Текст книги "Сонеты"

Автор книги: Константин Бальмонт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Бальмонт Константин
Сонеты

К.Д.БАЛЬМОНТ

Сонеты

Памяти А. П. Плещеева Колокольный звон Из сборника "Под северным небом" Лунный свет Зарождающаяся жизнь Август Смерть Из сборника "В безбрежности" Подводные растенья Океан Бесприютность Из сборника "Тишина" Дон-Жуан Из сборника "Горящие здания" Бретань Проповедникам Хвала сонету Разлука Из сборника "Ясень" Вопль к ветру Скажите вы Тамар Саморазвенчанный Под северным небом Из сборника "Сонеты солнца, меда и луны" Звездные знаки Что со мной? Умей творить На огненном пиру Снопы Далекое Сила Бретани Рождение музыки На отмели времен Шалая Кольца Пантера Блеск боли Микель Анджело Леонардо да Винчи Марло Шекспир Кальдерон Эдгар По Шелли Эльф Лермонтов Ребенку богов, Прокофьеву Только Из сборника "Мое – ей. Россия" "Приветствую тебя, старинный крепкий стих..." Переводы П. Б. Шелли. Озимандия Шарль Бодлер. Красота Гигантша Пропасть

ПАМЯТИ А. Н. ПЛЕЩЕЕВА

Сонет

Он был из тех, кого судьба вела

Кремнистыми путями испытанья, Кого везде опасность стерегла, Насмешливо грозя тоской изгнанья. Но вьюга жизни, бедность, холод, мгла В нем не убили жгучего желанья Быть гордым, смелым, биться против зла, Будить в других святые упованья. Держал он светоч мысли в черный день, В его душе рыдания звучали, В его строфах был звук родной печали, Унылый стон далеких деревень, Призыв к свободе, нежный вздох привета И первый луч грядущего рассвета.

1893

КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН

Сонет

Как нежный звук любовных слов На языке полупонятном, Твердит о счастьи необъятном Далекий звон колоколов.

В прозрачный час вечерних снов В саду густом и ароматном . Я полон дум о невозвратном, О светлых днях иных годов.

Но меркнет вечер, догорая, Теснится тьма со всех сторон; И я напрасно возмущен

Мечтой утраченного рая; И в отдаленьи замирая, Смолкает колокола звон.

1894

ПОД СЕВЕРНЫМ НЕБОМ. 1894

ЛУННЫЙ СВЕТ

Сонет

Когда луна сверкнет во мгле ночной Своим серпом, блистательным и нежным, Моя душа стремится в мир иной, Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.

К лесам, к горам, к вершинам белоснежным Я мчусь в мечтах, как будто дух больной, Я бодрствую над миром безмятежным, И сладко плачу, и дышу – луной.

Впиваю это бледное сиянье, Как эльф, качаюсь в сетке из лучей, Я слушаю, как говорит молчанье.

Людей родных мне далеко страданье, Чужда мне вся Земля с борьбой своей, Я – облачко, я – ветерка дыханье.

ЗАРОЖДАЮЩАЯСЯ ЖИЗНЬ

Сонет

Еще последний снег в долине мглистой На светлый лик весны бросает тень, Но уж цветет душистая сирень, И барвинок, и ландыш серебристый.

Как кроток и отраден день лучистый, И как приветна ив прибрежных сень. Как будто ожил даже мшистый пень, Склонясь к воде, бестрепетной и чистой.

Кукушки нежный плач в глуши лесной Звучит мольбой тоскующей и странной. Как весело, как горестно весной,

Как мир хорош в своей красе нежданной Контрастов мир, с улыбкой неземной, Загадочный под дымкою туманной.

АВГУСТ

Сонет

Как ясен август, нежный и спокойный, Сознавший мимолетность красоты. Позолотив древесные листы, Он чувства заключил в порядок стройный. В нем кажется ошибкой полдень знойный,С ним больше сродны грустный мечты, Прохлада, прелесть тихой простоты И отдыха от жизни беспокойной. В последний раз пред острием серпа Красуются колосья наливные, Взамен цъотов везде плоды земные. Отраден вид тяжелого снопа,

А в небе – журавлей летит толпа И криком шлет "прости" в места родные.

СМЕРТЬ

Сонет

Суровый призрак, демон, дух всесильный, Владыка всех пространств и всех времен, Нет дня, чтоб жатвы ты не снял обильной, Нет битвы, где бы ты не брал знамен.

Ты шлешь очам бессонным сон могильный; Несчастному, кто к пыткам присужден, Как вольный ветер, шепчешь в келье пыльной, И свет даришь тому, кто тьмой стеснен.

Ты всем несешь свой дар успокоенья, И даже тем, кто суетной душой Исполнен дерзновенного сомненья.

К тебе, о царь, владыка, дух забвенья, Из бездны зол несется возглас мой: Приди. Я жду. Я жажду примиренья!

В БЕЗБРЕЖНОСТИ. 1895

ПОДВОДНЫЕ РАСТЕНЬЯ

Сонет

На дне морском подводные растенья Распространяют бледные листы И тянутся, растут, как привиденья, В безмолвии угрюмой темноты.

Их тяготит покой уединенья, Их манит мир безвестной высоты, Им хочется любви, лучей, волненья, Им снятся ароматные цветы.

Но нет пути в страну борьбы и света, Молчит кругом холодная вода. Акулы проплывают иногда.

Ни проблеска, ни звука, ни привета, И сверху посылает зыбь морей Лишь трупы и обломки кораблей.

1894

ОКЕАН

Сонет

Валерию Врюсову

Вдали от берегов Страны Обетованной, Храня на дне души надежды бледный свет, Я волны вопрошал, и океан туманный Угрюмо рокотал и говорил в ответ:

"Забудь о светлых снах. Забудь. Надежды нет. Ты вверился мечте обманчивой и странной. Скитайся дни, года, десятки, сотни лет Ты не найдешь нигде Страны Обетованной".

И, вдруг поняв душой всех дерзких снов обман, Охвачен пламенной, но безутешной думой, Я горько вопросил безбрежный океан,

Зачем он страстных бурь питает ураган, Зачем волнуется, – но океан угрюмый, Свой ропот заглушив, окутался в туман.

БЕСПРИЮТНОСТЬ

Сонет

Меня не манит тихая отрада, Покой, тепло родного очага, Не снятся мне цветы родного сада, Родимые безмолвные луга. Краса иная сердцу дорога: Я слышу рев и рокот водопада, Мне грезятся морские берега И гор неумолимая громада.

Среди других обманчивых утех Есть у меня заветная утеха:

Забыть, что значит плач, что значит смех, Будить в горах грохочущее эхо И в бурю созерцать, под гром и вой, Величие пустыни мировой.

1894

ТИШИНА. 1898

ДОН-ЖУАН

(Отрывки из ненаписанной поэмы)

But now I am an emperor of a world, this little world of man. My passions are my subjects.

Turner

Но теперь я властитель над целым миром, над этим малым миром человека. Мои страсти – мои подданные.

Тернер

1

La lima llena1... Полная луна... Иньес, бледна, целует, как гитана. Те ато... ато...2 Снова тишина... Но мрачен взор упорный Дон-Жуана.

Слова солгут – для мысли нет обмана, Любовь людей – она ему смешна. Он видел все, он понял слишком рано Значение мечтательного сна.

Переходя от женщины продажной К монахине, безгрешной, как мечта, Стремясь к тому, в чем дышит красота,

Ища улыбки глаз бездонно-влажной, Он видел сон земли – не сон небес, И жар души испытанной исчез.

2

Он будет мстить. С бесстрашием пирата Он будет плыть среди бесплодных вод. Ни родины, ни матери, ни брата. Над ним навис враждебный небосвод.

Земная жизнь – постылый ряд забот, Любовь – цветок, лишенный аромата. О, лишь бы плыть – куда-нибудь – вперед, К развенчанным святыням нет возврата. Он будет мстить. И тысячи сердец Поработит дыханием отравы. Взамен мечты он хочет мрачной славы.

И женщины сплетут ему венец, Теряя все за сладкий миг обмана, В проклятьях восхваляя Дон-Жуана.

3

Что ж, Дон-Люис? Вопрос – совсем нетрудный. Один удар его навек решит. Мы связаны враждою обоюдной. Ты честный муж – не так ли? Я бандит?

Где блещет шпага – там язык молчит. Вперед! Вот так! Прекрасно! Выпад чудный! А, Дон-Люис! Ты падаешь? Убит. In pace requiescat1. Безрассудный! Забыл, что Дон-Жуан неуязвим! Быть может, самым адом я храним, Чтоб стать для всех примером лютой казни? Готов служить. Не этим, так другим. И мне ли быть доступным для боязни, Когда я жаждой мести одержим!

[1 Полная луна, полнолуние (исп.) 2 Люблю тебя... люблю... (исп.) Покойся в мире (лат.)]

4

Сгущался вечер. Запад угасал. Взошла луна за темным океаном. Опять кругом гремел стозвучпый вал, Как шум грозы, летящей по курганам.

Я вспомнил степь. Я вижу за туманом Усадьбу, сад, нарядный бальный зал, Где тем же сладко-чувственным обманом Я взоры русских женщин зажигал.

Па зов любви к красавице-княгине Вошел я тихо-тихо, точно вор. Она ждала. И ждет меня доныне.

Но ночь еще хранила свой убор, А я летел, как мчится смерч в пустьттте, Сквозь степь я гнал коня во весь опор.

ГОРЯЩИЕ ЗДАНИЯ. WOO

Лирика современной души

БРЕТАНЬ

Сонет

Затянут мглой свинцовый небосвод, Угрюмы волны призрачной Бретани. Семь островов Ар-Гентилес-Руссот, Как звери, притаилися в тумане.

Они как бы подвижны в океане По прихоти всегда неверных вод. И, полный изумленья, в виде дани На них свой свет неясный месяц льет.

Как сонмы лиц, глядят толпы утесов, Седых, застывших в горечи тоски. Бесплодны бесконечные пески.

Их было много, сумрачных матросов. Они идут. Гляди! В тиши ночной Идут туманы бледной пеленой.

1899

ПРОПОВЕДНИКАМ

Сонет

Есть много струй в подлунном этом мире, Ключи поют в пещерах, где темно, Звеня, как дух, на семиструнной лире, О том, что духам пенье суждено.

Нам в звонах – наслаждение одно, Мы духи струн мирских на шумном пире, Но вам, врагам, понять нас не дано, Для рек в разливе надо русла шире.

Жрецы элементарных теорем, Проповедей вы ждете от поэта? Я проповедь скажу на благо света

Не скукой слов, давно известных всем, А звучной полногласностью сонета, Не найденной пока еще никем!

ХВАЛА СОНЕТУ

Сонет

Люблю тебя, законченность сонета, С надменною твоею красотой, Как правильную четкость силуэта Красавицы изысканно-простой, Чей стан воздушный с грудью молодой Хранит сиянье матового света В волне волос недвижно-золотой, Чьей пышностью она полуодета.

Да, истинный сонет таков, как ты, Пластическая радость красоты, По иногда он мстит своим напевом.

И не однажды в сердце поражал Сонет, несущий смерть, горящий гневом, Холодный, острый, меткий, как кинжал,

РАЗЛУКА

Сонет

Разлука ты, разлука, Чужая сторона, Никто меня не любит, Как мать сыра земля.

Песня бродяги

Есть люди, присужденные к скитаньям. Где б ни был я, – я всем чужой, всегда. Я предан переменчивым мечтаньям, Подвижным, как текучая вода.

Передо мной мелькают -города, Деревни, села с их глухим страданьем. Но никогда, о сердце, никогда С своим я не встречался ожиданьем.

Разлука! След чужого корабля! Порыв волны – к другой волне, несхожей. Да, я бродяга, топчущий поля.

Уставши повторять одно и то же, Я падаю на землю. Плачу. Боже! Никто меня не любит, как земля!.

1899

ЯСЕНЬ. 1916

ВОПЛЬ К ВЕТРУ

Суровый ветр страны моей родной, Гудящий ветр средь сосен многозвенных, Поющий ветр меж пропастей бездонных, Летящий ветр безбрежности степной.

Хранитель верб свирельною весной, Внушитель снов в тоске ночей бессонных, Сказитель дум и песен похоронных, Шуршащий ветр, услышь меня, я твой.

Возьми меня, развей, как снег мятельный, Мой дух, считая зимы, поседел, Мои дух пропел весь полдень свой свирельный.

Мой дух устал от слов и снов и дел. Всевластный ветр пустыни беспредельной, Возьми меня в последний свой предел.

СКАЖИТЕ ВЫ

Скажите вы, которые горели, Сгорали и сгорели, полюбив, Вы, видевшие солнце с колыбели, Вы, в чьих сердцах горячий пламень жив,Вы, чей язык и странен и красив, Вы, знающие строки Руставели, Скажите, как мне быть? Я весь – порыв, Я весь – обрыв, и я – нежней свирели. Мне тоже в сердце вдруг вошло копье, И знаю я: любовь постигнуть трудно. Вот, вдруг пришла. Пусть все возьмет мое. Пусть сделаю, что будет безрассудно. Но пусть безумье будет обоюдно. Хочу. Горю. Молюсь. Люблю ее.

1914

ТАМАР

Я встретился с тобой на радостной дороге, Ведущей к счастию. Нo был уж поздний час. И были пламенны и богомольно-строги Изгибы губ твоих и зовы черных глаз.

Л полюбил тебя. Чуть встретя. В первый час. О, в первый миг. Ты встала на пороге. Мае бросила цветы. И в этом был рассказ, Что ты ждала того, чего желают боги.

Ты показала мне скрывавшийся пожар. Ты приоткрыла мне таинственную дверцу. Ты искру бросила от сердца прямо к сердцу.

И я несу тебе горение – как дар. Ты, солнцем вспыхнувши, зажглась единоверцу. Я полюбил тебя, красивая Тамар.

1914

САМОРАЗВЕНЧАННЫЙ

Он был один, когда читал страницы Плутарха о героях и богах. В Египте, на отлогих берегах, Он вольным был, как вольны в лёте птицы.

Многоязычны были вереницы Его врагов. Он дал им ведать страх. И, дрогнув, страны видели размах Того, кто к солнцу устремил зеницы.

Ни женщина, ни друг, ни мысль, ни страсть Не отвлекли к своим, к иным уклонам Ту волю, что себе была законом, Осуществляя солнечную власть. Но, пав, он пал – как только можно пасть, Тот человек, что был Наполеоном.

ПОД СЕВЕРНЫМ НЕБОМ

До самого конца вы будете мне милы, Родного Севера непышные цветы. Подснежник стынущий. Дыханье чистоты. Печальный юноша. Дрожанье скрытой силы.

Ни косы быстрые, ни воющие пилы Еще не тронули растущей красоты. Но затуманены росой ее черты. И тот, пред кем вся жизнь, расслышал зов могилы.

Судьба счастливая дала мне первый день. Судьба жестокая второй мой день послала. И в юности моей не мед я знал, а жало.

Под громкий лай собак бежал в лесах олень. И пена падала. А следом расцветала Грустянка синяя, роняя в воду тень.

1916

СОНЕТЫ СОЛНЦА, МЕДА И ЛУНЫ: 1917

ЗВЕЗДНЫЕ ЗНАКИ

Творить из мглы, расцветов и лучей, Включить в оправу стройную сонета Две капельки росы, три брызга света И помысел, что вот еще ничей. Узнать в цветах огонь родных очей, В журчаньи птиц расслышать звук привета, И так .прожить весну и грезить лето, А в стужу целоваться горячей. Не это ли Веселая наука, Которой полный круг, в расцвете лет, Пройти повинен мыслящий поэт? И вновь следить в духовных безднах звука, Не вспыхнул ли еще не бывший след От лёта сказок, духов и комет.

1916

ЧТО СО МНОЙ?

Что сделалось со мной? Я весь пою. Свиваю мысли в тонкий строй сонета. Ласкаю зорким взором то и это. Всю вечность принимаю, как мою.

Из черных глыб я белое кую. И повесть чувства в сталь и свет одета. Во всем я ощущаю только лето. Ветров пьянящих теплую струю.

О, что со мной? Я счастлив непонятно. Ведь боль я знаю так же, как и все. Хожу босой по стеклам. И в росе

Ищу душой того, что невозвратно. Я знаю. Это – солнце ароматно Во мне поет. Я весь в его красе.

УМЕЙ ТВОРИТЬ

Умей творить из самых малых крох. Иначе для чего же ты кудесник? Среди людей ты божества наместник, Так помни, чтоб в словах твоих был бог.

В лугах расцвел кустом чертополох, Он жёсток, но в лиловом он – прелестник. Один толкачик – знойных суток вестник. Судьба в один вместиться может вздох.

Маэстро итальянских колдований Приказывал своим ученикам Провидеть полный пышной славы храм

В обломках камней и в обрывках тканей. Умей хотеть – и силою желаний Господень дух промчится по струнам.

НА ОГНЕННОМ ПИРУ

Когда я думаю, что предки у коня В бесчисленных веках, чьи густы вереницы, Являли странный лик с размерами лисицы, Во .мне дрожит восторг, пронзающий меня.

На огненном пиру творящего Огня Я червь, я хитрый змей, я быстрокрылость птицы, Ум человека я, чья мысль быстрей зарницы, Сознание миров живет во мне, звеня.

Природа отошла от своего апреля, Но наслоеньями записаны слова. Меняется размер, но песня в нем жива.

И божья новая еще нас ждет неделя. Не так уж далеки пред ликом божества Акульи плавники и пальцы Рафаэля.

СНОПЫ

Снопы стоят в полях, как алтари. В них красота высокого значенья. Был древле час, в умах зажглось реченье: "Не только кровь, но и зерно сбери". В колосьях отливают янтари. Богаты их зернистые скопленья. В них теплым духом дышит умиленье. В них золото разлившейся зари. Как долог путь от быстрых зерен сева До мига золотого торжества. Вся выгорела до косы трава. Гроза не раз грозилась жаром гнева. О пахари. Подвижники посева. В вас божья воля колосом жива.

1916

ДАЛЕКОЕ

Когда весь мир как будто за горой, Где все мечта и все недостоверно, Подводный я любил роман Жюль Верна, И Нэмо-капитан был мой герой.

Когда пред фортепьяно, за игрой, Он тосковал, хоть, несколько манерно, Я в океане с ним качался мерно И, помню, слезы хлынули струей.

Потом я страстно полюбил Майн Рида, Но был ручной отвергнут Вальтер Скотт. Прошли года. Быть может, только год?

Мне грезится Египет, Атлантида. Далекое. И мой сиамский кот

"Плыви в Сиам!" – мурлыча, мне поет.

СИЛА БРЕТАНИ

В таинственной, как лунный свет, Бретани, В узорной и упрямой старине, Упорствующей в этом скудном дне И только в давних днях берущей дани

Обычаев, уборов и преданий, Есть до сих пор друиды, в тишине, От солнца отделенной, там – на дне, В Атлантике, в загадке, в океане.

В те ночи, как колдует здесь луна, С Утеса Чаек видно глубь залива.

В воде – дубравы, храмы, глыбы срыва. Проходят привиденья, духи сна. Вся древность словно в зеркале видна, Пока ее не смоет мощь прилива.

РОЖДЕНИЕ МУЗЫКИ

Звучало море в грани берегов. Когда все вещи мира были юны, Слагались многопевные буруны, В них был и гуд струны, и рев рогов.

Был музыкою лес и каждый ров. Цвели цветы – огромные, как луны, Когда в сознаньи прозвучали струны. Но звон иной был первым в ладе снов.

Повеял ветер в тростники напевно, Чрез их отверстья ожили луга. Так первая свирель была царевна

Ветров и воли, смывшей берега. Еще – чтоб месть и меч запели гневно Я сделал флейты из костей врага.

1916

НА ОТМЕЛИ ВРЕМЕН

Заклятый дух на отмели времен, Средь маленьких, среди непрозорливых, На уводящих удержался срывах, От страшных ведьм принявши гордый сои. Гламисский тан, могучий вождь племен, Кавдорский тан – в змеиных переливах Своей мечты – лишился снов счастливых И дьявольским был сглазом ослеплен. Но потому, что мир тебе был тесен, Ты сгромоздил такую груду тел, Что о тебе Эвонский лебедь спел Звучнейшую из лебединых песен. Он, кто сердец изведал глубь и цвет, Тебя в веках нам передал,. Макбет.

ШАЛАЯ

О шалая! Ты белыми клубами Несешь и мечешь вздутые снега. Льешь океан, где скрыты берега, И вьешься, пляшешь, помыкаешь нами.

Смеешься диким свистом над копями, Велишь им всюду чувствовать врага. И страшны им оглобли и дуга, Они храпят дрожащими ноздрями.

Ты сеешь снег воронкою, как пыль. Мороз крепчает. Сжался лед упруго. Как будто холод расцветил ковыль.

И цвет его взлюбил верченье круга. Дорожный посох – сломанный костыль, Коль забавляться пожелает – вьюга!

КОЛЬЦА

Ты спишь в земле, любимый мой отец, Ты спишь, моя родная, непробудно. И как без вас мне часто в жизни трудно, Хоть много знаю близких мне сердец.

Я в мипз вами. Через вас певец. Мне Bcuua правда светит изумрудно. Однажды духом слившись обоюдно, Вы уронили звонкий дождь колец.

Они горят. В них золото – оправа. Они поют. И из страны в страну Иду, вещая солнце и весну.

Но для чего без вас мне эта слава? Я у реки. Когда же переправа? И я с любовью кольца вам верну,

1917

ПАНТЕРА

Она пестра, стройна и горяча. Насытится – и на три дня дремота. Проснется – и предчувствует. Охота Ее зовет. Она встает, рыча.

Идет, лениво длинный хвост влача. А мех ее – пятнистый. Позолота Мерцает в нем. И говорил мне кто-то, Что взор ее – волшебная свеча.

Дух от нее идет весьма приятный. Ее воспел средь острых гор грузин, Всех любящих призывный муэдзин,

Чей стих – алоэ густо-ароматный. Как барс, ее он понял лишь один, Горя зарей кроваво-беззакатной.

1915 (?)

БЛЕСК БОЛИ

"Дай сердце мне твое неразделенным",Сказала Тариэлю Нэстан-Джар. И столько было в ней глубоких чар, Что только ею он пребыл зажженным. Лишь ей он был растерзанным, взметенным, Лишь к Нэстан-Дарэджан был весь пожар. Лишь молния стремит такой удар, Что ей нельзя не быть испепеленным. О Нэстан-Джар! О Нэстан-Дарэджан! Любовь твоя была – как вихрь безумий. Твой милый был в огне, в жерле, в самуме. Но высшей боли – блеск сильнейший дан. Ее пропел, как никогда не пели, Пронзенным сердцем Шота Руставели.

1916

МИКЕЛЬ АНДЖЕЛО

Всклик "Кто как бог!" есть имя Михаила. И ангелом здесь звался. Меж людей Он был запечатленностыо страстей. В попраньи их его острилась сила.

В деснице божьей тяжкое кадило, Гнетущий воздух ладанных огней Излил душой он сжатою своей. Она, светясь, себя не осветила.

Стремясь с Земли и от земного прочь, В суровости он изменил предметы, И женщины его – с другой планеты.

Он возлюбил Молчание и Ночь. И, лунно погасив дневные шумы, Сибилл и вещих бросил он в самумы.

ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ

Художник с гибким телом леопарда, А в мудрости – лукавая змея. Во всех его созданьях есть струя Дух белладонны, ладана и нарда.

В нем зодчий снов любил певучесть барда, И маг – о каждой тайне бытия Шептал, ее качая: "Ты моя". Не тщетно он зовется Леонардо.

Крылатый был он человеколев. Еще немного – и глазами рыси Полеты птиц небесных подсмотрев,

Он должен был парить и ведать выси. Среди людских, текущих к Бездне рек Им предугадан был Сверхчеловек.

1916

МАРЛО

С блестящей мыслью вышел в путь он рано, Учуяв сочетание примет. Преобразил в зарю седой рассвет Повторной чарой зоркого шамана.

Величием в нем сердце было пьяно. Он прочитал влияние планет В судьбе людей. И пламенный поэт Безбрежный путь увидел Тамерлана. В нем бывший Фауст более велик, Чем позднее его изображенье. Борец, что в самом миге низверженья Хранит в ночи огнем зажженный лик. И смерть его – пустынно-страстный крик В безумный век безмерного хотенья.

ШЕКСПИР

Средь инструментов всех волшебней лира: В пьянящий звон схватив текучий дым, В столетьях мы мгновенье закрепим И зеркало даем в стихе для мира. И лучший час в живом весельи пира Когда поет певец, мечтой гоним, И есть такой, что вот мы вечно – с ним, Пленяясь звучным именем Шекспира. Нагромоздив создания свои, Как глыбы построений исполина, Он взнес гнездо, которое орлино, И показал все тайники змеи. Гигант, чей дух – плавучая картина, Ты – наш, чрез то, что здесь мы все – твои.

КАЛЬДЕРОЙ

La Vida es Sueno. Жизнь есть сои. Нет истины иной такой объемной. От грезы к грезе в сказке полутемной, Он понял мир, глубокий Кальдерон.

Когда любил, он жарко был влюблен. В стране, где пламень жизни не заемный, Он весь был жгучий, солнечный и громпый. Он полюбил пред смертью долгий звон.

Царевич Сэхисмундо. Рассужденье Земли и Неба, Сына и Отца. И свет и тень господнего лица.

Да, жизнь есть сон. И сон – все сновиденья. Но тот достоин высшего венца, Кто и во сне не хочет заблужденья.

ЭДГАР ПО

В его глазах фиалкового цвета Дремал в земном небесно-зоркий дух. И так его был чуток острый слух, Что слышал он передвиженья света.

Чу. Ночь идет. Мы только видим это. Он – слышал. И шуршанья норн-старух. И вздох цветка, что на луне потух. Он ведал все, он – меж людей комета.

И друг безвестный полюбил того, В ком знанье лада было в хаос влито, Кто возводил земное в божество.

На смертный холм того, чья боль забыта, Он положил, любя и чтя его, Как верный знак, кусок метеорита.

ШЕЛЛИ

Из облачка, из воздуха, из грезы, Из лепестков, лучей и волн морских Он мог соткать такой дремотный, стих, Что до сих пор там дышит дух мимозы.

И в жизненные был он вброшен грозы, Но этот вихрь промчался и затих. А крылья духов – да, он свеял их В стихи с огнем столепестковой розы.

Но чаще он не алый – голубой, Опаловый, зеленый, густо-синий, Пастух цветов, с изогнутой трубой.

Красивый дух, он шел земной пустыней, Но – к морю, зная сон, который дан Вступившим в безграничный Океан.

ЭЛЬФ

Сперва играли лунным светом феи. Мужской диэз и женское – бемоль Изображали поцелуй и боль. Журчали справа малые затеи. Прорвались слева звуки-чародеи. Запела Воля вскликом слитных воль. И светлый Эльф, созвучностей король, Ваял из звуков тонкие камеи. Завихрил лики в токе звуковом. Они светились золотом и сталью, Сменяли радость крайнею печалью. И шли толпы. И был певучим гром. И человеку бог, был двойником. Так Скрябина я видел за роялью.

1916

ЛЕРМОНТОВ

1

Опальный ангел, с небом разлученный, Узывный демон, разлюбивший ад, Ветров и бурь бездомных странный брат, Душой внимавший песне звезд всезвонной,

На празднике – как призрак похоронный, В затишьи дней – тревожащий набат, Нет, не случайно он среди громад Кавказских – миг узнал смертельно-сонный.

Где мог он так красиво умереть, Как не в горах, где небо в час заката Расплавленное золото и медь,

Где ключ, пробившись, должен звонко петь, Но также должен в плаче пасть со ската, Чтоб гневно в узкой пропасти греметь.

2

Внимательны ли мы к великим славам, В которых – из миров нездешних свет? Кольцов, Некрасов, Тютчев, звонкий Фет За Пушкиным явились величавым.

По раньше их, в сиянии кровавом, В гореньи зорь, в сверканьи лучших лет, Людьми был загнан пламенный поэт, Не захотевший медлить в мире ржавом.

Внимательны ли мы хотя теперь, Когда с тех пор прошло почти столетье, П радость или горе должен петь я?

А если мы открыли к свету дверь, Да будет дух наш солнечен и целен, Чтоб не был мертвый вновь и вновь застрелен.

3

Он был один, когда душой алкал, Как пенный конь в разбеге диких гонок. Он был один, когда – полуребенок Он в Байроне своей тоски искал.

В разливе нив и в царстве серых скал, В игре ручья, чей плеск блестящ и звонок, В мечте цветочных ласковых коронок Он видел мед, который отвергал.

Он был один, как смутная комета, Что головней с пожарища летит Вне правила расчисленных орбит.

Нездешнего звала к себе примета Нездешняя. И сжег свое он лето. Однажды ли он в смерти был убит?

4

Мы убиваем гения стократно, Когда, рукой его убивши раз, Вновь затеваем скучный наш рассказ, Что нам мечта чужда и непонятна. Есть в мире розы. Дышат ароматно. Цветут везде. Желают светлых глаз. Но заняты собой мы каждый час, Миг встречи душ уходит безвозвратно. За то, что он, кто был и горд и смел, Блуждая сам над сумрачною бездной, Нам в детстве в душу ангела напел, Свершим сейчас же сто прекрасных дел: Он нам блеснет улыбкой многозвездной, Не покидая вышний свой предел.

1916

РЕБЕНКУ БОГОВ, ПРОКОФЬЕВУ

Ты солнечный богач. Ты пьешь, как мед, закат. Твое вино – рассвет. Твои созвучья, в хоре, Торопятся принять, в спешащем разговоре, Цветов загрезившпх невнятный аромат.

Вдруг в золотой ноток ты ночь обрушить рад, Там где-то далеко – рассыпчатые зори, Как нитка жемчугов, и в световом их споре Темнеющий растет с угрозным гулом сад.

И ты, забыв себя, но сохранивши светы Степного ковыля, вспоенного весной, В мерцаниях мечты, все новой, все иной, С травинкой поиграл в вопросы и ответы И, в звук свой заронив поющие приметы, В ночи играешь в мяч с серебряной луной.

1917

ТОЛЬКО

Ни радости цветистого Каира, Где по ночам напевен муэдзин, Ни Ява, где живет среди руин, В Боро-Будур, Светильник Белый мира,

Ни Бенарес, где грозового пира Желает Индра, мча огнистый клин Средь тучевых лазоревых долин, Ни все места, где пела счастью лира,

Ни Рим, где слава дней еще жива, Ни имена, чей самый звук – услада, Тень Мекки, и Дамаска, и Багдада, Мне не поют заветные слова, И мне в Париже ничего не надо. Одно лишь слово нужно мне: Москва.

1920

МОЕ – ЕЙ

РОССИЯ. 1924

* * *

Приветствую тебя, старинный крепкий стих, Не мною созданный, но мною расцвеченный, Весь переплавленный огнем души влюбленной, Обрызганный росой и пеной волн морских.

Ты в россыпи цветов горишь, внезапно тих, Мгновенно мчишься вдаль мятелыо разъяренной, И снова всходишь ввысь размерною колонной, Полдневный обелиск, псалом сердец людских.

Ты полон прихотей лесного аромата, Весенних щебетов и сговора зарниц. Мной пересозданный, ты весь из крыльев птиц.

Н рифма, завязь грез, в тебе рукой не смята. От Фета к Пушкину сверкни путем возврата И брызни в даль времен дорогой огневиц.

П. Б. ШЕЛЛИ

ОЗИМАНДИЯ

Я встретил путника; он шел из стран далеких И мне сказал: вдали, где вечность сторожит Пустыни тишиду, среди песков глубоких Обломок статуи распавшейся лежит. Из полустертых черт сквозит надменный пламень Желанье заставлять весь мир себе служить; Ваятель опытный вложил в бездушный камень Те страсти, что могли столетья пережить. И сохранил слова обломок изваянья: "Я – Озимандия, я – мощный царь царей! Взгляните на мои великие деянья, Владыки всех времен, всех стран и всех морей!" Кругом нет ничего... Глубокое молчанье... Пустыня мертвая... И небеса над ней...

На равнину повергнет ее, точно взятую в плен, Я в тени ее пышных грудей задремал бы, мечтая, Как у склона горы деревушка ютится глухая.

ШАРЛЬ БОДЛЕР

КРАСОТА

Стройна я, смертные, как греза изваянья, И грудь, что каждого убила в час его, Поэту знать дает любовь – и с ней терзанье, Безгласно-вечное, как вечно вещество.

В лазури я царю как сфинкс непостижимый; Как лебедь бледная, как снег я холодна; Недвижна Красота, черты здесь нерушимы; Не плачу, не смеюсь, – мне смена не нужна.

Поэты пред моим победно-гордым ликом Все дни свои сожгут в алкании великом, Дух изучающий пребудет век смущен;

Есть у меня для них, послушных, обаянье, Два чистых зеркала, где мир преображен: Глаза, мои глаза – бездонное сиянке.

ГИГАНТША

В оны дни, как природа в капризности дум, вдохновенно Каждый день зачинала чудовищность мощных пород, Полюбил бы я жить возле юной гигантши бессменно, Как у ног королевы ласкательно-вкрадчивый кот.

Я любил бы глядеть, как с душой ее плоть расцветает И свободно растет в ужасающих играх ее; Заглянув, угадать, что за мрачное пламя блистает В этих влажных глазах, где, как дымка, встает забытье. Пробегать на досуге всю пышность ее очертаний. Проползать по уклону ее исполинских келен, А порой в летний зной, в час, как солнце дурманом дыханий

ПРОПАСТЬ

Паскаль носил в душе водоворот без дна.

– Все пропасть алчная: слова, мечты, желанья. Мне тайну ужаса открыла тишина, И холодею я от черного сознанья.

Вверху, внизу, везде – бездонность, гдубина, Пространство страшное с отравою молчанья. Во тьме моих ночей встает уродство сна Многообразного – кошмар без окончанья.

Мне чудится, что ночь – зияющий провал, И кто в нее вступил – тот схвачен темнотою. Сквозь каждое окно – бездонность предо мною.

Мой дух с восторгом бы в ничтожестве пропал, Чтоб тьмой бесчувствия закрыть свои терзанья. – А! Никогда не быть вне Чисел, вне Сознанья!

БАЛЬМОНТ КОНСТАНТИН ДМИТРИЕВИЧ (1867-1942). Поэт, переводчик, один из ранних представителей русского символизма. Сборники "Под северным небом", "В безбрежности", "Горящие здания", "Будем как солнце" "Только любовь" принесли ему недолгую, но яркую поэтическую известность.

Дон-Жуан. В сонетах с привлечением одноименной поэмы Байрона передана испанская легенда о Дон-Жуане.

Сонеты "Скажите вы", "Тамар", "Пантера", "Блеск боли" навеяны пребыванием поэта в Грузии и его работой над переводом поэмы Ш. Руставели "Витязь в тигровой шкуре".

Звездные знаки. Веселая наука – так называли поэзию в школе трубадуров (XIV в.) в Тулузе.

Умей творить. Толканчик – диалектное название подорожника и хвоща. Маэстро итальянских колдований – Микеланджело.

На отмели времен. Гламисский и кавдорский тан – Макбет, герой одноименной трагедии Шекспира. Тан – старинный шотландской титул. Эвоиский лебедь – Шекспир, родившийся в Стратфорде. находящемся на берегу реки Эвоп.

Микель Анджел о. В сонете упоминаются великие творения скульптора ("Он возлюбил Молчание и Ночь...")

Марло. Трагедия Марло о Фаусте была переведена Бальмонтом.

Кальдерой. Драма Кальдерона "Жизнь есть сон" переведена Бальмонтом. Сэхисминдо – герой названной драмы.