Текст книги "Увези нас, Пегас!"

Автор книги: Константин Сергиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава 15.
Как попасть в Леденцовый Каньон

Все вы знаете, где находится Леденцовый Каньон. Как раз за Дымной Горой, рядом с ущельем Дырявых Штанов, сразу после Медовой Поляны. В Леденцовом Каньоне течет речка Шипучка, растут на деревьях имбирные пряники, и делать там совсем ничего не надо. Летом течет по реке яблочный сидр, а зимой вишневый сироп. Ну, такие дела.

Вот что. Думал, думал Кривой Початок и говорит:

– Послушай, Чих, а ведь хорошо в Леденцовом Каньоне.

– Что верно, то верно, – говорит Чихни-Понюхай. Он думать совсем не любил.

– А ведь разве найдется дурак, который туда заглянуть не захочет?

– Да кто его знает, – отвечает Чихни-Понюхай.

– Ну, ясное дело, таких не найдется, – говорит Кривой Початок.

– Ну, ясное дело, – соглашается Чихни-Понюхай.

– Так надо же людям помочь, – намекает Кривой Початок.

– Только не задаром, – понимает Чихни-Понюхай.

Вот оно что! Стали приятели бегать по Черной Розе, всех собирать, кто захочет в Леденцовый Каньон.

– А как же туда добраться? – спрашивают.

– Два доллара за билет, – говорят приятели. – Довезем до самой Шипучки.

Ну кто самый глупый? Смоляной Малыш. Стало быть, он и выложил первый два доллара. Уж больно ему не терпелось попасть в Леденцовый Каньон, где пряники на деревьях растут и сидр под ногами бежит.

За ним девочка Белая Коробочка. А там братец Опоссум вынул свою заначку. Доллар и тридцать два цента. Ничего, взяли у него денежки. Потом, говорят, доплатишь.

А мистер Лис с мистером Кроликом? Неужто в таком деле отстать? Но ведь поумней других будут. Сказали:

– Пока покупать билеты не будем. Заплатим потом, как вернемся. А где этот Леденцовый Каньон?

– Эх ты! – сказал Кривой Початок. – Хоть кукурузы мешок, подкиньте. Неужто задаром везти?

– Ладно, – говорит мистер Кролик, – есть тут у братца Лиса мешок кукурузы. Давай, братец Лис, отдай им мешок кукурузы. Я, как в Леденцовый Каньон сходим, мешок пряников тебе уступлю.

Обрадовался мистер Лис. Мешок пряников куда как слаще мешка кукурузы! Притащил свою кукурузу. Руки потирает.

– Как все-таки в этот Каньон добраться? – спрашивает.

– Да просто, – говорят приятели. – Видели, какие у Белого Дымка колеса? Передние маленькие, а задние большие. Стало быть, что ты на это скажешь, братец Лис?

– Да что сказать? – отвечает тот. – Прямо не знаю.

– Да ты, видно, скажешь, что большие колеса когда-нибудь догонят маленькие. Вот что ты скажешь, братец Лис.

– Ей-богу, верно, – говорит тот.

– А когда большие колеса догонят маленькие и чикнут по ним, тогда и начнется Леденцовый Каньон.

– Скажи как просто! – удивляется мистер Лис. – Как же я сам не догадался? А где ваш Белый Дымок?

– Ну, это еще проще, – отвечают приятели. – Сейчас доставим.

Ох и смекалистые ребята! Помчались к Белому Дымку. Тот в это время перед зеркальцем красуется, песенку поет:

 
Пых-пых, хорошая погодка,
Пых-пых, побегаю в охотку.
 

– Вот-вот! – говорят приятели. – Самое дело.

Народу собралось пропасть. Хозяин Тутовый Лоб пригласил всех на варенье. Но чтоб, говорит, первым был Белый Дымок. А за ним, говорит, все остальные. Бочку варенья ставит.

– Батюшки! – Белый Дымок обрадовался. – Ужас как варенье люблю!

– Значит, прямой дорогой к нему, – советуют приятели. – Да не больно беги. Чтоб все за тобой поспевали.

А сами вприпрыжку к мистеру Лису, мистеру Кролику, братцу Опоссуму, Смоляному Малышу и Белой Коробочке.

– Быстрей, значит, – говорят. – Белый Дымок вон уже в пути.

Бежит потихоньку Белый Дымок, красуется. За ним мистер Лис с мистером Кроликом поспевают, а дальше братец Опоссум пыхтит, а дальше Белая Коробочка и Смоляной Малыш семенят.

Кривой Початок да Чихни-Понюхай – те хлеще всех нажимают. Прямо страсть как мчатся. Первыми прибежали к хозяину Тутовому Лбу. Спрашивают:

– Ты обещал награду за мистера Лиса и мистера Кролика, которые разорили твой огород и курятник?

– Ну, стало быть, я, – отвечает Тутовый Лоб. – Только мне чтоб без болтовни. Мне их живыми подай, тогда и награда будет.

– Ну, ясное дело, – говорят приятели. – Сейчас они к тебе прямым ходом за Белым Дымком прибегут. Давай награду.

Взяли награду приятели, порадовались, убежали. А Белый Дымок – вон он уже во двор въезжает. За ним мистер Лис, мистер Кролик, братец Опоссум да Смоляной Малыш вместе с Белой Коробочкой.

– Неужто это Леденцовый Каньон? – удивляется мистер Лис. – Тогда мне это место знакомо. Я тут хороших курочек брал.

– А я капустку, – говорит мистер Кролик. – Только не нравится мне это местечко, братец.

А тут хозяин Тутовый Лоб как выскочит, да с ружьем двадцать второго калибра.

– Руки вверх! – кричит.

Мистер Лис с мистером Кроликом побледнели и руки подняли. Все поняли, все сообразили.

– Здравствуй, хозяин, – говорят. – Помним, помним, одолжались. Теперь, значит, решили должок вернуть. Получай.

– Чего получать? – спрашивает Тутовый Лоб.

– Работничков привели. Белую Коробочку, Смоляного Малыша, братца Опоссума да и паровозик. Будешь на нем кукурузу возить. Бери их совсем. Они наш долг отработают. А нам так пора. До свидания.

И как дунули! В одно мгновение. Были и нет их.

Схватил хозяин Тутовый Лоб Смоляного Малыша, девочку Белую Коробочку, Белого Дымка и заставил их на себя работать. Как те ни отпирались, ничего не вышло.

А братец Опоссум – тот сумел удрать. Хозяин Тутовый Лоб за хвост его попробовал удержать, но братец Опоссум вырвался, только шерсть в руках хозяина осталась. С тех пор братец Опоссум ходит с голым хвостом.

Вот ведь какая история, милые господа. Непросто попасть в Леденцовый Каньон. Скорей угодишь в сарай к хозяину с ружьем двадцать второго калибра и кожаной плеткой.

Глава 16.
Я и Моррис

После Цветочного бала Моррис впал в спячку. Он завесил окна вагончика мешковиной и спал до полудня, а иногда и дольше. Теперь мы ложились поздно, когда начинало светать.

Моррис отказался от всех рейсов и загнал «Пегаса» на «пеликаний пруд», самое грязное место во всем Гедеоне. Здесь чистили котлы паровозов. Стоящий машинист по крайней мере два раза в месяц отправляет сюда свою машину. На «пеликаньем пруду» все черное и блестящее, как в преисподней. Стоит пройтись по нему разок, как потом неделю не отмоешь башмаки.

Теперь нашлось у нас времечко поговорить. Стояла жара. Только к вечеру горячая Черная Роза начинала дышать прохладой. Звезды сияли в полную летнюю силу. Даже казалось, можно различать их грани.

Моррис сказал:

– Ты ведь не ходишь в церковь?

– Нет, – ответил я.

– А что ты носишь на шее?

Я объяснил, что это память о матери. Простая железная цепочка с таким же простым плоским камешком. Я снял и дал посмотреть Моррису. Верно, с цепочкой я не расстаюсь никогда, даже во время купания.

В такой вечер, когда мы, задумавшись, глядели в небо, Моррис рассказал мне про Старого Кестера.

Старый Кестер работал машинистом на линии Каир—Сентрейлия в нижнем Египте. Египтом называют места на юге Иллинойса, и виной тому темнота местных жителей. Я, правда, не думаю, что хозяева оттуда глупее плантаторов Черной Розы, но ведь клички придумывают северяне, а у них еще руки не дотянулись до Черной Розы.

Старый Кестер взял Морриса подручным, когда тому было всего тринадцать. Ни отца, ни матери Моррис не знал, вырос у какого-то дальнего родственника, потом и тот помер. Моррис долго скитался по Иллинойсу и вот попал к Старому Кестеру.

Старый Кестер полюбил Морриса да и Моррис его. Кестер научил Морриса всему, что знал о паровозах. За два года Моррис научился водить машину и гонял по линии так лихо, что все диву давались, а кто не видел, просто не верил. Моррис Аллен был машинист, что называется, от бога.

Когда Старый Кестер стал умирать, он вырыл в своем садике железную коробку, доверху набитую золотыми франками. Откуда у него эти франки, Кестер не сказал. Он просто заказал фирме «Кук—Данфорт» небольшой быстроходный локомотив типа «крэмптон» и подарил его Моррису.

Моррис не сработался с компанией линии Каир—Сентрейлия. Иллинойс все-таки не Дикси-кантри. Расписание там налажено. Если уж впрягся – работай. Катай туда-сюда по часам. И только на нашей захудалой линии, где поезд может опоздать на полдня, Моррис нашел то, что нужно.

А что было нужно Моррису? Он сказал:

– Ты раньше слышал про Белый Дымок?

– Нет, – ответил я, – не слышал. Наверное, дядюшка Париж его придумал.

Моррис покачал головой.

– Старый Кестер тоже знал про него.

– Значит, и в Иллинойсе рассказывают такие истории?

– Нет, – сказал Моррис. – Он его видел.

– Белый Дымок?

– Да. Несколько раз, ночью. Белый Дымок обходил Кестера на большой скорости.

– По встречной колее?

– Нет, справа по полотну. Он мчался как по воздуху.

– Чудеса, – сказал я. – Ему показалось.

– Несколько раз, – повторил Моррис. – Кестер не сумасшедший. Он хорошо видел. Он даже заметил пар на манометре Белого Дымка. Там было девяносто футов.

– Белый Дымок простой чайник, – сказал я.

– Нет, нет, – Моррис снова покачал головой.

Что нас свело с Моррисом? Когда в саду «Аркольского дуба» он кинулся ко мне с горящими глазами, я сразу понял, что с этим парнем мы сразу не разойдемся. Потом он назвал меня братом. А почему бы и нет? Ни он ни я не знали своих родителей. Мы оба бродяжничали, долго скитались, обоих нас жизнь колотила, обколачивала. Вот только разницы в годах у нас почти не было. А то, как знать, могло статься, что и родители у нас одни.

Я рассказывал Моррису про созвездия. Летом Большой Квадрат поднимается над горизонтом выше, чем в мае. Вокруг горят звезды Андромеды, Пегаса, Кассиопеи, Цефея, Персея и Кита.

Есть целая легенда. Жили-были царица Кассиопея и царь Цефей, правили большой страной. Но слишком похвалялась своей красотой Кассиопея, говорила, что ни одна морская нимфа с ней не сравнится. За это рассердился на нее бог моря Посейдон, послал на страну Кассиопеи страшного Кита. Чтобы спастись от Кита, Цефей и Кассиопея отдали Киту юную дочку Андромеду. Андромеду ждала страшная смерть, но ее спас храбрый воин Персей, а крылатый конь Пегас примчал Андромеду и Пегаса к родителям.

– Значит, и в небе есть Пегас? – сказал Моррис.

– Выходит, так, – ответил я.

– Откуда ты все это знаешь? Я никогда не слышал.

– Почитай календарь Джонсона. Про каждое созвездие есть легенда.

– Крылатый конь… – задумчиво повторил Моррис. – Мой «Пегас» тоже неплох. Если нужно, я выжму семьдесят миль.

– Не дадут повороты, – сказал я.

– За фортом есть «пика» миль в десять, я проходил ее за восемь минут, правда, пустой.

– «Пегас» неплохой коняга, – согласился я.

– Но Белый Дымок быстрее, – сказал Моррис. – Старый Кестер говорил, что он обходил его на скорости в сто миль. Как будто Кестер стоял на месте.

– И ты в это веришь?

– Да! – сказал он с каким-то ожесточением. – Кестер входил в туннель, а Белый Дымок прошил гору насквозь, как стог соломы! Кестер видел, не стал бы он врать.

– По-твоему, никто не врет, когда рассказывает басни, – сказал я. – Послушай, что сочиняют девчонки на галерее. И про мертвецов, и про разбойников, про невидимок и призраков.

– А ты думаешь, ничего такого нет? – спросил Моррис.

– Да, может, и есть, – сказал я, – только…

– Что только?

– Я-то никогда не видал.

– Еще увидишь, – сурово сказал Моррис.

Характер у Морриса нелегкий. Иногда он становится раздражительным, тогда лучше к нему не подходи. Он может сказать что-то обидное. Правда, на другой день будет ходить с виноватым видом, но и тут извиняться не станет. Если понять Морриса, то не стоит обращать внимания на такую чепуху. Разговаривай, как всегда. За это Моррис всегда старается отблагодарить. Он будет кидать за тебя чурбаки в топку, долбить смоляные наросты на поддувале и все выхватывать из твоих рук.

Про спячку я уже говорил. Оказывается, она всегда наступает у Морриса в конце июня. Ничего с ней поделать нельзя. В эти дни Моррис становится мрачным и одновременно мечтательным. Весь уклад идет на перекосяк. Ночью не спится, а днем так и валит на матрац. Проснувшись, он еще поваляется часок и будет донимать Вика все тем же разговором:

– Ну как, черный брат, есть еще курицы во дворе Денниса?

– Есть, мисти сэр, – оживляется Вик.

– Так надо бы того, взять, что ли, одну.

Вик улыбается до ушей и направляется к двери вагончика.

– Постой, угольное создание, ты что же, хочешь украсть?

– Да, мисти сэр. – Вик недоуменно хлопает очами.

– Так разве красть хорошо?

Вик застывает в нерешительности.

– Сначала ты украл себя, потом украл котенка, а теперь хочешь украсть курицу?

Вик окончательно сбит с толку. А Моррис продолжает как бы в полусне:

– Крадут только на Севере, мистер Сажа, а ты еще туда не доехал. Ты помыл тарелки?

– Помыл, мисти сэр, – пищит Вик.

– Теперь помой себя. Помой, грязное чучелко. Может, сойдет чернота, и ты станешь настоящим гражданином. Сам тощий Линкин, будущий президент, поцелует тебя в нос.

Такую беседу Моррис может вести очень долго. Просто ему не хочется вставать, делать ничего неохота. В такие минуты разговор с нашим добрым Виком самое приятное занятие.

В «голубой гостиной» нашего вагончика висит карта железной дороги от Гедеона до самой Короны. Во всем штате это единственная линия длиной примерно в сто пятьдесят миль. Она распадается на две ветки: Гедеон – форт Клер и форт Клер – Корона.

У той и другой ветки разные хозяева. Даже ширина колеи сначала была разная. Корона строила свою дорогу первой и взяла за образец «стефенсоновку», колею Новой Англии. Конечно, Гедеон не желал плестись в хвосте у Короны, он выбрал «пятифутовку», колею чуть пошире. Но тут Гедеон промахнулся.

Паровозы строили на Севере заводы Брукса, Роджерса, Хинкли-Дрюри, Кука-Данфорта. Северяне, конечно, приспосабливали машины к своей «стефенсоновке». Они выпускали паровозы и специально для Юга, но такие стоили дороже, а дешевые старые машины гедеонцам уже не годились.

Вот и пришлось мудрецам из Черной Розы пристраивать к двум рельсам третий. Налево «пятифутовка», направо «стефенсоновка». Путь получился трехногий, ничего смешней я не видел. Наш «Пегас» бегает по правой колее, он может ходить до самой Короны. Из восьми гедеонских паровозов только «Пегас» и «Страшила» рассчитаны на стефенсоновскую колею, остальным дороги дальше форта нет. Да и не нужно: две компании никогда не ладили между собой.

Восемь станций, девятый форт. На обрывке цирковой афиши я набросал контур созвездий Андромеда—Пегас. Восемь главных звезд почти по прямой, девятая в середине. Она также чуть в стороне, как форт.

На месте Гедеона слегка оранжевый огонек. Там, где Аржантейль, красноватый. Кроликтауну соответствует безвестная желтая звезда, а Пинусу голубая.

Форт Клер – тоже голубая, Чилокчо – довольно яркая белая, на месте Атчисона и Желтого Сада две небольших звезды, а Корону заменяет крупный песочного цвета светляк.

Контур дороги настолько совпадал с контуром созвездий, что казалось, на землю упал их отблеск. Только четвертая звезда Большого Квадрата, отпавшая в сторону, никак не находила себе места.

Пегас! Крылатый конь Зевса. Я представлял, как, цокая железным копытом, он мчится по небесному своду, легко перепрыгивая созвездия, туманности. Он скачет по Млечному Пути, дробя серебряный гравий светил, из груди его вырывается пар, а над головой, там, где древние рыцари укрепляли султан, колеблется упругое белое перо, то самое перо, которое при очень большой скорости рвется из клапана нашей маленькой земной машины, нашего паровоза с медной литой табличкой «Пегас».

Глава 17.
Мари и Хетти

Мари сказала:

– Сначала я думала, что это сон. Ночью под моим окном заиграла флейта. Как красиво она играла! Я думала, это сон. Долго лежала и слушала. Как в сказке. Но луна была яркая, и ветер подул, шевельнул занавески, и с моего стола слетел листок бумаги. Тогда я поняла, что это не сон. Но я все лежала и слушала. Я никогда не слышала такой красивой музыки. Когда я встала, чтобы посмотреть в окно, флейта замолкла. В саду никого не было.

– А что же играла эта волшебная флейта? – спросил я.

– Не знаю, – сказала Мари. – Эту музыку я совсем не знаю. Мне кажется, это было чудо. Утром я пошла в гостиную и увидела, что дедушкина флейта лежит на столе, а она всегда висела на стенке. Кто-то взял дедушкину флейту и играл под моим окном.

– Наверное, это Люк Чартер, – сказал я. – Ночью он влез на галерею, оттуда пробрался в гостиную, взял флейту, снова спустился, при этом порвал штаны, а потом уж с расстройства принялся пиликать на флейте.

Мари презрительно поджала губы.

– Люк Чартер? Ни Чартеры, ни Аллены не умеют дудеть даже в пастуший рожок. Я знаю, кто это был.

– Кто же? – спросил я.

– Я знаю, кто, – ответила она.

– Я тоже знаю, – сказал я. – Это был Люк Чартер. При этом он порвал штаны. Вот увидишь, придет Люк Чартер, а на штанах будет заплатка.

– Фи! – сказала Мари. – Какие слова! Штаны, заплатка… Вы находитесь в приличном обществе, мистер Аллен.

– Извините, мадемуазель, – я поклонился. – Не штаны, а кюлоты. Я хотел сказать, что ваш Чартер порвал свои красные кюлоты.

Самое интересное, что Чартер действительно пришел в зашитых штанах. Прямо на бедре не слишком аккуратно красовалась затянутая красными нитками дыра. Мари подозрительно косилась, потом все-таки не выдержала:

– Где это вы порвали одежду, мистер Чартер?

– Я? – Чартер растерялся. – Я… Мы проводили учение. Надо было преодолеть высокую стенку, я зацепился за гвоздь.

– Вы проводили учение в лучшем своем мундире? – спросила Мари.

– Да, – мужественно ответил Чартер. – Пожарный всегда аккуратно одет.

Мари прыснула.

Я-то прекрасно знал, откуда на штанах Чартера дырка. Когда мы вечером уходили от Бланшаров, он слишком заигрался с маршальской тройкой. То ли Мари сказала ему ласковое слово, то ли просто веселье нашло, но Чартер стал носиться как оголтелый. Нею, Груши и Мюрату только того и надо. Они принялись беситься вместе с Чартером и заодно по-дружески дернули его разок за штанину.

Я слышал, как треснул материал и Чартер страдальчески охнул. При всех долгах папаши этот красный отличный мундир составлял немалую ценность для Чартера.

– А вы не можете поиграть на флейте? – сказала Мари. – Ну хоть бы немного. Для меня.

– Для вас? – Чартер воспрянул духом. – Я учился. Правда…

– Ничего, ничего, – успокаивала Мари. – Хотя бы две ноты. Ах, я так люблю флейту! – Она мечтательно закатила глаза, картинно захлопала серыми ресницами и с нежностью посмотрела на Чартера.

Я думаю, тот согласился бы сейчас играть на чем угодно, даже на органе.

Принесли флейту. Чартер долго примеривался, вытирал мундштук рукавом, перебирал клапаны. Наконец сказал хриплым голосом:

– Упражнение для флейты по системе профессора Рескина.

За сим раздались страшные звуки, от которых встрепенулась вся живность «Аркольского дуба». Лицо Чартера побагровело, он остервенело дудел в деревянную трубку, нажимал сразу по нескольку клавиш и доказывал, что система профессора Рескина годится для оживления покойников.

– Спасибо, мистер Чартер, – сказала Мари ледяным тоном.

Она встала и ушла внутрь дома. Я поспешил за ней. Она стояла у раскрытого окна и смотрела в сад, уже подернутый желтоватой влагой сумерек. Ее лицо, овеянное последним отблеском неба, казалось таинственным и мечтательным.

– Как он играл! – тихо сказала она.

– Чартер играл замечательно, – согласился я.

– Отстаньте с вашим Чартером! – Она резко повернулась ко мне. – Куда вам всем… Это был он. Я знаю…

– Кто же? – спросил я.

– Белый Ламберт. – Она сказала это как бы для себя и тут же отвернулась.

Вот те раз! Белый Ламберт. Герой целой серии дешевых книжонок. Красавец весь в белом, по которому обмирают простушки в богом забытых селеньях. Придет Белый Ламберт, побренчит на гитаре, сыграет на трубе или на флейте – этот парень на все руки мастер, – возьмет простушку за руку и уведет в свой замок, тоже весь белый. Белый Ламберт – принц пустоголовых девчонок. Он побеждает злодеев, помогает бедным, а главное, спасает от скуки мечтательных девиц, которых родители не выпускают за ограду.

Я не знаю, кто пек эти книжки по пять центов каждая. «Белый Ламберт и Черный Корсар», «Любовь Белого Ламберта», «Белый Ламберт в стране гиббелинов».

В этом была вся Мари. Я проклинал себя. Как может нравиться такая девушка? Шкаф в ее комнате завален книгами, которые годятся только для растопки камина. Думаете, она очень любила Вальтера Скотта? Ну, «Айвенго» еще туда-сюда. Она могла прочесть душещипательные места, где герой спасает героиню из горящего замка. Но на длинные описания тогдашних нравов ее уже не хватало.

Вот что я видел у нее на столе: «Судьба пирата, или Последний разбойник морей», «Гондериль-вампир, или Пляска смерти», «Бедная Джесси и хрустальный башмачок», «Страдалица Джейн». И конечно, всеми верховодил Белый Ламберт. Теперь-то выяснилось, что Мари со дня на день ждала его появления.

Еще одной страстью Мари было аккуратное ведение семейной книги «Бланшар-ливр». Это здоровенный том с золотым тиснением на обложке. Чего в нем только нет! Мари старается, чтобы каждый день там появлялась новая запись.

Я как-то от нечего делать полистал «Бланшар-ливр». Тут и вырезки из газет, и картинки, и описание семейных обедов, и рецепты. «Возьмите засохшие сосновые иголки, корень китайского шиповника, красный корень, корень сассафраса, добавьте сухой лист остролиста, сахарную патоку, дрожжи, подсыпьте кукурузную муку и потом…» Дальше длинное описание, как приготовить необычайно вкусное домашнее пиво.

Каждого человека, побывавшего в доме, заставляют что-нибудь написать в этой книге. Я отделался скромной пометкой: «Случайно попал в сад и случайно оказался в доме. Майк Аллен. 11 мая 1860 года».

Самой длинной записью разразился Люк Чартер: «Считаю большой честью для пожарной команды города Гедеона оставить память в этом достославном фолианте семьи замечательного героя французской, испанской и мексиканской войн, а также отца впечатляющей леди, а также ныне хозяйки этого достославного дома, в котором хранятся достославные традиции семейственности, уюта, счастья и грома побед, гремевших над покоренной Францией, Испанией и Мексикой. Со всем уважением и любовью Люкас Чартер, лейтенант пожарных войск, в будущем сквайр».

Не говоря уже о малость корявом стиле, Чартер перегнул по военной части. Что это за войны – «французская, испанская и мексиканская»? Впрочем, мексиканская как раз была, но генерал уж никак не мог в ней участвовать. А «покоренная Франция»? Если бы сам месье Бланшар удосужился почитать книгу, он бы надрал Чартеру уши.

Мари не выносит, когда она не в центре внимания. Ей нравится уходить с галереи, чтобы все кричали: «Куда же ты, Мари? Нам без тебя скучно!» Она общий баловень. Если Отис Чепмен слишком увлечется Дейси Мей или Флорой Клейтон, она подзовет подружку к себе. Так или иначе Отису придется разговаривать с обеими. Она, конечно, не сомневалась, что любой помчится к ней по первому зову. Интересно, удалось бы ей расколоть близнецов Смитов?

Но она мне нравилась. Нравилась, и все – вот что обидно. Казалось, в ней спрятано маленькое солнышко. Оно брызжет вокруг горячим светом, а все остальные вроде планет так и вертятся кругом. Стоило ей пробежать мимо в белом платье, белых гольфах, с белой ракеткой в руках, стоило улыбнуться яркими губами и крикнуть: «Майк, догони!», как ничто не могло удержать меня на месте.

Мы бегали по саду, смеялись. Однажды я схватил ее в тени большого, почти склонившегося к земле дуба. Она упала, хохоча, толкалась. Потом вдруг стала серьезной и посмотрела прямо в глаза.

– Разве это хорошо – толкать леди? – спросила она. – Так делают только нехорошие люди.

Я встал поспешно и отряхнулся. Она осталась на траве, только руку под голову положила. Она сказала:

– Нельзя приставать к леди, когда ей это не нравится.

Я снова было кинулся к ней, но она вскочила и умчалась, звонко крича:

– Хетти, Хетти! Он сломал нашу ракетку!

Хетти совсем другая. Может, больная нога тому причиной, но я никогда не видел, чтобы Хетти кокетничала, ну хоть немного. Все-таки она девочка. Бывают минуты хорошего настроения, и тогда она могла бы как-то особенно посмотреть, ну хоть просто повести глазами, как это умеет любая девчонка, когда на нее уставится мальчик. Но нет.

Однажды я встретился с Хетти взглядом. Она сидела задумавшись, и вот я посмотрел ей в глаза. Мы не играли в гляделки, но получилось, что мы смотрели глаза в глаза несколько долгих секунд. Потом она быстро, словно спохватившись, отвела взор, и щеки ее слегка порозовели.

Это был грустный взгляд. Ее глаза как два маленьких светлых озерка, но очень глубоких. А на дне их спрятано что-то. Какая-то печаль и дума. Может быть, тайна.

Однажды, когда я сидел в саду, ко мне подошел Мюрат. Он положил мне голову на колени и начал смотреть в глаза. Я даже вздрогнул тогда. Никогда еще живое существо не смотрело на меня с такой немой силой. Он что-то хотел сказать, но ясно было, что сказать не может. Вот какие бывают глаза.

Как-то я застал Хетти в саду. Она читала книгу. Когда я подошел, Хетти быстро закрыла и спрятала томик. Но я заметил, это был Лонгфелло. Я мог бы прочесть ей наизусть:

 
Вы, кто любите легенды
И народные баллады,
Этот голос дней минувших,
Голос прошлого, манящий
К молчаливому раздумью,
Говорящий так по-детски,
Что едва уловит ухо,
Песня это или сказка, —
Вам из диких стран принес я
Эту Песнь о Гайавате!
 

О, я много знал из «Гайаваты», но я только спросил:

– Что ты читаешь, Хетти?

– Просто стихи, – ответила она.

Я понимал, почему она прячет книгу. Лонгфелло в этих местах совсем не жаловали. Ведь этот человек написал «Стихи о рабстве». Я думаю, если бы мисс Харриет Бичер показалась на улицах Гедеона, ее бы закидали тухлыми яйцами, а может, и забили палками. Никто здесь не читал «Хижины дяди Тома», но все знали, что в этой книге одно вранье. Какая-то тощая жердь, никогда не бывавшая в штате Кентукки, взялась писать про этот штат и несчастных черных.

А знает она, что ровно месяц назад в Традесканции сорок негров убили своих хозяев, сожгли имение, разбежались кто куда и поймать удалось не всех? Знает она, что Билл Таллаверо, сумасшедший плантатор из Натчеза, дал вольную своим черным и с тех пор по округе все с ног на голову встало?

Неужели Хетти аболиционистка? На прошлой неделе в местной газете появилась заметка:

«Зараза ползет из соседних штатов. Вы слышали, что такое „подземная железная дорога“? Нет, это не чудо из чудес, не думайте. Находятся белые, которые помогают неграм бежать на Север. Они устраивают тайники и передают беглых друг другу, как по цепочке. Уму непостижимо! Нас посетил сэр Аткинс, редактор газеты „Телеграф“ из Джорджии. Он и рассказал про „подземную дорогу“. Неужто такое может существовать и у нас? Да провались они пропадом, эти проклятые аболиционисты! Они еще будут рыть, как кроты, наши поля и пастбища! Вешать их на первом суку!»

Я уже заметил, что Хетти часто бывает в лачугах у негров. Она все время шепчется с дядюшкой Парижем, обменивается улыбочками с поварихой Сорбонной. И даже мрачный Кардинал расплывается, когда видит Хетти. Что и говорить, прислуга очень любила Хетти. Я так думаю, не без ее участия кое-что перепадало неграм с господского стола. Один раз видел, как целый песочный торт перекочевал в лачуги.

Все это неплохо. Быть доброй девочкой хорошо. Но почему только с черными она оживляется, смеется, как колокольчик, а на галерее забьется в угол и молчит, молчит напролет весь вечер? Я никогда не слышал такого серебряного смеха, который звенит, когда Хетти уходит к черным. Чем мы хуже ее дружков и подружек из лачуг? Я никогда не обижал Хетти, Мари с ней ласкова, а едкий Отис Чепмен старается не задевать Хетти своими шуточками.

Что касается Морриса, тут дело темное. Я до сих пор не пойму, зачем он нес какую-то чепуху в саду. «Хочется только с тобой. Буду носить на руках». Нет, честное слово, Моррис чудак. С того раза он не перекинулся с Хетти словечком. Может, подумал, что слишком много ей наобещал. Да и Хетти теперь старалась не появляться вечерами на галерее. Она уходила туда, где рядом со своими тростниковыми хижинами негры усаживались в кружок, пели и рассказывали разные истории.