Текст книги "Машина"
Автор книги: Конрад Уильямс
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Конрад Уильямс
Машина
Это была машина? Или автобус?
Уголок ее рта был запачкан майонезом, а волосы сзади (она не в силах была расчесать их) торчали, словно лапки дохлого паука. Грэм припарковал машину около паба «Британия», из окон которого открывался унылый вид на плоский, грязный берег. Он заказал два горьких пива. Девушка за стойкой была настолько поглощена своими мыслями, что даже не подняла головы, принимая заказ. В баре было безлюдно, только за одним из столиков какая-то парочка внимательно изучала свой фотоаппарат.
– Помнишь, мы ехали в машине? Я держал руку на передаче, а ты положила свою руку на мою…
Джулия посмотрела на него так, словно он попросил ее сделать что-то непристойное. Может быть, и попросил вспомнить. Грэм смотрел, как она двигает стакан, покрывая влажными кружками рассохшийся полированный стол. Он ощущал запах жареного мяса, луковых чипсов, запах дыма маленького поезда, что курсирует между Хиссом и Дангенессом, и примешивающийся ко всему слабый запах моря.
– Ты… – начал было он, но замолчал. Уже не важно, что она скажет в ответ. Он не знал, сколько им еще сидеть за этим столиком, не знал, сколько времени займет ожидание.
Три месяца назад еще не приходилось растирать для нее пищу в пюре и помогать ей спускаться и подниматься по лестнице. И она не стала бы подзывать его слабым голосом или разглядывать туманным взором.
– А где мы? – спросила она однажды воскресным утром, когда он входил в спальню с тостами и чаем на подносе.
– Я не знаю, – ответил он.
Грэм хлебнул пива. Оно было кислым – видимо, стакан плохо вымыли. Симптомы рака мозга, или blastoma multiforme (как ему с неуместным пафосом поведал врач, будто бы рекомендуя необычное блюдо в меню), – это частые мигрени, слабость, апатия, нарушение координации движений и речи, изменения в поведении и мышлении. Эта форма рака, сказал специалист, особенно агрессивна. Если сравнивать разные виды рака с породами собак, рак мозга был бы тоса ину* {* Тоса ину – порода бойцовых собак, выведена в Японии.}.
– Я больше не хочу, – пробормотала Джулия, отодвигая стакан.
Он взял ее за тонкие белые руки и попытался улыбнуться.
– Все в порядке, – сказал он. – Пошли.
Выйдя из бара, они направились к берегу – обоим этого хотелось. Она не знала, что он уже бывал здесь много лет назад. Она просто хотела увидеть море – пока могла еще что-то видеть. Она опиралась на него. Грэм и Джулия шли по крупной гальке, очень медленно, но это было не важно. Время вообще потеряло значение. Время стало всего лишь промежутком между этой и следующей секундой. Такие слова, как «на следующей неделе» стали непонятны, словно сказанные на незнакомом языке.
Был отлив; море казалось тонкой бледно-серой полоской между свинцовым небом и серо-коричневым пляжем. Рыбацкие лодки стояли на песке, обращенные носами к воде. Казалось, им не терпится вернуться в родную стихию. Вспышки статического электричества над местной радиостанцией, Джулия пошла на их свет. Воздух был очень пыльным; он как будто накрывал пляж осязаемым толстым слоем. Треск осыпающейся гальки под ее ног? ми отдавался у него в мозгу, и, глядя на ее неверные шаги, он понимал, что конец близок.
Полоса неба над самым морем была окрашена в охристый цвет. Останавливаясь, чтобы передохнуть, Джулия смотрела на нее так, словно там были написаны слова, которые непременно следует прочесть и понять. А тем временем пляж медленно хоронил свои секреты. Огромные, спутанные куски стального троса.
– Где он?
Он улыбнулся.
– Ты, как всегда, нетерпелива. Я же сказал, что до темноты он не появится. У нас еще целый час. Как минимум.
– Хочу идти дальше, – произнесла она, озираясь.
– Ты уверена, что не слишком устала? – спросил он. – Ладно, тогда пошли.
Они с трудом потащились по берегу. Странная чахлая растительность, похожая на высохшие губки или испачканную промокательную бумагу, пробивалась между камнями: морская капуста или что-то вроде того. Поворачивая в сторону коттеджей у Дангенесс-роуд, он обернулся, чтобы посмотреть на громадные реакторы электростанции. Наверное, это из-за них в воздухе здесь как будто что-то потрескивает. А может, это просто рыбаки то и дело забрасывают удочки: угрей ловят совсем недалеко от берега.
Он рассказал Джулии, что на водозаборниках установлены специальные решетки, чтобы в трубы не заплывали тюлени. Она кивнула и покачала головой. Один глаз плотно закрыт, длинные тонкие волосы обрамляют осунувшееся лицо. Жилки на ее висках напоминали плесень на дорогом французском сыре. Цвет гниения. Организм, пожирающий сам себя. Тоса ину. Он протянул руку, но Джулия резко отдернула свою, будто обожглась.
Они прошли мимо садика на Коттедж-авеню, где он однажды сфотографировал ее на фоне каменной кладки, украшенной кусочками разноцветного стекла и идеально белой клешней краба.
Хотя день был на исходе, воздух был сух и обжигающе горяч, оставляя во рту неприятный металлический привкус.
В прошлый и единственный раз он был здесь со своим классом на двухдневной экскурсии. У мистера Уилсона, их учителя географии, был своеобразный выговор, который Фаджи, лучший друг Грэма, называл «иксобразной шепелявостью». Шипящие географа были чересчур мягкими и невнятными, и казалось, что он все время слегка навеселе. Хотя ученики и подозревали, что так оно и есть, никто ни разу не подловил педагога на «выхлопе»: присутствовал лишь затхлый запах его прокуренного твидового костюма.
– Это потому, что у него нет двух верхних зубов, – объяснил один бравировавший своей либеральностью учитель, когда случайно застал Фаджи за передразниванием уилсоновской дикции. – Видели бы вы его, когда он пытался съесть банан. Мне пришлось выскочить из учительской!
Мистеру Уилсону явно больше нравилось наблюдать за птицами, а не изучать рельеф и структуру почв. Однажды после ланча он запихнул в свой бежевый «ровер» несколько любознательных мальчишек и отвез их в Дангенесский заповедник, где проржавевший, потерявший форму якорь, обломки металла – все это медленно погружалось в бездонный песок.
«Нас тоже затянет, – подумал он, – если остановимся».
– Его здеесь нет, – протянула она со страхом.
– Придет, – твердо сказал он. – Обязательно придет. Он всегда приходит.
– Ты скаазал, он будет здесь.
Она не собиралась успокаиваться. Обессиленный, Грэм сел, привалившись спиной к куче гальки. Он смотрел, как призрак в черных одеждах, которые ему, призраку, теперь велики, с причитаниями удаляется. На мгновение он потерял Джулию из виду на фоне черных флагов на лодках, но вскоре увидел, что она 1 изнеможении упала на камни. Он понадеялся, что она хотя бы ненадолго заснет. ›
Поднимался ветер, покрывая море белыми барашками. Маленькие рыбацкие лодки качались на волнах – крошечные яркие точки на фоне огромных масс темно-фиолетовой воды. За спиной настойчиво шумели репродукторы: голоса, которые некому слушать. А несколько брошенных на берегу лодок были так изъедены солью и ветром, что уже никогда бы не смогли поднять паруса и выйти в море.
По пляжу прогуливалась пожилая пара – наверное, искала морские губки или какие-нибудь другие дары моря. Сам он находил здесь только гнилые рыбьи головы, рваные хирургические перчатки и еще плоские, бесформенные создания, выброшенные приливом на берег и колыхающиеся в камнях. Эти двое, поравнявшись с Джулией, обошли ее стороной.
Он поднялся на ноги. Тонкий слой песка и мелких камешков уже покрыл носы его ботинок. Пляж вечно был занят засасыванием, поглощением. Грэм подумал, зачем люди здесь что-то строят. Вдобавок все эти бараки и бунгало на берегу были непривлекательными, бесцветными и мрачными.
Он подошел к Джулии. Ее тело стало почти прозрачным. Серая кожа обтягивала кости и светилась в тех местах, где те выступали. Соль обвела рот белым кругом, галька облепила ноги. Он осторожно поднял ее и откинул с лица прядь. Кожа черепа просвечивала сквозь редкие волосы, которые когда-то были густыми, черными и шелковистыми. Но когда она открыла глаза, все остальное показалось ему не важным. Грэм чувствовал, что этот взгляд сжигает его дотла, как и двадцать лет назад. Хотя ее тело и разрушается с каждым днем, она все равно будет оставаться прекрасной, если у нее хватит сил открыть глаза.
– Хочешь есть? Джулия покачала головой. Дал им бинокль (пахнувший так же, как и его владелец) и показал стрижей и зимородков. Потом он разрешил ученикам погулять по берегу, а сам отправился отправлять какие-то письма и куда-то звонить.
– Можете снять галстуки, но останьтесь в пиджаках. Сейчас не каникулы, и вы представляете свою школу.
– Предссссставляете сссссвою шшшшшколу, – нараспев произнес Фаджи. – Зззззасссссунь сссссвою шшшшшколу сссссебе…
Они шатались по пляжу и кидались камнями в какие-то полузасыпанные песком ржавые механизмы. Решили, что так будет выглядеть Земля, когда США и СССР обменяются водородными бомбами. Мерс нашел рыбью голову, насадил ее на палку и стал дразнить Беббо: «Целуй ее! Целуй ее, Беббо! Целуй рыбу, ты, рыбоголовый засранец! », пока не довел того до слез. Фаджи и Грэм отделились от остальных и направились к воде. Узкая каменистая коса вела к крутому галечному склону, с края которого было видно все побережье.
Женщина стояла на коленях, ее куртка и блуза валялись рядом. Даже бюстгальтер некоторое время был не виден – так ослепительно сияло тело. Она рыдала, пыталась разрезать руку камнем. Справа, спиной к ней, в шезлонге, закинув ногу на ногу, сидел мужчина в панаме, курил и смотрел на горизонт. Мальчики видели только его жирный, гладко выбритый загривок, нависавший на воротник.
– Восхитительный вид, – поморщился Фаджи. – Вернемся-ка к машине.
– Погоди, – сказал Грэм, но не смог объяснить, чего именно им следует ждать. Фаджи настойчиво тянул его за локоть, и через некоторое время Грэм поддался на уговоры.
На следующий день (последний в Дангенессе) мистер Уилсон снова отпустил их. Фаджи хотел играть в футбол, но Грэм отказался, сославшись на головную боль, и ушел гулять один. Он вернулся на пляж, на то место, где они накануне видели женщину. Шезлонг был все еще там. На том месте, где стояла женщина, Грэхэм обнаружил гладкий блестящий стальной предмет. Он начал отгребать камни, пока не откопал диск размером с колесо поезда. Нечто, похожее на только что смазанную гусеницу трактора, змеилось рядом с диском, уходя под землю. Сколько Грэхэм ни тянул, он не смог даже сдвинуть ее с места. Утомившись и тяжело дыша, он уселся на камни и только тогда заметил, что они покрыты темными пятнами крови.
На обратном пути он остановился у фургончика купить колы и чипсов. Уже расплачиваясь с продавщицей, он узнал ее.
– Здравствуйте, – его голос сломался на последнем слоге, как запись на испорченной пленке. – Я видел вас вчера на пляже. Вы…
– Не надо мне рассказывать, я сама знаю, что я… – прошипела она, торопливо озираясь.
Сделав пару шагов к краю своего фургона, она схватила Грэма за воротник. Пока она втаскивала его внутрь, рукав сполз на запястье и Грэхэм увидел порозовевшую от крови повязку на плече. Женщина захлопнула дверь и заперла на засов окошко для покупателей. Внутри было очень жарко и душно от запаха прогорклого масла и сырого лука. Грэм методично поедал чипсы, стараясь не выдать испуга.
– Хотите колы? – предложил он женщине закрытую банку Она выбила колу у него из рук. Грэм перестал есть и аккуратно загнул верх пачки.
– Прости меня, – голос вырывался из ее рта, как жар яз печи.
Она взъерошила ему волосы и опустилась на табуретку, сжал пальцами переносицу.
– Он сказал, что я должна дать ответ до темноты. Сказал, что колеса уже смазаны. Еще сказал, что технология, хотя и старая, но совершеннее любой другой. Древняя технология. Непонятно даже, люди ее придумали или нет.
Она фыркнула. Этот внезапный, резкий звук был лишен к тени той усмешки, которую, она, по-видимому, хотела в него вложить.
– Мне все равно. Только бы она вернула мне его, – она сосредоточенно уставилась на Грэма. – Моего мужа, – произнесла она, как будто это было очевидно. – Милый, милый, он бы любому помог. Наивный, прекрасный человек.
Левой рукой она поправила повязку на плече. Грэм поднял свою колу и открыл ее. Коричневая пена с шипением потекла по руке. Женщина не обращала на него никакого внимания, словно воспоминания о том, что случилось с мужем, сделали ее нечувствительной к внешним воздействиям.
– На шоссе стояла машина. Шоссе «А-двенадцать» на север, на Ипсвич. Ветер. Дождь. Машина потеряла управление. Остановилась на середине дороги. Мы с Эдди были ярдов за сто. Он накинул что-то, включил аварийные огни и побежал помогать. Я осталась – не хотела, чтобы волосы промокли. Мы ехали на вечеринку.
– Его сбил «форд мондео» на скорости девяносто миль в час. Знаешь… силой удара его выбило из ботинок. На шнуровке. Они ему немного жали, эти ботинки, он все говорил, что надо бы купить новые.
Грэм вытер рот тыльной стороной ладони. От соленых чипсов щипало губы.
– А что случилось на пляже? – спросил он.
Женщина закрыла глаза и зажмурила их еще крепче, будто бы наступившая темнота была недостаточно темной.
– Тебе не нужно этого знать. Мне очень жаль, что ты видел. Я не хочу тебя расстраивать.
– Кто этот человек?
Постепенно она успокоилась. Открыла глаза и открыла дверь.
– Можешь идти, – теперь ее голос звучал мягко и приятно.
– Он ваш любовник?
Улыбка на лице. Она покачала головой и ухмыльнулась.
– Да, пожалуй. В некотором роде.
Они сидели на скамейке и смотрели на солнце, заходящее за старую электростанцию. Джулия вся покрылась мурашками от холода, но отказалась от куртки Грэма.
– Я вспомнил, – сказал он. – Как в первый раз был здесь. С классом.
– А где была я?
– Я тебя тогда еще не знал. Мы познакомились через пятнадцать лет.
– Ты встречался с другой?
Грэм смотрел, как солнце окончательно скрывается за реакторами. Местами небо стало зеленым. Закаты здесь всегда особенные.
– Нет, Джули. Мне было всего четырнадцать. Она хихикнула.
– Тебе никогда не было четырнадцаать.
Последние посетители паба в Дангенессе, приехавшие посмотреть на сюрреалистический пейзаж, выехали на своем «форде» с автостоянки. Проезжая мимо скамейки, они высунулись из окон. Их лица были наполовину скрыты маслянистыми отблесками тусклых фонарей на машинном стекле.
– Как ты себя чувствуешь?
– Могло быть хуже, слава Богу, у меня не опухоль мозга. Он помог Джулии встать и поцеловал ее в затылок. Прежде, когда она спала, он зарывался лицом в ее волосы, наслаждаясь чистым, теплым запахом. Его вдруг охватил страх, когда он осознал, что этот запах ушел в небытие с той, прежней Джулией. Он не сможет воскресить в памяти этот аромат так же, как не сможет воскресить ее жесты, ее голос.
– Нам пора, – сказал Грэм. – Он, наверное, уже здесь. Странный гул продолжался. Теперь он чувствовал его не столько ушами, сколько внутренностями так на рок-концерте грудью ощущаешь звук ударных. Сами камни будто бы вибрировали, и когда Грэм напрягал зрение, глядя на дрожащее море, казалось, что они корчились от боли в далеко отступившей полосе прибоя.
Он делает вещи совершенными, сказала она тогда, много лет назад. Грэм повстречал ее еще раз, в утро отъезда. Она сидела на автобусной остановке, и запах джина окутывал ее едким облаком. Так глубоководная рыба прячется от внимания хищников.
Дело не в нем, а в пляже, в том, что находится под песком. Даже до него, даже до графства Кент, до этих камней и этого моря, было что-то, что двигалось, поворачивалось, отсчитывало секунды. И все это время оно ржавело, погружалось в песок, старело. Старело.
Когда она снова взглянула на него, ее глаза были огромными, застланными слезами.
Но оно не умрет. Мой муж вернулся прошлой ночью. Раны на его теле исчезли, как будто он взял и застегнул их. Он… он совершенен. Я боюсь этого совершенства.
Грэм вернулся к автобусу, в мозгу горели ее слова. Она рассказала, что видела однажды, еще ребенком. Две девочки резвились в прибое, и вдруг одну из них смыло большой волной. А другая закричала, но умудрилась ухватить ее за руку и вытащить из воды. Они долго лежали на камнях. Одна плакала, а другая была недвижна, как старая рыбацкая лодка с треснувшим носом.
Она смотрела и смотрела не мигая, пока все вокруг девочек не стало расплываться. А потом они вдруг встали и пошли с пляжа, смеясь, смеясь и держась за руки, с мокрыми волосами и белыми следами от камней на руках и ногах. Там, где они лежали, она нашла торчащий из песка гладко отполированный рычаг. Когда она попыталась пошевелить его, то услышала треск под ногами и рычаг ушел под землю.
На пляже уже стоял шезлонг. Белые полосы на его раздувавшейся материи были похожи на ребра, торчащие из-под земли. Грэм почувствовал сигаретный дым, и ему показалось, что он даже видит тлеющий окурок неподалеку от шезлонга.
– Я устала, Грэм, – сказала Джулия.
Он уложил ее на гальку, подложив ей под голову свою куртку. Оранжевые окна паба слабо освещали пляж. Над камнями возвышался огромный ржавый стальной рычаг. Соль и время уже давно точили его. Может, это был кран или экскаватор (с игрушечным экскаватором Грэм часто играл в детстве). Он увидел поодаль на берегу еще один громадный агрегат, угодивший в каменную ловушку, словно мамонт в асфальтовую яму. Все было неподвижно, но в то же время постоянно менялось. Грэм подошел к темной фигуре.
– Вы смотритель пляжа?
Человек совсем не изменился, несмотря на прошедшие годы. Когда он повернулся, Грэм не сумел взглянуть ему в глаза. Человек расплылся в улыбке и кивком указал на шезлонг. Грэм собрался было сесть, но сообразил, что человек хочет другого. Он взял лежащий в шезлонге камень и отошел. За спиной он услышал скрип и звук чиркнувшей спички.
– Здесь? Здесь, правильно?
Нет ответа. Море слабо шумело в отдалении. Грэм как будто слышал тихий шепот, но это было только его собственное торопливое дыхание. Он закатал рукав, и пляж как будто бы побелел, словно темные от влаги камни мгновенно высохли.
Камень, зажатый в руке, казался теплым и знакомым. С одной стороны он был заточен, и Грэхэм провел им по коже. Земля у него под ногами задрожала. Камни зашевелились, словно живые. Когда выступила кровь, Грэхэм уставился в ночное небо и стал ждать. Несмотря на легкий ветерок, овевавший плечи, он задыхался. Кровь тонкими струйками стекала по руке и капала с пальцев на камни под ногами. Откуда-то появилось нечто похожее на зажигательные свечи и на зубья какой-то гигантской шестерни. Они слабо мерцали в неярком свете, смазанные, готовые к работе. Он услышал, как заворочалась Джулия, но мог различить лишь темное пятно на камнях.
Он вспомнил о той женщине. В отличие от девочки на пляже, ее муж был уже далеко от мира живых. Его раны закрылись, тело достигло того максимума, который можно выжать из несовершенной человеческой плоти – но и все.
Совершенство, как Грэм теперь понял, это не всегда хорошо.
Человек в шезлонге пропал. Галька снова зашевелилась, ноги утопали в ней. Он почувствовал, будто что-то держит его за ботинки. Во рту опять появился металлический привкус. Выросшая из-под земли цепь обвилась вокруг руки. По ее звеньям текла кровь, черная в неверном свете. В чем разница между железом и плотью? Железо твердое, рука мягкая, но в конце концов и то и другое лишь механизмы. Машинам нужны люди, чтобы правильно функционировать. Тело сковали усталость и внимание машины.
Прошел час, два, и Грэм, мало-помалу, испытал чувство освобождения. А он-то думал, что этот механизм будет постепенно погребен в камнях. Звуки, издаваемые машиной, он приписывал чему-то другому.
В своей жизни он часто ошибался, и ошибиться здесь тоже было нетрудно. Грэм добрел до жены и прижал ее к себе, чувствуя кости сквозь ткань куртки. Когда он услышал, что она перестает дышать, это его не удивило. Он смотрел, как небо на востоке медленно наполняется огнем. Солнце скоро встанет, но сейчас, чтобы видеть пульсирующий механизм, опутавший весь пляж, свет не нужен. Несколько мгновений берег казался обновленным, камни снова зашевелились, и от новой машины остались только фрагменты каких-то деталей. Пляж стал выглядеть как в первый раз, много лет назад.
Как и Джулия, пляж стремился к совершенству. Но в отличие от нее, ему еще предстояло достичь этого. Она же была более чем реальна для Грэма, и даже красива в лучах восходящего солнца. Ее аромат был глубоко в нем, был частью его самого. И по крайней мере часть ее теперь совершенна.
