Текст книги "Кольцо великого магистра (илл. Л. Фалина)"

Автор книги: Константин Бадигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Великий князь знал, чем кончится это письмо. Война. А все наделал братец Витовт. «Как жаль, что ему удалось бежать! Попадись он мне сейчас!.. – сжал кулаки Ягайла. – Я знаю, он опять метит на мое место. Он хочет править Литвою».

Конечно, и он, Ягайла, виноват: не выполнил свои обещания и разъярил немцев. Но разве он думал, что жемайты так быстро обо всем пронюхают! И разве он мог отказать себе в удовольствии неожиданно напасть на Мазовию… «Неужели московский князь пришлет отказ?»– с тревогой подумал Ягайла.

«…Таково же твое приятельство, которое ты к нам проявляешь за нашу тебе службу, – заканчивал письмо магистр. Тут он и показал свои когти. – Великую гордость и несправедливость насилия не хотим и не можем мы дальше терпеть. Знайте же, Ягайла со своими братьями, больше мы к тебе ни веры не имеем, ни верности к тебе не находим. А посему от имени нашего ордена отказываем в мире. Не можем и не хотим от сего дня никакого мира с тобой иметь».

Княгиня Улиана побледнела.

– Вонючий пес? – не выдержал Ягайла. – Я знаю, почему он так расхрабрился: Витовт обещал поддержку жемайтов. Да, да, так и есть! – Он плюнул, вспомнив Витовта. – Не беспокойся, матушка, мы что-нибудь придумаем с братцем Скиргайлой.

Но придумать что-нибудь не так просто. Война с немцами сулила много забот и неприятностей. Нет, совсем не к месту война, когда в стране идет неурядица. И друзей почти не осталось. Бог знает, чем на этот раз все может кончиться.

Ягайла чувствовал топор, висящий над головой.

– Что делать с гонцами? – спросил боярин Бойтонор.

– Сколько их?

– Двое.

– Одного посадить на тупой кол, – изрек Ягайла, – и дать в зубы письмо, пусть держит. Второй должен смотреть на казнь и рассказать о ней великому магистру. Завтра без письма отошли его в Мариенбург.

Боярин Бойтонор бросился исполнять приказание князя. В дверях он столкнулся с краснощекой сенной девушкой.

– Московиты ждут в твоих покоях, великая княгиня, – шепнула в самое ухо Улианы запыхавшаяся девушка.

Ягайла вместе с матерью вышли к русским. Разговор должен быть тайным, без свидетелей, и поэтому послов принимали не по правилам.

Послы поклонились Ягайле в землю. Потом в пояс поклонились княгине Улиане.

– Смею ли о твоем княжеском здоровье спросить, как тебя господь милует? – важно сказал боярин Роман Голица.

– Божьею милостью и пречистые богородицы, и великих чудотворцев дал бог жив, – оглядывая московских бояр быстрыми глазами, произнес Ягайла.

Послы выглядели нарядно. Прежде чем пойти во дворец, они долго парились в бане, приоделись, подстригли бороды. Роман Голица светился золотым шитьем кафтана, был осанист и строг. На Дмитрия Саморода заглядывались сенные девушки великой княгини. Такого молодца не часто встретишь. Красив лицом, широк в плечах, русые кудри и высок ростом. А Василий Корень надулся, напустил на себя важность. Он и так был пузат изрядно, а сегодня казался вдвое толще.

– Здоров ли, благополучен ли мой брат, великий князь Дмитрий? – продолжал Ягайла обмен любезностями.

– Великий князь и государь в добром здравии, так и тебе желает, – ответил Роман Голица с поклоном.

Поклонились и остальные бояре.

Роман Голица молча вручил Ягайле грамоту великого московского князя.

– Согласен ли мой брат великий князь Дмитрий? – не мог сдержать нетерпение Ягайла.

А Роман Голица сделал знак Дмитрию Самороду, стоявшему поодаль с подарком Дмитрия Московского. Богатырь приблизился.

– С Куликова поля добыча, – сказал боярин, – доспехи со князя татарского сняты. Тот князек своей волей в полон пришел, потому и бронь цела, как новая.

Но литовскому князю было не до подарков.

– Читайте, матушка, – сказал он, отдав матери грамоту.

Ухватившись правой рукой за вислый ус, стал внимательно слушать. С каждым словом бледное, невыразительное лицо Ягайлы оживлялось.

Великий князь ликовал. «Вот оно, спасение, – думал он. – Ежели женюсь на княжне Софии, московский князь в помощи не откажет».

– Когда быть свадьбе? – спросил он, едва княгиня Улиана закончила читать письмо.

– На тот год весной, великий князь, – опять поклонился боярин Роман Голица.

– Почему так долго? Надо бы скорее! – вырвалось у князя.

– То нам не ведомо, – ответил посол, нахмурив брови. Повернувшись к Василию Корню, он взял из его рук второй свиток, развернул его и с низким поклоном вручил князю.

Ягайла торопливо передал пергамент матери. Княгиня Улиана прочитала вслух обстоятельно составленный брачный договор, по которому литовский князь признавал себя подручным московского князя Дмитрия. Княгиня читала медленно, обдумывая каждое слово.

– Быть посему, – сразу решил Ягайла и хлопнул два раза в ладоши. – Эй, княжескую печать! – крикнул он.

Боярин Голица неодобрительно смотрел на князя. Торопится и одет просто. Боярин понимал, что посольство тайное, и все же удивлялся, почему князь в простом суконном кафтане, а не в княжеских одеждах.

Словно шарик, вкатился в комнату боярин с печатью.

Ягайла, не раздумывая больше, скрепил договор. Перекрестясь, приложила свою руку и великая княгиня Улиана.

Ягайла снова ударил в ладоши и приказал принести ответные дары для московского князя и угощение послам.

Глава пятнадцатая.
САМЫЕ НЕВЕРОЯТНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ СОВЕРШАЮТСЯ ТАМ, ГДЕ ИХ НИКТО НЕ ЖДЕТ

У ограды Троицкого монастыря Андрейша увидел, как монах в черной скуфейке, дергая за спущенную с колокольни веревку, раскачивает тяжелое било колокола. Стопудовый колокол ударил, и низкий, протяжный звук поплыл над городом. Следом ударили по одному разу в церкви святого Николая и мученицы Параскевы.

«Через час княгиня умрет», – подумал он, убыстряя шаги.

Предчувствие чего-то важного, что должно вскоре совершиться, не покидало Андрейшу. Он волновался все больше и больше.

Напротив гостиного двора он пересек Замковую улицу и очутился в литовской половине города. Улицы и здесь узкие – едва разъехаться двум всадникам. Среди однообразных глиняных домов и серо-зеленых камышовых крыш изредка торчали башенки боярских хором.

Андрейша удивлялся безмолвию и тишине. Его шаги гулко раздавались на пустых улицах. Лавки были закрыты, а в окнах домов он не заметил ни одного любопытного горожанина.

«Слыхал я на торгу, будто ни один литовин на казнь не пойдет смотреть, – вспомнил Андрейша слова церковного сторожа, – ихний жрец так повелел».

Пройдя две-три кривые улочки, юноша услышал скрип немазаных осей. Он остановился и стал ждать. Из-за угла, вихляя большими деревянными колесами, выехала повозка. Ее тащили две черные малорослые коровы. С каждой стороны упряжки, держась за коровий рог, медленно шли девушки в странном белом наряде. Их босые ноги мягко ступали по пыльной дороге, а длинные волосы были распущены по плечам и закрывали лицо. За повозкой, в нескольких шагах позади, шла третья девушка, в зеленых одеждах, с широким белым поясом. Закрыв лицо руками, она горько плакала.

Андрейша понял, что это и есть скорбная телега, на которой везут казнить княгиню Бируту. Улица была узка, и мореход прижался к глинобитной стене дома, чтобы телега не задела его.

Андрейша хорошо разглядел лежавший на телеге длинный кожаный мешок. Он мог бы рукой притронуться к нему, если бы захотел.

«В мешке шевелится кто-то живой», – подумал он со страхом.

Девушка в зеленых одеждах, поравнявшись с ним, перестала плакать и опустила руки. Андрейша оцепенел от неожиданности: на него глядели знакомые голубые глаза.

– Людмила! – крикнул он. – Незабудочка!

– Андрейша, любимый! – Девушка протянула руки к мореходу, но вдруг побледнела и отстранилась.

– Я все расскажу, но не сейчас, после, – шептала она, задыхаясь. – Помоги вызволить от смерти княгиню Бируту. Князь Витовт ничего не пожалеет…

– Мне ничего не надо от князя Витовта, – ответил Андрейша, не спуская глаз с Людмилы. – Я так страдал без тебя…

– Я умоляю, помоги княгине!

– Приказывай! – Андрейша все еще не верил, что встретил невесту. Он сделал несколько шагов рядом с ней.

Телега выехала на маленькую пустую площадь и остановилась.

– Не оборачивайся и не смотри на меня, – шептала Людмила. – Княгиня в этом мешке. Ее должен был спасти Серсил, наш Серсил, но с ним, наверно, что-то случилось. Мы нарочно едем кружным путем, чтобы выгадать время… Какая красивая кольчуга и золотые медведи! – не удержалась девушка. – Тебя послал сам бог!.. Теперь слушай. Купи на торгу белого козла, поспешай вперед нас, мы поедем через дубовую рощу. Где дорога выходит в сосновый бор, спрячься в кустах и жди. Будет телега проезжать возле тебя, выскакивай и кричи пострашнее. Мы разбежимся, а ты развяжи мешок, помоги княгине выбраться и уводи в орешник. Там я буду ждать. А в мешок запихай козла.

«Бесовское наваждение, – подумал Андрейша, слушая прерывистый шепот девушки, – или, может быть, я сплю? Моя Людмила в поганском наряде провожает на казнь княгиню Бируту… Надо купить козла, спрятать в мешок вместо княгини. Людмила в опасности, она кого-то боится. – В голове у Андрейши будто перекатывались раскаленные камни. – Как это могло произойти? А если Людмилу заколдовали? – Он вспомнил, что ее отец был поганский священник, вспомнил жреца в литовском селении на озере и решил делать так, как просила Людмила. – Ко мне пришло счастье, я нашел незабудочку!»– повторял он. Но на душе рядом с радостью теснилась тревога.

– Где искать тебя? – спросил Андрейша, страшась вновь потерять девушку.

– Меня искать не надо, я сама приду.

– Я на постое у попа русской церкви святой Троицы, – не спуская глаз с девушки, сказал Андрейша. – Все сделаю, как велела, незабудочка моя!

Людмила казалась ему еще краше и милей.

– Иди, иди, любимый, – торопила девушка, – а то помешает кто-нибудь.

Андрейша с трудом заставил себя отойти. Телега снова тронулась. Заскрипели колеса.

Придерживая тяжелый меч, мореход бросился бегом на торжище. Там он выбрал белого, самого рослого и жирного козла с рогами, выкрашенными зеленой краской. Таких козлов продавали для приношений в жертву.

Связав козлу ноги, Андрейша вскинул его на плечи и бросился к сосновому леску, о котором говорила Людмила.

Перебежав старый деревянный мост, перекинутый через небольшую речку, он снова очутился в безлюдной и безмолвной части города. Белела на солнце уезженная, пыльная дорога, по которой Андрейша с московскими боярами недавно въехал в город. От быстрого бега с козлом на плечах мореход устал, взмок от пота.

Начинался дубовый лес. В лесу Андрейша все чаще и чаще задевал ногами за корневища и пеньки. Какие-то птицы выпархивали из-под его ног. Он не помнил себя от усталости, когда вошел наконец в молодой сосновый лесок. В густом орешнике, у обочины дороги, он без сил свалился на землю. Где-то совсем близко куковала кукушка.

Как сквозь сон, Андрейша слышал жужжание пчел, пение лесных птиц и таинственный шелест листвы над головой… Знакомый тягучий скрип немазаных колес поднял его с земли. Раздвинув ветви орешника, он стал смотреть.

Вскоре показались черные коровы. Телега медленно двигалась, пыля по дороге толстыми деревянными колесами. На повороте ее скрыли кусты, потом она снова появилась.

Показались девушки в белом. Андрейша решил, что пришла пора действовать, и, яростно гикая и размахивая руками, выскочил из кустов. Девушки кинулись в разные стороны, повозка остановилась, исчезла Людмила.

Коровы безучастно пережевывали бесконечную жвачку.

Андрейша торопливо стал развязывать мешок. Распутав узлы, размотав веревку, Андрейша увидел голову пожилой красивой женщины с распущенными каштановыми волосами. Она была в беспамятстве, глаза закрыты. Андрейша вынул ее из мешка. Княгиня была совсем голая. На ее руках и ногах сверкали тяжелые золотые браслеты.

Людмила уложила княгиню Бируту на кучу зеленых веток, которые успела наломать, и покрыла ее зеленой накидкой со своих плеч.

Княгиня открыла глаза и взглянула на морехода.

– Спасибо тебе, – чуть слышно шевельнула она губами.

– Ты положил козла в мешок? – спросила Людмила.

Андрейша совсем забыл про козла. Он бросился к телеге. Козел по-прежнему лежал связанный на траве. Возле него сидела черная шелудивая собака, невесть откуда взявшаяся. А когда Андрейша раскрыл мешок, оттуда выскочил черный кот, сильно его напугавший.

Почуяв недоброе, козел отчаянно заблеял. Андрейша заколол козла и сунул в мешок. Накрепко завязав мешок, он снова побежал в орешник, но Людмилы там не было.

– Я приду к тебе, Андрейша! – раздался издалека ее голос, словно прошелестел ветерок.

Поняв, что Людмилу он сейчас не увидит, мореход присел на теплый, нагретый солнцем валун при дороге и задумался. Услыхав скрип колес, он поднял голову. Телега снова двинулась. По бокам шли девушки в широких одеждах, по-прежнему держась за рога черных коров.

Скрипучие звуки, отдаляясь, стали затихать. Андрейша долго еще сидел на камне.

«Почему, – размышлял он, – девушки сами не могли освободить княгиню Бируту, а ждали спасителя? Серсил не пришел!» Ну, а если бы Людмила не встретила его, Андрейшу? Девушки спрятались в лесу не напрасно и, наверно, знали, что надо делать. Значит, они действовали заодно с Людмилой?

Чем больше он думал, тем меньше понимал.

Андрейша не мог догадаться о замысле великого жреца. Девушкам было приказано спрятаться в лесу и лежать, уткнувшись лицом в землю, если кто-нибудь нападет на телегу. Вернуться и продолжать путь они могли только после тайного знака Людмилы. Но замысел жреца едва не сорвался. Он не мог предусмотреть, что Серсил не выдержит страшного свидания с богом Поклюсом.

Два басистых отдаленных удара в колокол разнеслись по окрестностям. Это отбивали часы в монастыре святой Троицы. Следом ударили по два раза в церквах святого Николая и мученицы Параскевы.

Возвращаясь в город, мореход шел в молодом сосняке. Тонкий смоляной запах щекотал ноздри. Под ногами похрустывала облетевшая сухая хвоя.

* * *

Андрейше приготовили постель в просторных сенях поповского дома. Всю ночь ему снилось страшное. То черный кот прыгал на грудь, то собака грызла белое тело княгини. Андрейша старался развязать разбухшие узлы на веревке – он торопился, ломал ногти, – а узлы не поддавались. А распутать нужно, обязательно нужно. В мешке кто-то шевелился, и чей-то голос настойчиво звал: «Эй, молодец! Эй, молодец!»

Андрейша проснулся и увидел краснощекую поповну. Она дергала его за ногу и повторяла:

– Эй, молодец, проснись! Проснись, молодец!

Сбившись в углу, прыскали в ладони четверо смешливых дочерей отца Федора.

Юноша сел на постель и с недоумением смотрел на поповен.

– Невеста на крыльце тебя дожидается. Пригожая! – сказала старшая Федорова дочь.

Поповны снова захихикали.

Андрейша, не ответив насмешницам, выбежал на крыльцо и увидел Людмилу. Солнце только всходило, красными лучами освещая девушку. Зеленые одежды, волосы, лицо – все было облито утренним светом.

– Людмила, незабудочка! – Андрейша обнял невесту.

Они долго стояли, прижавшись друг к другу.

– Теперь ты останешься со мной? – спросил мореход, отодвинувшись от девушки и стараясь заглянуть ей в глаза.

– Нет, любимый, я должна ехать вместе с княгиней Бирутой. Она хочет вернуться в храм, откуда ее силой взял в жены князь Кейстут.

– Но почему ты должна?

– Так хочет княгиня Бирута, а я полюбила ее, как мать. И еще великий жрец просил. А тебе он велел сказать, чтобы ты не боялся и ждал.

– Я не хочу оставлять тебя одну!

Андрейша вспомнил разгромленное крестоносцами селение и растерзанное тело ее матери и твердо решил ехать вместе с невестой. Но тут же пришла другая мысль: он не волен в своей судьбе, пока московские бояре не закончат посольские дела. Ох, эта княгиня Бирута! Он жалел, что стал ее спасителем, он ненавидел ее.

– Я поеду вместе с тобой, – твердо сказал юноша. – Подожди самую малость, я скоро освобожусь.

– Все готово к отплытию, ждать нельзя и часа. Я пришла проститься, любимый. – Девушка снова прижалась к груди Андрейши.

– Не могу тебя отпустить, – не уступал он.

– Мы будем с княгиней на большой барке. На ней купец Нестимор и другие литовские купцы везут товары. Гребцы хорошо вооружены. Не бойся, любимый, они не дадут нас в обиду. Я провожу княгиню в Палангу и буду свободна. Ты найдешь меня возле храма богини Прауримы. Каждый день в полдень я буду ждать у входа. А если я останусь с тобой, нас ждут страшные несчастья. Так сказал великий жрец. – В глазах Людмилы мелькнул страх.

За короткий срок Андрейша насмотрелся разных чудес в стране язычников. Он, собственно, не боялся жрецов и верил, что словом божьим их всегда можно победить. Но, с другой стороны, здравый смысл подсказывал ему, что ссориться с могущественными жрецами опасно. А уж если сам великий жрец вмешался в их судьбу…

Как ни тяжело было Андрейше, он решил уступить.

Он долго не выпускал девушку из своих объятий.

– Незабудочка моя, – повторял Андрейша с великой нежностью, – незабудочка… А где Серсил? – вдруг вспомнил он. – Что с ним?

– Он умер, – грустно ответила Людмила. – Его тело нашли недалеко от башни великого жреца.

Глухо ударил колокол, отбивая часы в церкви Пресвятые Троицы, прозвонили колокола других церквей. Людмила спохватилась:

– Меня ждут!

– Я люблю тебя, незабудочка!

– Мы расстаемся в последний раз, я буду думать только о тебе.

Они долго смотрели друг другу в глаза.

Людмила сошла с крыльца и, махнув рукой на прощание, скрылась за углом дома.

Андрейша вернулся в сени и снова улегся на еще не остывшую постель. Он заложил руки за голову и стал думать. «Людмилу околдовали жрецы, она на себя не похожа, что-то скрывает, не договаривает», – терзался он. Вдруг ему вспомнилось, что в глазах девушки мелькнул испуг, и тревога снова заползла в сердце.

На следующий день послы великого московского князя собирались в дорогу. Они хотели добраться в Москву до осенних дождей. Князь Ягайла на прощание расщедрился: дал им в охрану десять русских воинов, родом половчан, запасных лошадей из великокняжеского табуна и отменного харча на две недели.

Вместе с послами литовский князь отправил в Москву боярина Лютовера. Ягайла хотел узнать, какова собой московская княжна: не слишком ли высока, не худа ли. Кто-то из приезжих московских купцов рассказывал, что Софья Дмитриевна пошла в отца – дородна и высока ростом. Ягайла был тщеславен и не хотел, чтобы невеста была выше его. Сладким речам боярина Голицы он не слишком доверял. Лютовер должен был глянуть верным глазом на княжну. А на всякий случай он вез письмо знакомому человеку при дворе московского князя – боярину Кобыле.

Андрейша стал проситься к себе на корабль. Московские бояре отпустили его.

– Найдешь невесту, приезжай в Москву служить князю Дмитрию, – сказал Роман Голица, – великий князь таких любит.

Андрейша поблагодарил за честь, чашу вина выпил, а от службы отказался.

Утром в церкви пресвятой Троицы отец Федор провожал московитян в дальнюю дорогу. Растворив царские врата, он вышел в праздничных ризах, с Евангелием в руках и начал напутственное моление.

Все пали на колени.

После службы отряд Романа Голицы выехал из города, держа путь на Смоленск.

А к вечеру того же дня Андрейша нашел рыбака Кирбайдо, хозяина вместительной лодки, и сговорился с ним о плавании вниз по реке Неману, до самого Варяжского моря.

Глава шестнадцатая.
ТИШАЙШАЯ КНЯГИНЯ УЛИАНА

Крестовая комната во дворце была владением великой княгини Улианы. Ее сыновья и дочери тоже имели в ней свои «моленья», – иконы и кресты, – однако заходили редко. Литовские князья не хотели показывать на людях свою приверженность к христианству. Даже имена в княжеском роде давались двойные, языческие и православные, – так повелось с давних времен.

Заботами великой княгини крестовая комната была роскошно обставлена. Одна стена до самого потолка занята иконостасом в несколько ярусов. Иконы в золотых и серебряных окладах украшены крестиками, серьгами, перстнями, золотыми монетами. Горели огни в больших и малых лампадах. Сверкали густо позолоченные толстые свечи, пахло воском, ладаном и лампадным маслом. В глубоких оконных нишах хранились восковые сосуды со святой водой и чудотворным медом.

У резного налоя крестовый дьячок громко и внятно читал книгу поучений Иоанна Златоуста и других отцов церкви.

Княгиня Улиана сидела на мягкой скамеечке задумавшись, опустив глаза.

В молодости она славилась красотой. Высокая, стройная, с румяным лицом и большими синими глазами, она с первого взгляда покоряла суровых воинов. После смерти мужа, Ольгерда, княгиня жила мыслями о церкви, о победе православия в Литве. Одевалась она, как монахиня, во все черное. Характер ее еще больше укрепился. Крупную старуху с властным взглядом боялись одинаково и слуги, и высокие бояре.

Княгиня почти не прислушивалась к чтению. Иоанна Златоуста она слышала много раз. Слова дьячка мерно и однотонно, словно цокот лошадиных копыт, шли мимо сознания.

Неожиданно ей вспомнились далекие годы…

Когда тверская княжна Улиана узнала о сватовстве литовского князя Ольгерда, она хотела наложить на себя руки. Как, уйти из родного дома, с русской земли к чужим людям, к язычникам? Позабыть удалого князя Ивана, часто наезжавшего в гости к брату? Но тверской князь Михаил строго посмотрел на сестру и сказал:

– Могущественный литовец поможет одолеть мне московского князя, если ты станешь его женой. Так надо, о чем тут разговаривать!

Разве молоденькую девушку, да еще полюбившую, можно убедить подобными речами? Но выхода не было. И Улиана послала к знакомой знахарке за смертельным зельем.

Духовник княжны, старенький седовласый попик, отец Василий, заметив слезы и синие круги под глазами девушки, вовремя догадался о чувствах, разрывавших ее грудь.

– Дочь моя, – сказал он, – я знаю, тебе тяжко. Ты уходишь в страну поганской веры, далеко от русской земли, родных и друзей. Но ты подумай о том, сколько русских под рукой твоего будущего мужа. Он не только великий князь литовский, но и русский. Многим русским ты облегчишь страдания, поможешь избежать смерти. А наша православная вера? Укрепи ее, умножь ревнителей. Ты молода и красива, будь хорошей женой, и князь Ольгерд многое сделает ради твоей красоты. Первая жена Ольгерда тоже была русская – витебская княжна Мария, – уговаривал попик. – Она построила каменные церкви в Вильне. И мать Ольгерда была русская. Литовский князь и говорит по-русски, он христианин.

Духовник много рассказывал ей о делах великого литовского княжества.

– Воспитай своих детей православными, – закончил отец Василий, – и ты заслужишь вечную благодарность своего народа.

Княжна Улиана промучилась еще ночь без сна, а утром вытерла слезы и перестала думать о смерти.

Перед отъездом в Литву она дала перед святым Евангелием страшную клятву брату, тверскому князю, твердо хранить православную веру и никогда не забывать родной земли.

«Сначала тверская отчина, а потом земля мужева», – повторяла Улиана слова брата.

Она вышла замуж за князя Ольгерда, родила ему шестерых сыновей. Старшим был Ягайла.

Княгиня отличалась тихостью, кротостью и необычайной набожностью. Она редко выезжала из Вильненского замка, все свое время отдавала воспитанию детей. Литовский двор сделался при ней средоточием православия, и связь Литвы с русскими княжествами еще больше укрепилась. Но, внешне покорная и тихая, она проявляла поистине дьявольскую настойчивость, когда дело касалось тверской земли или православия.

Ольгерд по ее просьбе трижды выступал с большим войском против московского князя Дмитрия, в защиту шурина, тверского князя. Конечно, Ольгерд соблюдал и свои интересы, но, не будь Улианы, дело пошло бы по-другому.

Третий поход был неудачен. Литовские князья Ольгерд и Кейстут были наголову разбиты князем Дмитрием и едва спаслись бегством. Ольгерд запросил мира у московского князя и поклялся больше не вмешиваться в дела своего шурина.

«Десять лет прошло с тех пор», – думала княгиня.

Не меньше настойчивости княгиня проявила в делах православия. Ее заботами построена в Вильне каменная церковь святой Троицы. Можно себе представить, сколько сил пришлось приложить кроткой Улиане, чтобы заставить мужа вырубить заповедную дубовую рощу. Церковь святой Троицы была построена так, что престол главного алтаря оказался на месте, где рос священный дуб. С того времени вся окрестность, раньше пустынная, стала заселяться русскими и получила название Русского конца.

И дети княгини Улианы, шесть сыновей и четыре дочери, были православными. Думается, что могущество и влияние великого жреца во многом были поколеблены покорной и тихой Улианой.

Оценивая заслуги Улианы, надо представить себе твердого и жестокого князя Ольгерда. Он никогда не был образцом покорного мужа.

После его смерти в великокняжеском роде Гедеминовичей старшим остался Кейстут, и ему надлежало быть великим князем. Старший сын от Марии, первой жены Ольгерда, Андрей по праву был на втором месте после Кейстута. Но по усердному настоянию Улианы Ольгерд незадолго до своей смерти назначил великим князем Ягайлу, старшего сына от второго брака.

Новые мысли обступили княгиню. Ее беспокоил первенец, великий князь Ягайла. Уж больно легок он, беспечен – любит предаваться забавам, тяготится делами государства. Набожен? По правде говоря, княгиня не верила в глубину его чувств. Вот если бы старшим сыном был Иван, Скиргайла, любимец княгини! Она вздохнула. Ванюша – умница, расторопен, храбр, вникает во всякое дело…

– Матушка княгиня, – тихонько позвал духовник Улианы отец Давид, появляясь в дверях крестовой, – письмо из галицкого княжества. Отец Таисий привез.

Шурша черными одеждами, Улиана поднялась и подошла под благословение.

Отец Давид был мал ростом и толст. Черная густая борода веником закрывала ему грудь. Лицо духовника продолговатое и красное, с синими прожилками. Княгиня Улиана любила его за острый, изворотливый ум.

– Прости меня, матушка княгиня, – шепнул он, показывая глазами на дьячка, – а только говорить нам здесь невместно.

Княгиня кивнула духовнику и направилась в смежную комнату. Там несколько молодых пригожих боярышень сидели за рукоделием. Девушки низко поклонились старой княгине, а духовник благословил их мимоходом.

У дверей княжеской опочивальни стоял мальчик-слуга, наблюдавший песочные часы. Когда из склянки сбегал песок, он ударял палочкой в серебряный колокольчик. Из мужчин только сыновья и духовники имели право войти в эти двери.

Как и в крестовой, в опочивальне сильно пахло ладаном, много было икон, горел огонь в синих и красных лампадах.

– Прости меня, матушка княгиня, – еще раз сказал отец Давид и, усевшись на пушистый ковер, стал торопливо стаскивать правый сапог.

Разувшись, он острым ножом распорол подкладку голенища и вынул продолговатый кусок пергамента, испещренный мелкими буквами.

– Мы, матушка княгиня, с отцом Таисием сапогами обменялись, – сказал он, – надежнее так, ныне и стены видят и слышат. У тебя, матушка княгиня, чаю я, в спаленке чужих нет, – шутливо добавил он.

– Читай письмо, отец Давид, – строго сказала княгиня Улиана.

– Из-под самого Галича письмо, архимандрит Николай пишет, – сказал монах, быстро пробежав глазами пергамент. – Целует и обнимает твои ноги, светлая княгиня. – Отец Давид пожевал губами, помолчал. – «Нам, православным христианам, от польских ксендзов большая поруха, и жизни не стало вовсе, – начал он снова. – Костелы они на русской земле строят, а на святые церкви норовят замок повесить либо под костел опоганить. Нас, православных святителей, наравне с погаными чтут. А князь Владислав Опольский, оборотень, забыл святое крещение, за латинскую веру люто стоит… Ныне по всей Польше идет междоусобие, брат с братом воюет. И Сигизмунд венгерских поляков разоряет, и Зимовит Мазовецкий, и кому не лень – все польскую землю топчут». Умоляет тебя архимандрит Николай, княгиня, заступница русских, – поднял глаза на Улиану духовник, – замолвить слово перед великим литовским князем. «Самое время, – пишет святитель, – ударить на поляков и освободить русскую землю».

Княгиня Улиана с каменным лицом слушала своего духовника.

«О, если бы жил еще великий Ольгерд, мой муж и господин, – думала она, – не задумываясь, пошел бы он на поляков. Ольгерд любил православную веру и был храбр».

На глазах у княгини выступили слезы, она нагнула голову и закрыла лицо руками. Взглянув на нее, отец Давид, ступая на носки сапог, вышел из спальни и тихонько прикрыл дверь.

Изнемогая от внутреннего волнения, Улиана преклонила колени перед божницей и с жаром долго умоляла о чем-то свою покровительницу, плача и кланяясь до земли.

Княгиня Улиана, и прежде страстная христианка, после смерти мужа дошла до исступления. Каждый день выстаивала она по нескольку служб в дворцовой церкви, с утра до вечера кланялась иконам, шепча сухими губами молитвы.

С опухшими от слез глазами, но прямая и строгая, вышла Улиана из спальни. В светличке у девушек она встретила своего сына Скиргайлу и подивилась его сходству с отцом.

Высокий и красивый Скиргайла шутил с боярышнями, а они, забыв про рукоделие, весело, от души смеялись.

С появлением княгини смех умолк. Девушки закраснелись и потупили глаза. Скиргайла тоже смутился, но быстро оправился и подошел к матери.

– Матушка, – сказал он, целуя ее руку, – в гридне дожидается посол князя Витовта… К тебе, матушка, – добавил он.

– От князя Витовта! Может ли быть? – Княгиня кинула быстрый взгляд на сына. На ее бледных щеках выступили багровые пятна.

Она подошла к окну и стала смотреть сквозь разноцветные стекла. Но ни двор, ни лес, окружавший замок со всех сторон, не привлекли ее внимания. Княгиня лихорадочно соображала, что могло заставить Витовта обратиться к ней. Какие причины толкнули князя, взбешенного убийством отца и матери, пойти на примирение? В том, что Витовт делает первый шаг к миру, она не сомневалась.

Случайно взгляд ее упал на странную фигуру посреди двора, походившую на чучело. Сделав усилие, княгиня узнала постельничего Киркора, посаженного на кол.

Княгиня была согласна с боярином Сурвиллом, что за постельничим Киркором стоял верховный жрец. «Но ведь он и за Витовтом притаился, – думала она. – Надо быть осторожнее».

Улиана перевела взгляд на большую икону в углу и дала клятву не верить ни одному слову язычника.

«Не хотят добром, пусть орден крестит их по-своему», – решила она. А князь Кейстут? Он был язычник, но всегда исполнял свое слово. И сам верил слову даже врага. Был храбр до безрассудства и великодушен к побежденным.

– Пойдем, Ванюша, послушаем, чего хочет Витовт, – сказала княгиня.

И старуха, гордо подняв голову, распространяя вокруг себя запах ладана, отправилась в гридню.

Боярин Видимунд при появлении княгини Улианы упал на колени.

Старуха сразу узнала родного брата княжны Бируты. Она много раз видела его в замке еще при муже. Он приезжал на советы вместе с Кейстутом и знатными кунигасами.