этом проклятом доме, который пыталось захватить разложение.

– Лэйд, – произнес он вдруг громко, уже не таясь, – Идите-ка лучше сюда.

– Сейчас. Я хочу понять, чем покрыт этот бедняга. Такая, знаете, странная пыль, что-то вроде застывшего жира или стеарина…

– Идите сюда, Лэйд.

Судя по звенящему от напряжения голосу Саливана, тот обнаружил что-то куда более важное, чем прелестную репродукцию Чарльза Барбера на стене или милую гостиничную кушетку. Что-то, что уже имело отношение к нему, Лэйду Лайвстоуну, хоть и заранее вызывало у него отвращение.

– Вы нашли миссис Гаррисон? – спросил он, нарочно медля, прежде чем подняться на ноги.

Он уже догадывался, что увидит в гостиной. Догадывался с той самой секунды, когда переступил порог дома. Нет, понял он, даже раньше. С того проклятого мига, когда зазвонил колокольчик в его бакалейной лавке.

Можно надеяться даже на то, что акула, отведавшая твоей крови, рано или поздно забудет про тебя. Но по-настоящему древние чудовища никогда ничего не забывают.

– Эйф! – он уже не пытался говорить тихо, – Чего вы молчите, Эйф?

– Я нашел их, – как-то очень сухо и медленно произнес Саливан, – Миссис Гаррисон и Эсси. То есть, я думаю, что это они. Да, наверно.

– Я думал, вы констебль, – проворчал Лэйд, – Чему только вас учат…

– Посмотрите сами, мистер Лайвстоун. Посмотрите сами.

И Лэйд посмотрел.

* * *

Несмотря на горящий камин и яркий свет фонаря, Лэйду потребовалось много времени, чтобы понять, что именно он видит. А поняв – рефлекторно прижать ладонь к солнечному сплетению, пытаясь унять тошнотворное шевеление в желудке. Он даже ощутил во рту соленый привкус моллюсков – кажется, это съеденные в «Глупой Утке» ханги в виноградных листьях вдруг вознамерились вернуться в свой прежний мир… Судя по хлюпающим звукам, которые производил Саливан, нечто подобное сейчас происходило и с кофе в его желудке.

Они лежали в гостиной, связанные шнуром от штор, неподвижно вытянувшись во весь рост, точно куклы, с которыми кому-то надоело играть, не убранные на свое место. Нет, вдруг подумал Лэйд, отчаянно стискивая зубы и ощущая тошнотворно-соленый привкус моллюсков – точно куклы, попавшие в руки мальчишке-садисту.

Их рты были широко раскрыты и набиты углем. Так плотно, что челюсти неестественно широко распахнулись, выломанные из своих суставов. Тот, кто это сделал, хотел не просто заставить их молчать. Нет, он преследовал другие цели – и должен был потратить чертовски много времени, чтобы достичь своего. Может, несколько часов. Может – Лэйд ощутил ледяной ожог пота между лопатками – несколько дней.

Глаза миссис Гаррисон и ее камеристки казались широко распахнутыми, выпученными, но это было лишь иллюзией, рожденной скудным освещением гостиной. Глаз у них уже не было. Их глазницы были инкрустированы медными шишечками с каминной решетки. Медь была превосходно натерта и теперь в полумраке глаза старой леди и ее служанки казались горящими неярким желтым огнем.

Убийца аккуратно удалил с них одежду, но Лэйд не ощутил и толики смущения, видя их обнаженные тела – оставленные на них следы были столь страшны, что не оставляли места для прочих чувств, кроме ужаса. Он отчетливо видел для бледной старушечьей коже следы, которые мог оставить лишь садист-психопат. Наделенный огромным запасом терпения и, без сомнения, склонностью к тонкой работе. И еще незаурядной фантазией.

В попытке причинить своим жертвам как можно более страшные мучения, он, кажется, использовал в качестве пыточного арсенала весь запас мелких вещиц, который обнаружил в доме. Мертвая плоть была усеяна целыми россыпями булавок и мелких обувных гвоздей, вогнанных не очень глубоко, но очень тщательно. Дряблая мертвая кожа казалась туго натянута там, где в открытые раны и язвы были втиснуты наперстки, костяные пуговицы и обломки гребней. В краю одной из ран, на удивление ровно заштопанной сапожной дратвой, Лэйд едва ли не с ужасом обнаружил край чайного ситечка.

Вязальные спицы, старомодные серебряные кулоны, бусины, столовые приборы – Лэйд с отвращением убедился в том, что убийца, побывавший на Мэнфорд-хаус перед ними, обладал нечеловеческой изобретательностью относительно того, как можно использовать тысячи обыденных вещей из домашнего быта таким образом, каким это никогда не приходило в голову редакции «Журнала по домоводству миссис Пинч».

Шляпные булавки с большими металлическими горошинами испещрили шеи и плечи, точно миниатюрные стилеты. Аметистовые серьги, бывшие когда-то предметом гордости хозяйки, торчали в ее распоротом животе, точно осколки шрапнельного снаряда. Изящные серебряные ложечки, столь старые, что на них можно было рассмотреть вензель Георга Второго, вонзились под ключицы. Слишком много, подумал Лэйд, слабовольно закрывая глаза. Слишком много всего. Щепки от мебели, стеклянные осколки, зубочистки. Бритвенные лезвия, ключи, катушки. Скрепки, карандаши, спички…

Лэйд заставил себя открыть глаза, но на мертвые тела смотреть больше не мог. Оперся взглядом на каминную полку, словно это могло придать устойчивости самому телу.

– Мистер Лайвстоун… – Саливан не лишился чувств, но выглядел как человек, которого пригласил на чай сам Карнифакс, Кровоточащий Лорд, – Какой кошмар… В жизни ничего подобного не видел.

Крепкий, уважительно подумал Лэйд, копаясь в карманах. Карманов было много, открытых и тайных, но пальцы предательски дрожали, оттого он терял больше времени, чем было допустимо. Где-то в затылке зазвенела натянутой струной мысль, такая острая, что резала как по-живому – прочь. Прочь из Мэнфорд-хаус. То, что здесь произошло, не имеет отношения к тебе. Быть может, это часть чужой истории, чужой игры, а ты, Лэйд Лайвстоун, оказался здесь лишь случайно, по велению обстоятельств.

Лэйд стиснул зубы. Душевная слабость лишала равновесия, мешала четко видеть. Показалось даже, что гостиная, погруженная в трещащие, разбрасываемые камином, тени, сама вдруг украдкой зашевелилась. Едва слышно дрогнула бронзовая вазочка на каминной доске. Шелохнулся выпавший на пол кусок угля. Тревожно зашелестела сухая веточка флердоранжа, приколотая к шторам.

Не бежать, приказал себе Лэйд. Он только этого и ждет. Это ухмыляющееся невидимое чудовище, чующее его, Лэйда Лайвстоуна, страх. Древнее, уверенное в своих силах чудовище. Создание слишком древнее даже для окружающего его непроглядного океана.

Едва ли Саливан ощущал то, что ощущал сам Лэйд, но безотчетно чувствовал что-то скверное, как домашние мыши безотчетно чувствуют приближение тропического урагана. Достоинство и полицейская форма Ее Величества не позволяли ему отступить, но Лэйд ощутил, как обмякла мощная фигура под синим сукном. Грозная дубина в дрожащей руке выглядела не опаснее спички.

– Подождем снаружи, Чабб, – сквозь зубы произнес Саливан, пятясь, – Я постою у двери, а вы бегите сломя голову в полицейский участок. Он еще здесь. Посмотрите на камин, его недавно топили. Он еще здесь, Чабб.

Лэйд вздохнул, продолжая доставать из кармана мелкие вещицы и предметы. Некоторые из них выглядели вполне обыденно, другие больше подходили для карманов уличного мальчишки из Клифа, чем благообразного джентльмена. Были и третьего рода, еще более причудливые, один вид которых вызывал истинное отвращение.

– Мистер Хиггс говорит, никогда нельзя спешить, если готовишь гренки по-валийски. Хлеб может не прожариться должным образом, а сыр подгорит.

– Что? – Саливан был слишком напуган, чтобы воспринимать метафоры, – Что это значит?

Флердонарж вновь дернулся на своем месте. В корзине с углем уже явственно можно было различить шевеление.

– Спешить уже поздно. Вы правы, Эйф, убийца все еще здесь. Возможно, он находится здесь гораздо дольше, чем мы думаем. А еще мое оружие, скорее всего, здесь не поможет.

– Ваше… оружие?

Саливан удивленно смотрел на ладони Лэйда, где лежал его арсенал, больше похожий на сокровища из разоренного сорочьего гнезда. Потертые монеты, причудливо изогнутые куски проволоки, медная гайка с полустертыми гранями, крупная ракушка с выцарапанным на ней странным символом, скрученный кольцом гвоздь, ржавая игла, старая табакерка, лезвие от перочинного ножа…

– Я думал, это проказничает Брейбрук, – неохотно произнес Лэйд, – Или кто-то из его подданных. Такие фокусы весьма в духе Лукавого Жнеца. Но это не он. Брейрбрук проказник и любит навести страху, но если он гневается на кого-то из своих подданных, то выбирает менее… изощренные способы казни.

Несмотря на то, что воздух в гостиной был сырым и неподвижным, тяжелая портьера вдруг колыхнулась на своем месте. Где-то позади них скрипнул старыми дубовыми створками сервант. Зазвенело невесть чем потревоженное стекло.

– Копченый судак! – выругался Саливан, теряя остатки выдержки, – Вы рехнулись, Чабб? Брейрбрук? Талисманы? Я думал, вы-то слишком серьезны, чтоб верить в кроссарианские бредни!

– Когда-то я тоже считал их бреднями, – рассеянно заметил Лэйд, медленно отступая в сторону выхода, – Пока он не дал мне возможность убедиться в обратном.

Несмотря на все напряжение, чуткий слух Саливана мгновенно выделил из его фразы слово, которое было произнесено с отличной от прочих интонацией.

– Он? – резко спросил констебль, – Кто – «он»?

– Новый Бангор, Эйф. Новый Бангор собственной персоной.

– Вы нашли неуместное время для шуток, Чабб. Давайте мы закончим с этим, потом вернемся в «Глупую Утку» и выпьем по стаканчику «Пэдди», и там уж вы…