Текст книги "Гастролеры, или Возвращение Остапа"

Автор книги: Константин Чубич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 14. Одного из главных героев инсценированной постановки «Никто не хотел умирать» зрители чествуют как челюскинца

Жульдя-Бандя исчез так же, как и появился: внезапно, стихийно, неожиданно. Он был не вправе позволить уйти в небытие, несомненно, достойному артисту. Торопливой поступью он настиг черноморца, сыгравшего на бис единственную и, возможно, свою последнюю роль в жизни.

Экс-покоритель морей и океанов увидел цветущего, как майская роза, обидчика. От греха подальше, он хотел было свернуть в сторону, но от предложения отметить свой актёрский дебют отказаться не сумел.

Звёздную пару встречали, как челюскинцев. Отставной моряк понял, что стал жертвой розыгрыша. Посетители кафе его дружелюбно похлопывали по плечу, пожимали руку, как космонавту, совершившему беспрецедентный полёт на Луну.

Он, на секунду, сопоставил свои мучения со страданиями Христовыми, и ему стало немного неудобно перед Иисусом. Да и лёгкие ранения в виде царапин тянули разве что на моральные увечья средней степени тяжести.

Не был обделён вниманием и провокатор, устроивший феерическое зрелище на троллейбусной остановке возле пляжа «Аркадия». Его схватили две половозрелые девицы в попытке завладеть интеллектуальной собственностью вместе с прилагающейся к ней плотью.

– Девочки, – виновато скрестив на груди руки, вежливо отказался он, – сегодня я не распоряжаюсь своей биографией.

Он вознёс руки в сторону потерпевшего и громко, с ораторским азартом возгласил:

– Дамы и господа! Я хочу представить вам народного артиста СССР… – великий авантюрист что-то шепнул черноморцу на ухо, – Василия Топоркова! – он придал руке моремана восклицательное положение, как рефери – победителю в поединке. – Я предлагаю выдвинуть его кандидатуру на премию «Оскар» в номинации «Актёр года». – Нет, – возразил он себе, – на премию «Лучший актёр двадцатого столетия!»

Демократия восторжествовала. Василий Топорков большинством голосов посетителей кафе был признан лучшим актёром ХХ столетия, при отсутствии, впрочем, иных кандидатур.

У рождённого на троллейбусной остановке таланта нашёлся восторженный почитатель в лице добродушного толстяка с красными, как у безутешной вдовы, глазами.

– Официант, бутылку коньяка..Нет – две, – окончательно расщедрился он.

Обалдевший от внимания черноморец, взирая на целых две бутылки коньяка, с трудом верил в случившееся. До этого его судьба была небезразлична только участковому инспектору, а вместо коньяка приходилось довольствоваться исключительно самогоном, солнцедаром или портвейном…

Василий залпом махнул рюмку. Закусил бутербродом с чёрной икрой от благодарной соседки с перемазанными тушью веками и покрасневшими, как бурелый помидор, щеками. Мореман возлюбил ближнего своего, коим оказался толстяк, как самого себя, а возможно, даже больше.

Конферансье тем временем изъял у «оскаропросца» бескозырку с оборванными ленточками, напоминающую теперь уже еврейскую кипу. Перевернув её вверх дном, приспособил под жертвенник.

«Всякий труд должен быть оплачен, а тем более труд артиста», – справедливо думал он, начав паломничество между столиками. Для затравки опустил в тюбетейку изрядно измятую пятёрку, «подмолодив» медяками, оставшимися после незабываемой трапезы в орсовской столовой.

Посетители кафе, ставшие свидетелями собственного бессилия перед высшим проявлением эмоционального оргазма, щедро оплачивали премьеру величайшей постановки под названием «Никто не хотел умирать».

Более остальных пожертвовала прожжённая и опытная заведующая кафе, и неспроста: происшедшее на троллейбусной остановке и в кафе на пляже «Аркадия» взбудоражило всю Одессу.

По городу поползли слухи о том, будто группа бременских арлекинов инкогнито гастролирует по Черноморскому побережью, делая набеги на рестораны и закусочные, облюбовав кафе на пляже «Аркадия», куда и повалил народ в ожидании второй серии, делая сумасшедшую прибыль.

Звёздный театральный дуэт, в столь короткий срок пленивший сердца соотечественников, этим же вечером прекратил своё существование.

Друзья, а к тому времени спиртное сблизило их, поделили поровну деньги, за вычетом по иску потерпевшей стороны материальных убытков, связанных с утратой нескольких бутылок портвейна, и разошлись в разные стороны.

Черноморец, к слову сказать, сделал несмелую попытку получить компенсацию за моральные увечья, но на тот момент сия статья отсутствовала в Святом Писании и в возмещении морального вреда, на полном основании, было отказано.

Жульдя-Бандя напомнил потерпевшему о том, что до потерпения его узнавали только бродячие собаки, а нынче знает вся Одесса, с чем трудно было не согласиться.

Глава 15. Гостиница «Аркадия» вдохнула возмутителя спокойствия в кафе на одноимённом пляже

– Сто пятьдесят четыре рубля ноль-ноль копеек, – выбросив в траву несколько неконвертируемых медяков, подсчитал стоимость своего интеллекта Жульдя-Бандя. – Не густо: месячный заработок простого инженера.

Ему стало немного жалко себя. На простого инженера жалости уже не оставалось.

– Скромные дивиденды великому труженику оригинального жанра, – пряча в карман брюк заработанные в опасной сделке с суровой действительностью деньги, констатировал он. – Жалкая подачка гиганту мысли – молочному внуку легендарного авантюриста О. Бендера, – замахнулся на родство с великим комбинатором Жульдя– Бандя.

– Ха-ха! Это же знамение! Ведь Остап Ибрагимович Бендер рождён неугомонным еврейским дуэтом здесь, в Одессе. А где гарантия, что зачатие легендарного Остапа не проходило в кафе на пляже «Аркадия»?! Гарантии никакой. Гарантировать может страховая компания, а констатировать – патологоанатом, – странствующий оболтус улыбнулся от столь грандиозной, пожалуй, не лишённой смысла гипотезы…

Молодой человек, обременённый собственным остроумием, шествовал по ночной Одессе, разглядывая объятые радужным неоном витрины магазинов. Гостиница «Аркадия», неподалёку от одноимённого пляжа, зазывала постояльцев голубым неоном, многообещая, как и всякая блудливая реклама, домашний уют, комфорт и доступные цены.

Последнее заинтриговало нашего героя, и он направил стопы в гостиницу, в коей табличку «Мест нет», долгое время служившую девизом для благоустроенных прибежищ иногородним гражданам, сменила более демократичная – «Добро пожаловать».

– Вам какой номер? – сухо и озлобленно спросила администраторша, вооружая глаза очками в позолоченной оправе. Она озлобилась сразу же после того, как табличку «Мест нет» сменили на демократичную и свободолюбивую «Добро пожаловать».

Виски служительницы заезжего дома запорошила траурная седина, предвестница старости, пессимизма и скорого свидания со смертью.

– С видами на бушующее море. Я свободный художник! – молодой человек отобразил на лице высшую степень свободы и независимости, затем, переменив свободолюбие на таинственность, огляделся и шепнул на ушко. – Только попрошу – об этом никому ни слова. Об этом, кроме меня, никто не знает.

– Я буду молчать, как статуя Свободы! – торжественно пообещала администраторша и, улыбаясь, спросила: – Так тебе одноместный, двухместный или трёхместный?!

– А какой дешевле?!

– Трёхместный, с подселением.

– Тогда трёхместный, с подселением. С детства ненавижу одиночества, – пожелал практичный постоялец, мысленно оплакивая тощий бюджет. – Хотя можно и двухместный. Но только женщин попрошу не подселять, во всяком случае, старше сорока годов, я слабохарактерный. И лиц кавказской национальности тоже. Я дорожу своей репутацией.

Администраторша повеселела:

– Будешь плохо себя вести – подселю армянина!

– А вот этого делать не надо! – постоялец предупредительно потикал пальцем. – Это попахивает антисемитизмом…

– Заполняй анкету, слабохарактерный, – вручив бланк, оборвала женщина.

– Фамилия, вымя, отчество, дата рождения, – прочитал вслух Жульдя-Бандя, тотчас прояснив: – Меня что, будут поздравлять с днём рождения?!

– Щас, побежала заказывать торт со свечами.

– Можно без свечей, – сжалился постоялец.

– Национальность?.– он отправил знак вопроса в непорочный взор администраторши. – После 300-летней сэкспасии монголо-татарским игом Руси, категоричность в этом вопросе была бы крайне неосмотрительна.

Администраторша хихикнула, по-видимому, относительно сэкспансии:

– Заполняй, умник, а в графе национальность можешь написать татарин… или монгол…

В номере Жульдя-Бандя, безжалостно транжиря воду, произвёл омовение в душе. Распластавшись на белой хрустящей простыне, стал мысленно прокручивать события прошедшего дня. Он был доволен собой. Он был доволен гостеприимством Одессы и, в неменьшей степени, одесских женщин в лице обладательницы «сочных и мягких булочек».

Буйная фантазия неугомонного авантюриста не желала мириться с тихим и мерным течением умирающей империи, ещё не успевшей влиться в бурные демонократические воды анархии, бардака, хаоса, коррупции.

Глава 16. Зародившаяся идея не оставляет в покое буйную натуру бродячего авантюриста

Эйфория массового публичного оздоровления, прокатившаяся по стране, не оставляла в покое неудержимую натуру странствующего шарлатана. Жульдя-Бандя стал вынашивать план, в котором благодарные соотечественники станут менять свои ассигнации на его интеллект.

Он лежал на белоснежной простыне, свободолюбиво раскинув руки, как лежит добропорядочный налогоплательщик, необременённый кредитами гражданин или любящий муж, изменивший своей благоверной не более двух-трёх десятков раз.

Он представил себя на сцене огромного зала, в чёрном фраке, в объятиях взглядов страждущих и жаждущих исцеления. Потом пришёл к мнению, что траурный цвет может навести на мысль об исцелении нетрадиционным способом, и с лёгкостью переодел себя в белый. Слишком вульгарно и аристократично. Облачился в восточный султан. Это хоть и не излечивало, но вносило определённую степень загадочности, таинственности и мудрости. Тут же стал вопрос об аудитории.

Излечивать старух – дело безнадёжное и бесперспективное. К тому же старухи патологически любят болеть и с удовольствием болеют до девяноста лет. Здоровая старуха чувствует себя ущербной, и она торжественно умирает, не в силах сносить завистливых взглядов болящих соотечественниц.

Мечтатель заполонил зал симпатичными, разодетыми в весёленькие тона девицами, но счёл их одеяния слишком вызывающими. Безжалостно раздел их, но обнажённые молодые женщины мало походили на болящих и наводили на нескромные мысли. Он облачил всех в школьную коричневую форму с белыми фартучками поверх. Начал процесс массового оздоровления, но остался неудовлетворённым.

Оздоровлять молодых женщин экспресс-методом было большим хамством. Он нарисовал в уме стройную симпатичную блондинку, наделил внушительной грудью, всё-таки раздел её, определил на кушетку, прямо в центре зала, и стал массировать нежную податливую кожу.

Тут, на самом интересном, пелена застлала разум. Сон пленил сознание, заодно завладев и плотью. Блондинка растворилась, как белый дым. Ей на смену явился черноморец в форме налогового инспектора, который сотрясал его за грудки, требуя уплаты налога с собранного давеча в кафе на пляже «Аркадия» гонорара…

Утром, восстав ото сна, Жульдя-Бандя, обременённый зародившейся идеей, достал из дипломата из крокодиловой кожи корочку, удостоверяющую его как экстрасенса. Прочитал с незначительной корректировкой: «Московский международный центр по подготовке шарлатанов». Определил её обратно в дипломат. «На начальном этапе, однако, потребуется незначительное финансирование проекта, хотя, – ободрил он себя, – первые пожертвования от сердобольных граждан и гражданок уже начали поступать на текущий счёт народного целителя».

Жульдя-Бандя улыбнулся. Он был в прекрасном настроении, что соответствовало и настроению Всевышнего, ниспославшего на грешную землю чистое, с лёгкой проседью облаков небо. Солнце уронило сквозь расщелину штор косую золотистую полоску, взорвавшуюся на левой створке трельяжа брызгами огненного света.

– Ах, Одесса, жемчужина у моря, – мурлыкая, совершал утренний моцион её неудержимый гость…

Он спустился в буфет. Сочная конопатая девица премило и, казалось, с лёгким намёком улыбалась: рассчитывать на чаевые с холодным равнодушным взглядом не приходится. Молодой человек посмотрел на прейскурант, затем на королеву забегаловки:

– Для виду прейскурант висит и тщетный дразнит аппетит (А. Пушкин). А у вас цены ниже рыночных?

– Намного, – буфетчица устремила взор в искристые голубые очи посетителя:

– Что желаете?

– Всё, – признался он, хитро улыбаясь.

Молодой человек ублаготворил желудок бутербродами с нарезками из осетрового балыка. Запил бутылочкой «Жигулёвского». Углекислота приятно щекотала гортань. Уходя, незаслуженно осыпал конопатую буфетчицу лёгким дождичком комплиментов. Та криво улыбалась, потому что лёгкий дождичек чаевых ей импонировал больше.

Ранний посетитель выплеснул своё тело на улицу, отчётливо сознавая, что статус бродячего философа несовместим с оседлой жизнью.

Глава 17. Жульдя-Бандя в каменных джунглях легендарной Одессы

На клумбах пели цветы. Им вторили весёлые беспечные воробьи: вскормленные на «вискасах» городские коты, в отличие от вечно голодных и озлобленных деревенских, не проявляли к ним ни малейшего интереса.

Душа странствующего ловеласа плясала. Мажорную тональность нарушил двигающийся навстречу троллейбус пятого маршрута, на водительском кресле которого восседал один из участников побоища на остановке возле пляжа «Аркадия». Тот был занят маршрутом. К счастью, он не знал в лицо своего обидчика, иначе – второй части спектакля «Никто не хотел умирать» – было бы не избежать.

Прекрасное настроение преследовало нашего героя. Он улыбнулся, вспомнив, как рыжая девица, в компании за сдвинутыми столиками, вызвала Херсоном смех у его питомцев.

«Стоп! – остановил он себя. – А почему бы мне не устроить целительный спектакль в Херсоне?! Чем, предположим, Херсон хуже Серпухова? Или в Херсоне меньше жаждущих исцеления?!»

Несомненно, в Одессе их больше, но Одесса – город-герой, и он не имел морального права топтать своими грязными лапами героическое прошлое черноморского портового города. К тому же Жульдя-Бандя, как и всякий провинциал, не любил суеты мегаполисов.

«Начнём с Херсона!» – окончательно решил странствующий махинатор, к тому же, Херсон, ничего плохого ему не сделал.

Воодушевлённый предстоящими грандиозными событиями, связанными с сеансами массового оздоровления херсонцев, а Херсон – это не забытый Богом Серпухов, наш герой принялся насвистывать Марсельезу, через зубы, низким тембром, что более походило на шипение кобры.

«Стоп! – снова остановил он себя, продолжая, вместе с тем, топтать грешную землю. – Странствующий философ не имеет морального права отказать знаменитому на весь мир «Привозу» в аудиенции. Вперёд, на «Привоз»»!

Он не сумел не затронуть шествующую с ним в одном направлении студентку, которая вполне могла оказаться и не студенткой вовсе, а обыкновенной проституткой:

– Мадам, не подскажете бедному страннику, как попасть на «Привоз»?!

– Что-то я раньше не слышала, чтобы на «Привозе» открыли благотворительный центр для бедных странников?! – хитро улыбнулась девица. – Вон до того перекрёстка, – она указала рукой на перекресток справа, – потом налево и через квартал – упрётесь.

– Рогом?!

Девица хихикнула:

– Если есть – можно и рогом.

– Берегите себя!

– Непременно, – пообещала таинственная незнакомка, – чао, мой бедный странник! – она послала легкомысленному повесе воздушный поцелуй, после чего губ не сомкнула, отчего ротик принял эротические очертания, дав тому повод определить для него несколько иное предназначение.

Местоимение, присовокуплённое к «бедному страннику», вероятно, ничего не значившее, взбудоражило сознание ветреного ловеласа. Он подался за девицей, но та юркнула в трамвай, вероятно, даже не осознавая, что убегает от своего счастья.

Жульдя-Бандя впервые в жизни ощутил себя обворованным, с той лишь разницей, что он не знал, что украли, и не ведал о размерах понесённых материальных убытков. Величину морального вреда, нанесённого аборигенкой, подсчитать было невозможно.

Вскоре вожделенная вывеска «Привоз» игриво встретила его – весёлого и беззаботного, успевшего позабыть о лёгком ранении, нанесённом его самолюбию оставившей на произвол судьбы холодной бездушной аборигенкой.

Глава 18. Жульдя-Бандя на «Привозе» – главной достопримечательности Одессы!

– «При-воз», – прочитал по слогам ветреный повеса, почувствовав лёгкое волнение, поскольку знал, что на «Привозе» орудуют отъявленные искушённые одесситы, которым он, Жульдя-Бандя из Парижа (он на самом деле провёл детство, отрочество и юность в пригороде Армавира, именуемом Парижем), намерен был устроить интеллектуальную бойню.

«Привоз» – мечта поэта! – заключил философ-абстракционист, подразумевая, по-видимому, себя, хотя до нынешнего момента поэтический дар в нём находился в зачаточном состоянии. – Оплот остроумия. Противостояние классовых врагов – крестьян из предместий и коренных одесситов! Единственное место на земле, где эмбрион зародившейся мысли произрастает в одесский народный юмор».

Молодой человек пересёк заветную черту, где в чреве города за оградой укрылась интеллектуальная житница целой республики. Справа, за воротами, дородная, годов сорока женщина с пепельного цвета волосами торговала бочковым пивом.

«Я бы позволил ей надо мною надругаться», – утробно обнадёжил её плотоядный дебютант «Привоза», хотя у последней пока такого желания не обнаруживалось.

– Пиво юбилейное?! – улыбаясь, как старой знакомой, вопрошал он.

– «Оболонь», – сухо ответила привыкшая к постоянному вниманию сильной половины продавщица, к тому же знакомого, а тем паче старого, она в нём не признала.

– Я имею в виду по возрасту.

– По возрасту? – пивная королева обозначила интерес к заезжему молодому человеку, поскольку его говор был совсем не одесского происхождения. – По возрасту? – переспросила она и, не дожидаясь подтверждения, удовлетворила его любопытство. – Старое, как моча мамонта, а тебе что, на нём жениться?!

Она засмеялась звонко и заразительно, как смеются не обременённые кредитами и жизненными проблемами оптимисты.

– Наливай! – он указательным пальцем прочертил сверху вниз воздух, подтверждая свою платёжеспособность.

Молодой человек, приняв бокал, отпил пару глотков, удостовериться в качестве:

– Приговор!

– Чево?! – королева пивной бочки вопросительно подняла глаза.

Жульдя-Бандя умилялся девственной простотой одесситочки:

– Счёт!

– Так бы сразу и сказал, а то – «приговор», деловой. Три с полтиной.

– Сдачи не надо! – протягивая пятёрку, заявил он с такой гордостью, будто ублаготворил четвертной. – Щедрость моя не знает границ!

– Та боже ж мой, – женщина хитрым искристым взором обняла незнакомца.

Беседу оборвал бойкий старичок с отчаянно-красным носом, нахально вторгшийся в диалог, идиотским вопросом разрушив доброе начинание:

– Жоя, как пиво?!

– Пиво как пиво, – ответил вместо Зои Жульдя-Бандя, совершив очередной глоток.

– Алексеич, тебе как всегда?! – продавщица пытливо взглянула на старичка.

Тот утвердительно кивнул, пояснив:

– Кактель Молотова.

Зоя вынула из-под ящика, на котором сидела, початую бутылку «Зубровки», налила в мерный стакан 100 граммов, вылила в кружку, дополнив её пивом.

– Пиво без водки – деньги на ветер! – принимая кружку, сделал ошеломляющий вывод старик с таким горделивым видом, будто открыл способ термической ионизации атомов и молекул. Он прильнул к кружке и оторвался только тогда, когда на дне осталась только пена.

– В него здоровья, как у коня, – улыбаясь, пояснила королева пивной бочки, что, конечно же, польстило старику.

– Повторить! – вытирая с губ пену, приказал он, торжественно обещая: – Я ещё всех вас переживу! – он с усердием, постучал костяшками пальцев по груди, ощерив пасть, в которой в девственности остались только клыки и несколько задних зубов, отчего улыбка получилась какой-то мистической, как у одного из персонажей ужастиков Альфреда Хичкока.

– Зачем же так истязать себя жизнью? – вставил Жульдя-Бандя, дабы утвердиться в качестве философа. – Что она тебе сделала хорошего?

Старик почесал сухими, как хворостина, пальцами за ухом: по всей вероятности, этот глупый вопрос ранее не посещал его мудрую голову.

– А и нищево плахова, – как-то неубедительно прошипел он.

Он почесал и за другим ухом, как-то неуклюже вывернув губы: по-видимому, вернувшись в свою пресную безотрадную унылую действительность. Ему стало неудобно обманывать себя, и он торопливо прильнул к кружке.

– Жизнь – это пагубная привычка, летаргический сон смерти, которая явится без приглашения, чтобы поставить точку в твоём пустом никчёмном, преисполненном каменьями житие. – Жульдя-Бандя сделал внушительный глоток, отчего на верхней губе молодым месяцем отпечаталась пенка.

Королева пивной бочки, не скрывая интереса, бросала взгляд на рассказчика.

– Человек – одушевлённая пылинка на этой грешной земле. И, как это ни прискорбно, в ближайшем будущем о каждом из нас будут говорить в прошедшем времени. И, пожалуй, единственное, что индивид оставит в память о себе неблагодарным потомкам, – лаконичную биографию на надгробной плите.

Жульдя-Бандя отхлебнул из кружки пива, технической паузой давая слушателям переварить сказанное, чтобы утвердиться в качестве философа окончательно.

– Планета задыхается, она катастрофически перенаселена людьми, поэ…

Старик дерзко оборвал философские испражнения молодого выскочки:

– Проблема не в том, што планета перенащелена людями, проблема в том, что она перенащелена дураками, – прошепелявил старик, с чем, пожалуй, трудно было бы не согласиться. Он победоносным взором окинул одного, на его взгляд, из их представителей.

Пивная королева засмеялась так заразительно, что лет пяти малыш в голубых шортиках, белой футболке и бескозырочке, выгуливающий молоденькую стройную мамашу, покрутил пальчиком у виска, отчего та захохотала ещё пуще.

Старик с молодым повесой присоединились, организовав весёлый тройственный союз. Святая троица, впрочем, тотчас обратилась в квартет, поскольку к ней присоединилась высокая блондинка в джинсах «Монтана», выгуливающая себя сама.

Когда эмоции поутихли, Жульдя-Бандя продолжил:

– Завершить своё земное путешествие нужно красиво. Я бы, например, совершил паломничество на святую землю и последний глоток воздуха сделал бы в водах Иордана.

– Идиёт! – старик, с тем чтобы закрепить сказанное, так же, как и малыш, покрутил указательным пальцем у виска, снова ощерив беззубую пасть. – В Ярдани и дурак потопнет. А вот ешели потопнуть в бочке ш пивом. Об тебе во всех гащетах пропишуть.

– Только не в моей, а то ещё и за меня пропишут, – продавщица растянула губы, отчего ее широкое лицо стало ещё шире.

Старик сделал внушительный глоток, крякнул от удовольствия, показывая, что жизнью вполне доволен.

– Слушай, папаша, – Жульдя-Бандя по-отечески обнял старика за плечи. – Опупительный ты пацан. Я бы тебя с удовольствием угостил пивом, но у меня нынче проблемы с деньгами.

– Ш мошгами у тебя проблемы, – поставил собственный диагноз несколько перезревший мальчуган.

– Папаша, попрошу без грубостей! – попросил молодой человек. – Почему ты такой злой? Если бы ты не был таким злым, я бы тебя усыновил, – обнадёжил он старика, что, впрочем, не вызвало восторга у последнего. – Береги печень, мой мальчик! – пожелал Жульдя-Бандя. – Глубокое вам мерси, – поблагодарил он королеву пивной бочки, передавая пустой бокал. – Я буду за вами торжественно скучать!

– Я тоже! – пообещала женщина, улыбкою провожая весёлого молодого человека.