Текст книги "Расплата"

Автор книги: Константин Хохряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Константин Хохряков
Ассенизаторы. Расплата

Часть 1. Жизнь налаживается

Стоял словно тяжело контуженный, ничего вокруг не видя и не слыша, крепко сжимая в руке точно такие же, как будто обмакнутые в кровь цветы. Ровно восемнадцать штук. По числу погибших – по два на брата: Корней, Тертый, Татарин, Русик, Покемон, Медведь, Бутус, Наташа, Игорек.

Стебли, ломаясь, предательски хрустели… За что, Господи!.. Ну за что мне все это?.. Что я такого сделал в жизни?..

Сколько так стоял, не знаю… Время точно остановилось.

Вывел из этого состояния развязный смех, сальные шутки пополам с матом, произносимые не особо трезвыми голосами. Налитыми кровью глазами посмотрел вокруг…

За то время, что находился в прострации, к столику, установленному на Аллее Славы специально для удобства пришедших поклониться могилкам, подошла шумная компания довольно молодых парней и девчонок, лет двадцати в среднем. Другого места не нашли, что ли? Ничего святого!

В расставленные на столике одноразовые стаканчики полился явно дорогой алкоголь. На столешнице в беспорядке валяется не самая дешевая закусь. Пошлые хохмочки не умолкают… Нет! Действительно! Нет другого места?! Ничего… Спокойно, майор. Жизнь, она всех рассудит, все расставит по своим местам. Кто я такой, чтобы вмешиваться? Читать им мораль? Не поймут…

К памятнику Тертого отлетела пустая бутылка. Ударившись об него, с громким хлопком разбилась, усыпав все вокруг осколками. Стебли окончательно переломились, гвоздики упали, рассыпавшись, как брызги крови…

Медленно подошел к бросившему бутылку парню, не обращающему на меня никакого внимания, и тихо произнес:

– Что же ты делаешь, гад? Подбери… и уходите отсюда.

– Иди на хрен, старый! Не мешай людям отдыхать.

– Я сказал, подбери, – так же тихо, но жестко, чувствуя, как закипает ярость, вновь произнес я.

– Отвяжись! – отмахнулся тот. – Сказал? Пошел на хрен!

Остальные, правда, притихли… А этот, судя по всему, заводила. Хорошая у него куртка. Дорогая, кожаная… была. Рванул так, что рукав лопнул где-то посередине. Кулак сам собой, крепко сжавшись, метнулся к ненавистной морде. Как сумел остановиться, не знаю. Убил бы, наверное, на месте с одного удара!

Сзади повисли на плечах, раздался пронзительный крик:

– Не надо!.. Жора!.. Не надо!..

И тут же с визгом тормозов возле аллеи, встав, казалось, на два передних колеса, остановилась «буханка» с синими вспышками проблескового маяка на крыше, из которой молча, со стремительной неотвратимостью бросились к нам черные фигуры во главе с Ерофеевым.

– Успели! – выдохнул Ерофей. – Хорошо, Миня в окно увидел, что тут творится! Ты как?

– Нормально, братишка… я в порядке.

На руках подонка защелкнулись наручники. С размаху забросив его на пол машины, бойцы вопросительно посмотрели на начальника отделения. Повинуясь его знаку, один из собровцев, все так же молча, запрыгнул следом, поставив на ублюдка ноги. Остальные участники попойки, не исключая и женских особей, в живописных позах уже «отдыхают» на земле под бдительными взглядами офицеров СОБРа, положив «натруженные» поднятием стаканов ладони на затылки.

Подъехавший к тому времени Удалой, увидев творящийся на Аллее бардак, извлек сотовый телефон. О чем и с кем он разговаривал в стороне, я не слышал, да и остальные, думаю, тоже. Донеслось только, когда командир, не выдержав, взорвался:

– Да мне глубоко по хрену, что у тебя машины нет! Найди! Или мне начальника УВД беспокоить? Он тебе быстро новую работу отыщет!

И в завершение загнул длинную фразу, цензурными в которой оказались исключительно предлоги и местоимения.

Видимо, командно-матерный язык Удальцова наконец возымел действие. Буквально через десять минут рядом затормозила райотделовская дежурка, из которой высыпались озабоченные сотрудники.

Прибывший одновременно с Удалым назначенный недавно начальником УБОПа Сиротин о чем-то стал беседовать со следователем. До меня донеслось только окончание разговора:

– Ну можно попытаться надругательство над местами захоронения натянуть, – робко проговорил следак, – статья двести сорок четвертая.

– Так натягивай давай!

– Но у него же отец…

Тут не выдержал уже Сирота. В легко понимаемых любым россиянином с детства выражениях тот довольно популярно пояснил следователю, что он думает о самом ублюдке, об отце этого морального урода, своих с ним взаимоотношениях интимного характера, и где и в каком виде он имел удовольствие его лицезреть… в соответствующем ракурсе.

Взбодренный таким образом следак ретиво принялся за осмотр места происшествия. Вся обстановка, как и полагается, сфотографирована, наиболее крупные осколки упакованы в качестве вещественных доказательств.

Когда все наконец разъехались, увозя задержанных, давя рвущиеся наружу злые слезы, кинулся собирать остатки стекла, унося все к мусорному контейнеру. Затем изрезанными, сочащимися кровью руками подобрал с земли сломанные гвоздики, аккуратно разложив их у подножий памятников. Марина, так вовремя сумевшая остановить мой, возможно, ставший бы для подонка роковым удар, тем временем собрала в валявшийся рядом пакет и выбросила остатки пиршества.

Состояние – хуже не бывает. До сих пор какой-то отрешенный…

– Пойдем? – взяв меня под руку, потянула к выходу Марина. – Порезался весь. Хотя бы промыть надо… Ты из госпиталя сбежал?

– Нет, выписали… сегодня утром. – послушно пошел я с ней. – Ты меня, наверное, презираешь?

– За что?

– В руках себя держать не умею…

– Правильно ты все сделал! Подонков учить надо, Робин Гуд ты мой… Но ты бы убил его…

– В тот момент – наверное. Спасибо тебе!

– А мне-то за что?

– Закричала вовремя. Меня только твой крик и остановил… Я тебе звонил сегодня…

– Прости меня, что не позвонила, когда приехала. Мне надо было многое обдумать. Я ходила на могилки к твоим…

– Я знаю… видел. Спасибо тебе… Они бы были рады. А ты почему вернулась? Я же видел, как ты ушла.

– Машину твою увидела у обочины. Так и подумала, что ты тоже к своим приехал. Только не заметила тебя. Ты где был?..

Так дошли до торчащей из стены трубы с технической водой для нужд посетителей кладбища. Марина открыла кран, своим платочком нежно обработала кровоточащие порезы.

– Увидел тебя возле памятника и решил не мешать, ушел в сторону. Ты не ответила, почему вернулась?

– Как увидела машину, так на душе почему-то стало тревожно. Подумала, что ты из госпиталя сбежал. Вдруг бы тебе здесь стало плохо? Вот и вернулась.

– Так я же тебя на машине ни разу не возил…

– А-а, вон ты о чем! Мне ее Гном показал, когда из госпиталя домой повез. Тебе бы руки-то перевязать, или хотя бы пластырем заклеить надо. Да и обработать нормально не помешает. Занесешь еще заразу. Где это можно сделать?

– Наверное, только в отряде… Марина, ты машину водить умеешь?

– Нет. И не училась никогда. А что?

– Тогда придется самому. Руль потом отмою. Поехали? Достань, пожалуйста, ключи из кармана, а то все перемажу – стирай потом…

– А у тебя аптечки-то в машине нет, что ли?

– Есть. Только ей сто лет в обед. Еще отец покупал. Там все испортилось давно, а бинтов и в помине нет. Для техосмотра коробка имеется – и ладно.

– Нет, за тебя основательно надо браться! Что за отношение такое к самому себе?

В медицинской части отряда порезы уже окончательно обработали. Начмед решил не перевязывать, залил раны клеем.

– Походишь так, – сказал он, – кровь свернется быстро. Не советую только руки наждачкой протирать! – Хохмач великий.

Парни с дружелюбным любопытством разглядывали Марину, но от расспросов благоразумно воздерживались. Забрав из шкафчика ключи от гаража, вместе с любимой вышли во двор, столкнувшись с Удальцовым.

– Здравствуйте, дядя Сережа! – поздоровалась с ним Марина. – На кладбище вам не до меня было.

– Здравствуй! Ты уж прости меня, девочка, – ответил ей Сергей Терентьевич, – поругался я там немного. Не понимают ничего по-человечески. Пришлось чисто по-русски общаться. Радуйся, Жора! Мне уж рассказали, если бы не она, пришлось бы тебе передачки таскать. Так что ты ее на руках носить должен!

– Да я хоть сейчас, командир! – попытался подхватить Марину на руки. – Хоть всю жизнь!

– С ума сошел? – притворно начала отбиваться она. – Всю одежду перепачкаешь!

– Ну смотри! – улыбнулся полковник. – За язык тебя никто не тянул. Ладно, ты мужик правильный. За свои слова отвечаешь. Но смотри у меня! Обидишь – не спущу!

– Никогда, командир! – твердо ответил я, нежно посмотрев на Марину.

– Да он мухи не обидит просто так! Это я уже давно поняла, – тоже ласково взглянула она на меня.

* * *

Как-то так само собой получилось, что из отряда на машине направились прямо ко мне. Вроде бы и не договаривались ни о чем, но, с другой стороны, никто и не возражал. Выехав на Комсомольскую, в районе лесотехникума тормознул у обочины.

Ну нарушил я немного правила. Но нельзя меня сегодня наказывать! У меня веская причина – Марина впервые едет ко мне домой! Почему остановился под знаком? Ну это же очень просто: здесь самое «рыбное» место! Бабушек с цветами просто завались. Глаза разбегаются!

Некому меня спрашивать, ни одного гаишника в округе не видать. Марина же даже и не поинтересовалась, для чего это я тут припарковался? Я же со всех ног бросился к одной из приглянувшихся мне бабулек. Не потому, конечно, что она самая симпатичная из всех. Просто у нее одной имеется то, что мне требуется, – розы ослепительно белого цвета. Именно такие я и мечтал подарить Марине. А не какие-то несчастные пожухлые гвоздики, которые видел на ее столе в кабинете. Тем более такой повод, даже два: день рождения и… да неважно, какой еще. Просто я так хочу!

Купив огромный букет, целых двадцать пять прямо ослепительно сияющих белых роз, бегом кинулся назад к машине.

А это еще что за номер? Позади моей «шестерки» стоит, сверкая включенной «люстрой», извергающей вспышки синего и красного цвета, светло-серая с синей полосой «девятка» ДПС. Тебя тут только не хватало! Что, докопаться не до кого? Один я под знаком остановился? Ну, да! Согласен! Рядом с «мерином» моя машина выглядит, мягко сказать… гм… да! Но это же совершенно не повод докапываться именно до меня! А этот старлей торчит именно возле моей «шахи». Ну, что? Бог не выдаст, свинья не съест!

Ба-а! Вот так встреча! Давешний дэпээсник, которого я не так давно послал. Вот сейчас как раз и повод извиниться. Дескать, целыми днями и ночами только тебя и искал, родной, чтобы сказать… Вот еще! Так и за «голубого» принять могут. А оно мне надо?

– Добрый день, командир!

– Для кого добрый… – не договорил старлей, внимательно оглядывая меня.

«А для кого и последний», пришлось мысленно закончить за него.

Так и есть! Чувствует, что где-то недавно встречались, но никак не может вспомнить, где. Напомнить или не стоит? Наверняка ведь обиделся. Да будь что будет…

– Понимаю, нарушил! Но, может, на первый раз простишь, командир?

– Документы!

А вежливость-то где, любезнейший? Ты же с гражданином разговариваешь, добросовестным налогоплательщиком, кстати! На деньги которого, между прочим, существуешь! Ну что поделать? Не буду нарываться. Но дура-ак ты, старлей, похоже… Так что не зря я тебя послал. Туда бы как раз ты и шел бы! Ладно, поглядим. Может, не все еще так и плохо?

Протягиваю водительское удостоверение, документы на машину. Тот, даже не разглядывая, складывает их в карман:

– Вы нарушили пункт…

Начинаю потихоньку закипать… Ну хорошо, нарушил, а дальше-то что? Где написано, что именно за это нарушение ты, старлей, имеешь право изъять у меня все документы, в том числе и на машину? Что, верховным судьей себя возомнил?

– Командир, ну первый раз же… Давай разойдемся по-хорошему? И документы на машину-то нехорошо забирать. Ну, права еще куда ни шло, но машина-то – это мое личное имущество, которое только суд может конфисковать.

– Что, грамотный? Думал, червонцем обойдемся, а тут уже на двадцатку тянет. Ну так что?

– А может тогда протокол? По нему мне ту же самую двадцатку максимум и выпишут. Да и то под вопросом.

Пока мы так препирались, заметил, что окошко марининой двери слегка приопустилось. Слушает. Как бы сдержаться, чтобы мат, который так и хочет сорваться с языка, не вырвался наружу?

– Нет, ты точно сильно грамотный, я смотрю. Свободен! С полтинником за документами придешь, – и направился к своей машине. – Цветы своей бабе охапками покупает, а тут торговаться будет, – донеслось до меня.

Положение хуже не придумаешь! Ну, ты сам нарвался, старлей! Придется ставить тебя на место. В армии у меня таких бойцов не было, но если бы были – отжиматься в противогазах бы устали, пока полную маску блевотины не накопили. В любой ситуации нужно оставаться человеком! Согласен, нарушил я, хоть и не нарочно. Просто встать абсолютно было некуда. Ну составь ты протокол – даже на это согласен! Но так откровенно… Ведь это именно из-за таких, как ты ментов и козлами называют, и мусорáми, и другими обидными кличками. Поверь мне, я это точно знаю!

Толкового опера, который соблюдает неписаные правила, ни один самый прожженный урка таким словом не назовет. Уважает потому что! Хороший опер никогда не нарушит слова, данного жулику. Может не давать, отвертеться под любым предлогом, еще что-нибудь – нюансов хватает. Но если пообещал – в лепешку расшибись, но выполни. За это тебя и уважать станут, и сами те же самые правила будут соблюдать. Не знаю, как тебя, а меня в свое время урки на территории не только боялись, но еще и уважали. Любые двери открывались только при упоминании фамилии, несмотря на то, что до того в них долбиться могли полчаса и больше.

А вот из-за таких как ты, старлей, авторитет милиции только теряется. И заметь, это не я тебе пытаюсь сунуть деньги, хотя наверняка ты надеялся именно на это. Не вышло – начал требовать сам. А это уже статья, вымогательство взятки. Ты этого хотел? Ты на это нарвался! Хотел перед тобой извиниться за то, что обругал – некогда было объясняться. Но теперь, похоже, извиняться придется тебе самому.

Открыв заднюю дверь, аккуратно положил букет на сиденье. Спасибо бабуле, еще и в целлофан завернула, оформила красиво, да яркой ленточкой перевязала! А поверх, чтобы не истрепать раньше времени, обернула газетой.

– Чего он от тебя хочет, Жора? Денег? – встревоженно спросила Марина.

– Да нет, знакомый попался, поговорить хочет, любимая. Я скоро!

– Не обманывай меня! Я же слышала, что он от тебя что-то хочет. Ты правила нарушил, что ли?

– Есть немного, Мариночка. Я сейчас все улажу. Мы же сослуживцы с ним как-никак. Я ему просто еще не сказал, откуда я. Поскучай немного. Радио включи. Я сейчас вернусь.

Сослуживец, твою мать! Рост как у воробья, зато пузо необъятное – того гляди, на лоб полезет! А мнит из себя… Таких сослуживцев в нужнике топить надо еще в зародыше! Ты же, гнида, на всю доблестную ГАИ тень кладешь, с дерьмом смешиваешь… пардон, все никак не привыкну… только в этом году переименовали в ГИБДД. Но суть от этого не меняется. Сколько сталкивался с гаишниками, все время нормальные мужики попадались. И в командировках вместе бывать приходилось – никаких проблем никогда не возникало.

Быстрым шагом догнал инспектора у самой «девятки», в которую тот уже начал садиться. Подойдя к пассажирской двери, взгромоздился на сиденье. Резко, с вновь, как на кладбище, закипевшей яростью рванул за лацкан форменной куртки на себя, одновременно извлекая служебное удостоверение. Ткнул раскрытую ксиву прямо ему в морду:

– А теперь читай, ушлепок! Отдел собственной безопасности! По таким как раз уродам, как ты, специализируемся. А та, как ты выразился, баба – следователь областной прокуратуры! Если есть сомнения, можешь сходить ее удостоверение глянуть. В общем, срок ты себе практически поднял. Что скажешь?

Зажравшаяся морда гаишника медленно, но верно начала принимать цвет обложки ментовских «корочек». Хорошо, что в удостоверении не пишут службу! Просто «старший оперуполномоченный УВД»! Попробуй, догадайся, из какой конторы. Что, сволочь, воздуха не хватает? Раскрываешь рот, как вытащенная на берег рыба.

– Т-това-арищ м-м-майор! Я ж-же не знал…

– А тебе и не надо ничего знать! Не место таким в органах! А вот в колонии самое то.

С мстительным удовольствием наблюдаю полное созревание клиента и дожимаю окончательно:

– Сам рапорт напишешь? Или лучше будешь называть потом меня «гражданин майор»?

Ты смотри! Совсем как в кино!.. Любите вы киношные штампы, Георгий Александрович! А инспектор-то того и гляди под рулевую колонку залезет. Слабак! А туда же, деньги вымораживать! Тьфу!

– Т-товарищ м-м-майор!..

– И как ты с таким заиканием-то комиссию прошел, старлей? Документы! – требовательно протянул руку, отпустив куртку гаишника.

– П-п-пожалуйста, т-товарищ м-майор… – трясущимися руками протянул тот водительское удостоверение и свидетельство о регистрации.

Тьфу ты! Смотреть противно! Убрав все на место, вновь требовательно протянул руку:

– Документы, я сказал!

– Т-так я ж-же о-от-т-дал…

– Свое служебное удостоверение, идиот!

Инспектор продолжающими дрожать руками протянул ксиву, уронив ее при этом на полик… Доставай давай! Не я же туда полезу? Да побыстрее, меня любимая ждет. Беспокоится!

Кое-как нащупав на полу свидетельство принадлежности к органам, гаишник (ну, не нравится мне ни в какую новое название – что они там могут нагибэдэдировать?) протянул его мне. Выписав на взятый прямо с приборной панели номерной бланк протокола его данные, сложил бумажку вчетверо и сунул в свой карман. Не мои проблемы, как ты будешь отчитываться. Или возражать рискнешь? По глазам вижу, кишка тонка!

– Подразделение?

– П-полк д-дэп-пээс.

– Оформляем, как положено? Предупреждаю, весь наш разговор у машины записан. Или сам рапорт на увольнение напишешь?

– Л-луч-чш-ше с-сам…

– Смотри! Я проверю! Не вздумай со мной шутки шутить! Получишь тогда на всю катушку. Дело возбудить никогда не поздно! Врубился?

– Д-да!

Не прощаясь, вышел из машины, хлопнув дверью на прощание так, что стекла задребезжали. Противно.

* * *

Сел в машину, как и положено влюбленному, пожирая глазами предмет своей страсти. Марина подозрительно посмотрела на меня:

– Что это с тобой, Жора? Только не говори, что у тебя забрали права, и мы сейчас пойдем пешком!

– Что ты, милая? Разве я мог бы допустить, чтобы ты сбивала свои красивые ножки по нашему скверному асфальту? Скорее тут бы все горело и взрывалось, текли реки крови, а мы гордо уносились на бешеной скорости! Шучу, конечно. Знакомый попался гаишник, только узнал меня не сразу, пришлось напомнить, где встречались. Как только признал, все сразу вернул, да еще и с извинениями. Просил тебя поцеловать в качестве компенсации! – сделал большие глаза. – Вот только не уточнил, куда. Придется везде, куда только смогу дотянуться. А я такой! Хоть куда достану! – обнял Марину, целуя в щеки, губы.

Краем глаза успел заметить, что «девятки» позади уже нет. Когда он только успел смыться? Не иначе, освоил вертикальный взлет!

– Жора, не увлекайся! – потихоньку начала отбиваться любимая. – Люди же смотрят!

– Ну и пусть смотрят! Нам скрывать нечего! Или есть чего? – не разжимал я объятий.

– Нечего, конечно, – покорно ответила она. – Только я сейчас некрасивая – всю помаду съел, противный, – шутливо надула она свои губки. – Как я теперь в таком виде на люди покажусь? Мне же накраситься надо.

– Для вас, мадам…

– Мадемуазель, между прочим, если некоторые до сих пор не поняли, – прижала она свои нежные пальчики к моим губам.

– Пардон! Конечно же, мадемуазель! Это не я, это мой язык. Мелет, что попало. От вашей красоты, мадемуазель, сам-то я дар речи давно потерял. Он отдельно живет, все никак приручить не удается – не слушается!

– Да ну тебя! Все шутишь? Ты что-то говорить начал… Что для меня?

– А для тебя, любовь моя, в этой шикарной карете даже почти трюмо найдется, – развернул к ней салонное зеркало заднего вида. – Прошу!

Покончив с наведением марафета, Марина поинтересовалась, бросив взгляд назад:

– А что это там лежит такое?

– О-о! Это очень нужная вещь, Мариночка! Я тебе потом покажу, как она работает. Едем?

– А мы разве все еще стоим? Тогда вперед, конечно!

– За орденами! – закончил ее фразу. – Ты мой самый главный орден! И других мне просто не надо! – тронул «шестерку» с места, уловив разрыв в потоке транспорта.

Загнав машину в гараж, вышел, старательно пряча за спиной цветы и пакет с коробкой. Впрочем, безрезультатно – такое не спрячешь. Закрыл свободной рукой ворота.

– Это мне? – спросила Марина, естественно, обратив внимание на торчащие из-под газеты бутоны. – Красивые, наверно! А по какому поводу?

– Разве для этого нужен какой-то повод, любимая? То, что ты есть, – уже повод! Но пока не отдам! Прошу! – галантно согнул руку в локте.

– Вот в этой берлоге я и обитаю! – произнес, включая свет в коридоре. – Проходи, пожалуйста! – Метнувшись на кухню, положил букет на стол. – Позволите ваш плащ?

– Позволю, так и быть, – игриво ответила Марина, освобождаясь от верхней одежды. – Ну-у! Пыли-то сколько… Ты когда последний раз уборку делал?

– Если быть точным, то почти две недели прошло. Я вообще не понимаю, откуда она берется, эта пыль. Дома-то почти не бываю, только спать прихожу. Голодная? – прошли в большую комнату.

– Утром перекусывала… Ой! Так почти четыре часа уже!.. А что-то и не хочется… Ну что за мужики пошли?

– А что такое? – не понял я.

– Помнится, кто-то обещал показать, как что-то там работает?

– Это ты на меня так действуешь, любимая! Как на тебя посмотрю – так из головы сразу все вылетает. Я исправлюсь, честное пионерское!

– Ну, исправляйся!

– Один момент! Присядь, дорогая, и закрой глаза. Я мигом!

Забрав из кухни цветы, сорвал с упакованного в целлофан букета газетную обертку, прихватив также и телефон, вернулся обратно.

– Сударыня! – встав на одно колено перед сидящей на диване Мариной, произнес с пафосом. – В знак моей глубокой любви разрешите преподнести вам этот скромный букетик!

– А что, глаза открывать еще нельзя? – спросила она, приподнимая на одном ресницы. – Ой! Красота-то какая! Именно такие, какие я люблю! Спасибо, золотой мой! – притянув к себе и заставив сесть рядом, подарила мне жгучий поцелуй.

– Смотри-ка, работает! Я, правда, и не сомневался, но покупал без проверки! Тебя рядом не было, а с бабулькой испытывать как-то не решился. Еще ревновать начнешь. С днем рождения, любимая!

– Ты когда-нибудь серьезно говорить начнешь?

– Я и так серьезен, как никогда! А это приложение к цветам, – протянул коробку, – теперь не спрячешься! Везде найду! Еще раз с днем рождения, радость моя! Шампанского дома, правда, нет, но зато где-то были конфеты, – еще один долгий поцелуй.

– Большое спасибо, мой хороший! Я об этом даже и не мечтала никогда. Ты откуда про день рождения узнал? Я, по-моему, не говорила… А-а! От дяди Сережи, наверно? Признавайся!

Сознаваться, естественно, ни в чем не стал. Только загадочно улыбнулся в ответ. Пусть считает, что Удалой проговорился, если ей так больше нравится. Главное, что знаю!

– Мне пора, любимый! – взглянула Марина на часы. – Маме помочь надо на стол приготовить, да и гости придут – а меня нет. Нехорошо получится… Давай я тебя покормлю чем-нибудь, а то ты ведь сам-то о себе вообще не заботишься. Будешь что-нибудь жевать всухомятку.

Удалившись на кухню, погремела там кастрюлями, хлопнула дверцей холодильника. Послышался шум воды. Вернулась минут через пять с расстроенным выражением лица.

– Что случилось, Мариночка? – встревоженно спросил я.

И действительно – что за перемена настроения? Только что была, как мне кажется, самой счастливой из всех, кого я только знаю. А тут…

– Иди мусор выбрасывать, горе ты мое! Я из холодильника все в ведро сложила. Свет у тебя отключали, что ли, пока в госпитале лежал? В кастрюлях плесень, в воде их замочила. Хлеб тоже в помойку. В общем, кормить тебя нечем. И в магазин бежать уже некогда.

– Мариночка! – обнял ее. – Не переживай. Я сейчас тебя провожу, а на обратном пути хлеба куплю. Тушенка где-то есть, не пропаду.

– Ты на своей тушенке желудок посадишь. Мало тебе ее в командировках было? – Помолчав немного, как будто посветлела лицом: – Придумала! У тебя костюм-то какой-нибудь есть?

– Зачем? В ресторан идти? Что-то нет никакого желания.

– Почему в ресторан? Ко мне домой пойдем! У меня же день рождения! Собирайся…

– Так… меня, вроде, не приглашали… Неудобно…

– Неудобно, Жора, на потолке спать – одеяло сползает. Я тебя приглашаю! – произнесла она, выделив ударением слово «Я». – Мой день рождения – кого хочу, того и зову. Так что не рассуждай, а одевайся быстрей. Да и мама с папой против не будут. Это я точно знаю.

Костюм, конечно, нашелся. По-моему, у каждого мужчины хоть какой-то, да имеется. Только видок у него какой-то помятый, не помню, когда и надевал крайний раз. Глаженых рубашек тоже не оказалось. Пришлось Марине, отправив меня выносить мусор, самой приводить в порядок мою одежду.

* * *

Подарок, естественно, довелось нести мне. Цветы же, вдохнув их аромат, взяла Марина. Пробивает легкий мандраж: как-то меня там встретят? И иду с пустыми руками… Нехорошо получается, все-таки первый визит домой к любимой. И ведь ничегошеньки о родителях не знаю… Неправильно все это. Что было не поинтересоваться раньше? Вот и мучайся сейчас.

– Мариночка! Как-то неудобно…

– Что неудобно, Жора?

– Ну… Ничего же у меня с собой нет… Все-таки с родителями невесты знакомиться иду, а о них не знаю вообще ничего. Что-то купить бы надо, чтобы не с пустыми руками.

Ответом на вырвавшееся упоминание о невесте явился счастливый, но в то же время несколько лукавый взгляд.

– Не терзайся ты! Не планировал же ко мне сегодня заявляться?

Вообще-то думал об этом, любимая… Но как-то все не так вышло, как замышлял. Что же делать-то?

– Давай хоть в магазин зайдем! Какие-нибудь презенты выберем. Без тебя точно не справлюсь.

– Ну раз ты настаиваешь… Я прямо тебе удивляюсь. На толпу один с голыми руками – это тебе пожалуйста, нормально. А как с родителями встретиться, так сразу испугался… Ну шучу, шучу! Не смущайся ты так, тебе не идет! Ты мне больше другим нравишься. Каким обычно: сильным, уверенным в себе. Чтобы за тобой, как за каменной стеной.

– Что купить-то? Я просто даже не представляю… Что они любят?

– Не мучайся ты! Маме коробку конфет купи, а папа хорошему коньяку будет рад. Он сам-то хоть и не пьет практически, но зато угостить друзей-знакомых любит…

– Что бы я без тебя делал, спасительница моя?

Хорошо, что в торговом центре есть почти все, что только душа пожелает! Были бы только деньги. А вот с этим-то пока как раз проблем нет. Недолго побродив по магазину, купили красочно оформленный экспортный вариант конфет местной кондитерской фабрики и бутылку «Арарата».

– Мариночка! Ну где же ты ходишь? Обещала пораньше прийти. Мама ждет, переживает…

Открывший дверь широкоплечий, среднего роста мужчина, кинув одобрительный взгляд на огромный букет белых роз, приветливо улыбнулся и протянул мне руку. Темноволосый, с начинающей пробиваться сединой. Из-за него выглядывает миловидная стройная женщина, тоже с доброжелательной улыбкой. Вот тут-то и пригодились старания Руслана:

– Здравствуйте, Владимир Игнатьевич! – произнес я и соответственно, но не чрезмерно ответил на его крепкое рукопожатие. – Добрый вечер, Нина Федоровна! – с приличествующим поклоном символически прикоснулся губами к протянутой руке.

Уловил заинтересованные взгляды. Что же дальше-то делать? Как-то с родителями любимых девушек раньше знакомиться не доводилось. Когда презенты-то вручать?

– Мама, папа! Знакомьтесь – это Георгий! Ну, чего ты? – легонько толкнула Марина локтем в бок. – Проходи!

– И действительно, что это мы в дверях-то торчим? – произнесла мать Марины приятным мелодичным голосом. – Проходите, пожалуйста. Никого пока еще нет. Гости позже подойдут. Мариночка, давай быстрей, переодевайся, помогай. Времени-то немного осталось.

– Я сейчас, мамочка! Мы все успеем! – и вновь легонько подтолкнула меня.

Интересно! Я, стало быть, не гость? А кто же тогда, в таком случае?

– Это вам, Нина Федоровна! – немного смутившись, протянул ей конфеты. – С днем рождения вашей дочери!

– Большое спасибо, Георгий! Красота-то какая! Володя, только посмотри!

– Поздравляю вас, Владимир Игнатьевич! – протянул коньяк в подарочной упаковке.

– Спасибо! Проходи в комнату, – принял он презент. – Женщины на кухне займутся, а мы пока посидим. Не возражаешь? Ничего, что я на «ты»? Возраст вроде бы позволяет.

– Конечно, Владимир Игнатьевич! – кивнул, проходя в указанном направлении. – Так даже лучше, привычнее.

Присели в кресла возле журнального столика, напротив выключенного телевизора. Отец Марины, подбросив в руке коробку с «Араратом», вопросительно посмотрел на меня:

– Попробуем, пока женщины не видят, Георгий? Как, кстати, по батюшке-то?

– Александрович! Но лучше просто Жора. Рановато еще по отчеству величать.

– Ну так как? – собрался собеседник встать за посудой.

– Нет, Владимир Игнатьевич! Я пас. И так-то редко употребляю, а тут только из госпиталя вышел.

– Чем хворал-то? – заинтересованно посмотрел на меня. – Что-то не похоже, что простуда? – а по глазам заметно – знает больше, чем говорит.

– Споткнулся на ровном месте, головой ударился. Вот и пришлось полежать недельку. Даже чуть больше.

– А где трудишься, если не секрет? В армии, раз уж госпиталь?

– Нет, Владимир Игнатьевич. В милиции.

– Вот, значит у кого дочка в последнее время пропадает. Ты, выходит, за ее сумочкой-то бегал недавно? Не страшно было?

– Не успел испугаться. Очень уж быстро все произошло.

– Ну, ладно. Раз уж от коньяка отказываешься, давай женщинам тут плацдарм подготовим. Не возражаешь?

– Нисколько! С удовольствием.

Журнальный столик, как выяснилось, – трансформер. Покрутив под столешницей-сэндвичем ручку, Владимир Игнатьевич поднял ее на необходимую высоту. Затем повернул поверхность на девяносто градусов и разложил. Получился довольно приличных размеров обеденный стол. Вдвоем перенесли его на центр комнаты, накрыли скатертью. Дальнейшие расспросы прервал звонок в дверь.

Вслед за вернувшимся из коридора Владимиром Игнатьевичем в комнату вошли Удальцов с супругой и… Митрофанов собственной персоной, тоже со своей половиной, если верить обручальным кольцам на их безымянных пальцах. Вот уж кого никак не ожидал здесь увидеть!..

– Удивлен? – Митрофанов пожал мне руку.

– Если честно, то да!

– Я с Владимиром Игнатьевичем знаком еще с тех времен, когда он в прокуратуре работал.

– А сейчас? – довольно глупо спросил я.

– Я уже на заслуженном отдыхе. Дочери эстафету передал. В областной администрации тружусь, – за Митрофанова ответил Владимир Игнатьевич. – Скромный у тебя боец, Сергей! – обратился он к Удалому. – Хоть бы словом обмолвился, что гранату собой закрыл. Споткнулся, говорит, головой ударился, поэтому в госпиталь и попал.