Текст книги "Свидетель"

Автор книги: Константин Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Ни о каком блюзе, естественно, не могло быть и речи. Мы вернулись в отель, заперлись в номере и принялись отпаивать незнакомку добытой невесть, где валерьянкой и терпким сладким калифорнийским вином. Ей потребовалось около часа, чтобы прийти в себя и немного успокоиться. К счастью, даже в самом истеричном состоянии она не пыталась больше кричать или предпринимать попытки к бегству, в противном случае наше с Русланом положение стало бы весьма двусмысленным.

В конце концов она освоилась настолько, что согласилась расстаться с насквозь мокрым нейлоновым плащом и забралась в мягкое гостиничное кресло, трогательно поджав ножку и затравленно озираясь по сторонам.

– Вы террористы? – поинтересовалась она таким тоном, что мы оба едва не подавились от смеха.

– Нет, мы журналисты, – наконец выдавил я.

– Тогда зачем вы меня здесь держите?

– Потому, что вы едва не угробили нас обоих и нам интересно знать, почему.

Я, тем временем, пристально разглядывал нашу гостью. Я всегда тщательно рассматриваю незнакомых девушек. В девяноста процентах случаев в этом нет ровным счетом никакой пользы, но ради оставшихся десяти стоит проявить некоторое внимание и наблюдательность.

В данном случае, однако, можно было особенно не стараться: перед нами была вполне заурядная американская девчонка. Неопределенного возраста, довольно стройная, лицо миловидное, не отталкивающее, но и не из тех, которые можно запомнить надолго с первого раза. Светлые, почти бесцветные волосы, серые глаза, узкие губы, короткий вздернутый носик. В общем типичный продукт фитнеса, диеты и косметических салонов, выпускаемый американской индустрией миллионными тиражами.

Руслан шумно вздохнул и с видом бывалого следователя начал допрос по всем правилам.

* * *

Фамилия у Степана была необычная – Шерстопят. Не знаю, сооответствовала ли она истине в полной мере, но, судя по его внешнему виду, это было вполне вероятно. По-крайней мере, когда он восседал вот так, в одной майке и тренировочных штанах, косматая темно-русая шерсть топорщилась у него повсюду. Она пузырилась на груди, клочьями торчала из подмышек, клубилась вокруг шеи, робко пробивалась между складок на лбу и виднелась из ушей.

Напротив Степана восседал чиновник иммиграционной службы. Аккуратный, коротко стриженый, безукоризненно одетый, он явно чувствовал себя неуютно за привинченным к полу железным столом в полутемной штурманской рубке, служившей одновременно кают-компанией.

Диалог между этими странными людьми был в высшей степени занимателен. Чиновник, несомненно, принадлежал к той категории чернокожих, которая способна забросить мяч в кольцо с любого ракурса и дистанции. Остальными карьерными успехами он, видимо, был обязан тотальной борьбе своего ведомства с расовой сегрегацией. Потому теперь, когда его афроамериканский интеллект схлестнулся с восточным стоицизмом Степана, бедолаге приходилось туго.

– Ночью вы приняли на борт двух человек, – утверждал темнокожий с напором.

– Угу, – меланхолично отзывался Степан, неторопливо кивая на нас с Русланом своей большой мохнатой головой.

– У нас есть свидетельства, что вместе с ними на борт проник еще один человек. Посторонний.

– Угу, – все также терпеливо поддакивал капитан, потирая ладонью волосатый нос.

– В этих обстоятельствах мы не можем разрешить выход судна в море без досмотра.

– Угу.

– Мы можем приступить?

– Э-э-э… Зачем? – Степан непонимающе прищуривался, и его глаза на мгновение скрывались за густыми бровями.

Далее все повторялось заново.

Актерские способности Степана были изумительны. Стоило чиновнику начать проявлять нетерпение, как на лице капитана немедленно проступало осмысленное выражение. Он с серьезным видом задавал пару-тройку вопросов, убеждался, что собеседник снова обрел положенное должностное спокойствие, после чего вновь возвращал себе беспросветно-придурковатый вид.

Между тем, погода, очевидно, портилась. "Марианну", отдавшую якорь на внешнем рейде, изрядно потряхивало, и лица присутствующих, за исключением моряков, начали утрачивать свои естественные цвета. Это заставило чиновника форсировать процесс.

– Так, – заявил он, – либо мы сейчас же досматриваем судно, либо я уезжаю.

– Досматриваете судно? – неподдельно удивился Степан, словно последний час речь хоть раз заходила о чем-то другом, – Зачем?

– У вас на борту могут быть нелегальные иммигранты, – чуть не завопил чиновник, стремительно избавляясь от остатков политкорректности.

– Эмигранты? – заинтересовался капитан, наивно хлопая глазами, – Какие эмигранты?

– Нелегальные! – кривясь уточнил чиновник. Видно было, что ему нехорошо.

– А, – радостно протянул Степан тоном внезапного прозрения.

Затем добавил с покаянной миной:

– Но… у меня нет на борту нелегальных иммигрантов.

– Проверим, – через силу выдавил инспектор и дернулся к выходу.

– Погодите, – остановил его капитан. Очевидно, внезапно обретенное озарение подсказало ему особенно сильный аргумент, – но ведь вы не можете найти у меня не-ле-галь-ных эмигрантов, их тут нет!

– Проверим, – повторил чиновник.

Будь у него в руке бейсбольная бита или хотя бы хоккейная клюшка, Степану наверняка пришлось бы плохо. – Если вы действительно не везете ничего запрещенного, то сможете немедленно выйти в рейс.

– Выйти в рейс? – просиял Шерстопят, словно наконец-то услышал знакомое слово. И добавил укоризненно:

– Так бы сразу и сказали…

И, широко распахнув громоздкую металлическую дверь, завопил что есть мочи:

– Приготовиться к отходу!

Воспользовавшись моментом, чиновник молнией метнулся к трапу. Следом за ним потащились двое его подручных.

Вслед им послышалось недоуменно-ворчливое:

– Эй, кто-нибудь, покажите товарищам судно! Им нужны какие-то эмигранты… поищите с ними… Хотя вообще-то у нас порожняк.

– Если я когда-нибудь соберусь писать книгу, – серьезно проговорил Руслик, – эти два персонажа будут первыми в очереди.

– Жаль, что ты не Чехов, – резюмировал я, и мы одновременно поднялись из-за стола.

* * *

– Привет, – сказала Галка удивленно и немного растерянно, – Проходи.

Я зашел в длинный темноватый коридор и принялся, неловко озираясь, выглядывать Руслана.

– Он сейчас, – подсказала Галка, без труда угадав, что я ищу.

– Руслик! – позвала она в глубину коридора, – это Игорь.

Он появился в халате и шлепанцах на босу ногу – ни дать, ни взять турецкий визирь на заслуженном отдыхе. Странно, что жена разрешила ему шляться в таком наряде: сама она в жизни не позволила бы себе ходить расхристанной даже дома. В тот момент я впервые поймал себя на том, что частенько думаю про нее без всякой на то причины. Я вдруг осознал, что за пятнадцать лет знакомства ни разу не видел Галку неопрятной, неряшливо одетой или непричесанной. Мы ходили в походы, ездили на пикники, как-то по молодости даже прыгали с парашютом, но везде она неведомо как находила время привести себя в порядок. И еще я подумал, что, если бы среди моих девушек была такая, которая могла бы, родив двоих детей, так же выглядеть в тридцать один год, я наверняка присмотрелся бы к ней серьезнее.

Я так замечтался, что возникшая пауза получилась неловкой. Пришлось спешно доставать из-за спины цветы и коньяк и, повесив на лицо глуповатую улыбку, орать: "Поздравляю", хотя выглядело все это натянуто и неудобно.

На лицах Габоевых появилось ратерянное выражение.

– Спасибо, – приняла букет Галка. – А с чем?

Тут настала моя очередь изумляться.

–. Ребята, вы что? У вас же сегодня десять лет.

Физиономия Руслика слегка вытянулась.

– Ну да…– подтвердил он не слишком уверено.

– Не "ну да", а точно. Неужели вас еще никто не поздравлял?

– Не-а, – весьма неопределенно заявила Галка. – У нас телефон с вечера выключен.

– Понимаешь, – уточнил Руслан после секундного раздумья, – мы тут… э-э-э… немного поссорились.

Я присвистнул. Не то, чтобы Габоевы никогда раньше не ссорились, но уж точно не настолько, чтобы рассказывать об этом мне. Тем более в такой день.

– Так…– протянул я, еще не зная наверняка, что буду говорить дальше.

– Ничего, ничего, – поспешно откликнулся Руслик. – Это нормально, случается. В общем уляжется-успокоится.

Глаза его в этот момент смотрели куда-то мимо. Руслан принадлежит к породе людей, которым противопоказано врать: выражение лица всегда выдавало его с головой.

Галка озабоченно покосилась на двери детской. Оттуда доносился смех и веселое повизгивание. Но сам этот опасливый многозначительный взгляд говорил даже больше, чем русликовская ложь.

– Так, – отрубил я, демонстративно глядя на часы и стараясь выглядеть как можно решительнее.– Сейчас, похоже, вы не в форме, а мне надо на работу. Заеду часиков в пять. Вино пока забираю, цветы оставляю, чтоб не завяли.

– В пять не получится…– начала отнекиваться Галка, но я что есть силы замотал головой, не желая ничего слушать. Я был уверен, что любая тактичность только испортит дело.

– Заеду, а там разберемся. До вечера.

Не помню, кто из них закрыл за мной дверь.

Никакого плана у меня не было, приходилось все придумывать на ходу. Я твердо знал, что, если эти два упрямца поцапаются всерьез, дело может закончиться алиментами. Десять лет – слишком долгий срок, чтобы вдруг делать событие из пустячных трений. Был у них повод или нет, но поругались они крепко, раз уж мне стало об этом известно из первых рук.

Естественно, урегулирование отношений было личным делом семьи Габоевых, но в глубине души я ощущал, что не могу пустить его на самотек и дать им испортить себе жизнь из-за какого-нибудь пустяка. И я, как это не смешно, стал разыгрывать из себя добрую фею.

Мне могло повезти, а могло не повезти. Мои шансы были пятьдесят на пятьдесят. Они могли дождаться меня из вежливости, могли и уйти по каким-нибудь свежепридуманным "делам". К счастью, оба были дома. Более того, явившись к ним без четверти шесть, я прямо на пороге столкнулся с конкурентами в лице руслановых родителей. С цветами и подарками, они нерешительно топтались в прихожей, ошарашенные примерно так же, как я утром.

– Итак, – тявкнул я, продолжая играть роль отца-командира, – пять минут на сборы и вперед.

– Чего? – опешил Руслик и встал в позу, готовый протестовать.

Но инициатива была на моей стороне.

– У меня билеты на балет, – пояснил я, доставая из кармана бумажки, стоившие мне полдня преизряднейшей нервотрепки. – За деньги, между прочим, купленные. Поехали, приобщимся к искусству, а потом, уж поверьте, у вас еще хватит времени погрызть друг друга, – добавил я с вымученным ехидством.

Про деньги я сказал специально, как только заметид, что Галка намеревается что-то возразить – она всегда была крайне, даже излишне, щепетильна по части чужих расходов. Руслана я не опасался, но обиженные женщины иногда бывают чрезвычайно упрямы и никогда нельзя сказать достоверно, что творится у них в голове.

К счастью, Ахмед Асланович сразу сообразил, что к чему. Каждый раз, сталкиваясь с этим человеком, я убеждался, как удивительна его жизненная мудрость и тихо завидовал его дару понимать самую непростую ситуацию, что называется, с листа.

– Вот это дело, – рокотнул он и одобрительно хлопнул меня по плечу. – А детей мы на ночь заберем к себе. На балет, по-моему, им еще рановато.

Его жена – Малика – одобрительно закивала головой. Галка поглядела на меня волком, но спорить со всеми сразу не рискнула. Фыркнув, она развернулась и отправилась собираться. Этот раунд остался за мной.

* * *

Я никогда не думал, что вместе они смотрятся столь эффектно. Даже на своей свадьбе Габоевы не производили такое сильное впечатление. Руслик, чисто выбритый, в темно-синем, шитом на заказ, костюме, выглядел прямо-таки образцовым мачо. Про Галку нечего и говорить: я боялся даже глядеть в ее сторону, чтобы не впасть лишний раз в щенячий восторг и, не дай бог, не понаделать глупостей.

В их компании мне было даже чуточку неудобно. Я крутился весь день и так быстро, что даже не успел сменить потертую водолазку на что-нибудь более подходящее для вечернего мероприятия. Впрочем, сегодня мне надлежало работать доброй феей, и я утешался тем, что внешний вид добрых фей может быть чуточку попроще, чем у королей и королев.

У метро я притормозил. Валентина, как договорились, уже ждала на остановке. С огромным букетом цветов и дурацким полиэтиленовым пакетом она плюхнулась на заднее сидение и защебетала стремительной неразборчивой скороговоркой. С этого момента я понял, что дело наладится.

Валя Голотова была лучшей, а может и единственной подругой Галки. Они познакомились в компьютерных классах, куда ходили на последних курсах института. С тех пор их пути время от времени пересекались, чаще всего по праздникам, но иногда и не только. Мне стоило немалых трудов самостоятельно найти ее телефон, но в итоге все получилось как нельзя лучше.

Первый акт я просидел как на иголках. Я всегда искренне ненавидел балет: не понимаю, как люди способны ходить на это зрелище по доброй воле, да к тому же за собственные деньги. Руслик, уверен, чувствовал себя примерно так же, однако о ссоре ни он, ни Галка больше не вспоминали. Возможно, их смущало присутствие Валентины, а может быть просто перегорели за день.

В антракте, тщательно спланированным экспромтом, появился Дон Ромео, и тут все окончательно повеселели. Вообще-то его звали Пашей, но я не помню, чтобы кто-то называл по имени этого тощего долговязого недотепу. Не знаю, где и когда приклеилась к нему эта кличка, тем более что ни героем, ни бабником он точно не был. Более того, его вообще редко удавалось увидеть в женском обществе.

Дон Ромео был Галкиным двоюродным братом, единственным ее родственником в радиусе тысячи километров. Он был лет на пять моложе нас, и Габоевы до сих пор относились к нему покровительственно и даже чуть снисходительно. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло шоу, которое совсем молоденький Ромео устроил на их свадьбе. Ему тогда чуть ли не впервые представилась возможность по-настоящему напиться, и Дон воспользовался ей от души, изрядно повеселив гостей.

Как бы то ни было, с Ромео никогда не бывало скучно, и это было именно то, что требовалось сейчас.

После спектакля явился мой давнишний приятель Вольдемар с супругой и, что важнее, с гитарой. Затем подкатил Герман, большой мастер скабрезной шутки и наш с Русликом общий кореш по редакции. Веселый и уже слегка нетрезвый, он принялся с таким жаром ухлестывать за Валентиной, что мне стало не по себе, как бы он не испортил всем праздник. Затем подтянулись другие приглашенные, в том числе дамы, так что выбор у Германа расширился, а напор, в полном соответствии с законами физики, убавился, и у меня отлегло от сердца.

Расходиться начали в пять утра. Крохотный полуподвальный ресторанчик всю ночь стонал от наших песен, хмельных криков и веселых перебранок. Мы вусмерть загнали бедолаг-официантов, а несчастный хозяин, по совместительству исполнявший обязанности бармена и метродотеля, был вынужден минимум дважды сгонять за водкой "на угол". Так что не будь я его верным и постоянным клиентом, счет, наверняка, получился бы километровым.

Утром я отвез Габоевых домой. Руслик крепко спал на заднем сидении: не припомню, чтобы он когда-нибудь наливался до такой степени. Галка сидела рядом со мной, глядя в пространство. Она была совершенно трезвой, хотя вроде бы веселилась ничуть не меньше остальных.

Мы проехали больше полпути, когда она, наконец, вышла из оцепенения, или, вернее, оторвалась от каких-то своих, непонятных для меня, размышлений.

– Спасибо, Игорек, – сказала она вроде бы искренне и в то же время иронично.

До этого момента я был уверен, что только моя мама умеет говорить таким тоном.

– Что у вас там случилось? – поинтересовался я.

Правильнее было бы не затрагивать сейчас эту тему, но мне было слишком любопытно узнать, ради чего была потрачена эта прорва сил и нервов.

– Да ничего особенного. Я снова хотела подыскать себе работу, но, ты знаешь, Руслик воспринимает такие попытки, как личное оскорбление.

– Он все еще считает, что работающая жена – позор для мужчины?

– Вроде того. И его нисколько не интересует, что я не могу всю жизнь сидеть дома, варить еду и пасти детей. Мы ведь все-таки не в семнадцатом веке.

– Я с ним поговорю.

– Бесполезно. Эта идея зашита у него на генетическом уровне.

– Ерунда, – легкомысленно заявил я, и больше мы не заговаривали на серьезные темы.

Поговорить с Русликом я, честно сказать, так и не собрался.

* * *

– Ну и что? Ну и что???

Я не знал, что еще можно ему ответить. Журналисты вообще мастера передергивать, но даже у них должен быть какой-то предел…

– Пока что мы ухитрились вляпаться в довольно скверную историю.

Это была моя единственная связная мысль в тот момент. Даже весьма смелые люди иногда впадают в панику, а я никогда не считал себя храбрецом.

– Не будь эгоистом, – хмуро заметил Руслан, не поднимая глаз от пола.

– Я – не эгоист? Я просто не хочу сесть в тюрьму за соучастие.

– Вот-вот, именно это я и имею в виду. Тебе наплевать! Наплевать, что девочка всю жизнь проведет за решеткой? По мне, так лучше бы они убили бы ее сразу.

Я чуть не задохнулся:

– Ты третий день только и твердишь, какая она душечка-бедняжечка, будто это кто-то другой совершил за нее хладнокровное и ничем не мотивированное убийство. Бр-р-р-р… Мне кажется, со стороны американского общества было малообоснованной гуманностью не отправить ее сразу же на электрический стул.

– Брось… Сколько ей тогда было? Девятнадцать? Двадцать? Двадцать один? Что можно соображать в двадцать один год?

– По-моему даже дошкольник знает, что убийство – самое тяжкое из преступлений.

Он хмуро и как-то обреченно всплеснул руками:

– Как, однако, все у тебя просто… Убил, наказан, привет.

– А разве не так?

– Конечно не так. Конечно, не так! Ну тебе вот, положим, легко. Ты сам себе хозяин. Сегодня здесь – завтра там. Сегодня с блондинкой, завтра – с брюнеткой. Сегодня в одном журнале печатаешься, завтра во втором, послезавтра – в третьем. Я, к примеру, так не могу.

– И?..

– А ты знаешь, как иногда хочется от всего этого избавиться? Просто пожить как душа просит. Стихи пописать, романчик покрутить. Со студенточкой, с парикмахершей, а то и просто с продавщицей. Продавщицы знаешь какие бывают – дух захватывает.

Он грустно улыбнулся. Я глядел на него во все глаза. Вот уж с кем у меня не вязался подобный образ мыслей, так это с Русликом.

– А не смей! Сразу начнется: развод, алименты, детей, подлец, бросил… Отец, к примеру, вообще потом на порог не пустит. А я, может, поэтом мог бы стать, а не пустячные статейки пописывать…

– Ну, батько, где ж ты раньше-то был?

– Раньше, раньше… Жизнь-то меняется… Ну, да мы вообще-то не про меня. Мне-то как-раз грех жаловаться: жена-красавица, дети-умницы – не жизнь, а малина. А девочка эта? Выскочила замуж ни свет ни заря. Молодо-зелено, гормоны играют, хочется любви, свободы, романтики всякой… Секса хочется. Сами что ль не знаем? Все такими были. Тем более – парень видный, спортсмен, красавец. Много ли ей в двадцать лет надо?

– Ага, а как поняла, почем фунт лиха – красавца своего в расход и снова скакать стрекозой?

– Не передергивай. Поняла, что ошиблась. Кто не ошибается?

– Если из-за каждой ошибки травить мужа ядом – скоро одни бабы на планете останутся.

Руслан поморщился.

– И что ей делать? Ты, Игореша, поставь-ка себя на ее место. Родители против категорически. Подружки смеются и заключают пари, как скоро он тебя бросит. Профессора смотрят искоса. Обидно.

Ладно. Проявила характер, настояла, вышла замуж. И тут на тебе – такая оказия. И он, оказывается, не принц, и ты – не Золушка, и феи рядом тоже нету.

– На этот случай умные люди придумали разводы.

– Разводы? А ты представляешь, какое это позорище в двадцать-то лет? Это для тебя развод – абстракция, а для нее – наичистейшая, знаешь ли, конкретика. Пробивал-пробивал значит лбом стену, а потом – бац и все зря. Да что говорить, в ее положении такое даже вообразить страшно. Мама иначе как "моя дурочка" и называть не станет. Знаешь, ласково так, сочувственно. Папа будет грозиться перестать платить за колледж. Девчонки начнут шушукаться, чем именно ты его не устроила…

– Это она тебе рассказала или фантазируешь?

Он ушел от ответа, продолжив вместо этого развивать тему.

– И еще обида, и гнев, и ярость. Попраные мечты, разрушенные надежды, разбитые иллюзии…

– То есть ты ее оправдываешь?

– Нет. Но и особенно осуждать тоже не могу. Нельзя требовать от ребенка, чтобы он думал и поступал, как умудренный годами старик. А они приговорили ее к пожизненному заключению. Вот так – по-жиз-нен-но. Точка.

– А, по-моему, справедливо. Жизнь за жизнь, око за око.

– То есть, по-твоему, справедливо осудить молоденькую девочку весь век провести за решеткой? Справедливо уморить ее в тюрьме? Она, быть может, могла бы написать картину. Симфонию. Детей вырастить. Любовь, опять же, встретить. А они заперли ее с в одну камеру с прожжеными рецедивистками и предложили жить в этом обществе до конца дней. Не понимаешь? До конца жизни! Жить, видя, как тело постепенно покрывается морщинами, обжиматься в душе с похотивыми негритянками, плести корзинки по шесть часов в день, читать затрепанные дамские романы из тюремной библиотеки и понимать, что все-все-все утеряно безвозвратно из-за одной глупой юношеской ошибки?

– Руслик, дорогой, это все чистой воды романтика и демагогия. На сегодня я знаю только, что твоя милая протеже хладнокровно и безжалостно лишила жизни ни в чем не повинного человека. Она опасна для общества, а теперь, благодаря ей, и мы тоже. Я вызову полицию и, может быть, хотя бы для нас все еще образуется.

– Нет, – сказал Руслик тоном, которому невозможно возразить. – Так не будет.

* * *

С Васяном мы познакомились в автосервисе. Владение «Мерседесом» вообще предполагает разнообразные знакомства, но из многочисленых «собратьев по марке» Вася представлял собой наиболее колоритный типаж. Огромный, шкафообразный, с начисто выбритой головой, с бицепсами, толщиной с фановую трубу, и с внушительным пивным животиком, он был ярким представителем почти вымершей ныне породы стопроцентных бандитов. Васян представлял собой необыкновенно цельную, практически монолитную личность. Его внешность, слог, манеры и образ мышления – все свидетельствовало о том, что этот человек – истинный профессионал в области рэкета, шантажа, и беспардонного насилия самого откровенного толка. Но и в этом деле его трудно было назвать виртуозом. Тонкие, изощренные методы были черезчур сложны для этой простой, незамысловатой натуры, склонной всегда и везде идти напролом. Зато он был по-своему честен, откровенен и обладал характерным для блатных дружелюбием ко всем, кто не попадал, прямо или косвенно, в сферу его профессиональных интересов.

Пока его "Гелендваген" висел на подъемнике, Васян лениво толкался в ремзоне, рассматривая окружающие автомобили и, по-возможности, обсуждая их особенности с автомеханиками. Для своих умственных способностей он весьма сносно разбирался в технике, чем немало способствовал увеличению продолжительности перекуров у знакомых слесарей.

В день нашего знакомства я заехал в сервис на полчаса: поменять масло и посмотреть подвеску, в которой появился какой-то стук, в принципе несвойственный немецким автомобилям. Чем я привлек васино внимание – неизвестно; по-крайней мере моя машина не произвела на этого обладателя целого автопарка ровно никакого впечатления. Тем не менее, едва только я появился внутри, как он вырос рядом горой треплющегося, сквернословящего, благоухающего потом и табаком мяса, и неуклюже попытался завязать разговор.

Делать мне покамест было нечего, и мы разговорились. Сперва о "Мерседесах", потом о машинах вообще, о снижении качества у "немцев" и о "косоглазых", упорно вытесняющих с рынка старые добрые автомобильные марки.

Тема оказалась для Васи неожиданно близка. Подобно европейскому автопрому, этот представитель классической школы мелкого рэкета был ныне повсеместно тесним более изобретательными и энергичными конкурентами, преимущественно азиатских кровей. Найдя эту нехитрую аналогию, Васян оживился, мигом сменив нейтральную автомобильную тему на криминально-биографическую. А узнав, что имеет дело с журналистом, он с милой непосредственностью заставил меня вытащить диктофон и дал пространное и весьма содержательное интервью, абсолютно, впрочем, для меня бесполезное.

В тот момент я полагал, что мое общение с Васяном этим и кончится. Он, очевидно, не принадлежал к моему кругу, наши интересы нигде не пересекались, и мои шансы встретиться с ним случайно где-нибудь вне автосервиса были минимальны. Однако, Всевышний распорядился иначе. Месяца через два меня попросили написать статью про заказные угоны. Это была совсем не моя тема, я никогда не интересовался этим аспектом автомобилизма, но других заказов в тот момент не наблюдалось, так что пришлось подрядиться на то, что есть. Я мучился в поисках материала, пока не вспомнил про свое шапочное знакомство в мире отпетого криминала. Через администратора сервиса я нашел телефон Васяна, и он согласился немножко просветить меня в означенном вопросе. Кажется, общение с настоящим журналистом слегка тешило его самолюбие. Между прочим, я давно обратил внимание, что люди его склада периодически страдают от недостатка общественного внимания.

Он сделал для меня больше, чем можно было ожидать. Через неделю я не только досконально представлял себе технологию заказного угона, но и лично знал немало персон, специализирующихся в этой отрасли: от рядовых слесарей, перебивающих номера, до кое-кого из организаторов и воротил бизнеса. Накопленного материала хватило бы, чтобы упрятать многих из них за решетку, но я, разумеется, ограничился публикацией самых общих данных. Но даже этого было достаточно, чтобы сильно поднять мой авторитет в глазах профессионального сообщества.

С тех пор мы с Васяном общались еще несколько раз. Однажды – когда одной из фирм, находившихся под его покровительством, потребовалось дать эксклюзивную рекламу. Еще пару раз – консультировали друг друга по различным профессиональным вопросам или же случайно пересекались в сервисе. В конце концов мы стали если не приятелями, то, по-крайней мере, хорошими знакомыми. Потом, правда, Васяну потребовалось залечь на дно, и последний год мы практически не общались.

* * *

Вонища внизу была жуткая. Уж не знаю, что там они начудили в трюме, но все помещения ниже главной палубы благоухали так, что хоть святых выноси. Находиться там можно было разве что в противогазе, но противогазов на борту у Степана не было.