Текст книги "Венецианская новелла раннего Разложения"

Автор книги: Константин Дубровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Константин Дубровский

ВЕНЕЦИАНСКАЯ НОВЕЛЛА РАННЕГО РАЗЛОЖЕНИЯ

(Перевод с рококо – Г. ДАСТОПУЛО)

Новелла I – ОШИБКА СИНЬОРА ВИНЧЕНЦО

Если вспомните, примерно,

Это было под Палермо.

В замок славного Винченцо

Погостить приехал деверь.

Хоть и было всё зимою,

Он привёз семью с собою,

Десять дочек, прапрадеда

И супругу Анчелотти.

Деверь был мужик могучий,

Его звали Лось Мамучо,

Дальний родственник Колумба

От контакта с индианкой.

Ещё в самом детстве раннем

Стал Мамучо ненормальным,

Оттого, что ему по лбу

Дали ступкой от кокоса.

Но по слухам и дебатам,

Он был сказочно богатым,

И в Италию приехав,

Сразу стал хотеть жениться.

Стал ходить по ресторанам,

Приставать к замужним дамам,

Но однажды заработал

По лицу ногой говяжьей.

Поглупев еще сильнее,

Лось Мамучо стал мудрее,

И ходил теперь тихонько

На семейные банкеты.

Раз, придя по приглашенью,

На стандартный день рожденья,

Он увидел Анчелотти

И, конечно же, влюбился.

Кто-то может усомниться, —

Раз увидеть и влюбиться.

Но, увидев Анчелотти,

Вы б отбросили сомненья.

Черноглазая блондинка,

Папа негр, а мать грузинка,

Из стариннейшего рода

Пилигримов-капуцинов.

От любви утратив разум,

К девушке прижавшись тазом,

Лось Мамучо предлагает

Сердце, деньги и поместье.

Та в уме подбила бабки,

И про всё сказала папке,

Жадный негр потряс губами,

И немедля согласился.

Стал Мамучо после брака

Как весенняя собака,

Надувать её бедняжку

Десять лет без перерыва.

Та, родивши десять дочек,

Заварила кипяточек,

И за завтраком случайно,

Мужу вылила на гульфик.

Переживши этот случай,

Перестал жену он мучить,

Ибо от воды горячей

«Перец» в трубочку свернулся.

Стал он мягким и пузатым,

Полным стал дегенератом,

Для бедняжки Анчелотти

Наступило облегченье.

И теперь, в момент обеда,

Когда слушали прадеда,

Анчелотти незаметно

Под столом Винченцо гладит.

Лось Мамучо съел барашка,

Пукнул, расстегнул рубашку,

И заснул без напряженья,

Бульбы весело пуская.

Прапрапрадед говорливый,

Выпив триста спецразлива,

Захрапел по-богатырски,

Подложив паштет под ухо.

Десять дочек поклонились,

Взяли карты и закрылись,

И, видать в «буру» играли,

Потому, что матюкались.

Вопрошает Анчелотти:

«Как относитесь вы к плоти!»

Продолжая методично

Мять рейтузы на сеньоре.

«Не могу сейчас о плоти.

Есть вопросы по работе,

Но сегодня ровно в полночь

Мы продолжим этот диспут».

По пути с работы к дому,

Дон Винченцо выпил рому,

Шлифанул всё это кьянти,

И пришёл к себе на взводе.

Чтобы быстро снять нервозность,

Позабыв про осторожность,

Он ещё кальян наполнил

И скурил его до фильтра.

Тут он вспомнил про кузину,

Взял японскую резину,

Посидел перед дорожкой,

И сказал: «Вперёд, котовцы!»

Завернувшись в полотенце,

Никакой синьор Винченцо

В темноте ошибся дверью,

И вошёл не в те покои.

Там Винченцо свою чучу

Преподнёс под нос Мамучо,

Потрепал его по холке,

И сказал: «Рекомендую!»

Тот, от ужаса немея,

Надавил курок фузеи.

Ливер треснул моментально,

И синьор Винченцо умер.

Суд признал, что Лось был грешен,

И Мамучо был повешен.

Десять дочек с Анчелотти

Получили два условно.

Новелла II – ШАЛОСТИ СЕСТЁР ГРАЦИАНИ

Как-то раз дождливым летом,

На ореховом диване

Две сестрички Грациани

От безделия варились.

Звали старшую Джованна,

Невысокая принцесса,

С небольшим излишком веса,

Килограмм, примерно, двадцать.

Звали младшую Лизетта,

Ей исполнилось шестнадцать.

Но хотелось размножаться

Посильнее, чем Джованне.

За окном сердитый ливень.

Град стучит и ветер стонет,

Две сестрички газы гонят,

Соревнуясь, кто сильнее.

Говорит Лизетта: «Скука!

Дождь по окнам так и садит.

Может, в клавесин нагадить?

Или дядюшке в шарманку?»

«Нет, – Джованна отвечает, —

Этот номер им не страшен.

Лучше гувернантку нашу

Мы немножко испугаем».

Пододвинувшись поближе,

Две сестрички зашептались,

А потом расхохотались,

И быстрей взялись за дело.

В зале был чугунный рыцарь

Современник Белой розы.

Цвета старого навоза,

И к нему подходят сестры.

Между ног статуи древней

Привязали две сестрички

Баклажан и два яичка,

И верёвку для сигнала.

Сделав это, две шалуньи

Вновь уселись на диване,

И синхронно заорали:

«Фрау Магда – умираем!»

Залетает фрау Магда,

Гувернантка из Шпандау,

С боевым призывом: «Раух!»

За верёвку задевает.

В тот же миг чугунный рыцарь

Как злодей с киноэкрана.

На две трети баклажана

Фрау Магде въехал в цезарь.

Ей с испугу показалось,

Что воскрес партайгеноссе.

Фрау брызнула поносом

И сознанье потеряла.

Долго ей потом в больнице

Зад чинил хирург Фаллопий,

Синенький убрал из попы,

И зашил разрывы кожи.

А тем временем сестрички

Прибежали на конюшню,

Там сидел их корень лучший,

Одноногий Альтобелли.

«Слушай, глупый Альтобелли, —

Говорит ему Джованна, —

Быстро отправляйся в ванну,

И просунь приблуду в щёлку».

«Не волнуйся и не бойся,

Там сидит моя Лизетта,

Тебя любит безответно,

Но стесняется ужасно».

На одной ноге, как Джонсон,

К ванной прыгал Альтобелли,

Примостился возле щели,

И стал ждать ответной ласки.

Тут Лизетта его вишне,

С придыханием и стоном,

Прислонила скорпиона

И немного придавила.

На рычанье Альтобелли

Весь почти приход собрался,

Он, как кенгуру, мотался

По подворью вместе с дверью.

И отёк держался долго,

Только через две недели

Ему с «перца» сняли двери,

И горячим покормили.

А весёлые сестрички

Сделали настой женьшеня,

Бросили туда варенья

И две конские таблетки.

С этим дьявольским коктейлем

Подошли они к постели

С паралитиком Тарделли —

Инвалидом ускоренья.

Дед захрюкал как кабанчик,

Когда хитрая Джованна

Развернула ветерана,

А Лизетта жала клизму.

После клизмы с препаратом

Дед Тарделли крикнул: «Смирно!

Лучше раздевайтесь мирно»

И забегал по кровати.

Тут сестрицы стали плакать,

И кричать, что пошутили,

Но старик от страсти в мыле

Стал синхронно их дубасить.

На восьмые сутки акта

От стыда и потрясенья,

От неистового тренья

Дуба врезала Джованна.

А на следующей неделе.

Подошёл черёд Лизетте,

Ранить щеки при миньете

И воткнуть от зараженья.

За проявленную храбрость,

Ветерану дали «вышку»,

Жаль, что сёстры-шалунишки

До расстрела не дожили.

Новелла III – ХВАСТУН БИЛЬБОКЕ

Вряд ли помнят молодые,

Что в одном из замков Пизы

Жил да был синьор Бильбоке,

Дуэлянт и проститутка.

Жил синьор по-холостяцки,

При деньгах, в авторитете,

Содержал прислугу в доме,

Псарню, ферму и слонятник.

В нём один изъян имелся —

Был хвастун он невозможный.

Был лгунишка-болтунишка,

И обманщик уникальный.

Если, скажем, он к примеру

Появлялся на банкете,

Сразу собирал ползала,

Важно попу оттопырив.

«Я имею сообщенье,

Что вчера одним ударом

На бульваре Капуцинов

Я убил акромегала».

«Для любителей животных

Сделал я одно открытие —

Оказалось, что колибри —

Это вовсе не кольраби».

«Не рассказывайте сказок,

Будто римский папа – евнух,

Я видал их с римской мамой

Под верблюжьим одеялом».

«А катаясь на гондоле,

Я в воде увидел рыбу,

Рядом десять кружек пива,

Бутерброд и пачка «Примы»».

«Кстати, женщины, учтите,

Всех, кто хочет убедиться,

Что мой член имеет ноготь,

Завтра жду на педикюре».

Все конечно хохотали,

Когда слушали Бильбоке,

Но почти что половина

Свято верила лгунишке.

А синьор Ди Пиза-старший

Даже выехал в Сахару,

Там, где по словам Бильбоке,

Люди жили в коммунизме.

А Луиджи был расстрелян.

Он, с подачи болтунишки,

Чтоб прошли прыщи на теле,

Кардиналу пукнул в ухо.

Часто люди вспоминали,

Как графиня Эскузано,

Чтоб поправиться немножко,

Ела порошок стиральный.

А когда хвастун Бильбоке

Объявил, что лечит триппер,

В его доме побывала

Половина древней Пизы.

Как-то раз на карнавале

Дон Бильбоке и другие

Пили вкусное «Чинзано»

И невкусную мадеру.

Молодые итальянки

Мимо в лодках проплывали.

Где-то после двух галлонов

Дон Бильбоке начал хвастать.

«Господа! Имею мненье,

Что любую даму в Пизе,

Несмотря на рост и возраст

Умудрюсь отсиндефучить».

«Чепуха! – сказал Мазотти,

Мою тёщу не сумеешь,

Она весит триста тридцать,

Её возраст двести двадцать.

Но она еще при мозге,

Помогает по хозяйству,

Занимается гантелей

И немного джиу-джитсу».

«По рукам, – сказал Бильбоке, —

Если трахну – ставишь водки,

Если нет – я в голом виде

Танец с саблями станцую».

Все, смеясь и балагуря,

Направляются к Мазотти,

Там становятся за ширму,

И подглядывают в щели.

Дон Бильбоке для синьоры

Сделал сразу три засады,

Бросил на пол десять сольдо,

И разделся до колготок.

Приготовив респиратор,

Чтоб от вони не поехать,

Он размял банан жилистый,

И за креслом притаился.

Не прошло и полминуты,

Как в покои входит тёща,

У Бильбоке от испугу

Кожа сделалась короче.

В кимоно, расшитом вязью,

С самурайскими плечами.

Тёща сильно походила

На большой мартен с Магнитки.

«Ой, смотрите – десять сольдо!» —

Она радостно вскричала,

Подобрала платье выше,

И с натугой наклонилась.

В тот же миг синьор Бильбоке

Громко крикнул: «Мама мия!»

Как джейран на тёщу прыгнул,

И куда-то провалился.

«Это что ещё такое!» —

«Это я» – сказал Бильбоке.

«Негодяй! Сейчас же выми,

А то очень пожалеешь».

«Никогда!» – сказал насильник,

И задвигался быстрее.

И тогда мадам Мазотти

Сократила мышцы таза.

«Ай! – вскричал синьор Бильбоке. —

Отпустите! Это шутка!

Это недоразуменье!

Я, видать, ошибся домом».

Но упорная старуха

Всё давила и давила,

А когда разжала мышцы,

То за ширмой кто-то вскрикнул.

Гениталии Бильбоке

Стали толщиной с газету.

Цвета сливы перезревшей,

Шириной с поднос для чая.

Разъярённый потерпевший

Танец с саблями исполнил,

А потом своей газетой

Тёщу надвое разделал.

Где он счас – никто не знает,

Говорят, что в Армавире

Без ножа на местном рынке

Дон Бильбоке режет мясо.