Текст книги "Золотой козленок"

Автор книги: Константин Чубич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 11. Фунтик отдаёт дань профессии

Судьба вновь вытолкнула друзей на кишащие людьми улицы. Вкусивший бесплатного сыра Фунтик, не желая покидать жарких объятий фортуны, жаждал деятельности. Он кивнул на сумочку с открытым жерлом в руках подчёркнуто-модной, с истекающим сроком годности дамочки.

Жульдя-Бандя брезгливо отверг предложение, поучительно внушая:

− Фунтик, разве вас не учили в школе, что грабить бедных женщин − крайне неинтеллигентно? В светском обществе не принято грабить даже мужчин. Для этого придумали всевозможные лотереи или, например, − он указал на рекламный щит казино «Версаль» на противоположной стороне дороги, − извольте, чистота, уют, мраморные колонны с коринфскими капителями, мужской скриптись, поскольку женским человечество уже пресытилось…

− Я не пресытился, − Фунтик растянул губы, упоённый блаженными воспоминаниями канкана в исполнении полуобнажённых девиц из варьете ресторана «Бернардацци» в Одессе, на улице Розы Люксембург…

Нет в мире ресторана с более насыщенной биографией, чем «Бернардацци». После своего рождения он воспитывался на Полицейской площади, отрочество провёл на улице Кондратенко, молодость прошла на улице Розы Люксембург. В промежутке, когда Одесса принадлежала венгерскому королевству, − успел пожить на улице 16 октября 1941 г. Свой столетний юбилей «Бернардацци» праздновал уже на Бунина…

− …Вы, мой юный друг, не можете представлять всё человечество, потому что вы типичный пижон и одесский карманник…

Фунтик язвительно усмехнулся:

− Чья бы корова мычала.

Дружок с прокурорской строгостью посмотрел на товарища:

− Вас, гражданин Фунт, я попросил бы впредь меня не перебивать. Вы испоганили своими комментариями арьергардную часть моего философского монолога… Так вот − вас не грабят, как в американском боевике, и не проводят хирургического вмешательства в ваши органы, с тем чтобы узнать, где вы прячете кубышку с драгоценностями, акции городской муниципальной бани или центрального городского кладбища. У вас отнимают и кубышку, и акции, и раздевают до трусов − цивилизованно и благородно и, смею заметить, честно платят в казну, чтобы содержать сирот, кото…

Фунтик, не выпускавший из виду дамочку, рванулся вперед, предав забвению философские потуги товарища. Та, купив с лотка глянцевый журнал, перелистывая на ходу страницы, стала погружаться в чрево подземного перехода, к станции метро. Одесскому фармазону в толчее не составляло труда изъять портмоне таинственной незнакомки.

Жульдя-Бандя, мысленно обозвав кореша идиотом, подождал около десяти минут, нисколько не сомневаясь в том, что грозная Фемида уже занесла над ним свой меч. Собрался было уходить, но тот появился, и друзья, сев в троллейбус, вскоре сошли, оказавшись неподалёку от Дворцовой площади. Всё вокруг давило гранитной монументальностью.

У входа в здание − то ли гостиницы, то ли ресторана, Жульдя-Бандя увидел швейцара, как две капли воды похожего на Степаныча из «Гамбринуса». Впрочем, это было сомнительное сходство, лишь по внешнему признаку.

И хотя швейцары в демонократических вихрях были истреблены как класс, в серьёзных заведениях: гостиницах и ресторанах, они подавались к аристократическому столу как дежурное блюдо.

Швейцар больше напоминал адъютанта его превосходительства, которых, заметим, тоже изжили как класс, заменив чиновниками, да и холопов, чего греха таить, стали обзывать гражданами.

Жульдя-Бандя, как старому знакомому, сделал швейцару ручкой, крайне удивив Фунтика. Швейцар наклонением головы ответил на приветствие, терзаясь вопросом относительно его родителя.

− Степаныч, − как-то нейтрально, будто ни о чём, пояснил Жульдя-Бандя.

− Чё, в натуре − кореш?

− Друг детства…

Позорно обозвав Зимний дворец Петропавловской крепостью, Жульдя-Бандя повёл дружка к Александровской колонне, с ограждения которой туристы, в качестве сувениров, снимали декоративные пики, отчего последнее местами походило на общипанную курицу.

Группа передовиков производства из Бурятии благоговейно внимала молоденькой девице-гиду с белой указочкой в руках. Она, начертав в воздухе внушительный полукруг, фразой: «Перед нами, товарищи, Зимний дворец», − вернула ему историческое название.

Завидев пополнение среди экскурсантов, улыбнулась, монотонно и безразлично уточнив: «Зимний дворец был построен для императора Петра Первого в 1708 году архитектором Доменико Трезини и первоначально носил название − «Зимние маленькие хоромы»….

Глава 12. Культурно-массовое мероприятие. Друзья отправляются на экскурсию в Петергоф

Жульдя-Бандя уловил в улыбке молоденькой девицы-экскурсовода нечто личное. Однако подобраться к необласканной солнцем и комплиментами аборигенке под ревностными взглядами передовиков производства, охранявших своего гида, было крайне сложно.

Отложив в закрома памяти, что дедушкой Зимнего дворца был Доменико Трезини, а отцом − Варфоломей Растрелли, который был Варфоломеем не более чем Паганини − Дормидонтом, наш герой, не привыкший капитулировать перед обстоятельствами, решил закадрить смазливую питерчанку, в неменьшей степени, чтобы пополнить биографию очередной интрижкой.

Окончательно влившись в компанию передовиков, нисколько не опасаясь, опылившись, стать на путь праведного исцеления, друзья сели в старенький икарус, на удивление, резво доставивший экскурсантов в Петергоф, − загородную резиденцию российских монархов.

Фунтик сразу же отметился: схоронившись в Нижнем парке за каменной кельей, рядом с Финским заливом, оросил подножие вековой ели. Причём сделал это с творческим подходом, как провинциальный пижон, оставив на песке историческую подпись в виде 32-й буквы кириллицы, ознаменовавшей его имя.

Дружок же культа из этого делать не стал, хладнокровно утопив изношенную плоть в холодных водах Балтики.

Монаршие апартаменты, утопающие в пошлой роскоши стилей, форм и жанров, быстро наскучили. И Жульдя-Бандя, с камнем на сердце оставив брюнетку-гида бурятским передовикам производства, влился с Фунтиком в группу китайцев, на огромном двухэтажном автобусе отъезжающих в город.

Азиаты, после некоторого замешательства, решили, что к ним внедрились агенты КГБ. Это предположение выдвинул гид-тайванец, пояснив, что русские агенты, игнорируя правила, стали работать в открытую. Китаец искренней восточной улыбкой смотрел на друзей. По-видимому, желая поделиться впечатлениями от царских палат, уступающих, разве что, хоромам китайских императоров, улыбаясь, изрёк:

− Оценя карасо.

Глаза его сузились до пределов, позволяющих с лёгкостью обвинить человека в субъективизме. Улыбнулся и Жульдя-Бандя и совершенно свободно выпалил:

− Жунхуа женьминь гунхэго!

Глаза гида-тайванца выкатились из глазниц, отчего тот, возможно, впервые в жизни ощутил всю глубину мировосприятия. Фунтик, чухая левую скулу, не скрывая удивления, силился понять содержание тирады, поразившей отъявленного китайца.

Жульдя-Бандя, честно признаться, был осведомлён в этом не больше, и в какой-то момент ему показалось, что он сказал что-то неприличное или глупое, хотя сие он почерпнул из далёкого детства, прочитав на одной из китайских марок, адаптированных под советских филателистов.

Знания восточных языков на этом не ограничивались, но он внутренне ощущал, что «монгол шуудан» имеет к китайцам такое же отношение, как «салам алейкум» к аборигенам Гваделупы.

Вскоре экскурсантов доставили к святым мощам легендарного крейсера «Аврора». Китайцы дружно десантировались на набережную Невы. Влекомые любопытством, недоумённо рассматривали утлое судёнышко, единственным выстрелом уничтожившее многовековую монархию.

− Железный фраер, − брезгливо поморщившись, определил Фунтик, сравнивая крейсер с современными эсминцами, швартовавшимися в порту Одессы.

− Бронированная утятница, − заключил Жульдя-Бандя, с укором заметив: − Чалдон ты, Фунтик. Закончил бы мореходку и давно уже был бы капитаном первого ранга.

Дружок хихикнул:

− В законе.

− Брюки-клёш на медной бляшке, в потной выцветшей тельняшке, − проза обрела поэтическую форму. − Это он, это он − наш одесский… − напрашивалось нехорошее слово из двух, оканчивающееся на «звон», но он всё же завершил иначе, − фармазон.

Жульдя-Бандя трагически оборвал повествование, не желая омрачать траурной торжественности политической панихиды по упокоенной на брегах Невы утятнице. Китайцы, выстроившись амфитеатром у трапа «Авроры», приготовились запечатлеть себя на фоне легендарного крейсера, сражавшегося в Корейском проливе с ненавистными самураями.

К ним примкнули Фунтик с Жульдей-Бандей, чему китайцы вовсе не противились. Те, дружелюбно улыбаясь, что-то лопотали по-своему, а один стал между ними, запечатлеть себя на фоне экзотических белых обезьян. Потом экскурсанты дружно хлынули на трап, чтобы поскорее оказаться на палубе наделавшего столько шума крейсера.

Глава 13. Поминальный обряд старого железного большевика

− Погнали? − Фунтик кивнул головой в противоположную сторону.

− А попрощаться?! − Жульдя-Бандя придал лицу подобающей скорби и, склонив главу над престарелой железной посудиной, надрывным голосом произнёс краткую панегирическую эпитафию: − Прощай, наш старый железный большевик. Пусть воды Невы тебе будут пухом, аминь!

Жульдя-Бандя осенил крестным знамением крейсер, вероятно, благословляя, после семидесятилетнего забвения, на очередной выстрел, а может, на вечный покой до грядущего конца света.

Дружок, перехилившись через ограждение, равнодушно плюнул в синюю бездну Невы, воспеваемую вдохновлёнными поэтами. Фунтика поминальный обряд без причитающейся стопки не устраивал, и он опротестовал это, требуя христианского подхода к событию.

Друзья вышли дворами к Пеньковой улице.

− Ресторанъ «Амбасадоръ», − прочитал Фунтик резную, золочёного цвета, из ценных пород дерева вывеску, покоившуюся под аркой центрального входа питейного заведения.

− Ресторан − это место, где удобнее всего выразить степень собственного тщеславия.

Фунтик хитровато улыбнулся:

− Может, и мы выразим?

− Тщеславие, дитя моё…

− Задрал ты уже меня своими дитями, − недовольно фыркнул Фунтик, колючим ежовым взглядом пронзив философа-самозванца.

− …питается ассигнациями, − как ни в чём не бывало продолжал тот. − Боюсь, что после того, как мы в полной мере выразим величину этого самого тщеславия, нам придётся стоять на паперти, выпрашивая у бедных соотечественников милостыню…

В ближайшем магазине Фунтик на деньги, позаимствованные давеча у таинственной незнакомки, купил бутылку мадеры.

Друзья устроились на скамейке под разлапистой елью. Жульдя-Бандя, не без труда продавив вовнутрь шляпкой ржавого гвоздя пробку, стал разливать янтарного цвета жидкость в бумажные стаканчики.

− Пьём?! − перед ними стоял молоденький сержантик, на лице которого торжествовала улыбка, будто тот, как минимум, обезвредил агента 007. Фунтик, плохо переносивший блюстителей порядка, побледнел, с неподдельным страхом ожидая предъявления обвинения. Глаза его метались, как рысь в клетке.

− Сержант милиции Кочкин, − он неуклюже вскинул руку ладонью вперёд, к чему, пожалуй, больше бы подошло «Хайль Гитлер!» − Распитие спиртных напитков в общественном месте!

Фунтик облегчённо выдохнул, ожидая более суровой статьи, поскольку пожертвования таинственной незнакомки были отнюдь не добровольными и пересекались с одним из псалмов УК «Тайное хищение чужого имущества».

− Товарищ старший сержант! − Жульдя-Бандя, зная о врождённом тщеславии милиционеров, повысил его в звании. − Вот у друга пришлось усыпить кошку. Сошла, так сказать, с ума, − он покрутил у виска указательным пальцем. − Стала на мышей кидаться.

Сержант на секунду задумался, не в состоянии уловить открытого южного юмора. Потом взорвался, как пороховой склад, пожалуй, ещё больше нарушая общественный порядок.

Пользуясь случаем, Жульдя-Бандя воткнул ему в руку стаканчик с мадерой, конфискованный у Фунтика, призывая не стать безучастным к упокоившемуся животному. Сержант сначала категорически отказывался, сетуя на то, что при исполнении, однако, Жульдя-Бандя был настойчив, заявляя, что он с другом не в состоянии выразить всеобщей скорби по Мурке.

Блюститель порядка, который вчера ещё с друзьями пил по подворотням дешёвую портюху, всё же сдался. Однако, чтобы не замарать чести мундира или, по крайней мере, замарать её не полностью, снял фуражку и, озираясь по сторонам, мощными глотками осушил стаканчик, крякнул и принялся жевать пластинку сыра, любезно предоставленную Фунтиком, который впервые в жизни общался с работником милиции без составления протокола.

Жульдя-Бандя налил теперь уже и корешу, а вместе с ним и сержанту, который, к слову сказать, был уже не на службе, и только форма вносила некоторый дискомфорт.

− Бог любит троицу, − напомнил он, наливая сержанту третью. Тот выпил и, прощаясь, порекомендовал переместить траур на Мичуринскую, где в тихих спокойных уютных двориках патрули появлялись крайне редко.

− За щё ж ви, тётя, так полюбили дядю, − пританцовывая, напевал Фунтик, чрезвычайно довольный благосклонностью к нему Всевышнего. – Гля, комсомолочки, − он кивнул в сторону щебечущих на скамейке старшеклассниц, одна из которых эротично облизывала шоколадное мороженое, другая, закинув ногу за ногу, что-то заговорщически шептала ей на ушко. − Поди, уже трахаются, − предположил он, ища союзничества в глазах товарища.

− Переходный возраст у девочек заканчивается в 14 лет, а у мальчиков – в 75, когда они начинают понимать, что это уже их последний переход.

Фунтик хихикнул, выражая полную солидарность в отношении 75-летних мальчиков….

Глава 14. Гастролеры знакомятся с Карлсоном, который живёт на крыше

Вняв совету сержанта, друзья прошли квартал. Обустроились в беседке для доминошников, мирно сожительствующих с представителями непрофильных специальностей − картёжниками и пьяницами, где последние доминировали, склоняя в свои ряды добропорядочных козлятников.

Из-за угла к беседке, прихрамывая на правую ногу, направлялся странный тип: в генеральских шароварах с лампасами, с кроссовкой на правой ноге и в скороходовском полуботинке на левой. Кроссовка была на несколько размеров больше: вероятно, из-за опухшей ступни.

На нём была шёлковая пёстрая цыганская рубаха с воланами и перламутровыми пуговицами, пришитыми накрест белыми нитками. Венчала гардероб ковбойская шляпа с кокардой, что придавало гостю ещё больше индивидуальности, экстравагантности и экспрессии.

– Что за нонконформистский стиль одежды? Какое чудное сочетание стилей! − восторженно встретил Жульдя-Бандя представителя высокой моды, теребя кружевную оборку рубахи. − Какое тонкое понимание природы бытия! − глядя на сочетание кроссовки со скороходовским полуботинком, восхищался он. − Сю, можно сказать, реализм! Это форма одежды или стиль жизни?

Фунтик тяжело вздохнул: крутя головой, выдохнул ещё тяжелее, надувая при этом губы. Он сознавал, что ближайшие четверть часа будут посвящены бродяге.

− Вы у кого одеваетесь − у Джанни Версаче?! − бродяга пожал плечами, силясь понять смысл вопроса. − У Джорджио Амани?! − тот кивнул, предполагая за сотрудничество со следствием получить причитающуюся стопку. − Какая тонкая работа! Можно сказать − супер оригиналь. Чувствуется рука мастера, изваявшего такой замысловатый сюжет. Фунтик, так это же летняя коллекция Дома высокой моды Пьера Кардена! − Жульдя-Бандя шлёпнул дружка по предплечью и с неподдельным интересом стал осматривать одеяние пролетария.

Тот втянул сквозь верхние резцы воздух, покрутив головой окончательно.

− Это же доспехи времён доисторического материализма! Ты у нас просто авангардист-любитель, − он похлопал авангардиста по плечу. − Хочешь разделить с нами радость бытия? Выпить хочешь? − видя лёгкое замешательство на лице пришельца, пояснил Жульдя-Бандя.

Любитель, конечно же, хотел и, не раздумывая, приземлился на скамейку в ожидании радости, предоставляемой бытием.

Добрый дядя налил ему полстакана мадеры и, выкладывая закуску, положил перед ним ломоть куриной ветчины:

− Угощайся, будь как дома.

Авангардист жадными глотками осушил стакан, оставив на обветренных губах глянцевую плёнку. Янтарного цвета, лёгкая, пикантная, карамельно-орехового вкуса мадера показалась пролетарию компотом. Он по-свойски разломал ветчину на две части: жуя, равнодушно признался:

− У меня нет дома. Я живу на чердаке.

− Карлсон, который живёт на крыше? Оригинально! − Жульдя-Бандя налил по полному стакану, лишённый Карлсоном девственности пододвинул к Фунтику. Тот привстал, быстрым движением изъял нетронутый, оставив на столе лужицу.

− Сволочь красная! − в сердцах пожурил дружок и, придвинув стаканчик к авангардисту, сделал несколько глотков из горлышка.

Фунтик, не прельщённый запахом, исходившим от пролетария, переместился на самый край скамьи. Карлсон, блаженно улыбаясь, вылил содержимое стакана в рот и принялся за второй кусок ветчины, на который уже никто не претендовал.

− На крыше, стало быть, живёшь?! − Жульдя-Бандя незаметно моргнул товарищу.

Пришелец утвердительно кивнул:

− Меня так и называют − Карлсон.

− И правильно! − Жульдя-Бандя по-приятельски похлопал его по плечу. − Диогенствовать нынче стало невозможно, поскольку популяция бондарей сократилась до критического минимума, к тому же мировоззревать сверху − гораздо приятнее, − философ устремил взор куда-то в вечность. − Крыша, голуби, свобода слова, ощущение полёта − весь мир у твоих ног! Только на крыше можно постичь смысл жизни! − выдвинул он претендующую на долголетие гипотезу.

− В подвале тоже, − Карлсон криво улыбнулся, памятуя о начальной стадии этого постижения − в подвале старинного дома на Гороховой, где, по крайней мере, зимой было теплее.

Жульдю-Бандю, в отличие от дружка, чрезвычайно веселил экстравагантный вид пролетария, чем-то схожий с беляевским Дон Кихотом. Нисколько не брезгуя букетом запахов, исходившим от него, стал разливать вино, начиная, конечно же, с дорогого гостя. Тот покрутил головой, сделав такое страдальчески-брезгливое лицо, что силы воображения недоставало, чтобы понять причину отказа.

− Это же мадера! − со злостью прошипел Фунтик в сторону строптивого собутыльника.

− Компот, − равнодушно тряхнул рукой Карлсон, опыт которого вряд ли можно было бы подвергнуть сомнению, − лучше водочки.

− А может, коньяка?! − Фунтик позеленел от злости, готовый выкинуть привередливого авангардиста из беседки.

Тот утвердительно кивнул, не чуя поддёвки, поскольку человеческие эмоции разделял исключительно на две части: отрицательные, когда его бьют, и положительные, когда его не бьют. Поскольку его били чаще, за глупую наивность, которую почитали за издевательство, он находил в людях больше отрицательного.

Жульдя-Бандя, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, прикрыл ладошкой предательские губы:

− И сколько, сударь, вам нужно водки, чтобы почувствовать себя человеком?

Бродяга, ранее никогда об этом не задумывавшийся, погряз в сомнениях, чухая чёрными пальцами слипшиеся от грязи волосы на затылке:

− Пузырь..и чекушку, − спешно прибавил он, полагая, что одной бутылки для того, чтобы в полной мере ощутить себя человеком, будет явно недостаточно. − Маму с дочкой, − перевёл он с технического языка на народный.

− Боюсь, дитя моё, − Жульдя-Бандя по-отечески потеребил нетронутые цивилизацией дикие заросли волос на голове обитателя чердаков и подвалов, − у вас от полутора бутылок водки начнётся обратный процесс. Впрочем, как знать….

Глава 15. Щедрый дядя

Карлсон улыбнулся, вполне разделяя сию точку зрения.

− Пошли!

− Куда? − пролетарий, опасаясь, что его побьют, а то и вовсе заставят бесплатно рыть траншеи, насторожился, утвердив мутный взор в глаза благодетеля.

− В гастроном, куда ж ещё?! − подбодрил Жульдя-Бандя, видя нерешительность Карлсона…

− …Девушка, нам бы коньячка. Встретил друга детства, − Жульдя-Бандя по-свойски похлопал друга детства, вполовину старше себя, по плечу. − Двадцать лет не виделись.

Продавщица улыбнулась постоянному покупателю, ранее предпочитавшему исключительно дешёвую портюху.

− Торжественная встреча после двадцатилетней разлуки?

− Очень торжественная, − подтвердил щедрый покупатель.

− Вам какого и сколько?

− Семь звёздочек… − маму с дочкой! − сурово и возвышенно вынес приговор бродяга, чему вполне соответствовали генеральские шаровары с лампасами.

Продавщица прыснула. Отвернувшись, нагнулась, будто в поисках требуемого, заржала кобылицей, предательски сотрясая плечами.

− Остали-лись только вну-нучки, − она обернулась − красная, с размазанной по щекам тушью, силясь совладать с приступом смеха.

Пролетарий был невозмутимо холоден и серьёзен, что развеселило и друга детства.

− Тогда пятизвёздочную маму и… маму, − расщедрился пролетарий, с намерением, видимо, угостить своих новых друзей. − И что-нибудь пожрать.

Глаза его забегали по витринам, как мыши в лабазе от нашествия вечно голодных хозяйских котов. Казалось, что глаза его, как у хамелеона, каждый по отдельности, стали обозревать на триста градусов. С трудом сокрывая волнение, он выискивал на прилавках что-нибудь этакое, равноценное напитку, поскольку шанс повстречать в своей жизни столь щедрого соотечественника ещё раз − был один к ста тысячам.

− Колбаска свеженькая ливерная, хамса слабосолёная атлантическая, − издевалась продавщица, растянув в улыбке губы.

Карлсон, не обращая ни малейшего внимания на издёвки, ткнул пальцем в стекло витрины, где в прозрачной упаковке покоилась бледно-розовая плоть сёмги.

− Это… и брынзы… полкила, − вспомнил он о наличии в крови молдавских корней. − И этот, как его… и «Кэмэлу» пачку… нет, две… − поправился он. − И банку вот этих…

− Оливок?

Пролетарий кивнул, судорожно отыскивая на прилавках что-нибудь для гурманов, хотя гурман в нём ещё не родился, а был лишь в эмбриональном состоянии.

Жульдя-Бандя улыбнулся:

− А это у вас копчёная курочка?

− Петух, − продавщица хихикнула.

− Я надеюсь, он умер не своей смертью?

− Смертью героя.

− Заверните и обсчитайте, пожалуйста, − Жульдя-Бандя искренне опасался, что разохотившийся авангардист нанесёт серьёзный удар по бюджету.

− Непременно, − пообещала продавщица, лихо щёлкая по клавишам калькулятора. − Сто семнадцать рублей пятьдесят копеек.

− Ого! Я же просил обсчитать, а не ограбить! − воскликнул покупатель, в совершенстве владеющий приёмами сложения простейших чисел. − Я понимаю, что вам нужно кормить детей и мужа, и я даже готов пожертвовать на их содержание ну, например, червонец, но никак не двадцать семь рублей. К тому же у меня сегодня на иждивении друг детства, − он похлопал пролетария по плечу.

− Возмужал ваш друг детства, − съехидничала продавщица, выдавая сдачу, с вычетом пожертвованного на содержание мужа и детей червонца.