Текст книги "Сектант"

Автор книги: Константин Костинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

* * *

Тук!

Нож мелькнул черной рыбкой и вонзился в столб.

А, ч-ч…

Блин.

Как ругаться-то?!

Сергей подошел к столбу и дернул нож. Еще раз дернул.

Нож пискнул и вытащился.

Нет, так не пойдет. Нужно или бросать с меньшей силой, или найти другую мишень. Например…

Сергей скрутил из сена толстый, плотный жгут. Сложил пополам, перевязал обрывком бечевки.

Вот.

Мишень больше походила на странноватую куклу. Сергей покрутил ее, отделил два пучка и перевязал их травинкой. Пучок приобрел две расставленные в стороны руки и стал похож на макет пугала из американских фильмов ужасов. Даже жутковато.

– Надеюсь, ты ко мне приходить во снах не будешь. – Сергей установил мишень на землю у основания заборного столба, отошел в сторону…

Шухх!

Нож воткнулся точно в «голову» куклы. Отлично.

Шухх!

Отлично.

Метать ножи у Сергея всегда получалось хорошо. Лишний аргумент не повредит.

Шухх!

Шухх!

Шухх!

В четверг Сергей проснулся как обычно – как стало обычно – с рассветом. Всю неделю они с Никитичем занимались сенокосом, он и сегодня планировал отправиться на луг. Запах свежего сена Сергею уже опротивел и вызывал ассоциации не с сеновалом и румяными девушками-селянками, а с тяжелой работой, гудящими руками и насквозь пропотевшей рубахой.

Шухх!

Шухх!

Шухх!

Однако Никитич, увидев выползающего с сеновала батрака, хлопнул его по плечу и сказал, что сегодня они, по всей видимости, повезут ульи к липам. По народным приметам, деревья как раз должны расцвести. А для того, чтобы не тащиться зазря, Никитич отправился на разведку: вскинул на плечо свою походную котомку и ушел.

Вообще-то Сергей был в сильном сомнении, что Никитич на самом деле отправился к липам. Возможно, он пошел по своим таинственным делам.

Никитич не говорил, но по обмолвкам и намекам Сергей понял, чем зарабатывает на жизнь его хозяин кроме пасеки.

Жизнь крестьянина в Песковской губернии – да, до сих пор губернии, хотя большевики у власти уже восемь лет – тяжела и голодна. Сырой, холодный климат, бедная почва не позволяли вырасти ничему более-менее подходящему для пропитания в достаточных количествах. По словам Никитича, хлеб до революции приходилось покупать. Покупать! Хлеб! Крестьянам! А для покупок нужно что? Правильно, деньги. Которые, к сожалению, из земли не растут. А того, что растет, не хватает самому, не то что на продажу. Поэтому большинство песковских крестьян занималось так называемым отхожим промыслом. Несмотря на подозрительное название, он заключался в следующем: в свободное время, то есть чаще всего зимой, крестьяне изготавливали что-то на продажу. Корзины плели, горшки обжигали, печи клали, игрушки-свистульки делали, гусей, лен выращивали, рыбу ловили, шкуры выделывали, в лесу охотились, свечи восковые лепили. В общем, не хочешь с голоду подохнуть – научишься крутиться. А Сергей всю жизнь думал, что крестьянский труд тяжелый, но тупой: ковыряйся в земле с утра до вечера и всего делов. А тут такой бизнес крутится, куда там всяким ЧП.

Ремесла, как Сергей понял, в основном делились по деревням и семьям. То есть в одной деревне проживают знатные горшечники, в другой, скажем – кожевенники или пивовары. В деревнях, кроме того, были люди, которые себе отдельное ремесло выбирали: кузнецы, портные, знахари. Старик Кузьмич, к примеру, печник. Никитич для себя выбрал ремесло пасечника.

Сергей, наверное, на его месте тоже бы пасечником стал. Работа не тяжелая, пасти пчел, как коров, не нужно, сена им запасать, как лошади – тварь прожорливая! – не нужно. Разве что ульи таскать к цветущим местам тяжеловато. И рой ловить, когда он вылетит. И мед выгонять из сот. И воск вытапливать. В общем, тоже не печенье перебирать, но все-таки полегче обычного крестьянского труда. По крайней мере, с медом, а не с навозом.

Мед свежий, еще теплый, Сергей попробовал. Никитич натянул на него широкополую шляпу с черной плетеной сеткой, – Сергей еще подумал, что в такой шляпе удобно банки грабить, никто не опознает, – открыл крышку улья. Пчелы оттуда вовсе не вылетели грозным жужжащим облаком, как в мультфильмах, ползали туда-сюда и взлетали только по своим делам. Никитич выпустил струю дыма из дымаря – забавной штуки в виде банки с носиком и гармошкой. Пчелы попритихли, Никитич вытащил рамку с сотами, которые Сергей до этого видел только на этикетках в супермаркете, вырезал кусочек сот и протянул помощнику:

– Дяржи, Сярежа, попробуй. Мядок хороший, малиновый.

Сергей осторожно откусил. Мед был непривычный, светлый, практический белый, приятно пах и просто таял во рту. Нет, пасечником быть хорошо! А то, что пчелы покусают, так Никитич говорит, что это даже полезно. Если их не злить, то и не укусят.

Дурака и в офисе может током ударить.

А ч-ч…

Нож перерубил веревку «куклы» так, что та развернулась обратно в пучок сена. Пришлось вязать новую жертву.

Так вот, Никитич, судя по всему, был мужиком деловым, и пчеловодство не полностью усмиряло его кипучую натуру. Как догадался Сергей, хозяин промышлял контрабандой.

После революции маленькая Эстляндская губерния превратилась в такую же маленькую, но очень гордую Эстонию. Пользуясь суматохой и бардаком, эстонцы сумели оттягать себе еще и часть России. Например, Печоры, которые испокон веков были русскими, а также Изборск, который вообще был одним из древнейших русских городов. Заодно прихватили и часть Песковской губернии.

Граница, которая раньше была где-то в сотнях километров, верст то есть (для крестьян Козьей Горы все равно что на Луне), внезапно оказалась буквально в нескольких часах пути. И если всем остальным этот факт ничего не говорил, то ушлый Никитич сразу почуял запах денег. Пусть небольших, но на спокойную жизнь и безбедную старость накопить можно.

Что он там таскал ночами через кордон – знания Сергея о контрабанде ограничивались наркотиками, – неизвестно. Навряд ли наркотики, сомнительно, что в СССР в двадцатые годы были известны героин с кокаином. Судя по оговорке с червонцами, Никитич промышляет золотишком…

Вот и сейчас, то ли он правда ушел смотреть на цветущие липы, то ли в нарушение собственных привычек отправился через границу днем. Так торопился, что даже не задал работу своему батраку Сяреже. Вот Сергей и решил вспомнить, как метать ножи. Места здесь иногда опасные, кто знает, вдруг да пригодится.

Как показали результаты тренировки, метров с пяти Сергей попадал в спичечный коробок в десяти случаях из десяти, если кидал с правой руки, и в семи случаях из десяти – если левой.

– И-ех! – Сергей отчаянно крутанулся на пятках и с силой метнул нож в стену погреба.

Тук!

Нож вошел как по маслу.

Надо же. Попал, куда целился, с расстояния метров в двадцать пять. Впервые в жизни. Отличный результат.

Вот только что толку от этих результатов, если почти любой может вытащить пистолет и пристрелить тебя!

Сергей подошел к лежащей на земле котомке и достал из нее револьвер. Покрутил барабан. Прищурился, прицелившись.

Синяк с глаза сошел на удивление быстро. Не прошло и трех дней. Неужели колдовство Алены подействовало? Неужели он все-таки в мире, где магия есть?

Или просто все дело в мази?

Сергей опустил руку. Тренироваться в стрельбе нужно не во дворе. И не с семью патронами. Где, интересно, можно взять зарядов к нагану? Может, Никитич подскажет?

– Сярежа… – Хозяин возник, как демон по призыву. – Поедем! Зацвяла липа-то.

Эхма… Опять ульи таскать.

Хотя ульи с прошлого раза стали полегче.

– А куда едем-то?

– Да поцти к границе, – махнул рукой Никитич, – там лип много.

Поехали…

Может, ну его, этот город, подумал Сергей, трясясь в телеге, поживу у Никитича, поработаю. Тоже пасечником стану, или смогу придумать что-нибудь, ну или как-нибудь все само собой образуется.

* * *

Бац! Бац! Бац!

Сапоги белогвардейцев безжалостно пинали Сергея. Он скорчился на земле, чувствуя только удары. Кровь из рассеченной брови залила многострадальный левый глаз, он почти ничего не видел…

Бац!

Острая боль пронзила колено, в которое угодил сапог.

Бац! Бац! Бац!

Удары сыпались на парня, хрустнули сломанные ребра, несколько пинков угодили по голове, отозвавшись вспышками боли.

Бац!

Сильный удар. Избиение прекратилось.

Сквозь шум в ушах Сергей расслышал неразборчивые голоса. Уходят?

Он пошевелился, чуть не закричав от боли. Попытался открыть глаз. Стер ладонью кровь с лица, кое-как разлепил правый глаз…

Прямо перед ним были листья, трава. Бежал муравей. Пахло землей, нагретой на солнце.

Послышался хруст, у лица возник блестящий начищенный сапог.

Кирзовых нет, а хромовые есть, в диком несоответствии с ситуацией подумал Сергей.

* * *

Час назад Сергей с Никитичем приехали в рощу. Липа действительно уже расцвела, веяло тем самым запахом, который Сергей помнил еще со школы: у них во дворе росли липы.

Вытащили и расставили ульи. Открыли летки – отверстия в ульях, из которых выбирались пчелы. Те не заставили себя ждать: покинули свои жилища и цепочкой полетели в сторону цветущих деревьев, которые уже гудели от пчелиных толп.

Никитич уселся на пригорок в стороне от ульев – пчелы не любили табачного дыма – и закурил. Сергей присоединился, оторвал кусочек газеты, отсыпал табака из кисета, ловко свернул самокрутку. Закурил.

– Мед липовый, – завел рассказ о своем Никитич, – он самый полезный. При простуде, скажем, первое дело. Если живот больной, опять-таки медом лецатся. На раны мажут, если порезался, заживают быстрее…

В общем, если верить Никитичу, медом можно лечить абсолютно все, от гриппа до СПИДа.

– …если мед, скажем, каждый день есть, то все болезни отступят. Ницего болеть не будет: сердце, поцки, пеценка… Всю жизнь будешь здоровым. Пока, конецно, не помрешь…

Тут, правда, Никитич, мог служить живой рекламой чудесных свойств меда: за пятьдесят, при всей тяжести крестьянского труда, он выглядел как крепкий сорокалетний мужик. И здоров был, как конь: работал так, что загонял Сергея, который раньше считал себя вполне даже спортивным человеком. Это что же было бы, если б Сергей был простым менеджером?! Он вообще тут загнулся бы? Не смог бы справиться с работой, которую выполняет пожилой крестьянин?

Бред, но так и есть.

– А яще, – пел Никитич, попыхивая самокруткой, – хорошо водоцку с медом пить. Самогон тоже можно, но водка луцше. Опустишь, знацит, в стакан ложку меда, нальешь туда водоцки. Выпиваешь, а мед тебе сам в рот стекает…

Подлетела пчела, покрутилась, жужжа, возле Сергея и улетела, недовольная. Видимо, пчелы в самом деле не любят дым… Ай!

Еще пчелы не любят, когда на них опираются ладонью. Вот что эта пчелка делала в траве, где даже цветов нет, когда неподалеку – цветущая липа? Цапнула Сергея в ладонь и теперь подохнет: пчелы, как сказал Никитич, после укуса не выживают.

Сергей взглянул на саднящую руку: укус оказался неожиданно не особенно болезненным. Покраснение, в центре – черная точка.

– Жало вытасци, – лениво взглянул Никитич, – а то болеть будет, да вон…

Никитич сорвал стебель одуванчика:

– Молоком смажь, ня так болеть будет…

– Добрый день.

Сергей повернулся на голос…

И вскочил.

Неподалеку, под огромной старой липой, стояли четыре человека. В зеленых куртках-френчах, черных кепках. С винтовками.

Пусть бы так, Сергей уже понял, что в этой альтернативке с оружием ходят все, не только бандиты. И даже то, что эта группка блуждает по лесу, ничего не означает. Если бы не один из них.

Хриплый.

Помощник Командира – главаря белогвардейцев.

– Добрый день, Анисим. Хорошее ты место выбрал. Красивое. Если бы не Андрюха, и не найдешь…

Хриплый вместе со своими подручными приблизился к Сергею. Остановился вплотную.

– Скажи-ка мне, Анисим. – Хриплый, не отрываясь, смотрел в лицо бледнеющему Сергею. – Что это за племянничек у тебя завелся?

– Сестры моей сынок родной. – Голос Никитича был спокоен.

– А почему Андрюха говорит, что не было у тебя никаких племянников раньше? – Хриплый, казалось, пытается что-то высмотреть в глазах Сергея.

– Собака лает – ветер носит, – хладнокровно ответил Никитич.

– А почему это наша собака сейчас лежит со сломанной рукой? – Голос Хриплого становился все более и более злобным. – Почему наш проводник после встречи с твоим племянником не может больше работать на нас?! А?!

Хриплый повернулся к Никитичу:

– У тебя в доме твой племянник тихий да смирный, в морду бьешь, даже не утирается, а стоило ему Андрюху одного поймать, как он тут же у него наган отнял и пальцы переломал? Ты знаешь, что из-за этого ублюдка у нас операция сорвалась?! Ты что, пасечник, красным продался? Больше заплатили?!

– Да больше, цем вы, заплатить нясложно. – Никитич был спокоен. – Вы мне и вовсе ня платили.

– Значит, признаешься?! – Хриплый резко повернулся к Сергею. – Красный подсыл?

– Нет. – У Сергея ответить спокойно не получилось. Ноги отнимались, во рту был противный металлический привкус.

Сергей боялся, что его убьют. Кто бы не боялся?

– Да что ты с ним балакаешь? – подал голос один из подручных. – Шлепни и всего делов.

Хриплый потянул Сергея за бороду:

– Скажи спасибо, краснопузый, что господин капитан запретил убивать. Но паскудничать ты теперь долго не сможешь.

Удар был неожиданным. Сергей рухнул навзничь, глаз мгновенно залило кровью, казалось, ему в лицо влетел крепостной таран. Вышинский попытался подняться, но тут его начали бить ногами…

* * *

Блестящий носок сапога ткнул Сергея в разбитые губы. Может, Хриплый хотел, чтобы он поцеловал ему сапог, может, что-то еще…

Сергей не стал выяснять.

Он потянулся к сапогу – единственному, что видел, ухватился за него, вцепился и, насколько хватило сил, всем телом навалился, в последней отчаянной вспышке выворачивая ногу врага…

Сергей успел услышать хруст рвущихся связок, ревущий вскрик… Удар по голове.

Темнота.

* * *

Все болит, все…

Каждый вздох – как удар ножом под ребра. Голова раскалывается так, как будто ее бьют кузнечным молотом. Все, все тело наполнено пронизыващей болью…

Сергей застонал. Открыл глаза. Попытался открыть.

Не получается… Ничего не видно… Темно… Ослеп?

И почему так трясет?

Сергей лежал на твердых досках, которые тряслись под ним с громким топотом.

Топотом?

Что-то влажное прошло по лицу, стирая запекшуюся кровь. Медленно, отрывая каждую присохшую ресницу, открылся правый глаз.

Ярко-голубое… Небо…

Я лежу (пришла в несчастную голову мысль) на спине…

– Тпппру! Ня нясись, шаленая!

Лошадь… Лошадь… Телега… Я лежу в телеге… Меня везут… Кто? Куда?

Сергей попытался приподняться и охнул от боли.

– Ляжи, ляжи, Сярежа. – В узкий участок реальности, видимый полуоткрытым глазом, вплыло лицо Никитича. Под глазом пасечника на пол-лица расплылся огромный красно-черный кровоподтек.

Вспомнил… Белогвардейцы… Избили…

– Никитич… – прошептал Сергей. – Тебя… тоже…

– Да. – Несмотря на пострадавшее лицо, Никитич был вполне доволен жизнью. – А хорошо ты ногу-то Ягору поврядил.

– Какому… Егору…

– Да казацку бывшаму, тому, цто этих шалапутов прявел.

Сергей вспомнил. Блестящий сапог, отчаянный рывок, крик…

– Что… нога…

– Да сломал ты яму ногу. В суставе вывярнул. Долго яму тяперь гопака не плясать.

Зачем мне вообще эта нога понадобилась?

– Почему… не… убили…

– Если правду говорить, они ряшили, что убили. Ты уже и дышать поцти пярестал.

Зачем мне понадобилась эта нога?

– Куда… едем…

– А в Загорки. К Алене тябя отвязу. Сильно тябе пряшлось, не справлюсь я с лецобой. Да и ня нужно тябе быть в доме, если они вдруг нагрянут. В Загорках – волисполком, там все вооруженные, да и мужиков в дяревне много. Туда ня сунутся…

Сергей прикрыл глаза. Глаз.

В голове поселились и боролись друг с другом две мысли.

Первая ругала Сергея за то, что тот напал на Хриплого. «Что изменилось? Вот что? Или ты думал, что сумеешь свалить его и прикончить? Избитый? Несмотря на еще троих? Зачем? Вот зачем ты это сделал? Хриплый уже перестал тебя бить, подождал бы немного, он бы и вовсе ушел. Зачем тебе понадобилась эта нога?

Вторая мысль вселяла странную, дурацкую гордость за свой поступок. Ведь разумом можно понять, что действительно ничего не изменилось бы, если бы Сергей не напал на Хриплого. Справиться с ним Сергей бы не смог, скорее всего, его бы просто пристрелили. Толку в нападении не было никакого. Абсолютно. Но Сергей все равно, стыдясь, в глубине души гордился своим поступком.

* * *

Телега заскрипела, разворачиваясь. Сергей очнулся. Дорога до Загорок совершенно выпала из памяти. А он был в Загорках.

– Куда, ну куда вы яго привязли?! – возмущалась Алена, смутно различимая сквозь туман, который затягивал поле зрения.

– Алена, куда нам яго вязти? – слышался сквозь шум в ушах голос Никитича.

– Куда угодно! Зацем мне мертвяки в доме?

– Алена, побойся Бога. Он яще ня умер.

– То-то цто яще! А помрет, цто мне с ним делать?

– Алена! Не помрет! В жизни не поверю, чтобы у тябя целовек помер.

– Ох, дядя Анисим… Ня будь ты братом мояго папы…

– Заноси!

Сергея подняли и понесли.

Небо… Небо… Дверь… Потолок…

В спину уперлись доски лавки.

Он, избитый до полусмерти белогвардейцами, в доме у колдуньи – четырнадцатилетней девчонки. В параллельной истории, где Сталин не пришел к власти.

Может, это все бред?

Глаз раскрылся окончательно. Насколько позволила распухшая бровь. В поле зрения на фоне низкого потолка вплыло лицо. С фингалом и бородой.

Никитич.

– Слышишь, Сярежа. – Лицо исчезло, Никитич присел на лавку. – Ты, когда у тябя будут спрашивать, кто тябя избил, не говори, цто раньше их видел. Скажи, цто незнакомые люди прицапились. Про них все говори, как есть, внешность, одежду, только не вспоминай про раньшее. Хорошо? Ня хоцу, цтобы ко мне приставали, какие такие у меня дяла с бяляками. С гэпэу знакомство сводить совсем даже ня хоцется…

– А… – сформулировать вопрос Сергею помешало странное гудение, как будто за стенкой кто-то работает с перфоратором.

Лицо Никитича возникло опять. Взгляд был таким, что даже огромный синяк не делал лицо смешным.

– А насцет Андрюхи ня пяряживай. Заигрался, поганец… Прядупреждали яго… Сам виноват…

Пасечник опять исчез. Только на этот раз – в дымке, которая заволокла потолок. Или это только кажется? Шум усилился, сквозь гудение послышались слова колдуньи:

– Дядя Анисим! Отойди от няго, ня видишь, он цуть жив. Пойди луцше сюда, я тябе синяк полецу. Цто за лето, каждую няделю побитые приходят!

Шум превратился в рев и выключился. Сергей потерял сознание.

* * *

– Привет, Вышинский. – Павел Поводень, председатель Загорского волисполкома, смотрел на Сергея недобро, видимо все-таки подозревая скрытые польские корни.

– Добрый день, товарищ Поводень. – Сергей, прихрамывая, подошел к крыльцу и опустился на лавочку. – Данила на месте?

– Да нет, – буркнул Павел, – на танцы пошел.

Отбросил окурок и ушел внутрь.

Ясно.

Сергей проводил взглядом падающий окурок. Курить хотелось страшно, но подлая Алена наотрез отказалась разрешать ему курить. Ладно, хоть выходить разрешает, иначе Сергей давно бы уже взвыл.

* * *

Первые дней пять пребывания в доме у колдуньи – настоящей, живой колдуньи – у Сергея восторга не вызывали. Потому что в эти ему не мила была даже сама жизнь.

Болезнь – всегда неприятно.

Эти дни запомнились головной болью и тошнотой, мокрыми компрессами и горьким травяным питьем (отчаянно пахнущим валерьянкой), прохладными мазями, которыми он был обмазан почти весь.

И шепот…

Что бы с ним ни делала Алена, все сопровождалось постоянным шептанием заговоров. Иногда Сергею казалось, что тихие звуки заклинаний постоянно звучат у него в ушах, даже тогда, когда Алены не было поблизости.

Колдунья оказалась девчонкой хорошей, невредной и дружелюбной. Просто ее уже забодали деревенские безбожники, борющиеся с суевериями.

На «колдунью» Алена обижалась и доказывала, что она – знахарка. Знахарка, понимаешь ты, Сярежа, или не понимаешь?! Как она объясняла, знахарки пользуются словом Божьим и молитвой, а колдуньи должны непременно от Бога отказаться и полностью отдаться нечистой силе. Сергей, который последнее время приобрел аллергию на любое упоминание нечисти, подробностей не требовал. В доме Алены в самом деле стояли иконы, на ней самой висел крест, да и ее заговоры очень напоминали молитвы. По крайней мере, на слух такого нерадивого христианина, как Сергей.

Из-за этого обращения к Богу Алена в глазах местных безбожников стояла на одной планке с батюшкой. Когда Сергей прошептал (в тот день говорить ему было еще сложно), что ведьма и батюшка вместе – это очень странно, Алена зашипела не хуже любой кошки. Ведьма для нее оказалась еще хуже колдуньи. По словам Алены, ведьма всегда злодейка и добра не делает никому и никогда. Хотя «бязбожникам» все равно и они временами пытаются поискать у Алены хвост, которым якобы должна обладать настоящая ведьма. Сергей мысленно заподозрил, что парней привлекал не сам хвост, а место его возможного расположения. Будь Алена старой страшной бабкой, никого бы ее хвост не интересовал.

Слово «безбожник», к удивлению Сергея, оказалось вовсе не оскорблением, а вполне официальным названием тех, кто борется с религией во всех ее проявлениях. Издавалась даже газета «Безбожник». Сергей, когда добрался до читальни, специально попросил Данилу ее показать. Действительно, есть такая. В этом году, по весне, даже создано общество – Союз воинствующих безбожников, который борется с религией в меру своего понимания и сообразительности.

Сергей подумал, что, с одной стороны, ситуация с религией здесь все-таки не безоблачна и большевики с ней борются, с другой – все-таки не разрушение церквей, аресты и расстрелы священников, как в нашей истории.

Дней через пять Алена разрешила Сергею вставать с лавки. Вернее, вставать она позволяла и раньше – горшок за ним она выносить не собиралась, однако теперь он мог гулять на свежем воздухе.

Бесконечные ли заговоры, мази и травяные отвары ли – что именно подействовало, Сергей не знал, однако умение малолетней колдуньи, ладно, знахарки, признал. Своему званию она соответствовала.

Прошли ушибы, рассосались синяки. Прекратилась головная боль, больше не было ощущения, что земля решила сменить ось вращения и выбрала его. Ныли ребра, однако Алена, безжалостно его помяв, сказала, что переломов нет.

Сергею повезло: после нескольких ударов сапогом по голове его лицо залило кровью, поэтому он походил на смертельно избитого. Белогвардейцы отпинали его не настолько сильно, чтобы отбить внутренности. Пострадало все, но ничего – слишком серьезно. Сильно повреждено было только колено: распухшее, синее, оно стреляло острой болью при каждом шаге. Сергей хромал и свой деревянный меч таскал уже вынужденно.

Где-то на второй день к Сергею пришел товарищ Поводень. С целью допросить пострадавшего. Оказалось, что функции борьбы с контрреволюционным элементом в селе лежали на волисполкоме и лично на его председателе. До участковых здесь не додумались…

Председатель выслушал тихий рассказ Сергея – он представил все так, как будто они с Никитичем случайно напоролись на пробиравшихся по лесу вооруженных и абсолютно незнакомых им людей. Зато описал их, особенно Хриплого, четко и подробно.

– Господин капитан, говоришь? – Павел задумался. Сергей недавно узнал от Алены, что председатель – его ровесник. Ну то есть ему тоже двадцать пять лет. А серьезный, как будто ему лет сорок…

– Понятно… Люди капитана Ждана. Отродье бялогвардейское, все яму не уняться.

– Кто он такой? – прошептал Сергей. Бывает информация, которая оказывается жизненно важной.

– Приходила на него из гэпэу ориентировка. Собрал банду в Эстонии и шастает через границу. Капитан Ждан Тимофей Иванович, бывший командир второго ударного батальона Северо-Западной армии…

Господин капитан – надо понимать, Командир – был человеком, искренне ненавидящим большевиков. По крайней мере, после того как в 1920 году в Эстонии была расформирована армия белогвардейцев, он, даже оттрубив на лесоповале несколько лет, по-прежнему остался в благодарной Эстонии и, судя по ориентировке, начал работать на эстонскую разведку, лишь бы иметь возможность переходить через границу и всячески портить жизнь большевикам.

Хотя большая часть товарищей капитана либо перебралась в более европейские страны, где они работали кем придется, либо, отдав дань лихим набегам, соратники ушли туда же с целью создать нечто более организованное, чем кучки разрозненных групп. Хотя насчет кучек товарищ председатель приуменьшил…

Если, насколько Сергей знал, в нашем прошлом белогвардейцы утихомирились сразу после окончания войны, то здесь можно было подумать, что война продолжается по-прежнему…

Банды от десяти – пятнадцати до нескольких сотен человек постоянно переходили границы Финляндии, Латвии, Эстонии. Убивали председателей, коммунистов, ну или кто под руку подвернется, жгли дома. Были даже попытки захвата сел и деревень, иногда небезуспешные.

В 1921 году банды захватили несколько сел в Карелии и попытались поднять восстание.

В Псковской губернии банда некоего Сергученко ухитрилась захватить и разрушить железнодорожную станцию.

О таких милых развлечениях, как обстрелы погранотрядов и убийства пограничников, Павел даже не стал рассказывать.

Да… Весело здесь живут большевики. Тут и задумаешься об ответном терроре…

В среду Сергея посетили представители загадочного гэпэу. Молодой парень (почему здесь вся молодежь занята чем-то интересным) в таких же забавных штанах-галифе, как у председателя, только синего цвета, внимательно выслушал Сергея, записал все, что тот сумел вспомнить больной головой. Неопределенно хмыкнул, когда Сергей сказал, что напавшие были ему незнакомы, упомянул капитана Ждана, но в подробности вдаваться не стал. Сергей обратил внимание, что погон у товарища не было, а вместо них краснели петлицы с неразборчивыми значками.

Таинственная организация называлась ОГПУ – Объединенное государственное политическое управление при Совнаркоме СССР и была преемником ЧК в плане борьбы с контрреволюцией. То есть почему-то именно ОГПУ, а не НКВД здесь было главным борцом с врагами народа. Хотя, кажется, об этой организации упоминалось на уроках истории. Да, пожалуй, как о кровавых палачах Сталина…

Руководил кровавыми палачами Дзержинский. То есть цепочка Дзержинский – Менжинский – Ягода – Ежов – Берия по крайней мере в этом плане не прерывалась. Интересно, как у Дзержинского хватало сил на все: и на министерство промышленности, Совнархоз, да и на беспризорников, и на ОГПУ?

Все подробности об ОГПУ Сергей услышал от Данилы, когда был отпущен Аленой на прогулку по Загоркам.

С Данилой получилось несколько забавно: Сергей помнил, что ему необходимо в местную библиотеку, но напрочь забыл зачем.

Поэтому, когда Сергей, припадая на ногу, постукивая палкой, на которую опирался, вошел в читальню, его разговор с Данилой начался так:

– Привет, Данила. Я хочу у тебя кое-что узнать…

Все. На этом разговор застрял. Сергей замер в дверях, пытаясь пострадавшей головой вспомнить, а зачем он, собственно, пришел в библиотеку. Что-то узнать… Вот только… что?

Молчание затягивалось.

Данила окинул взглядом лицо Сергея в желто-зеленых разводах сходящих синяков, палку, в которую он вцепился, покалеченную ногу…

– С казацками встретился?

– Ага. – Сергей присел на лавку.

– Повязло.

– Ага.

Согласен, повезло. По крайней мере на обеих ногах ушел…

– Казацки, они такие. Крястьян за людей ня сцитают. А уж большавиков… Они тябя за большавика приняли?

– Да. За агента.

– Ну тогда тябе оцень повязло. Торопились, цто ли?

– Не знаю…

Хриплый со товарищи просто торопились. Никитич, придя в один из дней постельного режима, рассказал Сергею, что произошло.

Хриплый был послан господином капитаном Жданом к Андрюхе. Тот являлся у белогвардейцев проводником через границу, знающим тайные тропы. Какое-то задание было у Хриплого, что-то тот собирался сделать. Пришел он к проводнику, и все задание тут же накрылось. Андрюха лежал дома и стонал так, что куры во дворе начинали кудахтать. Увидев появившихся на пороге белогвардейцев, проводник взвыл и заорал, что он не способен никуда идти, потому что подлый сяктант, которого он, Андрюха, давно подозревает в шпионаже, на днях поймал его на дороге в Загорки, когда он, совершенно никого не трогая, спокойно шел по своим делам. Пользуясь отсутствием свидетелей, сектант – агент ГПУ избил Андрюху до полусмерти, отобрал у него наган и сломал руку в двух местах.

В доказательство своих слов Андрюха предъявил перебинтованную руку. Когда раздосадованные беляки собрались идти к пасечнику на разборки, Андрюха заложил Сергея с Никитичем, сказав, что они отправились в липовую рощу. Будь это где-нибудь еще, Хриплый не стал бы утруждаться, но фортуна в тот день была не на стороне Сергея: липы росли почти по пути к границе, и Хриплому пришлось сделать совсем небольшой крюк, чтобы поймать его.

Убивать капитан категорически запретил. Не из-за гуманизма, просто Загорки и окрестные села были напичканы контрабандистами, имевшими связи и среди пограничников, и среди ОГПУ, и в самой Эстонии, поэтому ссориться с ними резона не было никакого. Только поэтому Сергей остался жив. А может, потому, что застрелить его было неинтересно. Совсем другое дело – попинать ногами…

– А где Андрюха? – спросил Сергей.

– Где, где… – проворчал Никитич, – в зямле.

Вот так. Просто и легко. Неинтересное время, говоришь, Сергей Аркадьевич?

Воспоминания испортили Сергею и без того паршивое настроение. Да еще Данила взялся рассказывать о зверствах казаков времен Гражданской.

Данила со своими обрубками был живым доказательством белого террора, да еще и истории вспоминал одна другой хлеще.

Сергея стало подташнивать еще на рассказах об отрезанных ушах, носах, выколотых глазах, отрубленных пальцах, руках, ногах, вырезанных на груди звездах. А тут еще Данила взялся вещать о наиболее известных жертвах казаков. О товарище Лазо, которого сожгли живьем в паровозной топке. О брате товарища Пятакова, которому живому высверлили шашкой сердце.

Когда речь зашла о сердце, вырезанном у живого человека, Сергей не выдержал:

– Данила, хватит.

Раньше Сергей принял бы этот рассказ за большевистскую пропаганду, однако можно ли сомневаться в словах человека, которому отрубили ноги? Неужели вся эта жуть – правда? Не может быть, это не казаки, а фашисты какие-то! Фашисты?

Сергей вспомнил, что хотел узнать:

– Данила, а ты знаешь Гитлера?

– Гитлера? Яврей?

Сергей подавился словами:

– П-почему еврей?

– Ну, ня знаю. Фамилие на яврейское похоже.

Интересно, что бы сказал герр Гитлер, если бы его обозвали евреем?

– Нет, он глава фашистов…

– Итальянец?

Логика Данилы при определении национальности Гитлера не была понятна:

– Почему итальянец? – устало спросил Сергей.

– Так фашисты в Италии…