Текст книги "Трон Персии. Книга первая. Наставник"

Автор книги: Константин Пылаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 7

– Он что-то знает.

Их тела ещё не остыли от недавней близости. Женская ладошка скользила по влажной груди мужчины, в блаженстве откинувшегося на спину. Губы, ещё минуту назад целовавшие его, теперь настойчиво нашёптывали в ухо о том, что больше всего занимало их хозяйку.

Аметис не обманывала себя – её муж, ленивый, глуповатый, лишённый честолюбия, был легко управляем чужой волей, но к сожалению, эта воля была не её. Отчасти в этом была и вина самой Аметис. Принцесса, дав согласие выйти замуж за тогда ничего назначившего мелкого князька, всё достоинство которого сводилось к мифическому родству с пророком, поначалу слишком холодно отнеслась к супругу, лишь изредка радуя его близостью, разрешая прикасаться к себе только в те дни, которые советовала кормилица, и лишь с целью зачатия. Правда, ей хватило ума подсовывать супругу доверенных служанок.

Но со временем, несмотря на всю избалованность, до неё стало доходить, что она уже не столько дочка Иштумегу, сколько жена его наследника-зятя, и даже отец не станет поддерживать её сторону в случае конфликта с супругом. Вдобавок к этому начало просыпаться желание, усилившееся после родов. И тут очень кстати пригодились советы рабынь, успевших изучить пристрастия мужа. Аметис не сочла зазорным учиться искусству любви у служанок – ей хотелось власти, и она была готова на всё, лишь бы заполучить её. Женское чутьё подсказывало, что обольстительные чары порой могут значить больше, чем тысячи копий и горы золота. И самый интересный совет дала её старая кормилица.

Но время было упущено несмотря на то, что она успела избавиться от всех бывших любовниц мужа, раздарив их влиятельным царедворцам – супруг всё больше начинал кичиться своим положением, и Аметис пришлось изрядно постараться, чтобы наверстать потерянное.

– Конечно, знает. – согласился мужчина. – Он как-никак доверенное лицо твоего отца.

– А ты тогда кто? – неуклонно продолжала давить своё женщина. – Почему ты не входишь в число его доверенных людей?

– Зачем? – Спитам хотел спать и этот разговор, повторяющийся изо дня в день, его утомлял. – Какой в этом смысл. Я и так его наследник, к чему лишняя суета. – в тоне мужчины начали проступать оттенки раздражения. – Вот когда я стану царём, тогда и придёт пора заниматься делами.

Аметис почувствовала недовольство мужа и решила действовать по-другому. Она легла поверх него и принялась целовать его шею и грудь, постепенно продвигаясь ниже.

– Затем, – на мгновение подняв голову, заметила обольстительница, – что в любой момент всё может перемениться. – её губы уже ласкали его живот.

– Но я же… – Спитам вздрогнул, замерев в ожидании недозволенного, – твой отец сам назначил меня.

– А у меня есть сестра, и она старше. – игриво заметила коварная искусительница, спускаясь ещё ниже. – И у неё скоро будет сын.

– Аметис, что ты делаешь? – горя от нетерпения, еле выдавил из себя воспитанник магов-святош. – Это запрещено пророком.

– Я готова принять на себя этот грех. – прошептала нарушительница заповедей и укрылась волосами.

*

– Нас будет учить раб? Это унизительно.

Предоставив Кирам договариваться о встрече с Манданой, Тарш забрал слугу с собой в лагерь персов. По дороге он попробовал ещё раз вызнать подробности посещения Касисом весёлого дома, и видя, как краснеют его уши, весело подтрунивал над ним, пока тот, деликатно не намекнул, что эти разговоры ему неприятны, после чего Тарш заткнулся, перестав его дразнить.

– Не вижу ничего унизительного в том, чтобы спросить совета у раба, если он знает то, чего не знаешь ты. А мой слуга знает достаточно и готов поделиться с вами этим знанием. Если обман раскроется, нам всем несдобровать.

– Почему бы тебе не нанять нас как стражников? – предложил Маштуни. – Тогда всё будет взаправду.

– Как ты себе это представляешь? Воин-перс во дворце Иштумегу. Да вас и близко не подпустят. Стражники там все из мидян.

– Да в нас в любом случае заподозрят персов. – возразил Назим. – Взять хотя бы мою бороду. Мне что, на мидийский манер её стричь придётся?

– Не придётся. Вы их сбреете.

– Что-о? – одновременно взревели все трое. – Сбрить бороду? Это же позор. Мы на это не пойдём. – отрезал десятник. – Даже не заикайся.

– Ладно. – Тарш решил зайти с другой стороны. – Сколько ты хочешь серебра за свою бороду?

– Честь не продаётся. – хмуро ответил за всех Дайтуш. – Мы сбривать не будем.

– Это хорошо, что ваша честь не продаётся. Но я хочу спросить вас – разве стоят ваши бороды жизни сына Камбуджии? Что ж, я так ему и передам – мол, прости, государь, что не сберегли твоё чадо, поскольку нам дороги наши бороды.

Троица пристыженно притихла. Тарш продолжил.

– Честь не в бороде, а в доблести. Бородатый трус не стоит безбородого, но отважного юнца. Не мне вам объяснять. Ты, Назим, стал десятником едва у тебя пушок под носом проклюнулся. Или забыл, как останавливал мужей, бегущих с поля битвы? Как стыдил их, возвращая в бой, и как они же выносили тебя полуживого, а после сами выбрали тебя десятником, выпрашивая эту должность у самого Куруша, несмотря на твою безродность?

Тарш замолчал, не намереваясь больше давить на подчинённых, давая возможность им самим принять правильное решение. Заставлять их не имело смысла – ему нужны соратники, готовые служить не за деньги, а по долгу. Хотя он понимал, те тоже догадывались, какими дарами их осыплет Камбиз, если они и вправду смогут спасти наследника царя. Другого такого случая возвыситься им может не представиться. Все трое те же пастухи и по безродности могут претендовать самое большее на место десятника и малую долю в добыче, на которую и рассчитывать не приходилось – Камбиз воевать не хотел. А их земельные наделы были так малы, что говорить о какой-либо безбедной жизни не приходилось.

Он выдержал минут пять, наполнил их деревянные кружки остатками вина и молча предложил выпить. Вздрогнули. Тарш ещё раз оглядел всех.

– Ну что, зову вашего наставника или как?

– Зови своего раба, сотник. – за всех ответил Назим. – Быть по-твоему. Надо, значит, надо. А борода… – он подмигнул Маштуни, – борода отрастёт.

– Только гуще станет. – улыбнулся Тарш. – Но не зовите его рабом. Я намерен дать ему свободу, правда после и знать ему о том не следует. Относитесь к нему, как к равному. К тому же он умён и сметлив и теперь один из нас.

– Ты так доверяешь рабу? – с сомнением спросил десятник.

– Рабы бывают разные, Назим, – повторился сотник Камбиза, – поверь, очень разные.

***

Сладости Тарш отдал малышне, не оставив себе ничего. Те сразу принялись поедать вкусности, справедливо опасаясь, что старшие товарищи могут отобрать лакомство. Сделал он это не только из жалости, но и из-за гадливого чувства, которое испытал, выслушивая предложение Урпатаса. Несмотря на юный возраст и проведя всю жизнь, кроме последних двух лет, в далёкой от города деревне, ему было понятно, к чему склонял его новый хозяин и считал это для себя неприемлемым.

Однако купец не оставил попыток уговорить юнца. Видимо, ему поступил хороший заказ именно на такого мальчика – красивого и с прекрасным голосом. Дней через пять он снова пригласил юного раба к себе, вести уговаривающие беседы. За это время Тарш успел схлестнуться с одним из двоих более старших подростков, вздумавшего отбирать еду у младших, пользуясь моментом, что охранники отвлеклись.

Не то чтобы Тарш ратовал за справедливость, просто этот здоровяк слишком нагло претендовал на роль главного над девятью рабами-подростками – постоянно дразнился и случалось, выдавал тумаки, пока никто этого не видел, считая, что преимущество в силе и умение грязно браниться достаточно для признания его вожаком.

Из разговоров выяснилось, что он захвачен в плен меньше чем полгода назад и что был младшим сыном старшины деревни, и невзирая на своё рабское положение, ещё не утратил гонор, мня из себя что-то значимое.

Тарш молча встал между ним и малышнёй, замершей в испуге. Схватка была короткой – более рослый и крепкий парень ударил мальчишку в грудь с такой силой, что у того перехватило дыхание, и не устояв, он упал на землю. Но скифский норов быстро поднял его на ноги и поле боя осталось за ним – упитанный бугай не рискнул продолжить. Слишком полюбился его противник охране, и в случае драки ему могло здорово достаться.

Тарш возвращался обратно из походного шатра Урпатаса, в котором выслушивал рассказы хозяина о предстоящей незавидной судьбе, полной лишений и тяжёлого труда, вперемежку с описанием беззаботной жизни любовником развратника. Ему очень хотелось уйти, но это было бы оскорблением, и вместо этого, пересиливая себя, деликатно отшучивался, ссылаясь на запрет пророка. Всё же, несмотря на отказ, хозяин вновь угостил его мясом, прибавив к нему сладости.

Мясо Тарш сожрал без зазрения совести, остальному предназначалась та же участь, что и в первый раз. По дороге обратно свернул в кустики, намереваясь справить нужду. Попутно рассматривал окружавшее пространство, с тоской поглядывая на манящие свободой горы, но бежать и не собирался. Куда бы он мог податься, даже если допустить, что его не поймают? Либо сдохнет с голоду, либо сам станет пищей для волка или леопарда. Селений вокруг нет, да если б и были, то кому он там нужен. Только в качестве раба.

Сзади послышался звук приближающихся шагов.

– Что, заработал, любитель коз?

Тарш обернулся. Нагло и явно недружелюбно улыбаясь, к нему подходил Сабир – тот самый малый, с которым ему уже довелось сцепиться. С него, как и с Тарша, охранники, хорошо знавшие эти места и не боящиеся побега, снимали по вечерам петлю, привлекая к работе во время привала, вновь надевая на ночь. В руке он нёс ведро с водой.

Здоровяк, гнусно ухмыляясь, ждал, чем ответит мальчишка на оскорбление. В ожидании он поставил ведро на землю, словно предлагая противнику напасть первому. Выбора у Тарша не было – такое спускать нельзя, даже под угрозой побоев. Он ударил ногой в колено. Сабир не ожидал и присел, тут же получив кулаком в челюсть.

На этом удача паренька и закончилась. Как и драка. Началось избиение. Сабир по-детски, но сильно оттолкнул его двумя руками так, что мальчик упал, после чего принялся лупить пятками, стараясь не попадать по лицу. Один раз он всё-таки промахнулся, увлёкшись, и рот Тарша наполнился кровью.

– Это теперь моё. – заявил победитель, убедившись, что сопротивление подавленно, присев на корточки перед поверженным, демонстрируя свою добычу – поднятые с камня, где они лежали, пока мальчишка мочился, сладости. – И впредь будешь всё отдавать мне, а не мелким ублюдкам. – приказал он.

Тарш приподнял голову и плюнул в ладонь, на которой лежало угощение Урпатаса, за что был награждён очередным пинком под рёбра. Сабир в ярости ударил его носком, повредив пальцы. Он прихрамывая и ругаясь, отошёл в сторону, чем и воспользовался избитый, но несломленный мальчик – метко отправил новый плевок прямо в ведро с водой.

– Ах ты тварь. – ещё пуще прежнего разозлился Сабир, но бить не стал, боясь изувечить товар хозяина. Он ограничился тем, что выплеснул испорченную воду на обидчика. – Твоё счастье, что я уже отлил, а то бы обоссал тебя, гнида. – и раздосадованный поковылял к ручью.

Тарш ещё с час провалялся, приходя в себя. С трудом добрёл до лагеря.

– Что это с тобой? – поинтересовался один из охранников, оглядев его потрёпанный вид. – Никак упал.

– Ага. Хотел удрать, да со скалы свалился. – в свойственной ему манере отшутился всеобщий любимец. – Хвала Ахура-Мазде, лично слетевшему с вершины и спасшего несчастного раба.

– Неужто сам Всевышний снизошёл до спасения такого похабника, как ты. – к ним начали подтягиваться и другие караванщики, в надежде послушать трёп находчивого мальчишки.

– Я ж говорю, слетел, а не снизошёл. – поправил охранника враль. – Перья во. – Тарш развёл руки, показывая размах крыльев, и тут же пожалел об этом – дико заболели отбитые рёбра, но он и виду не подал, а скорченную от боли гримасу выдал за изображение испуга, который якобы испытал от встречи с богом.

– А мокрый чё? – спросил кто-то, из начинавшей ржать над рассказчиком, компании.

– Так ведь испугался я. – неподдельно, словно подобное случалось с ним регулярно, признался Тарш, продолжая на ходу, сочинять байки, теша собравшихся, совершенно не боясь быть предметом насмешек. Все понимали – мальчишка всё это придумывал ради того, чтобы их повеселить, и в отличие от Сабира, не позволяли себе обидных замечаний в адрес невольника.

– Летим мы, значит. – продолжил повествование парень. – А высоко ж. И рай вижу, и ад. Всё, думаю, не жди меня мама.

– А чё ж не улетел-то?

– Да какой там. Как ты с крыльями мокрыми летать будешь. Я ж его всего с ног до головы уделал, мы еле приземлились. И вот стоим мы друг напротив друга, все мокрые, течёт с нас. И как посмотрит он на меня. А глаза печальные, мне впору удавиться со стыда. Хотел, говорит, тебя сам в рай унести лично, уж больно ты мне понравился, но теперь никак не могу. Ты ж, говорит, трепло и всем расскажешь, как меня обоссал. Иди обратно, сохни и не смей больше ни на кого мочиться.

– Что ж, теперь Чинвар тебе с волосок покажется. – привычно давясь от смеха, заключил охранник, первым встретивший его в лагере. – Коротать тебе вечность под мостом.

– Ну не скажи. – запротестовал Тарш. – Раз я совершил такой тяжкий грех, то мне требуется совершить и добрый поступок, схожий с ним.

– И что же это за благодеяние такое, за которое проститься твой грех?

– А такое. Вот проживу я жизнь свою грешную, как пришлёт за мной Ахриман своего посыльного Визарешу и предстану я перед ним. Спросит меня Рогатый, что, мол, я могу сказать в своё оправдание. Ничего, скажу, зато могу сделать. Тому интересно станет, что старый греховодник сотворить может, чтоб в рай попасть. Показывай, скажет, нет такого, чем бы ты мог заслужить райскую жизнь. А я ведь как – три дня до смерти мочиться не буду. Узлом завяжу. Спущу, значит, портки и как развяжу узелок. Уделаю его, как Ахура-Мазду, с ног до головы, оправлюсь и скажу – отпускай меня в рай, а не то всем в аду расскажу, что сотворил с тобой такое. Как же после такого дэвы уважать тебя будут. Утрётся Ахриман, делать-то нечего, и замолвит за меня словечко перед всевышним, а тот и вспомнит меня. Тому же тоже позориться не захочется. И подарит он мне самую прекрасную гурию, и поселит в лучшем уголке райского сада, чтобы только помалкивал.

– Я бы, – еле сдерживаясь, чтобы не прыснуть и пытаясь придать своему голосу некое подобие суровости, что, впрочем, плохо получалось, предложил главный из охранников, – на месте твоего нового хозяина, посадил бы тебя не на кол, как ты это заслуживаешь, а на самое высокое место на базаре, и брал бы деньги за твои рассказы. Но предварительно, хорошенько бы выпорол за богохульство. – и добавил почти ласково. – Шёл бы ты спать, Тарш, от греха подальше. А то точно не видать нам рая за то, что слушали такое. Мы же не можем, как ты… – и сделал вид, будто справлял нужду. Все ещё громче заржали напоследок. – Иди, Тарш, иди.

В эту ночь, как и во все последующие, он, против своего обыкновения лёг посередине ночлега рабов, а не с краю, пологая, что его злоключения на сегодняшних побоях не закончились и всё ещё впереди. Прямого отпора Сабиру Тарш дать не мог, а жаловаться на него охране не хотелось. А вот отомстить самому…

***

– Что тебе нужно?

Кирам понадобилось несколько дней, чтобы суметь встретится с Манданой. Вначале она пыталась передать просьбу Тарша через служанок принцессы, но те наотрез отказывались разговаривать с ней, считая недостойным беседовать с бывшей, отданной в наложницы грязному варвару. Они, вывезенные хозяйкой из Эктобаны ещё девочками, достигли того возраста, когда их могли подарить какому-нибудь влиятельному вельможе занимавшему куда более высокое положение, нежели приезжий перс. Рождённые и воспитанные рабынями, подобно своей хозяйке считали себя достойными лучшей доли и связываться с неудачницей не желали, презрительно морщась при встрече с ней, кичась ещё не заполученными благодетелями.

Кирам ничего не оставалась, как искать личной встречи, хотя это было нарушением положенного этикета. Хорошо в бытность свою служанкой Манданы она успела примелькаться страже и золотая бляха ей не потребовалась. Лучшее место, где можно было встретиться с царевной – это внутренний сад дворца, где ей и пришлось бродить в ожидании целыми днями.

Но беременная, как нарочно, два дня не вылезала из покоев, капризничая и гоняя служанок, ругаясь на их нерасторопность. И всё же Кирам повезло. Уже к полудню третьего дня, осоловев от скуки, Мандана выбралась на свежий воздух. Придерживая большой живот и сама поддерживаемая рабынями, она прогуливалась по парку, наслаждаясь журчанием фонтанов и запахами сада.

– Госпожа. – робко начала наложница Тарша. – Мой господин… – она смолкла, мельком бросив взгляд на служанок своей бывшей хозяйки.

Ей пришлось с четверть часа следовать за принцессой, прежде чем та соизволила обратить на неё внимание. Мандана не сразу сообразила, что её бывшая рабыня может быть прислана своим хозяином, а не для жалоб на него. Такое с ней уже случалось.

– Пошли вон. – распорядилась дочь Иштумегу. Рабыни покорно оставили её наедине с девушкой. – Говори.

– Прости, госпожа, но мой господин, которому ты изволила подарить меня, просил передать, что ищет встречи с тобой.

– Ищет встречи? Зачем?

– Прости, госпожа, я не знаю. Но мне было велено передать, что это важно.

– Да? И как давно он хочет?

– Я сама уже третий день ищу возможности встречи с тобой, госпожа.

– Три дня она меня искала. А прийти ко мне не додумалась?

– Я не посмела, госпожа, прости.

Мандана задумалась. И вправду, до сегодняшнего дня она не озаботилась возможностью держать связь с будущим наставником сына и единственным пособником, а возможно и… Но пока мечтать об этом рано. Царевна погладила круглый живот, выпячивающийся из-под просторного балахона.

– Это хорошо, что ты не забываешься и отныне я позволяю приходить тебе в мои покои, но только в случае крайней нужды. Поняла?

– Да, госпожа, поняла.

– Всё, иди. – Нет, постой. – Мандана пристально разглядывала девушку, которой хотела расцарапать лицо в кровь. – Твой новый господин доволен тобой?

– Не знаю, госпожа, он не говорил.

– Он уже был с тобой? – Мандана не хотела слышать ответ, но ревность настойчиво требовала спросить.

– Да, госпожа. В первый же день. – краснея ответила девушка.

Мандана вздрогнула.

– И часто? – закипая от злобы, продолжала допрос принцесса, отбросив все приличия.

– С тех пор ни разу, госпожа. – совсем становясь пунцовой, вжав головку в плечи, пролепетала Кирам.

– Вот как? – ответ рабыни слегка успокоил ревнивицу. Зная любвеобильность певца-балагура, это показалось ей странным и обнадёживающим одновременно. Мандана пренебрежительно хмыкнула. – Ступай. – повелела она. – Завтра в полдень. Здесь.

*

С Кирам у него не ладилось и он предпочёл коротать вечер с кувшином вина, предложив Касису разделить его пополам, но тот вежливо отказался, и в результате Тарш проснулся с головной болью. Лучший способ снять похмелье – искупаться, что он и сделал, тем паче что предстояла встреча с женщиной. Ему начинало приходить в голову, что затеянная им опасная игра чревата последствиями.

Он знал – Мандана в него влюблена. Ну может, и не влюблена, но её тянет к нему, несмотря на то, что в своё время он отнёсся к ней прохладно. Теперь это ещё усугублялось тем, что оба они отчаянно нуждались друг в друге. Она – оставшись в одиночестве в страхе за жизнь сына, он – чтобы быть рядом с царевичем. Ведь только она и могла хоть как-то в этом ему помочь. Да и кто знает, что может выкинуть женщина, оскорблённая отказом. Так что придётся балансировать на лезвии клинка, словно грешник на мосту Чинвар.

Уехав рано поутру, едва забрезжил рассвет, Тарш позволил себе вдоволь наплаваться, что быстро привело его в порядок. Он уже было собирался обратно, как заметил, что это место облюбовано не только им одним. Уже выбираясь из воды, заслышал в шагах сорока ниже по течению девичьи голоса. Не удержавшись, он полюбопытствовал, кто стал его своеобразным соседом, благо по негромким смешкам голоса принадлежали молоденьким девицам. Таршу внезапно захотелось как в детстве, подплыть к купающимся прелестницам под водой и выскочить посреди них, в ужасе выбегающих на берег, наслаждаясь визгами и видом их спин и ягодиц. Но от этой затеи пришлось отказаться, боясь, что обнажённые телеса могут разбередить и без того мучавшее вожделение, и что этой же ночью опять отнесётся к Кирам как к рабыне. А этого он не хотел. Тарш тихонько, стараясь не спугнуть плескавшихся в речке девчонок, оделся и удалился, ведя коня в поводу, поминая с досады и дэвов, и Кирам, и Мандану, запретившую ему посещение борделя.

– Не составишь ли мне компанию в прогулке по саду?

Вернувшись, он плотно позавтракал. Головная боль отступила, и пища доставила ему удовольствие. Лишь вид понурой Кирам немного подпортил настроение, но Тарш надеялся, что очутившись среди цветов и в тени прекрасных деревьев, магическое обаяние его голоса сможет сломить замкнутость девушки. Неплохо бы посетить и ювелира, но это уже потом.

– А разве господин не будет встречаться с царицей?

– Ну я же с ней не на любовное свидание иду. – он лучезарно улыбнулся. – Прогуляемся, поговорим. Ведь у нас найдутся темы для беседы?

– Да, господин, как прикажешь.

– Да что с тобой не так-то? – подумал про себя Тарш и не находил ответа. – Ты же рабыня. Твой хозяин ласков с тобой, а ты холодна как лёд. Или я недостаточно хорош для тебя? – он поймал себя на мысли, что начал злиться, и спеша успокоиться, сказал уже вслух: – Ты бы не могла обращаться ко мне по имени?

– Как прикажешь, – она немного помедлила, и потупившись, выдавила словно через силу, – Тарш.

– Вот так будет лучше. Теперь у меня к тебе просьба. Помоги мне одеться.

Касис управлялся с этой задачей много быстрее, но быть одетым женщиной было куда приятней. Покуда девушка неуклюже возилась со складками, завязками и крючками, он будто бы случайно норовил дотронуться до неё, нежно касаясь то пальчиков, то плеча, украдкой поглядывая на рабыню, но она то ли не замечала этих прикосновений, то ли не придавала им значения.

Но в саду Таршу, похоже, удалось сломить сопротивление. В окружении благоухающей природы его негромкий голос смог привлечь её внимание.

Прекрасны дни влюблённых, их стремленья

К возлюбленной, блаженны их мученья.

Прекрасно всё в любви – несёт ли нам

Страдания она или бальзам.

Влюблённый власть и царство ненавидит,

Он в бедности свою опору видит.

Он пьёт страданий чистое вино;

Молчит, хоть горьким кажется оно.

Его дарят похмельем сладким слёзы.

Шипы – не стражи ли царицы розы?

Его голос сливался с журчанием фонтана, возле которого они остановились, в окружении кустов мелких роз. Мужчина аккуратно согнул ветку с цветком, и не переставая петь, провёл лепестками по её щеке, словно не решаясь дотронуться до неё ладонью. Девушка наконец-то соизволила слегка улыбнуться. Тарш, опьянённый этой маленькой победой, ринулся закреплять успех и продолжил уже громче:

Страданья ради истиной любви

Блаженством, о влюблённый, назови!

Вьюк лёгок опьянённому верблюду,

Стремись, иди к единственному чуду!

Не сбросит раб с себя любви аркан,

Когда огнём любви он обуян.

Он с нежностью посмотрел на Кирам, желая вновь увидеть на её лице улыбку. Ему отчего-то захотелось, чтобы эта девушка полюбила его, хотя сам не испытывал к ней, да и к любой другой женщине этого чувства. Единственную, которую он когда-либо любил, давно отнесли в Башню Молчания вместе с её убийцей. С тех пор никому больше не удалось завладеть его сердцем. Так, лёгкая эйфория вожделения.

– У тебя красивый голос, господин. – это была первая фраза, сказанная Кирам с начала прогулки.

– Меня зовут… – нараспев напомнил мужчина.

– Прости, Тарш. – робко поправилась девушка. – Я запамятовала.

Он хотел продолжить, но его перебили.

– Так-так наш певун растрачивает свой талант перед рабыней, в то время, когда его госпожа скучает? – из-за кустов появилась Мандана. – Оставьте нас. – приказала она сопровождавшим служанкам. Рабыни скрылись за кустами, а Кирам с поклоном отступила назад на три шага, как и положено невольнице при разговоре господ. – Что ж, продолжай. Неужели я не заслуживаю большего внимания с твоей стороны, нежели какая-то наложница?

Она томно поглядела на Тарша. Тот отметил про себя, что несмотря на позднюю беременность, царевна не утратила своей красоты и ему пришла на ум дерзкая мысль. Раз не удаётся завладеть чувствами Кирам напрямую, можно попробовать действовать ревностью. Он с улыбкой поклонился, и расправив грудную клетку, с ещё большим пылом запел.

Живут в тиши печального забвенья

Влюблённые – цари уединенья.

Они одни сумеют повести

Блуждающих по верному пути.

Проходят люди, их не узнавая,

Они – как в мире тьмы вода живая,

Они подобны рухнувшим стенам

Снаружи. А внутри – прекрасный храм. (Саади. Перевод В.Державина)

Он вновь поклонился с грациозностью, на какую был только способен, давая понять, что песня закончена, при этом многозначительно поглядел на Мандану. Та вряд ли заподозрила коварный план Тарша, но приложила все усилия, чтобы сдержать подступившую ревность, понимая, что находиться в представлении мужчины не в самом выгодном положении. Но у неё ещё будет время переменить ситуацию. Она снисходительно улыбнулась.

– Ты желал меня видеть? Я пришла.

– Видеть тебя величайшее из удовольствий. – не поднимая головы ответил Тарш, входивший в раж и не боявшийся играть с огнём.

– Неужели?

– Когда-то было иначе, госпожа?

– Прекрати, я ещё помню времена, когда ты презирал меня.

Мандана захотела вызвать его на откровенность, желая расставить всё по местам. Ей было не до различий между ними – она хотела заполучить его и готова была на всё. Даже делить его с рабыней – её страсть была корыстной. Ни муж, ни отец не могли ей дать то, что мог дать этот сын пастуха. Его ум, его слава, его обаяние и способность заводить как друзей, так и врагов, были хорошим довеском к любви. Он был её единственной опорой в борьбе за власть. Этот храбрый и наглый скиф понравился её отцу и мог стать со временем заметной фигурой, если им удастся закрепиться во дворце Иштумегу. Тогда он сделает из её сына воина, который станет гордостью Царя Царей, и возможно, отец решиться нарушить закон и передать трон непосредственно ему.

Тарш уловил настроение собеседницы и посерьёзнел. Дело касалось будущего сына Камбиза, которому он поклялся сделать всё возможное и невозможное для сохранения жизни его отпрыска. Все любовные ухищрения пришлось задвинуть в дальний угол. К тому же что-то непонятное происходило с ним, когда он смотрел на Мандану.

– Прошу тебя, госпожа, забыть старые обиды. Я безмерно виноват перед тобой и готов искупить вину службой тебе и твоему сыну. Но мне нужна твоя помощь.

– Помощь?

Мандана сделала удивлённый вид, уверенная, что именно для этого он её и вызвал. Она не обольщалась – им сейчас руководила отнюдь не страсть к ней, поскольку знала о его преданности мужу и соблазнить его будет задачей не из лёгких. Но вдали от Пасаргад она не оставит ему выбора. Этот дерзкий перс будет принадлежать ей.

– Да, госпожа, помощь. Я нашёл трёх верных мужей, которые как и я готовы служить тебе и твоему сыну, но им не так просто проникнуть сюда. Они персы, а нас здесь не жалуют. Требуется разрешение на вход во дворец.

– Кто они? Я их знаю? И могу ли я быть в них уверенна?

– Достаточно того, что в них уверен я. Вряд ли ты знаешь их в лицо. Великие не запоминают тех, кто стоит у подножия их величия, полагаясь лишь на тех, кто ведёт льстивые речи и одевается в шелка и бархат.

– Это упрёк? – Мандана мило улыбнулась, давая понять, что в разговоре с ней, он может быть более откровенным.

– Скорей указание на ошибочность такого мнения. Среди роскоши реже встречается преданность.