Текст книги "С паровозами через Тихий океан (Записки капитана)"

Автор книги: Константин Бадигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

С БЛАГОПОЛУЧНЫМ ПРИБЫТИЕМ!

Еще не спустили трапы на причал, а с соседних судов уже раздаются возбужденные возгласы на русском языке:

– Поздравляем, ребята, с благополучным прибытием! Передайте привет стармеху. Как там Сережа Лукьянчикоз поживает? Пусть ждет меня в гости!

Оказывается, наше судно встало у причала между двумя советскими пароходами. На корму судна, стоявшего рядом с нами, высыпали моряки. Они окликали по именам знакомых, и те немедленно поднимались на палубу, чтобы обменяться приветствиями и новостями с друзьями. Ведь приятели-моряки, работающие на разных торговых судах, редко встречаются в порту, кидает их жизнь морская в разные стороны, в самые отдаленные уголки земного шара. И если уж доведется встретиться где-нибудь за океаном, то для них это немалое событие.

По трапу поднялись представители портовых властей. Впереди – таможенный чиновник. Он облачен в синюю форму, напоминающую нашу военно-морскую.

Со всеми необходимыми формальностями покончили в какие-нибудь двадцать – тридцать минут, и американцы отправились осматривать советский теплоход.

Обычное удивление вызвало наличие в команде женщин – третьего помощника капитана, медика, повара, пекаря, буфетчицы, уборщицы.

Расторопной и милой нашей буфетчице Варваре Андреевне, радушно принявшей гостей, американцы наговорили кучу комплиментов и все же недоверчиво допытывали нас:

– Женщины – на судне? Их не укачивает? Работают хорошо? И несчастий не бывает?

Десятки вопросов, на взгляд советских людей иногда весьма странных, следовали один за другим. По старинному поверью моряков, всякая женщина, попав на торговое или военное судно, приносит ему несчастье в море…

Ошеломляющее впечатление оставляет у непривычного человека картина порта. Здесь все – в неустанном движении, стук паровых лебедок смешивается с гудками буксиров и с криками грузчиков. Под этот многоголосый аккомпанемент тысячи громадных ящиков, тюков, железных труб мелькают в воздухе, покачиваясь на крепких стропах, чтобы через минуту исчезнуть в черных проемах трюмов. Словно огромные руки, шевелятся стрелы на торговых судах. Бесконечной цепью тянутся вдоль берегов реки ряды кораблей. Черные отражения мачт колышутся на водной глади. На причалах тесно от множества платформ и автомобилей с грузами. Тут же лепятся один к другому склады. И в этом на первый взгляд случайном нагромождении безостановочно снуют юркие электрокары и маневренные паровозы. Последние нещадно звенят на ходу сигнальными колоколами, ибо в Америке у паровозов, кроме гудков, колокола, которыми и пользуются обычно машинисты.

Неразбериха в порту только кажущаяся. Присмотритесь – и вы увидите во всем строгий порядок. Здесь нельзя, например, найти кучу железного лома или пустую платформу, без толку стоящую на путях. Движение, равномерное и сильное, как дыхание здорового человека, не прекращается ни на минуту ни днем ни ночью. Когда солнце спускается за рекой, порт заливается светом мощных прожекторов, и работа продолжается полным ходом.

…Вечереет. Лучи солнца скользят по реке, и она из желтовато-мутной днем становится розовой.

На фоне угасающего дня многочисленные мосты, смело переброшенные через реку, кажутся черными и тонкими, точно нарисованные углем. Посередине реки тащится маленький колесный буксир. У него не два лопастных колеса, как у наших волжских пароходов, а всего одно широкое, и расположено оно на корме.

Медленно движется огромный океанский корабль. Он приближается к мосту. Кажется, мгновение – и мачта парохода заденет мост. Но середина моста вдруг поднимается, как поднимались в старину мосты рыцарских замков, и пароход благополучно продолжает свой путь.

Невольно наше внимание привлекают звуки бодрого военного марша. Мы видим: толпа людей стоит на причале у борта новенького, видно только сошедшего со стапелей верфи, корабля. Он причудливо раскрашен в белый, зеленый, черный цвета – камуфлирован. По трапу на судно взбираются десятки людей – старики в черных костюмах и котелках, с галстуками бабочкой, девушки в нарядных платьях, дряхлеющие женщины, дети…

– Что тут происходит? – обратились мы с вопросом к одному американцу.

– Корабль идет в свой первый рейс к театру военных действий. Вот старики пришли посмотреть. На нем придется плавать и воевать их мальчикам.

Док, в котором будут ремонтировать наше судно, оказался деревянным. Конструкция его до удивления примитивна: огромных размеров затопленный деревянный ящик с толстенным двойным днищем. Когда судно входило в док, воду из ящика откачивали, он всплывал, и корабль оказывался прочно стоящим на кильблоках, укрепленных на дне. Несмотря на простоту своего устройства, док мог принимать суда довольно внушительных размеров – в соседнем “ящике” стоял в ремонте авианосец.

Минул какой-нибудь час, и теплоход крепко встал на кильблоках в осушенном доке, совсем как на операционном столе. Еще несколько часов – и борта оделись лесами. В воздухе неумолчный стук пневматических молотков и треск электросварочных аппаратов.

На следующий день мы с инженером-американцем спустились в док осматривать днище. Печальное зрелище: наполовину оторванные и завернутые в разные стороны, наваренные сверху железные листы. Практически ремонта, сделанного в Совгавани, как не бывало. Днище оказалось таким же дырявым, как после аварии.

Американец прошел вдоль всего днища, осмотрел пробоины, потрогал для чего-то торчащие заусеницы. Потом удивленно уставился на меня.

– Картина для вас ясна, мистер? – спросил я.

– Картина ясна. Одного не могу понять: как вы дотянули из Владивостока до Америки и привезли еще какой-то груз? Вы должны были утонуть в Беринговом море… Скажите, какова была погода в Тихом? В январе он не любит шутить с моряками.

– Ветер ураганной силы и зыбь девять баллов.

– Такое может случаться только с большевиками, да и то один раз в сто лет. Странно, как выдержал корпус.

– Ленинградцы строят крепкие суда.

– Я вас вдвойне поздравляю с прибытием в США. Считаю, что вы родились во второй раз… Пятьдесят листов, а то и больше на днище надо сменить и флорных столько же.

Начались жаркие дни. Американцы не тянули с ремонтом. Главным лицом на нашем теплоходе по палубной части, отвечающим за все дела, оказался мастер. Он пришел с небольшой записной книжкой. Никаких ремонтных ведомостей. У него даже и портфеля не было. Я помню, нас несколько смутило это обстоятельство. Ремонтные ведомости мы готовили долго и мучительно. И не только мы, но и пароходство и министерство. Составляли их до предела точно – все размеры и материал. А сколько трудились, когда переводили на английский язык. Однако мастер пренебрег нашими прекрасно оформленными документами. Он обошел судно вместе со старшим помощником и сделал отметки в своей книжице. Одновременно ставил свои отметки и на всем, что подлежало ремонту, разноцветными мелками. Примерно так же обстояли дела и в машине у стармеха Виктора Ивановича Копанева.

Утром на палубе нашего теплохода появились рабочие с жестяными саквояжиками в руках – в них они принесли завтрак – и быстро разошлись по своим местам.

На судне параллельно велось несколько работ, и все с таким расчетом, чтобы закончились они в одно время и затяжка не сказалась на сроках ремонта всего корабля.

Хочется отметить, что большинство американских рабочих, из тех, кого я встречал, относились к своему труду добросовестно и работали с американской деловитостью. Они очень близко принимали к сердцу события, развертывавшиеся на мировых фронтах, и с особым вниманием относились к нам, советским морякам.

Когда прошли годы, я стал думать, что каждый суровый рейс помогает делаться капитаном. Этот был тоже хорошей выучкой. После я никогда не шел на уступки, если считал необходимым для благополучного плавания добиться того, в чем был убежден.

Конечно, на все случаи морской практики трудно сразу набраться ума, однако принятое мной правило дало свои результаты: аварий с судами, которыми я командовал, не было…

Море волнует и манит миллионы людей, море воспитывает сильных и бесстрашных. Старинная мудрость говорит: море не может научить плохому. Оно поглотило немало надежд, но оно само – надежда. Даже когда океан гневается, он дает возможность человеку испытать свои силы.

В десять часов утра на борт пришли американские инженеры. Они сообщили, что наш теплоход одновременно с ремонтом будет переоборудоваться под перевозку восемнадцати больших паровозов вместе с тендерами.

– Как вы полагаете, – спросили меня, – будет ли это возможно? Нам известно, что война уничтожила часть ваших паровозов и сейчас они особенно необходимы.

– Надо подумать, дайте ваши расчеты.

– Конечно. – Один из американцев вынул из портфеля кипу бумаг и передал мне. – Мы думаем основательно расширить люки номер два и четыре, – добавил он, пока я бегло просматривал чертежи и расчеты. – Вам здесь на неделю работы, капитан, чтобы только разобраться, что к чему.

Разговор продолжался три часа, и я понял, что все расчеты в основном сделаны. Конечно, я понимал значение паровозов для моей страны, разоренной фашистами. Война продолжалась, наша армия неудержимо идет вперед – сколько грузов каждый день надо отправить вслед за движущимся людским потоком!

Наш теплоход подходит для перевозки паровозов. Всю ночь мы вместе со старшим помощником Василевским разбирались в чертежах и расчетах, оставленных американцами. Оказалось, они все предусмотрели.

Будто не так уж сложно погрузить на большегрузное судно 18 паровозов и тендеров – ведь они весили всего 1800 тонн. Однако разместить их было не просто. Эту задачу американцы решили неплохо, и корпус теплохода, как нам показалось с Петром Николаевичем, должен стать крепче прежнего. Кроме того, нашему судну предстояло не только залечить свои раны, но и переродиться. После переоборудования его “специальностью” будет не только лесовоз, но и паровозовоз.

Американцы в содружестве с советским инженером В. И. Негановым, несомненно, вложили немало труда в проект переделки нашего теплохода и других однотипных судов под перевозку паровозов. Однако первым, кто проделал подобную работу, был академик Алексей Николаевич Крылов. В 1922 году он был уполномочен правительством Советской России приобрести и приспособить несколько пароходов под перевозку тысячи паровозов. Я не буду рассказывать всю историю. Самое главное заключалось в том, что он отлично справился с порученным делом. Паровозы весом 73 тонны каждый (в собранном виде) перевозились по указанию А. Н. Крылова в трюмах и на палубах. На пароходы “Маски-нож” и “Медипренж” грузили по 20 паровозов и тендеров.

Разница между проектом А. Н. Крылова и американским заключалась в том, что суда академика Крылова были значительно больше наших и их приспосабливали только под паровозы. Паровозы весили на 20 тонн меньше, а суда использовались примерно на одну треть грузовместимости. Наше судно использовалось на четыре пятых грузовместимости, что в военное время играло немалую роль. Район перевозок 1922 года, по сути дела, ограничивался портами Балтики. Вообще задача, поставленная перед Крыловым, была менее сложной, однако предложенное им расположение паровозов и тендеров в трюме и на палубе, прокладка рельсов в трюмах и подвижные поперечные платформы– все это принципиально мало чем отличалось от схемы, разработанной американцами.

В АМЕРИКАНСКОМ ГОРОДЕ

Едва только несколько советских моряков вышли из порта, как первая же проходившая мимо машина вдруг круто остановилась. Сидевший за рулем американец высунулся из окна и, вежливо приподняв шляпу, спросил с улыбкой:

– Русские моряки? Я увидел красные флажки на ваших фуражках.

Получив утвердительный ответ, он решительно объявил:

– Я вас довезу до города в моей машине, располагайтесь. Не каждому посчастливится поговорить с настоящим русским, приехавшим прямехонько из России!

Но машина не могла всех вместить. И когда несколько минут спустя к остановке, расположенной неподалеку, подкатил длинный ярко-желтый автобус, оставшиеся моряки немедленно влезли в него.

Мчимся к городу. Впереди широкая черная лента гудрона, разделенная белой полосой. Мелькают домики, огороды, огромные рекламы, газовые колонки. На обочине шоссе – плакаты, они взывают к совести водителя: “Экономьте горючее!”, “Не забывайте беречь покрышки ваших автомобилей!”

Автобус проносится по улицам пригорода. Одноэтажные и двухэтажные коттеджи стандартного типа утопают в вечнозеленой листве деревьев. Здесь живут почти все обитатели города: в самом городе преимущественно оффисы – конторы, – учреждения, магазины, зрелищные заведения. Это четырех– пятиэтажные здания доброй старой постройки, не один десяток лет верой и правдой прослужившие своим владельцам. Небоскребов, даже “карманных”, не видно.

Улицы города, особенно в деловой его части, не блистают чистотой, многие американцы имеют скверную привычку бросать окурки, апельсиновые корки и разные бумажки прямо себе под ноги. К тому же центральные авеню и стрит довольно узки. Еще уже становятся они оттого, что у тротуаров нескончаемыми вереницами стоят автомобили. Продолжительная уличная пробка в часы “пик” – обычное явление даже в этом далеко не самом большом городе.

На окнах многих домов приклеены небольшие листики. В красном ободке на белом фоне нарисовано несколько черных пятиконечных звездочек: две, порой одна, иногда три-четыре. Мы заинтересовались, что значат эти звездочки. Прохожий словоохотливо объяснил:

– Американские семьи числом звездочек, приклеенных к стеклу или вывешенных в окнах, дают знать, сколько членов семьи находится в армии или флоте и защищает отечество. В этом гордость каждой американской семьи.

Война наложила свою печать на облик города. За последние два года сюда приехали из разных концов страны многие американцы, чтобы поступить на работу на верфях и других предприятиях, занятых производством военных материалов. На улицах стало более людно: многие из тех десятков тысяч людей, которые разъезжают по Америке в поисках более выгодной работы, нашли ее, быть может, в этих местах. И над городом, раскинувшимся на окраине Америки, пронесся вихрь военного бума. Каждый хочет использовать нынешнее время, когда нет безработицы, а заработная плата возросла, чтобы накопить немного денег на черный день.

Как-то я встретился с одним пожилым американцем. Много лет он был безработным. Теперь он мойщик оконных стекол. Каждый день, несмотря на свой преклонный возраст и скверное здоровье, встает в четыре часа утра и работает до шести вечере,

– Теперь такое время, – говорит он, – когда в день могу заработать в несколько раз больше, чем раньше. Кто знает, когда мне еще раз представится такая возможность. Я уже накопил немного денег.

…Вечером улицы города заполняются гуляющими горожанами: люди отдыхают после рабочего дня. Зажигаются рекламы магазинов, кино, отелей. По-прежнему, как и в былые, довоенные дни, красочная, сверкающая огнями реклама убеждает курить “только сигареты “Честерфильд” или пить “лучший, утоляющий жажду напиток кока-кола”. Появились и рекламы военного времени. Они предлагают американцам “покупать облигации военного займа”.

Поздно вечером возвращаюсь на теплоход. Ложусь спать. Мысли далеко, там, где оставил родных и близких, на родине, охваченной огнем войны.

Утром мне нанес визит Менли С. Гаррис, президент и владелец моторной корпорации в Сан-Франциско, высокий пожилой мужчина с седыми, коротко остриженными волосами. За завтраком он спросил меня:

– Сколько штормовых дней приходится на переход из Портленда во Владивосток?

– Трудно сказать. На пути сюда мы не встретили ни одного спокойного дня. Но это было зимой, в июле может быть совсем по-иному.

– Я буду крепить паровозы на вашем теплоходе и хочу знать условия, в которых они поплывут к вам на родину.

– Как будете крепить?

– Обыкновенно, тросами.

В моем воображении возник Великий океан во время последнего перехода.

– Думаю, это будет сложно, очень сложно. Даже невозможно, – заключил я.

Менли Гаррис рассмеялся:

– Успокойтесь, капитан, это шутка, крепление будет жестким. Я придумал оригинальный способ. Я закреплю паровозы так, что в шторм при крене в тридцать и даже тридцать пять градусов они не шелохнутся. Вот, посмотрите…

Менли Гаррис вынул из портфеля несколько чертежей на голубой бумаге и показал мне.

– Нажим или удар в миллион четыреста тысяч фунтов с каждой стороны паровоза мои крепления выдержат. Их девять. Для палубных креплений поставлю кованые скобы.

Американец замолк, заметив, что я рассматриваю чертежи. Я прикидывал и так и сяк, вроде бы все продумано основательно.

– Как будто все хорошо, мистер Гаррис, однако я еще поразмыслю над вашими расчетами.

Предложить какое-либо иное решение мы не могли, однако проверить надо. Придумывали люди сухопутные, а повезем паровозы мы, моряки, и от нашего внимания зависят и благополучная доставка груза и наша жизнь. Если крепления хотя бы одного паровоза сдадут и он станет “играть” в штормовую погоду, вряд ли удастся спасти судно от гибели.

Менли Гаррис внимательно следил за мной и, вероятно, догадывался, о чем я думаю.

– Я понимаю. Конечно, надо вникать в каждую мелочь. Мы останемся на берегу и будем спокойно спать на мягких постелях, а вы повезете через океан паровозы.

– У нас есть хорошее правило в Советской стране, – сказал я. – Сложные вопросы мы обсуждаем на совещаниях вместе со всем экипажем. И сейчас пусть подумают и матросы и механики. Одна голова хорошо, а две лучше.

Менли Гаррис кивал головой:

– Превосходно, капитан, подумайте над этим… Но обратите внимание на эту вот шайбу, – он показал на чертеже, – эта полусферическая шайба обеспечит некоторую свободу при жестком креплении. При вибрациях корпуса, ударах волны, при большом крене возникающие нагрузки более равномерно распределятся в узлах крепления.

Нужно сказать, что шайба сыграла свою роль. Конечно, она не была панацеей – палубной команде приходилось прикладывать много труда, наблюдая за креплениями в море. Однако а первом рейсе и в последующих повреждений растяжек и узлов крепления не было.

Время шло. Раздался звонок, буфетчица призывала к обеду,

В кают-компании у нас обедал кто-то из механиков парохода “Перекоп”. Во Владивостоке я краем уха слышал о “перекопской” трагедии. Сейчас узнал подробности. Услышанное потрясло меня. На торговое безоружное судно в Южно-Китайском море напали японские самолеты. Несмотря на поднятые советские флаги, японцы дважды бомбили судно. Даже когда пароход тонул, бомбежка на прекратилась. Несколько моряков были убиты, некоторые тяжело ранены. Но на этом японские злодеяния ке кончились. Когда моряки с гибнущего парохода спасались на плотах и шлюпках, а некоторые в спасательных нагрудниках, японские летчики продолжали в воде уничтожать людей из пулеметов. Оставшиеся в живых высадились на маленький островок недалеко от Борнео. Среди моряков находились тяжело раненные. С тонущего парохода удалось захватить с собой полторы сотни банок мясных консервов и две банки галет.

Я не буду описывать все лишения и тяготы, выпавшие на долю экипажа парохода “Перекоп” на этом острове. Моряки превратились в робинзонов. Даже одежду себе шили из мешковины.

Еще хуже повернулись дела после того, как японцы захватили остров. Начались издевательства, избиения, допросы. Убедившись, что моряки, спасшиеся с “Перекопа”, русские, японцы развязали им руки, но оставили под стражей. Допросы с пристрастием велись до самого последнего дня. Так прошел год, еще полгода. Японцы добивались от советских морккоз показаний, что “Перекоп” потоплен американскими летчиками.

Только в ноябре 1943 года, через год, перекопцы вернулись в родной порт Владивосток. Исключительное мужество моряков, самообладание капитана “Перекопа” Александра Африкановича Демидова сделали возможным возвращение экипажа “Перекопа” на родину.

В КЛУБЕ МОРЯКОВ

Недели через две после нашего прихода в Портленд офицеры конвойной службы США пригласили меня в свой клуб. Клуб как клуб: кофе, пиво и, конечно, кока-кола, А вот то, что говорилось в тот вечер, надолго осталось в памяти.

Дело было так. Обсуждались достоинства военно-морского флота США.

– У нас традиции английского флота, самого древнего и лучшего из всех флотов, – сказал американец, капитан второго ранга, самый старший из собравшихся, – мы многое взяли от него. О-о, пример отличный. А вот у вас, русских, дело обстоит иначе. Вашему флоту всего чуть больше двухсот лет. Как известно, его основал Петр Великий. А до него Россия была сухопутной державой. Конечно, – заметил он, видя, что я собираюсь возражать, – русский флот совершил много подвигов и породил отличных моряков, но традиции? Ваш император учился у голландцев, немцев, англичан… Традиции складываются веками. Вы, наверное, знаете старый анекдот, который англичане любят рассказывать, желая подчеркнуть свое превосходство перед нами, американцами. Какой-то чикагский миллионер, приехавший в Англию, спросил у садовника, как выращиваются такие превосходные газоны. Наверное, это трудно? “Ничего нет проще, – ответил садовник. – Надо посеять траву и регулярно подстригать ее четыреста лет, и у вас будет такой же лужок”. Вот так-то, друзья! – победно резюмировал мой собеседник.

Готового ответа у меня в ту пору не было. Не может быть, думалось мне, чтобы у русского государства мореплавание появилось только со времени Петра Первого. Я стал вспоминать походы по Черному морю в Константинополь. Обратился к истории нашего флота на Севере, не менее древней и богатой событиями…

Известный историк А. Висковатов писал о плаваниях русских: “Вообще наши предки в XI – Х!1 столетиях заходили на север далее, нежели все другие народы Европы, не исключая и самих норманнов”.

Вот, оказывается, как обстоит дело! На Севере русские положили начало новому виду мореплавания – ледовому – и, освоив его в высокой степени, сумели исследовать не только весь европейский Север с островами, расположенными в Северном Ледовитом океане, но и значительную часть побережья Сибири.

Выходит, что у советских моряков есть свои давние традиции на флоте.

Как-то меня пригласили присутствовать на торжественном спуске со стапелей только что построенного океанского судна типа “либерти”. Спуск нового корабля в Америке всегда шумный праздник. И на этот раз на торжество собрались представители дирекции, городские власти, множество приглашенных. Судно стояло на стапелях стройно, блистая свежими красками. Чистая палуба, множество труб в машинном отделении окрашены в различные цвета – каждый агрегат имеет свой цвет. Удивляешься, что такой большой корабль построен всего в какой-нибудь месяц. До войны на это тратился по крайней мере год!

У судна была уже своя “дама” – обычай, издавна существующий в Америке. “Дама” является, как правило, женой директора фирмы, инженера, мастера или рабочего. Ей вручают большой букет цветов и выдают документы: леди такая-то действительно “дама” такого-то судна.

Наступает торжественный момент. Перед кораблем – длинная цветная лента: когда он двинется по натертому жиром помосту, лента разорвется, и перед судном впервые откроются лазурные дали морей и океанов…

Председательствующий на торжестве дал сигнал, судно заскользило по деревянным доскам, “дама” разбила о борт бутылку шампанского.

Наш ремонт был закончен 30 апреля. Последние приготовления к спуску теплохода. По сигналу докмейстера в цистерны пущена вода, и деревянный док стал медленно погружаться в воду. Еще мгновение – и наше судно на плаву.

В двадцатый раз проверены все механизмы, внимательный глаз старшего механика осмотрел каждый винтик в машине.

Нас очень беспокоил вопрос остойчивости судна во время плавания, ибо, как говорилось, на палубе будет поставлено 10 паровозов с тендерами, а каждый из них – более 100 тонн груза. Чтобы в этих условиях корабль сохранил остойчивость на океанских волнах, в трюмы, помимо паровозов, будет дополнительно взят груз, желательно самый тяжелый.

После дока предстояло закончить ремонт и переоборудование у причала. Там мы простояли еще месяц. На борт принималось разнообразное снабжение, необходимое во время плавания. Все, что принимали, внимательно осматривали.

То, что у нас в США есть враги, мы, конечно, знали, да и доказательства тому получали не раз. Расскажу про спасательные нагрудники. У наших представителей спасательные нагрудники не вызвали сомнений, и они поступили на судно. Мы решили все же их проверить, не надеясь на внешний вид: ведь могло так случиться; что жизнь наша будет зависеть от них.

Правила международной конвенции об охране человеческой жизни на море говорят, что спасательный нагрудник должен в течение двадцати четырех часов держаться ка плаву в пресной воде с грузом 7,5 килограмма железа. Мы взяли на проверку один и проделали с ним опыт в пресной воде, как того требуют правила. Нагрудник затонул через несколько минут. Тогда мы оставили в воде другой без всякого груза – он пропитался водой и затонул через сорок семь минут. В свой “опытный” бассейн бросили третий. Этот продержался чуть больше – час три минуты без всякого груза – и затонул. Вот тебе и спасательные средства! По нашему настоянию нагрудники немедленно заменили новыми, из цельной пробки, которые полностью отвечали всем требованиям международных правил. Кто был виновником того, что нам “подсунули” недоброкачественные спасательные нагрудники, мы не знаем. Но, вероятно, американцы докопались до истины. Мы же удвоили бдительность.

Думать приходилось о разном. Особенно часто я возвращался к мысли о том, откуда можно раздобыть пресную воду. Допустим, нас торпедируют, судно тонет, мы успели спустить спасательную шлюпку. Нас сорок пять человек. Запас пресной воды быстро иссякнет. А дальше что? Сколько мучений испытывают моряки без воды! Пить морскую воду русская практика запрещала с давних времен. Об этом капитаны предупреждали своих людей. Мы знали много случаев, когда употреблявшие морскую воду быстро умирали или сходили с ума.

В Архангельске среди стариков поморов мне приходилось слышать, что для спасения жизни надо пить рыбий сок. Причем имелся в виду обезжиренный сок трески. Но достать рыбу из воды тоже не так просто – нужны умение и сноровка. Вспомним знаменитый дрейф четырех советских солдат в Тихом океане. Они страдали от жажды и голода, ели кожаные голенища сапог, а воспользоваться богатствами океана не могли.

Теперь мы знаем, что пить морскую воду недопустимо. Но во время второй мировой войны единого мнения на этот счет не было. Только в начале 60-х годов после большой исследовательской работы Всемирная организация здравоохранения заявила о разрушительном действии морской воды на человеческий организм.

По данным научных исследований, излишек солей в организме немедленно выводится через почки. Если выпить сто граммов океанской воды, содержащей три грамма соли, то для удаления этих лишних граммов из организма потребуется сто пятьдесят граммов воды, то есть пятьдесят граммов воды организм должен выделить из своих запасов. При употреблении соленой воды в большом количестве почки не справляются с работой, и в крови быстро увеличивается содержание соли. А нервная система весьма чувствительна к действию солей.

Где же выход? Некоторые фирмы за рубежом, изготовляющие спасательное снаряжение, еще во время второй мировой войны предлагали специальные испарители, приспособленные к теплым морям. В последнее время в ходу химический способ опреснения: особые опреснительные брикеты есть в аварийном запасе моряков во всем мире. Я только всегда заботился, чтобы в неприкосновенном запасе шлюпок находились рыболовные крючки и лески. По-моему, такой запас в какой-то мере гарантирует жизнь людей.

Все это так. И все же никому не пожелаю оказаться в спасательной шлюпке в штормовом холодном море.

В эту стоянку в Портленде произошел из ряда вон выходящий случай, У одного из причалов ремонтировался большой товаро-пассажирский пароход “Ильич”, принадлежавший Советскому Союзу. Я не помню сейчас всех обстоятельств, при которых он затонул, однако хорошо помню, что авария произошла по вине заводских рабочих. Несколько иллюминаторов на нижней палубе оказались открытыми, судно получило крен, внутрь проникла вода, и судно затонуло. Авария произошла ночью. Около ста советских моряков перешли а гостиницу.

Мы были уверены, что авария произошла не без помощи вражеской руки. Американское правительство признало вину и обещало предоставить новое судно. Инцидент, как говорят, был исчерпан. Однако власти отказались произвести водолазный осмотр судна и отказали в этом нашим представителям.

…Но вот трюмы и палубы полностью нагружены. Началось самое сложное – крепление паровозов. Эти дни Менли Гаррис не уходил е нашего теплохода. Он следил за приваркой каждого рычага, проверял все штанги и гайки.

– В порт Владивосток придете благополучно, капитан, – не уставал он повторять, – паровозы будут стоять мертво. Когда вернетесь под новую партию, не забудьте привезти русскую шапку из меха молодого оленя, мне этот мех очень понравился.

Я обещал привезти пыжиковую шапку. Я тоже мало спал в эти дни, наблюдая за погрузкой, – ведь это первое судно, переделанное под перевозку паровозов.

Итак, рейс во Владивосток. Вышли в море 16 мая. Под берегом Камчатки спустились отлично, видимость не то чтобы прекрасная, но все мысы различимы и треугольник при опре-

делении по трем пеленгам незначительный. Идем на расстоянии от берега в десяти – двенадцати милях. Но, как всегда бывает при подходе к Первому Курильскому проливу, погода изменилась. Из Охотского моря через пролив выползал туман и плотно закрывал близлежащие берега. Решено с ходу входить в пролив, так меньше путаницы в счислении. Через каждые пятнадцать минут берем радиопеленг мыса Лопатки. Если бы не было в проливе течения, проходить вслепую легко. Распределение сил такое: старпом на мостике вглядывается в туман и прислушивается, не слышны ли буруны; вахтенный помощник у эхолота промеряет глубину и замечает показания лота; старший радист Сергей Лукьянчиков берет пеленги, я у карты занимаюсь прокладкой. Даже и в то время правило устава, требующее присутствия капитана на мостике при прохождении узкостей, было не всегда обоснованно. Непрерывное наблюдение за изменявшимся пеленгом и глубинами при данных обстоятельствах важнее, чем обязанности впередсмотрящего. Но чтобы устав был соблюден, на мостике стоял старпом, заменявший капитана.

Благополучно прошли банку капитана Чечельницкого.

– Лаг тридцать восемь и пять десятых! Пеленг двадцать градусов! Глубина сорок девять! – раздавались голоса в штурманской рубке.