Текст книги "Три критические статьи г-на Имрек"

Автор книги: Константин Аксаков

Можно бы сюда отнести и стихотворение г. Некрасова "В дороге"; оно было бы очень хорошо, если б не было мелочных подделок под русскую речь, как-то: _тот, эта_ и _эти_.

Вот все, что есть замечательного в "Петербургском сборнике".

О переводе "Макбета" мы не говорим; об этом надо говорить много и не в числе других произведений. Благодарим г. Кронеберга [22]22
  {22} Кронеберг А. И. (ум. 1855) – критик, переводчик.


[Закрыть] за труд его.

Все остальное нечто иное, как балласт, годный для той здоровой толщины, по выражению "Отеч‹ественных› Зап‹исок›", о которой так хлопочут петербургские литераторы.

Приступим к разбору и этого хлама.

Первое произведение, следующее за повестью г. Достоевского, есть "Помещик" г. Тургенева. О г. Тургенев! Нельзя сказать, чтоб он не совершенствовался: он был плох в первом произведении своем [23]23
  {23} Имеется в виду поэма «Разговор».


[Закрыть], подавал и в нем надежды, и оправдал их; он пишет постоянно плоше и плоше. Но что сказать о его «Помещике»? Здесь он превзошел немалые ожидания. Это произведение так уж плохо, такой вздор; так жалко желание острить; так смешно какое-то чувство будто бы превосходства при описании выставляемых им в карикатуре лиц, что лучшая критика: прочесть самое произведение. Нельзя однако же не выписать хоть чего-нибудь. Вот описание уездного бала:

 
Вообразите вереницу
Широких лиц, больших носов,
Улыбок томных, башмаков
Козлиных, лент и платьев белых,
Турбанов, перьев, плеч дебелых,
Зеленых, серых, карих глаз,
Румяных губ и… и так дале -
Заставьте барынь кушать квас -
И знайте, вы на русском бале
 

(стр. 188).

Каково! "Сейчас можно видеть столичную штучку", – сказала бы наверно Анна Андреевна в "Ревизоре". Вообще в петербургских литераторах видно чувство аристократическое перед всем, что не Петербург, чувство превосходства, похожее на аристократическое чувство, как бы сказать… людей служебных перед простыми крестьянами.

Г. Тургенев оканчивает свой рассказ, говоря:

 
Но весело сказать себе:
Конец мучительной гоньбе
За рифмами… придумать строчку
Последнюю, поставить точку,
Подняться медленно, легко
Вздохнуть, с чернилами проститься —
И перед вами глубоко,
О мой читатель, поклониться!
 

Неужели в самом деле? Нет! напрасная надежда: в этом же сборнике еще встречается имя г. Тургенева.

За г. Тургеневым следуют "Капризы и раздумье" г. Искандера, о которых мы уже сказали. За ними же "Парижские увеселения" г. Панаева [24]24
  {24} Панаев И. И. (1312-1862) – писатель, поэт, очеркист, мемуарист, критик.


[Закрыть]. Вот еще писатель в роде г. Тургенева, с большим притязанием на юмор, он выставляет здесь парижскую чернь, гризеток и т. п. Рассказ его имеет некоторый довольно, впрочем, ничтожный интерес; но когда он сколько-нибудь поднимается выше своего рассказа, когда он пускается в рассуждения, в юмор, думает острить – все это выходит в высочайшей степени пошло. Он и г. Тургенев имеют то сходство, что оба желают выставлять в произведениях своих лица, возбуждающие юмор; но в том и в другом произведении единственное лицо, возбуждающее юмор, – сам автор. Таким образом они, если угодно, достигают своей цели {Мы должны указать на появившийся в 1 № «Современника» превосходный рассказ г. Тургенева «Хорь и Калиныч». Вот что значит прикоснуться к земле и к народу: вмиг дается сила! Пока г. Тургенев толковал о своих скучных любвях, да разных апатиях, о своем эгоизме, – все выходило вяло и бесталанно; но он прикоснулся к народу, прикоснулся к нему с участием и сочувствием, и посмотрите, как хорош его рассказ! Талант, таившийся в сочинителе, скрывавшийся во все время, пока он силился уверить других и себя в отвлеченных и потому небывалых состояниях души, этот талант вмиг обнаружился и как сильно и прекрасно, когда он заговорил о другом. Все отдадут ему справедливость: по крайней мере, мы спешим сделать это. Дай бог г. Тургеневу продолжать по этой дороге!}.

Вот "Мартингал", повесть г. Одоевского, Г. Одоевский любит иногда пошутить в своих повестях, да, кажется, он любит подшутить и над читателями; по крайней мере, нельзя объяснить этой повести иначе, как шуткою над читателями, которые прочтут повесть и не найдут в ней ровно ничего.

С неприятным и грустным чувством прочли мы поэму [25]25
  {25} В сборнике была опубликована поэма Майкова А. Н. (1821-1897) «Машенька».


[Закрыть] г. Майкова. Не того мы ожидали от него, прочитавши в прошлом году вышедшую поэму его под названием «Две судьбы». Кстати, поговорим о ней, и прежде всего напомним ее содержание. Нинета, итальянка, любит с детства итальянца Карлино, не понимая, что эта любовь – дружба. В Италии в это время путешествует русский Владимир, как водится, с бледным челом, с подавленными страстями, – одним словом, человек знакомый. Он приходит к Карлино, любуется им и Нинетою, говорит, что он желал бы быть на месте Карлино, был бы счастлив… Нина почувствовала вдруг, что ее любовь к Карлино есть только привычка, что он с детства был ей братом. Она начинает любить Владимира. Страсть ее усиливается, когда Владимир раскрывает ей свою душу, разочарованную в новом, и тоже отчасти Лермонтовском, роде. Нина любит: так хотел представить сочинитель; но в любви ее есть рассуждение, есть мысль помирить его с существованием; нам кажется это уже не цельным чувством; хотя это желание и может привязываться к любви, но со стороны. Владимир узнает о чувстве Нины и хочет ехать, чтобы не смущать ее более. Она приходит больная к нему, решается следовать за ним в Россию; является Карлино, завязывается ссора; Карлино убивает Нину, зовет народ и обвиняет Владимира в убийстве. Его берут. Через неизвестно сколько времени Владимир в России, живет в деревне и отличный гастроном; из журнала узнает он, что Карлино, атаман разбойников, пойман и приговорен к смертной казни; Владимир сравнивает свою судьбу с его судьбой; говорит: «Чем же лучше я» и потом объявляет Павлушке:

 
За ужином я гуся буду есть,
Да сыр. В еде спасенье только есть.
 

Завязка, содержание – пустое. Но в этом произведении есть мысль или намерение сказать мысль, которая, конечно, выразилась нисколько не художественна, но на которую стоит обратить внимание. Россия и западное образование, этот неизбежный вопрос, является и здесь. Владимир – русский; он так же, как и другие, увлечен и проникнут Западом. Но он вместе человек живой; в нем видна, убегающая от всех теорий, любовь к русской земле. Сверх того, и мысль его смущена ее прошедшим, полным жизни (по его собственному признанию). Недоумение это есть большой шаг к истине. Он сравнивает древнюю Русь с настоящим нашим поколением и удивляется страшной разнице, страшной апатии, царствующей между нами. Он не решает вопроса. Что в нашем поколении есть апатия – это правда; но понятна тому причина. Такою апатией и бледностью, таким жалким эгоизмом, – с одной стороны, животным и бесчувственным, с другой – идеальным, сухим, иногда тоже довольным красивого своею позою, иногда, у более живых людей, возмущаемым чрез сомнение, вопрос, желание чего-то лучшего, – этою апатиею и эгоизмом казнятся люди русские за презрение к народной жизни, за оторванность от русской земли, за аристократическую гордость просвещения, за исключительность присвоенного права называть себя настоящим и отодвигать в прошедшее всю остальную Русь. Спесивое невежество противополагают они всей древней, всей остальной, и прежней и нынешней, Руси, – гордость учеников, ставящих себя в свою очередь в учители. Мы похожи на растения, обнажившие от почвы свои корни; мы сохнем и вянем. Но нас спасает глубокая сущность русского народа, и тот виноват сам, кто не обратится к ней. Владимир у г. Майкова задумывается и любит Русь, – и вот почему мы отличаем это произведение от других. Как скоро чувство истинно, как скоро оно свободно от авторитета, оно найдет истинную дорогу и возвратится из отвлеченности эгоизма к жизни живой, народной. Прибавим, что только эта дорога может спасти от катастрофы гуся и сыра, которою оканчивается поэма г. Майкова.

Несмотря на то, что между прекрасными стихами встречаются в ней и плохие, что в самых мелочах обнаруживается часто незнание русского быта (наприм‹ер›, _костоломный пар_ – противно пословице, пристяжные в беговых дрожках и проч.); хотя видно, что идея народности для г. Майкова совсем не ясна, ибо он полагает ее, между прочим, в предпочтении Казанского собора храму св. Петра [26]26
  {26} Казанский Собор находился в Петербурге, храм св. Павла – в Риме (в Ватикане).


[Закрыть] и поэтому боится в ней исключительности, и боится напрасно, ибо эта исключительность ей не свойственна и не принадлежит; – несмотря на все это, мы видели в этой поэме зародыш многого прекрасного; в ней затрагивались серьезные вопросы. Далеко не оправдал г. Майков надежд, которые мы на него полагали: его поэма в «Петерб‹ургском› сборнике» представляет не более как вялый, избитый стих и такое же содержание. Есть несколько поэтических стихов; вот они:

 
Василий Тихоныч открыл окошко
Другое в сад – и ветерок с кустов,
Как мальчик милый, но шалун немножко,
Его тихонько ждавший меж цветов,
Пахнул в лицо ему, в покой прорвался,
Сор по полу и легкий пух погнал,
На столике в бумагах пошептал
И в комнате соседней потерялся.
 

(стр. 397) И только. Все остальное скучно и вяло, Г. Майков становится в ряд скучных стихотворцев, пожалуй даже таких, каков! знаменитый уже в этом роде г. Тургенев.

Он легок на помине; вот его прозаическая повесть [27]27
  {27} В сборнике был помещен рассказ Тургенева «Три портрета».


[Закрыть], где предметом повествования – гнилой, бесстыдный и презренный человек, от которого разве можно отворотиться. Повесть достойна сюжета.

А вот и г. Никитенко. Мы разобрали довольно подробно его "Опыт истории русской литературы". Он себе верен, и его статья написана в таком же роде [28]28
  {28} Статья называлась «О характере народности в древнем и современном искусстве».


[Закрыть]. Напр‹имер›:

"Слава мужей, украшенных классической доблестью волн, этим дивным слиянием простоты и величия, коим мы, маленькие великие люди своего поколения, едва умеем верить" (стр. 491).

Это что значит? Г. Никитенко причисляет себя к _маленьким великим людям_. – Открытие замечательное; отныне мы будем знать, кто он. Выпишем следующее место:

"Но что ж итальянского в этой бессмертной эпопее, объемлющей всю судьбу, всю вечную будущность нового, некупленного человека?" (стр. 496).

В поэме Данта, конечно, общее человеческое содержание, всякий, кто читал его, это знает; но в то же время в ней лежит решительно характер Италии. _Маленький великий человек ошибся_.

Вот еще:

"Очевидно, что народность должна была отказаться от многих из своих притязаний в искусстве, развившемся под влиянием этих новых начал. Она не может уже исключительно наполнять собою содержания произведений, как это было у греков, ни служить единственным источником вдохновения для художника" (стр. 497).

Хотя, конечно, есть разница очень понятная, естественная и разумная между стихиями искусства; но искусство всегда и на Востоке и в Греции имело своим содержанием общее, человеческое. _Маленький великий человек_ опять ошибся.

О мелких стихотворениях Тургенева, Майкова, Некрасова и Соллогуба говорить не стоит [29]29
  {29} В сборнике были помещены стихи Н. А. Некрасова «Колыбельная песня (подражание Лермонтову)», «В дороге», «Пьяница», «Отрадно видеть, что находит порой хандра и на глупца…»; И, С. Тургенева – «Тема (из Байрона)», «Римская элегия, Гете (XII)»; А. Н. Майкова – «Для чего природа ты мне шепчешь тайны?..», «Первый поцелуй» и «Мой autographe» В. А. Соллогуба.


[Закрыть].

В заключении помещена статья о русской литературе г. Белинского [30]30
  {30} Статья Белинского называлась «Мысли и заметки о русской литературе».


[Закрыть].

Г. Белинский в статье, в которой в сотый раз повторяется повторявшееся прежде в "О‹течественных› З‹аписках›", открывает, между прочим, новости, конечно, известные ему одному, ибо они неизвестны истории, именно:

"Реформа Петра Великого не уничтожила, не разрушила стен, отделявших в старом обществе один класс от другого, но она подкопалась под основание этих стен, и если не повалила, то наклонила их набок" (стр. 519).

Это точно новость! На деле это совершенно наоборот. Петр не только не пошатнул стены между сословиями, но он-то и построил их. В старину до Петра Великого их вовсе не было. Для этого следует заглянуть не в "Историю" Карамзина [31]31
  {31} Имеется в виду «История государства Российского» Н. М. Карамзина.


[Закрыть] только, а в летописи и грамоты, в акты исторические, которых вышло и продолжает выходить множество. Можно бы заглянуть и в иностранные сочинения о России, в «Дневник» Маскевича [32]32
  {32} Маскевич Самуил (ок. 1630 – ранее 1632) – поляк, был в России в 1609-1621 гг. Оставил «Дневник. 1594-1621». Опубликован в кн.: «Сказания современников о Димитрии Самозванце» (было три издания – 1834, 1837 и 1859 гг.).


[Закрыть] напр‹имер›, и т‹ак› д‹алее›. Но, видно, санктпетербургские литераторы плохо знают русскую историю; да и когда им; они хлопочут о дородстве журналов и сборников. Во всяком случае, г. Белинский обнаружил такими словами свое собственное невежество.

Интересно также в статье г. Белинского название Ломоносова – мещанином, а он был рыбак, крестьянин. Кто этого не знает? Но, вероятно, г. Белинскому захотелось хотя сколько-нибудь повысить его. Его крестьянство, может быть, казалось ему слишком уже низким сословием для литератора.

Но тут есть вещи истинно дельные, именно: г. Белинский говорит о необходимости национальности в поэте, об успехе Гоголя в Европе (которым опровергнуты "О‹течественные› З‹аписки›", ибо они говорили прежде, что Гоголь европейского интереса не имеет). Справедливы также следующие строки, противоречащие тоже "О‹течественным› З‹апискам›":

"В будущем мы, кроме победоносного русского меча, положим на весы европейской жизни еще и русскую мысль…" (стр. 556).

Но остальное, как сказали мы, есть болтовня, повторение столько раз повторявшейся болтовни о русской литературе, болтовни, которую встречали мы в "Отечественных Записках".