Текст книги "Запретная застава"

Автор книги: Константин Кизявка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Тот, кто только думает, что все – пустота, но не ведает о законе причинности, проваливается в вечный, черный как смоль, ад.

Дарума

Российским пограничникам, паладинам Всевышнего, посвящается.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Территория нафса

глава первая
Первокурсники

Глухое это было место. С востока, запада и юга – высокие заборы частных домов, с севера – тоскливая, ободранная кирпичная стена склада. За складом техникум, центральная улица, люди, машины.

А тут, в пятидесяти шагах, поросший травой асфальт в остатках белой краски-разметки для занятий НВП, высокие ржавые, когда-то баскетбольные, столбы, покосившийся турник. И никого.

Иногда возникали здесь смутные силуэты любителей дымной травы, бурная локальная динамика наскоро любящих фигур, и, конечно, традиционные русские дворовые дебаты. Те самые, когда люди не тратя времени на слова, бьют друг друга по лицу, почкам и прочим чувствительным местам – руками, ногами, а также обнаруженными в пылу диспута предметами.

Дискуссия выглядела однобоко. Право голоса имела одна сторона. Одиннадцать объясняющих против одного слушающего. Объясняющие стояли красивым кругом, слушатель лежал, подобрав ноги, и хлюпал окровавленным носом. Самый старший из одиннадцати бил резко, точно и больно, благо ботинки у него были армейские, с железными набойками. Хорошие ботинки, подаренные на днях братом, дембельнувшимся из десантуры.

«Лектор» устал. Остановился отдышаться. Поинтересовался:

– Ну что, плужище? Штаны сам снимешь или помочь?

Лежащий посмотрел вверх на в общем-то доброе веснушчатое лицо палача, известного в технаре под именем Сенёк. Ничего не сказал, уперся руками в землю, собираясь встать. «Преподаватели» возразили. В бока мощно врезались пять ног. Над площадкой раскатился дружный жизнеутверждающий смех.

– Может, хватит? – глухо поинтересовался воспитуемый, сплевывая сгусток крови. – Мало кошек и собак на улицах? Что людей-то трогать?

– Ты смотри! – Главный объясняльщик, судя по голосу, обиделся. – Он еще права качает! Ты что, падла, нам разрешение будешь давать? Ну-ка, пацаны, держите девочку, я сам с нее трусики спущу.

Четверо перевернули парня на живот, растянули за руки и за ноги. Еще двое привычно забарабанили ногами по почкам и печени, чтобы успокоить брыкающуюся жертву. Старший, с задумчивым оскалом наблюдавший за процессом, наклонился и начал стягивать с избитого мальчишки штаны, уже расстегнутые кем-то из заботливых веселых друзей.

Голос донесся со стороны. Неожиданный. Громкий. Отвлекающий от интересного занятия.

– Голубые, что ли?!

Пацаны замерли. Даже как-то растерялись сначала. Оказалось, ничего страшного. Просто во внутренний двор техникума занесло еще троих парней с их же курса.

Сенёк выругался под нос, посмотрел на расстегнутую ширинку и недобро обратился к гостям:

– Валите, пацаны, тут наши проблемы!

Смуглый крепкий, хорошо прикинутый парень, самый высокий среди прибывшей троицы, сделал очень удивленное лицо:

– Что за проблемы? Может, поделитесь?

– Ты что, не понял? Я сказал – валите!

– Брат! Я сам решаю, что мне делать. Если хочешь что-то запретить – обоснуй.

Старший покраснел. Прошептал, еле сдерживаясь:

– Если ты сейчас не свалишь, черножопая обезьяна, я сам тебя в асфальт закопаю.

– Ты мне? – как-то слишком спокойно поинтересовался смуглый.

– Да тебе же, урод!

Парень задумался. Потом кивнул спутнику:

– Егор, там у складов лопаты. Принеси одну.

И остался стоять на месте.

О жертве забыли. Избитый парень натянул штаны и пополз к забору. Воспитатели уставились на двух нездорово спокойных наглецов. Сенёк красиво и резко сплюнул.

– Тут кто-то драки хочет?! Ну-ка, пацаны, подержите армяна, сначала его отпетушим, а потом с мусорским разберемся.

Девять лучших Сеньковских торпед двинулись вперед как это не раз бывало на улицах, и как не было никогда, замерли на полпути.

Смуглый держал в правой руке «Стечкина», ствол смотрел на наступающих.

Старший растерялся:

– Пацаны… Да он у него того… Пластмассовый он у него…

– Пластмассовый? – не понял странный парень. – Ты про пистолет?

И бабахнул в сторону. Зазвенело разбитое в старом сарае стекло.

Пацаны попятились назад.

– Ты прекращай! – закричал кто-то. – Мы уходим!

– Стоять! – смуглый явно хотел чего-то большего. – Буду стрелять по тем, кто бежит!

Кто бы его слушал. Рванули все. Только бледный и растерянный Сенёк не тронулся с места.

Захлопали выстрелы. Оборачиваясь на бегу и замечая валящихся на землю простреленных корешей, пацаны остановились. Лишь один, самый шустрый, успел перемахнуть через забор и потеряться.

– Всем ко мне! – голосом, которому сложно не подчиниться, скомандовал страшный парень.

Избитый студент добрался до забора в дальнем конце двора, привалился спиной к бетону и наблюдал, как смуглый выстроил десять пацанов по стершейся линии на асфальте.

– На колени! – негромко, но убедительно сказал он.

Почти все бухнулись сразу. Двое с окровавленными ногами, в соплях и слезах, сначала не хотели, жалуясь на боль, но в конце концов пристроились рядом.

Из-за угла появился похожий на смерть, только не с косой, а с лопатой, третий из загадочных гостей.

Смуглый взял инструмент, протянул бледному старшему:

– Ты хотел закопать меня в асфальт? На, копай!

Сенёк отчаянно замотал головой:

– Я пошутил! Пошутил!

– А твоя фамилия не Петросян? Нет? Так много шутишь. Бери лопату. Будешь асфальт копать.

Сенёк, пусто глядя перед собой, взял лопату.

– Ну, – подбодрил смуглый. – Копай.

Гроза техникума, ужас батайских улиц еще раз посмотрел на пистолет, вздохнул и железо зазвенело об асфальт. Напоминало колокольный звон. Сообщники, сильно потея и теряя кровь, следили за Сеньком и отморозком с пистолетом. Асфальт не поддавался. Брызгали красно-голубые искры.

Осмелел один из стоящих на коленях, рыжеволосый, худой необыкновенно:

– Брат! – обратился он к смуглому. – Пацаны кровью истекут, помрут же.

– Да? – улыбнулся тот. – Ну перевяжи. Видел, как в кино про войну?

Рыжий тяжело поднялся, встряхивая затекшие ноги, подошел к раненым, стянул рубаху, разорвал ее на полосы и стал неумело бинтовать.

Со стороны улицы завыла сирена.

– Что? – спросил смуглый у землекопа, – твои уже в мусарню стуканули?

Сенёк оглянулся на пацанов:

– Нет. Мои не могли. Может, этот, за которого вы впряглись? Он мусорской стопудово. Я вас предупреждал.

– Ладно. Ты копай. За базаром надо внимательнее наблюдать. А парня я заберу. А если еще раз тронешь его, я тебя убью.

Старший что-то пробурчал в ответ, но никто не услышал. Троица, поддерживая избитого мальчишку, уходила в соседний двор через дыру в заборе. Остальные, видя такое дело, начали разбегаться кто куда. И только рыжий продолжал возиться с ранеными.

глава вторая
Гена

Смуглый рулил. Рядом насвистывал веселые песенки широкоплечий, в две ширины водителя, белобрысый паренек. На заднем сиденье Егор, тот самый, что нашел лопату, поддерживал пострадавшего. Машина ехала по Энгельса в сторону Северного микрорайона.

– Как зовут? – поинтересовался водитель.

– Игорь.

– За что они тебя?

– Я их в милицию сдал.

Сидевший рядом со смуглым повернулся и посмотрел на Игоря в прищур.

– Ты мусорской? – спросил он странно весело.

– Не понимаю.

– Ну, стучишь в милицию…

– Они уроды.

– Гена, – сидевший сзади чуть отодвинулся от Игоря, – может, зря мы все это.

– Да ладно, – усмехнулся тот, – прикольно же. А за что ты их стуканул? Обидели на перемене? Коржик забрали?

– Нет. Они двоих того… девушку и парня.

– А что, у девушки и парня бумаги нет? Сами не могли заявление написать?

– Они боятся.

– А ты, значит, смелый?

Игорь пожал плечами и сосредоточился на продуктовом магазине за окном.

– А я анекдот хороший знаю, – заявил вдруг белобрысый, – про бабушку и елку. Знаете? Жила одна бабушка на девятом этаже. Старая, больная. Захотелось ей весной выбросить новогоднюю елочку. Задумалась. На мусорку нести тяжело. Из окна бросить… вдруг кого зашибет. Дай-ка, думает, спущу растение в мусоропровод…

– Вот мы и дома! – Гена повернулся к Игорю. – Как ты?

– Нормально.

Из калитки выскочил усатый мужичок в синем костюме охранника, распахнул ворота. Машина въехала в огромный двор, закрытый от соседей высоким кирпичным забором. Трудно было сразу понять, сколько этажей в большом доме. Нагромождение корпусов, переходов, навесов и даже башен останавливало счет. Возникала мысль, что здесь живет какой-то очень крутой новый русский, но слишком явным было армянское происхождение хозяина. У дверей гаража Гена остановил машину. Охранник с подобием поклона принял небрежно протянутый ключ.

Из дома выбежали два классических санитара с носилками. Уложили растерянно возражающего Игоря, и потащили в дом. Гена и ребята пошли рядом.

– Доктор посмотрит, – успокаивал Гена, – и все.

Широкий, залитый ярким светом дневных ламп коридор закончился просторной операционной, заставленной таким количеством приборов и инструментов, что самая крутая больница, виденная Игорем в американских сериалах про врачей, казалась захолустным медпунктом.

– Мы что, в больнице?

– Нет, – улыбнулся Гена. – Эта больница у нас. Жизнь сейчас неспокойная. Пока до городской доедешь, сам понимаешь. А там еще кумовство и коррупция. Правда, Моисей Александрович?

– Да, да! – с готовностью отозвался стоявший посреди комнаты еще не старый, но совершенно седой человек в белом халате. – Коррупция невероятная. Феноменальная коррупция. Что тут у нас? Ага, ушибы, ссадины. Кто же это Вас так, молодой человек?

Игорь промолчал. Врач внимательно рассматривал кровоподтеки и ссадины, заглядывал в зрачки, щекотал железной палочкой живот и подмышки.

– Ну что ж. В целом, прогноз хороший. Думаю, дня два полежит, и все придет в норму.

– Где полежит?! – не понял Игорь. – Мне домой надо! Меня родители ждут!

Врач непонимающе посмотрел на Гену.

– Крикливый какой-то. Может, успокоить?

– Не надо, Моисей Александрович. Домой так домой. Я сам его отвезу. Вы только обработайте ему… это все…

– Конечно, конечно, Геннадий Михайлович. Полчаса. Заштрихую, со стороны незаметно будет. Вы отдыхайте.

Гена потемнел:

– Спасибо, Моисей Александрович. Я сам знаю, чем мне заняться.

Врач засуетился, быстро отошел к шкафчику с медицинскими примочками.

Игорю стало легче. Через полчаса он будет дома. Что придумать про раны и синяки? Врать Игорь не любил. Да и не умел.

глава третья
Какие проблемы, папа?

– Подрался? – просто спросил отец.

На полу, у стыка линолеума с плинтусом, короткими перебежками пробирался куда-то паук. Игорь оторвался от зрелища:

– Упал.

– Долго падал?

– Долго.

– Ладно. Как техникум?

– Нормально.

– Проблемы?

– Нет.

– Тебе Инна звонила, просила, чтобы ты перезвонил.

– Спасибо. Я пойду?

– Куда?

– Перезвоню.

– Давай. Скоро мать придет. Надо картошки начистить.

– Начищу.

Отец поморщился, махнул рукой и пошел в свою комнату читать очередной детектив.

Игорь пожал плечами. В жизни грязи выше крыши. Воры, насильники, убийцы, живодеры. Почему не читать доброе, веселое, чистое. Да пусть детское. Книжки про Незнайку или Гарантийных человечков? Прикольные же. Зачем эти потоки чернухи? Прилипли к телевизорам, где каждый день стреляют, режут, грабят, воруют. Были бы нормальными, никто бы такое не смотрел. Почему нравится тьма, притягивает, подсаживает на себя?

Короткие гудки. Странно. Может, Инка сама звонит? Положил трубку. И точно. Звонок.

– Инна! Привет!

Не Инна. Голос мужской, жесткий:

– Игорь Тарасов?

– Да, кто это?

– Какая нахер разница! Прощайся с родственниками, сука! Завтра сдохнешь. Понял, волчара мусорской?

– Сенёк? Ты?

Гудки…

Игорь сел на стул. Вздохнул. Там, за картиной Айвазовского, за стеной, за улицей, за городом, за страной плескался океан. Тихий, спокойный, вечный.

Сенёк, как его звали на улице, или Виктор Сеньков, как было пропечатано в его паспорте, был одноклассником Игоря. Теперь однокурсником. В любой школе есть такой уродливый маленький фюрер. Все должны прятать глаза при виде его величества, выполнять просьбы, отдавать деньги, угощать сигаретами. А если кто-то наивно верит в свою храбрость и достоинство, того особенно увлекательно ломать, прессовать, давить как гниду до тех пор, пока не начнет ползать в ногах, залитый собственными слезами, соплями и мочой, и вылизывать грязные ботинки ему, сильнейшему и по-настоящему авторитетному сверхчеловеку.

Даже в колонию Сенька отправляли на три года, девчонку изнасиловал. Вернулся, правда, через три месяца. Сильно изменился. Замкнутый стал, злой. Раньше пинки одноклассникам отпускал, девочек за косы дергал, за школой один на один дрался, а тут бригаду сколотил. Начались уличные разводы лохов на деньги, квартирные кражи, стрелки с чужими бандами.

Игорю было плевать до случая с Федором, месяц назад. Был у Игоря такой друг – Федор. Влюбился этот Федор в девочку классом помладше. Гуляли они ночью в парке, мороженое ели. А тут Сенёк со своими придурками. Сеньку девочка понравилась. «Хочу ее и все!» – говорит. Федор в драку. Только куда против десятерых. Избили и его, и ее. Затащили в кусты и там не только Сенёк, но и полбригады по девочке прошлись. А Сенёк еще и Федора… для эффекта, как он любит выражаться. Нормальные люди сразу бы в милицию, а Федор с подругой испугались. Сенёк сказал, что убьет, если в мусарню стуканут. Пришлось Игорю самому идти в милицию. Капитан умный попался, сочувствующий. Спросил: «Сеньков? Как же, знаем! Вон сколько про него материала собрано. Только ничего до суда довести не можем. Все назад заявления забирают, как сговорились. Ты бы тоже не совался в это дело, раз эти дефективные не чешутся». Не смог Игорь не соваться. Написал все, что знал. А на суде оказалось, что все он сочинил и если бы не душевная доброта Виктора Сенькова, судили бы уже его, Игоря, за наглую ложь и клевету. А потом встретились в техникуме. На дальнем дворе.

Телефон зазвонил снова. Игорь замер и только после третьего звонка поднял трубку.

– Игорь?

– Да, Инна.

– Что-то голос у тебя какой-то. Не заболел?

– Да нет, нормально все.

– Ты ко мне зайдешь сегодня?

– Во сколько?

– Вечером, часов в девять. На дискотеку пойдем?

– А обязательно?

– Ну… можно, в принципе, и у меня посидеть.

– Хорошо. Жди.

В дверях обозначился отец:

– Ты картошку чистить думаешь? Чего смотришь? Картошку! Мать скоро придет!

Игорь молча пошел на кухню.

Когда мать пришла с работы, на столе стояло ведро начищенной картошки.

– Николай! – позвала она мужа. – Зачем мне столько?

Появился отец с новой книгой. Увидел картошку. Пожал плечами:

– То не хочет… то целое ведро… Протестует, что ли! Побитый сегодня пришел. Говорит, упал…

– А где он?

– К Инне, наверное, пошел. Она ему звонила.

Фильм оказался тупым и предсказуемым. Бродили по экрану восставшие мертвецы, текли реки крови и слизи. Но это было неважно. В объятиях Игоря сладко стонала прекраснейшая из девушек, та, которую он обожал всей душой, та, ради которой готов броситься в любой бой, на любую смерть. Даже проблемы с Сеньком казались ерундой.

Кто-то из родителей Инны постучал в запертую дверь.

– Что такое? – крикнула Инна.

– Вы чай будете?

– Попозже, мама!

– Хорошо. Сделайте телевизор потише, такие крики жуткие. Ужасы, что ли, смотрите?

Игорь с Инной заржали в подушку.

Инна достала пульт, убавила громкость.

Как изящно она это сделала! Игорь не выдержал и снова навалился с поцелуями.

Девушка тонко рассмеялась, нежно оттолкнула влюбленного, вспорхнула с постели и накинула халатик с синими драконами.

– Какой ты голодный! Может, чайку? С булочками?

– А может…

– Хватит-хватит. Уже и так полфильма пропустили.

Булочки были шикарные. Мягкие, пышные, с легким запахом корицы. За столом напротив молодых сидели родители Инны: мама Эльвира Викторовна и папа Аркадий Петрович.

– Я в мебельном такую стенку присмотрела! – воскликнула мама. – Необыкновенно красивая вещь! В зале поставим, обалденно будет смотреться! Гости попадают, когда увидят.

– Остается только денег на нее заработать, – парировал папа. – Игорь, ты видел, как наша Инна рисует? Это же просто Глазунов какой-то!

– Пап, не надо, – Инна сделала сердитое лицо, – рисую я плохо. Другие в студии намного лучше. Я отстающая от всех серость.

– Серость?! – папа вскочил и убежал в соседнюю комнату. Вернулся с кипой разрисованных листов ватмана. Выложил на стол перед Игорем. – Вот это она называет серостью! Посмотри! Какие цвета! Как выписаны детали! А свет, свет! Да я такого света у Левитана не видел!

– Вот это кайф! – Игорь восхищенно перебирал рисунки. Он видел много картин великих художников в «Детской энциклопедии по искусству», но такой красоты не встречал. А ведь рисовал не кто-то далекий и чужой, рисовала любимая! Удивительно!

Любимая, фыркнув, убежала в комнату.

Игорь бережно взял охапку картин и пошел следом.

– Ну, ты чего? Стесняешься?

Инна лежала на кровати, отвернувшись к стене.

– Я положу… на стол.

Осторожно опустил бумаги на гладкую коричневую полированную поверхность. Повернулся к девушке.

– Ну, Инн, хорош дуться. Классные же картины!

Инна резко развернулась:

– Ты просто ничего не понимаешь в живописи! Это примитивно!

– Ну, хорошо, хорошо, может, не понимаю. Но мне нравится. Имею я право на мнение?

– Серьезно? Тебе на самом деле нравится или ты, как родители, не хочешь меня обидеть? Скажи честно.

– Честно! Клянусь.

Инна села в кровати.

– Ну тогда иди сюда, ценитель прекрасного. Сейчас я тебе объясню, что картины – это не самое удивительное!

глава четвертая
Русская лапта

Утро раскрасило мир тревожными мазками. Воробьи бесились в ветках смородины совершенно неискренне. Люди стали печальными и милыми. Смотрели с сочувствием и пониманием. Игорь медленно шел по самому нелепому в этой ситуации маршруту – в техникум. Что заставляет нас, чувствуя дрожь, слабость и страх, поступать вопреки здравому смыслу? Упрямство? Презрение к слабости? Боязнь себя? Вера в Человека? Почему всегда остается в глубине души странная надежда, что Плавт с его Homo homeni lupus est должен долго идти лесом к Сенеке и татуировать на своей боязливой груди Homo sacra res homeni. Ну не волк человек человеку! Ведь приходит младенец в этот мир беспомощным и беззащитным, и не едят его, не убивают, а даже любят и заботятся. Куда потом доверие пропадает? А может, не пропадает оно, а прячется где-то глубоко и иногда, как сейчас, выходит наружу?

В техникумовском фойе здоровались, обнимались, хлопали друг друга по плечам. Бдительно фиксировала ситуацию завуч Мария Мироновна. Ее взгляд из-под больших круглых очков выпрямлял спины самых отпетых хулиганов техникума. У обшитого старой фанерой гардероба беседовал с незнакомым пестро прикинутым пацаном Федор. Заметил Игоря, сразу съежился, отвернулся. Сеньковских ребят не видно. Может, лажа это все. Может, обойдется сегодня без разборок и братоубийств…

Сенёк появился на второй паре. Лекция уже началась. Юрий Михайлович рассеянно кивнул опоздавшему и опять зачертил на доске уравнения. Сенёк, обнаружив Игоря, подмигнул как-то особенно весело. Сел у входа. Игорь присмотрелся к аудитории. Гены не было. Не было и его друзей. Может, Сенёк с ними уже разобрался? Теперь его, Игоря, очередь.

– Тарасов! – надо же, какие мы наблюдательные, Юрий Михайлович. – Ты чего крутишься? Сядь нормально.

Сенёк засмеялся громко, азартно:

– Это он ягодицы разминает! Готовится к спортивному мероприятию.

– А вы бы, Сеньков, помолчали. Сами вон опоздали.

– А я чего! Я старушку того…

– Топором? – хмуро пошутил преподаватель.

– Не, через дорогу…

– Широкие у вас дороги… за одну пару не перейти… Ладно. На чем я там остановился. Так. Возьмем уравнение с двумя неизвестными, содержащее, по крайней мере, один из членов с неизвестным в квадрате…

В конце половины пары Сенёк подошел к Игорю:

– Ну что, мусор, пойдем во двор, поболтаем?

– Как вчера, одиннадцать против одного?

– Да нет, ты знаешь, поменьше нас стало после вчерашнего. У некоторых, сам понимаешь, ножки болят. Некоторые пересрали. Пойдем? Просто поболтаем о том, о сем.

– Ну, пошли.

Задний двор был пуст. Ай да Сенек. Удивил. Решил по-честному. Один на один. Впрочем, удивление было недолгим. Из пролома в заборе вылезли пятеро самых отмороженных Сеньковских шестерок. Спортсмены, судя по бейсбольным битам в руках. Не хватало простреленных вчера и того рыжего, что их перевязывал.

Игорь кашлянул, сбивая хрипоту в горле, поинтересовался:

– Тренируетесь? Лаптисты, что ли?

– Ага! – хохотнул Сенёк. – Лаптисты-онанисты. А ты что, испугался?

– Да нет! – голос Игоря предательски срывался на хрип. – Только я молчать не буду. Я не Федя.

Ребята, окружившие Игоря, заулыбались.

– Молодец! – похвалил Сенёк. – Не молчи. Хотя кто будет пи…деть в мусарне, если ты вдруг гриппом заболеешь или под поезд попадешь, к примеру… Оно же совсем непонятно, под колесами тебя поломало или битами бейсбольными… Скорее, под колесами, биты ж они для другого, ими во что-то там америкосы играют.

Lupus est все-таки. Обидно. Сам себя обманул. Поверил в доброе, вечное. Небо хмурилось, вот-вот сорвутся первые дождинки. Пацаны стояли плотно, биты на взмахе. Уйти не получится.

– Давай, на колени становись. Не все ж нам мослы об асфальт тереть.

Игорь внимательно посмотрел в глаза однокурсника. Почему он так живет? Кто вынул из него человека?

– Чево зенки залупил? На колени, паскуда!

Сзади рубанули битами в подколенные сгибы, а когда колени Игоря ударились о шершавость асфальта, наступили на голени, чтоб не поднялся.

Сенёк продолжал улыбаться.

– Может, по-мирному разойдемся? Отсосешь и свободен?

Соратники благостно загоготали.

– Я же сказал, голубой!!!

Гена. В руках толстая книга. Откуда взялся? Сенёк оторопел лишь на секунду. Потом улыбнулся. Очень хорошее настроение у него было в этот день:

– Подружки собрались. Опять с пистолетом?

– Нет, с альбомом.

– Не понял.

–А чего тут понимать! – в голосе Гены звучало холодное презрение. – Возьмите на память!

Он швырнул альбом под ноги отморозкам. Книга ударилась об асфальт, рассыпала вокруг интересные кадры. Игорь увидел на подлетевшей фотографии какие-то голые тела и не сразу узнал страшного одноклассника Виктора Сенькова, ублажавшего сразу двух каких-то похабного вида мужиков.

Пацаны зароптали, подбирая и рассматривая детальные снимки. Сенёк уже не улыбался. Он затравленно смотрел то на своих, теперь очевидно бывших, соратников, то на поднявшегося на ноги Игоря, то на ненавистного Гену.

– Это мне один мусор подарил, – небрежно заметил Геннадий. – Тот, которому ты вылизывал всякие интересные места после удачного утреннего стула. Тебя ж за это досрочно освободили? Я и в техникуме одну фотку повесил. Большую такую, метра два на два.

Сенёк покраснел и в бешенстве бросился на Гену. Но на втором шаге вдруг споткнулся обо что-то невидимое, упал и завыл так, что зазвенели складские стекла. И непонятно было, чего больше в этом вое, боли или досады.

Из разорванной штанины бил фонтан крови.

– Артерия! – спокойно констатировал Гена.

Сеньковские, прикарманив несколько фотографий, чтобы было чем отмазаться перед остальными, с криками «У них снайперы!» рванули к дыре в заборе.

– Ну что? – поинтересовался Гена, небрежно переворачивая ногой голову Сенька. – Кто из вас мусорской?

– Падла! – бессильно простонал Сенёк. Он уже не мог подняться, слишком быстро терял кровь. Но руки еще рвались к горлу негодяя, отобравшего у него все.

Во двор влетела скорая, заскрипели противные тормоза. Тихо вкатил и замер благородный черный БМВ.

– Свои! – остановил Игоря Геннадий. И обращаясь к выскочившим из машины санитарам, показал на Сенька:

– К врачу! Это тело нужно мне вечером. Живое. Для цирка.

Сенькова забросили в скорую.

Вчерашний широкоплечий атлет заботливо распахнул заднюю дверь БМВ, приглашая Гену садиться.

– Ты первый, – предложил Гена Игорю, пропуская в салон. Сам сел следом. Атлет захлопнул дверь и плюхнулся впереди, рядом с шофером. Машина мягко тронулась с места.