Текст книги "Гостиница"

Автор книги: Конни Уиллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Уиллис Конни
Гостиница

Конни Уиллис

Гостиница

Пер. – Н.Магнат.

Служба в канун Рождества. Прозвучали последние аккорды хорала "Приди, приди, Еммануил", и хор сел. Преподобный Уолл заковылял к кафедре, сжимая в руке пачку пожелтевших машинописных листков.

В хоре Ди повернула голову к Шерон и прошептала:

– Поехали! Двадцать четыре минуты по часам.

Сидящая справа от Шерон Вирджиния пробормотала:

– "И пошли все записываться, каждый в свой город" [Евангелие от Луки, глава 2, стих 3].

Преподобный Уолл пристроил листки на кафедре, слезящимися глазами посмотрел на свою паству и заговорил:

– "И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова. Записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна" [Евангелие от Луки, глава 3, стих 3].

Преподобный Уолл умолк.

– Мы ничего не знаем об этом путешествии из Назарета, – прошептала Вирджиния.

– Мы ничего не знаем об этом путешествии из Назарета, – нетвердо продолжал преподобный Уолл, – какие испытания выпали на долю молодой четы, на каких постоялых дворах они останавливались по дороге. Нам известно лишь, что в такой же вечер, как сейчас, прибыли они в Вифлеем и не хватило им места в гостинице.

Вирджиния что-то быстро писала на полях программки. Ди закашлялась.

– У тебя есть леденцы от кашля? – шепотом спросила она у Шерон.

– А куда ты дела те, что я дала тебе вчера? – прошептала в ответ Шерон.

– Хотя нам ничего не известно об их путешествии, – говорил преподобный Уолл, его голос набирал силу, – мы много знаем о мире, в котором они жили. Это был мир воинов и сборщиков податей, мир бюрократов и политиканов, мир, озабоченный вопросами собственности и власти, мир, занятый своими делами...

Ди опять закашлялась. Порывшись в папке для нот, вытащила леденец от кашля в бумажной обертке. Развернула и сунула в рот.

– ...мир, слишком занятый своими делами, чтобы обратить внимание на неприметную пару, пришедшую издалека, – произнес нараспев преподобный Уолл.

Вирджиния передала программку с каракулями Шерон. Ди наклонилась, ей тоже хотелось прочитать. На программке было написано: "Что случилось вчера вечером после репетиции? Когда я ехала домой с ярмарки, тут были полицейские машины".

Ди схватила программку и снова начала рыться в папке. Нашла карандаш, нацарапала: "Кто-то забрался в церковь" – и передала программку Шерон и Вирджинии.

– Ты шутишь, – прошептала Вирджиния. – Их поймали?

– Нет, – ответила Шерон.

Двадцать третьего числа репетиция должна была начаться ровно в семь. Но без пятнадцати восемь хор все еще ждал, когда можно будет петь гимн, пастухи и ангелы прыгали вдоль стен, а преподобный Уолл клевал носом позади кафедры. Второй священник, преподобная Фаррисон, передвигала цветы в горшках на ступенях алтаря, чтобы освободить место для яслей, регент Роза Хендерсон, стоя на коленях, прикрепляла фанерные стволы к картонным пальмам. Пальмы уже два раза падали.

– Пожалуй, так мы проторчим здесь до завтрашней предрождественской службы. – Шерон прислонилась к двери.

– Я не могу задерживаться, – взглянув на часы, сказала Вирджиния. – Мне до девяти нужно попасть на ярмарку. Миген вдруг объявила, что хочет "Барби на школьном балу".

– Горло болит жутко, – пожаловалась Ди. – Здесь жарко или у меня поднимается температура?

– Жарко в этих балахонах, – ответила Шерон. – Зачем мы их надели? Это же репетиция.

– Роза хочет, чтобы все было в точности так же, как завтра во время службы.

– Если завтра я буду себя чувствовать в точности так же, я умру, пытаясь откашляться, заметила Ди. – Мне нельзя болеть. У меня подарки не завернуты, и я еще даже не думала, что приготовить к Рождеству на обед.

– У тебя хотя бы подарки есть, – отозвалась Вирджиния. – А мне еще надо купить что-нибудь для восьми человек. Не считая "Барби на школьном балу".

– У меня ничего не готово. Нужно написать рождественские открытки, сходить в магазин, завернуть подарки, испечь пирог. Да еще родители Билла придут, – сказала Шерон. – Ну скорей, пора начинать представление.

Роза и ангел из младшей группы хора поднимали пальмы. Деревья сильно клонились вправо, будто над Вифлеемом несся ураган.

– Так прямо? – обернувшись, крикнула Роза.

– Да, – сказала Шерон.

– Ложь в церкви, – съехидничала Ди. – Нехорошо.

– Хорошо, – взяв в руки программку, сказала Роза. – Слушайте все. Богослужение пойдет в таком порядке. Входная песнь в исполнении духового квартета, гимн, вступительная молитва, объявления; преподобная Фаррисон, здесь вы собираетесь говорить о начинании "Для малых сих"?

– Да, – ответила преподобная Фаррисон. – А можно сделать короткое объявление прямо сейчас? – Она повернулась к хору: – Если кто-нибудь хочет пожертвовать что-то еще, приносите ваши дары в церковь завтра до девяти утра. В девять мы будем раздавать подарки бездомным. Нам нужны еще одеяла и консервы. Пожертвования приносите в зал общины.

Преподобная Фаррисон прошла в дальний конец храма, а Роза продолжала:

– Объявления, "Приди, приди, Еммануил", проповедь преподобного Уолла...

Услышав свое имя, преподобный Уолл проснулся.

– А! – Он потащился к кафедре с пачкой пожелтевших машинописных листков в руке.

– Ну нет, – возмутилась Шерон. – И рождественское представление, и проповедь. Мы не уйдем отсюда до скончания века.

– Не просто проповедь. А та же самая проповедь, – сказала Вирджиния. Двадцать четыре минуты. Я ее наизусть знаю. Он читает ее каждый год с тех пор, как появился у нас.

– Он читает ее всю жизнь, – прошептала Ди. – Могу поклясться, в прошлом году я слышала, как он что-то говорил о первой мировой войне.

– "И пошли все записываться, каждый в свой город, – бубнил преподобный Уолл. – Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета..."

– Ну, это уж слишком, – прошипела Шерон. – Он что, все целиком читать собирается?

– Мы ничего не знаем об этом путешествии из Вифлеема, – продолжал старик.

– Спасибо, преподобный Уолл, – сказала Роза. – После проповеди хор поет "О город Вифлеем", и Мария с Иосифом...

– Чему учит нас история их путешествия? – все больше воодушевлялся преподобный Уолл.

Роза заспешила по проходу и поднялась на ступени алтаря.

– Преподобный Уолл, сейчас нет необходимости читать проповедь целиком.

– О чем эта история говорит нам теперь, когда мы стремимся оправиться от последствий мировой войны? – вопросил священник.

Ди пихнула локтем Шерон.

– Преподобный Уолл. – Роза подошла вплотную к кафедре. – К сожалению, у нас сейчас нет времени, чтобы выслушать вашу проповедь целиком. Нам нужно сделать прогон представления.

– А! – Преподобный Уолл собрал свои бумажки.

– Итак, – продолжала Роза. – Хор поет "О город Вифлеем", и Мария с Иосифом идут по центральному проходу.

Мария с Иосифом в купальных халатах и носках в крапинку встали в дальнем конце храма и пошли между рядами по центральному проходу.

– Пожалуй, нет, Мария и Иосиф, – передумала Роза. – По центральному проходу пойдут волхвы с Востока, а вы идете из Назарета. По боковому проходу.

Мария с Иосифом послушно пустились рысцой по боковому проходу.

– Нет, нет, помедленнее. Вы устали. Весь долгий путь из Назарета вы проделали пешком. Попробуйте еще раз.

Они отбежали назад и снова пошли, сначала неторопливо, потом опять заспешили.

– Паства их не видит, – покачала головой Роза. – Нужно освещение. Преподобная Фаррисон, мы можем осветить боковой проход?

– Ее здесь нет, – сказала Ди. – Она за чем-то пошла.

– Я ее позову. – Шерон вышла в коридор.

Мириам Берг как раз входила в комнату, где размещалась воскресная школа для взрослых, с бумажной тарелкой глазированного печенья.

– Ты не знаешь, где преподобная Фаррисон? – спросила Шерон.

– Минуту назад была в канцелярии, – ответила Мириам.

Шерон отправилась в канцелярию. Преподобная Фаррисон стояла у письменного стола и разговаривала по телефону.

– Когда приедет фургон? – Она кивнула Шерон, давая понять, что сейчас освободится. – Вы не можете выяснить?

Шерон смотрела на стол и ждала. Около телефона стояло стеклянное блюдце с леденцами от кашля в бумажных обертках, а рядом банка копченых устриц и три банки чилима. Вероятно, "для малых сих", уныло подумала Шерон.

– Через пятнадцать минут? Хорошо. Спасибо. – Преподобная Фаррисон повесила трубку. – Минуточку, – сказала она Шерон и пошла к входной двери.

Преподобная Фаррисон открыла дверь и высунула голову наружу. Шерон обдало холодным воздухом. Наверное, пошел снег.

– Фургон придет через несколько минут, – сказала кому-то преподобная Фаррисон.

Шерон через витражное стекло пыталась рассмотреть, кто там, на улице.

– Я отправлю вас в приют, – сказала преподобная Фаррисон. – Нет, вам придется подождать на улице. – И закрыла дверь. – Ну, так что вы хотели? поворачиваясь к Шерон, спросила она.

Все еще глядя в окно, Шерон сказала:

– Вас просят зайти на репетицию.

Начинался снег. Сквозь стекло хлопья казались синими.

– Сейчас приду. Тут бездомные, о них нужно позаботиться. За сегодняшний вечер это уже вторая пара. Они всегда приходят на Рождество. А в чем дело? Что-то с пальмами?

– Что? – Шерон как завороженная смотрела на падающие хлопья.

Преподобная Фаррисон проследила за ее взглядом:

– Через несколько минут за ними приедет фургон из ночлежки. Мы не можем оставить их здесь без надзора. За последний месяц было два ограбления методистской церкви, а у нас тут все пожертвования "Для малых сих".

Она показала в сторону зала общины.

"А мне казалось, что подарки именно для бездомных", – подумала Шерон.

– Они не могут подождать в храме или где-нибудь еще? – спросила она.

Преподобная Фаррисон вздохнула:

– Если их впустить, это не пойдет им на пользу. Они приходят сюда, а не в ночлежку, потому что в ночлежке у них отбирают спиртное. – Она направилась в коридор. – Зачем я нужна?

– А, это насчет света. Роза спрашивает, можно ли осветить боковой проход для Марии и Иосифа.

– Не знаю. – Преподобная Фаррисон пожала плечами. – Здесь со светом такая неразбериха. – Она остановилась около распределительного щита, рядом с лестницей, которая вела вниз, в комнаты для занятий воскресной школы и хора. – Скажите мне, где зажжется свет.

Щелкнул выключатель. Свет в коридоре погас. Преподобная Фаррисон снова включила его. Попробовала другой рубильник.

– Это свет в канцелярии, – сказала Шерон, – и в нижнем коридоре, где занимается воскресная школа для взрослых.

– А этот?

Хористы взвизгнули. Дети завопили от радости.

– Подходит, – сказала Шерон. – Вот и освещение бокового прохода. – Она крикнула вниз: – Ну как?

– Прекрасно, – ответила было Роза. – Нет, подождите. Орган отключился.

Преподобная Фаррисон нажала еще какую-то кнопку, и орган со стоном проснулся.

– Теперь погасли лампы в боковых проходах, – заметила Шерон, – и на кафедре.

– Я говорила, что с этим светом одна морока. – Преподобная Фаррисон щелкнула еще одним выключателем. – А сейчас?

– Потух фонарь на крыльце.

– Хорошо. Так и оставим. Может, это отпугнет бездомных. На прошлой неделе преподобный Уолл разрешил бездомному подождать в помещении, а тот помочился на ковер в воскресной школе для взрослых. Ковер пришлось сдать в чистку. – Она с укором посмотрела на Шерон. – С этими людьми нельзя поддаваться состраданию.

"Нельзя, – подумала Шерон. – Иисус поддался состраданию, и смотрите, что с ним сделали".

– Хозяин гостиницы мог прогнать их, – нараспев читал преподобный Уолл через двадцать минут после начала предрождественской проповеди. – Он был занят, и гостиница была переполнена путешественниками. Он мог закрыть дверь перед Марией и Иосифом.

Вирджиния наклонилась к Шерон и Ди:

– Человек, который залез в церковь, взял что-нибудь?

– Нет, – сказала Шерон.

– Он написал на пол в детской, – прошептала Ди.

Преподобный Уолл смущенно умолк и взглянул на хор.

Ди громко закашлялась и закрыла рот рукой, чтобы заглушить кашель. Преподобный Уолл слабо улыбнулся ей и повторил:

– Хозяин гостиницы мог прогнать их.

Ди немного подождала, затем открыла сборник церковных гимнов на том месте, где лежала программка, и застрочила карандашом. Она передала программку Вирджинии, та прочитала и отдала Шерон.

"Преподобная Фаррисон думает, что нескольким бездомным удалось проникнуть в храм, – сообщали каракули на программке. – Еще они сломали пальмы, приготовленные для представления. Сорвали их с планок. Можете себе представить, кто на такое способен?"

– Подобно хозяину гостиницы, нашедшему место для Марии и Иосифа в тот канун Рождества, много лет назад, – закругляясь, сказал преподобный Уолл, – найдем и мы в наших сердцах место для Христа. Аминь!

Орган начал вступление к хоралу "О город Вифлеем", вдалеке в сопровождении Мириам Берг показались Мария и Иосиф. Мириам поправила белое покрывало Марии и что-то зашептала им обоим. Иосиф потрогал приклеенную бороду.

– Как они пойдут? – прошептала Вирджиния. – По боковому проходу или прямо по центральному?

– По боковому, – ответила Шерон.

Хор встал.

"О город Вифлеем, тих и сладок твой сон, – запел хор. – В вышине над тобой, храня твой покой, звезды плывут чередой".

Мария и Иосиф медленно, размеренным шагом, как учила их Роза, рука об руку двинулись по боковому проходу. "Нет, – подумала Шерон. – Это неправильно. Иосиф должен идти немного впереди, оберегая Марию, а Мария должна держать руку на животе, оберегая ребенка".

После долгих споров вопрос о том, как следует идти Марии и Иосифу, отложили до окончания репетиции, и прогон представления начался. Мария и Иосиф постучали в дверь гостиницы, и хозяин, широко улыбаясь, сказал им, что мест нет.

– Патрик, чему ты так радуешься? – спросила Роза. – Ты должен быть в плохом настроении. Ты устал, у тебя не осталось свободных комнат.

Патрик попытался нахмуриться.

– У меня нет свободных комнат, – сказал он, – но вы можете остановиться в хлеву.

Он провел их к яслям, и Мария опустилась на колени.

– Где младенец Иисус? – спросила Роза.

– Он будет готов только к завтрашнему вечеру, – шепотом ответила Вирджиния.

– У кого-нибудь есть подходящая кукла?

Ангел из младшей группы подняла руку, и Роза сказала:

– Прекрасно. Мария, сейчас просто возьми одеяло. Хор споет первый куплет гимна "Далеко-далеко, в яслях". Подойдите и встаньте с этой стороны, – показала она.

Пастухи подняли связанные по две хоккейные клюшки, швабры и палки, приладили головные уборы.

– Хорошо, начнем, – сказала Роза.

Орган взял вступительный аккорд, и хор встал.

– "Да-алеко", – пропела Ди и закашлялась, прикрываясь рукой. – Есть... леденцы... от кашля? – удалось выдавить ей между приступами.

– Я видела в канцелярии. – Шерон сбежала вниз по ступеням алтаря и заспешила по проходу мимо пастухов в коридор.

Было темно, но Шерон не хотелось тратить время на поиски нужного выключателя. Лампы, горящие в храме, слабо освещали дорогу, и ей казалось, что она помнит, где лежат леденцы от кашля.

В канцелярии тоже не было света, а фонарь на крыльце преподобная Фаррисон выключила, чтобы не привлекать бездомных. Шерон открыла дверь, ощупью пробралась к письменному столу и пошарила по нему, пока не наткнулась на стеклянное блюдо. Взяв пригоршню леденцов, она осторожно вышла в коридор.

Хор запел "В полночь на ясном небе", но после двух тактов умолк, и во внезапно наступившей тишине раздался стук.

Шерон повернулась было к двери, потом замешкалась, подумав, что это, возможно, вернулась та пара, которую выставила преподобная Фаррисон, и сейчас начнутся неприятности, но стук был мягкий, почти робкий, и сквозь витражное стекло было видно, что идет сильный снег.

Шерон пересыпала леденцы от кашля в левую руку, приоткрыла дверь и выглянула наружу. На крыльце стояли двое, один немного впереди. В темноте можно было разглядеть лишь очертания их фигур, и Шерон сначала показалось, что это две женщины, но человек, стоящий впереди, произнес голосом молодого мужчины:

– Эркаш.

– Извините, – сказала Шерон. – Я не говорю по-испански. Вы ищете, где остановиться?

Снег таял на лету, превращаясь в дождь, поднимался ветер.

– Кумрах, – сказал молодой человек, слово звучало так, как будто он просто хотел откашляться, а дальше слова так и посыпались, но Шерон не могла ничего разобрать.

– Подождите минутку. – Шерон закрыла дверь.

Она вернулась в канцелярию, поискала в полумраке телефон, набрала номер.

Занято. Шерон повесила трубку, немного помедлила, набрала снова. Опять занято. Она вернулась к двери в надежде, что пара ушла.

– Эркаш, – услышала она, как только открыла дверь.

– Извините, я пытаюсь дозвониться в приют для бездомных. – И тут молодой человек быстро, взволнованно заговорил, шагнув вперед и положив ладонь на дверь. Он был завернут в одеяло, поэтому Шерон и приняла его за женщину.

– Эркаш, – расстроенно, безнадежно, но все так же робко и застенчиво повторил он. – Ботт лом. – И показал на женщину, которая стояла позади, не поднимаясь на крыльцо.

Шерон смотрела не на нее, а на ноги пришедших.

Они были в сандалиях. Сначала ей показалось, что они босые, и она пришла в ужас. Босые на снегу! Потом, приглядевшись, она заметила темную полоску ремешка. Но это все равно что босые. Снег так и сыплет.

Бросить их на улице казалось Шерон немыслимым, но и оставить их в коридоре до прибытия фургона из приюта она не решалась: боялась преподобной Фаррисон.

Канцелярия отпадает: может зазвонить телефон, в зал общины тоже нельзя, там подарки для бездомных.

– Минуточку, – сказала Шерон и, закрыв дверь, пошла посмотреть, не ушла ли Мириам из воскресной школы для взрослых.

Свет не горел, так что, очевидно, Мириам в комнате не было. На столе у двери стояла лампа. Шерон включила ее. Нет, это тоже не годится: в витрине на стене выставлено серебро общины; на столе стоят бумажные чашки и тарелки с рождественским печеньем, которые принесла Мириам, значит, после представления здесь будет угощение для участников. Шерон выключила свет и вышла в коридор.

Кабинет преподобного Уолла не подходит, к тому же он все равно заперт. Кабинет преподобной Фаррисон, разумеется, тоже. Если разместить бездомных в одной из комнат воскресной школы, потом придется тайком вести их наверх.

Может, в каминную? Каминная помещалась между воскресной школой для взрослых и залом братства. Она потянула за ручку, дверь открылась, и Шерон заглянула внутрь. Камин занимал почти всю комнату, рядом были свалены в кучу складные стулья. Она не нашла выключателя, но снаружи сюда проникал свет, и можно было спокойно двигаться. И здесь было теплее, чем на крыльце.

Шерон выглянула в коридор, убедилась, что никто не идет, и впустила мужчину и женщину.

– Можете подождать здесь, – сказала Шерон, хотя было ясно, что они ее не понимают.

Гости прошли за Шерон через темный коридор в каминную, она поставила для них два складных стула и жестом пригласила сесть.

Звуки "В полночь на ясном небе" замерли, и послышался голос Розы:

– Посох пастуха не оружие. Хорошо. Где ангел?

– Я позвоню в приют, – поспешно сказала Шерон, вышла и закрыла дверь каминной.

В канцелярии она опять набрала номер приюта.

"Пожалуйста, пожалуйста, ответьте", – подумала Шерон. На другом конце действительно подняли трубку. От удивления она забыла сказать, что пара бездомных будет ждать в помещении.

– Мы приедем в лучшем случае через полчаса, – сказал служащий приюта.

– Через полчаса?

– Когда температура падает ниже нуля, всегда так, – сказал мужчина. Постараемся побыстрее.

По крайней мере она поступила правильно, бездомные не смогли бы полчаса простоять под таким снегом. "И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды... истинно говорю вам, не потеряет награды своей" [Евангелие от Матфея, глава 10, стих 42], – грустно подумала Шерон. Но в каминной хотя бы тепло и нет снега, им ничто не грозит, пока ее саму не хватятся. Она вдруг сообразила, что пообещала Ди леденцы от кашля.

Леденцы лежали на письменном столе, где Шерон оставила их, когда звонила. Схватив леденцы, она поспешила через коридор в храм.

Стоящий на ступеньках алтаря ангел убеждал пастухов, что бояться нечего. Шерон пробралась сквозь толпу к алтарю, села между Ди и Вирджинией, подала Ди леденцы от кашля. Ди спросила:

– Почему ты так задержалась?

– Мне надо было позвонить. Я что-то пропустила?

– Ничего. Мы застряли на пастухах. Одна пальма свалилась, и пришлось ее укреплять, а потом преподобная Фаррисон остановила репетицию и предупредила всех, чтобы не впускали в храм бездомных, потому что недавно осквернили Церковь Святой Троицы.

– А-а. – Шерон поискала глазами преподобную Фаррисон.

– Хорошо, теперь, закончив речь, ангел присоединится к остальным ангелам, – сказала Роза. – Младшая группа, я вам говорю. Нет. Вы стойте на ступеньках. Орган, пожалуйста.

Орган заиграл "Чу, вот ангелы несут благую весть", и младший хор еле слышно запел писклявыми голосами.

Преподобной Фаррисон нигде не было.

– Ты не знаешь, куда делась преподобная Фаррисон? – спросила Шерон у Ди.

– Она вышла как раз, когда ты вошла. Ей что-то понадобилось в канцелярии.

В канцелярии. Вдруг она услышит голоса в каминной, откроет дверь и обнаружит там этих людей? Шерон приподнялась.

– Хор! – свирепо глядя на Шерон, сказала Роза. – Может, вы подпоете младшей группе?

Шерон села на место. Через минуту, держа в руках ножницы, появилась преподобная Фаррисон.

– "Поздно ночью он придет", – запела младшая группа. Мириам вышла.

– Куда пошла Мириам? – прошептала Шерон.

– Откуда я знаю? – Ди с любопытством посмотрела на Шерон. – Наверное, подготовить угощение. А что?

– Ничего, – сказала Шерон.

Роза снова сверкнула на нее глазами. Шерон стала подпевать "Свет и жизнь принесет", ей не терпелось, чтобы хорал поскорее закончился и можно было выйти, но как только хорал закончился, Роза сказала:

– Хорошо, теперь волхвы, – и по среднему проходу двинулся шестиклассник со шкатулкой для драгоценностей. – Хор, "Мы три волхва". Орган, пожалуйста.

Начались четыре длинных куплета хорала "Мы три царя Востока". Шерон не могла ждать.

– Мне нужно выйти, – сказала она.

Положив папку для нот на стул, Шерон сбежала вниз по лестнице за алтарем и прошла через узкую комнату, которая вела к боковому проходу. Хористы называли эту комнату цветочной, потому что туда складывали искусственные цветы для украшения алтаря. Через нее проходили украдкой, когда надо было пораньше уйти из церкви. Сейчас здесь едва можно было повернуться. Везде стояли пюпитры и горшки с шелковыми крупными лилиями, перед дверью в храм возвышался огромный куст красных роз.

Шерон отодвинула куст в угол, осторожно пробралась среди лилий и открыла дверь.

– Бальтазар, положи золото перед яслями, только не урони, – говорила Роза. – Мария, ты Матерь Божия. Не смотри так испуганно.

Шерон прошмыгнула по боковому проходу в коридор, где с флаконами благовоний ждали еще два волхва.

"Все дальше на запад веди нас, звезда, младенцу идем поклониться", пел хор.

Свет в коридоре и канцелярии по-прежнему не горел, но при свете, идущем из двери воскресной школы для взрослых, можно было видеть весь коридор. Дверь каминной была все так же закрыта.

"Позвоню в приют, – думала Шерон, – и попрошу, чтобы фургон прислали побыстрее, а если не получится, оставлю этих людей внизу и, когда все уйдут, сама отвезу их в приют".

Она прошла на цыпочках мимо открытой двери воскресной школы для взрослых, чтобы Мириам ее не увидела, а потом побежала вниз и открыла дверь канцелярии.

Там около письменного стола стояла Мириам. В одной руке она держала алюминиевый кувшин, а другой шарила в верхнем ящике.

– Ты не знаешь, где секретарь хранит ключи от кухни?

– Не знаю, – сказала Шерон. Сердце ее гулко билось.

– Мне нужна ложка, чтобы размешать шипучку, – выдвигая и задвигая боковые ящики стола, сказала Мириам. – Наверное, секретарь взяла ключи с собой домой. Ее можно понять. В прошлом месяце украли ключи в Первой Баптистской церкви. Там пришлось сменить все замки.

Шерон с тревогой поглядывала на дверь каминной.

– Ну ладно, – еще раз выдвинув верхний ящик, сказала Мириам. – Придется довольствоваться вот этим. – Она вытащила пластмассовую линейку. – Малыши не обидятся.

Мириам пошла было к двери, но остановилась:

– Они ведь еще не собрались?

– Нет, – сказала Шерон. – Они еще репетируют. Мне нужно позвонить мужу, попросить, чтобы он вынул индейку из морозильника.

– Я вытащу индейку, когда приду домой, – сказала Мириам и пошла в библиотеку, оставив дверь открытой.

Шерон немного подождала и набрала номер приюта. Занято. Она приподняла руку, чтобы свет из коридора падал на часы. В приюте сказали, что приедут через полчаса. К тому времени репетиция кончится и в коридоре будет полно народу.

Меньше чем через полчаса. Хор уже поет "Мирра для меня, горький аромат ее". Осталось только "Ночь тиха" и потом "На радость миру", и ангелы ринутся за печеньем и шипучкой.

Шерон подошла к входной двери и выглянула наружу. Сотрудник приюта сказал, что температура ниже нуля, и действительно, автостоянку быстро засыпало снегом.

Нельзя в такую погоду выпускать людей на улицу босиком. Но и здесь их держать нельзя: в соседней комнате будут дети. Надо отвести их вниз.

Но куда? Только не в комнату хора. После представления хористы понесут туда папки для нот и балахоны, а дети побегут за своими пальто в комнаты для занятий воскресной школы. Кухня заперта.

В детскую? Возможно. Она на другом конце коридора, далеко от хора, но придется идти к лестнице мимо воскресной школы для взрослых, а там открыта дверь.

"Ночь ти-и-ха, свя-та-а-я ночь", – донеслось из храма, затем звук оборвался, и Шерон услышала голос преподобной Фаррисон. Должно быть, та опять разъясняла, как опасно впускать в церковь бездомных.

Шерон еще раз бросила взгляд на дверь каминной и пошла в комнату воскресной школы для взрослых. Мириам расставляла на столе бумажные чашки. Она подняла голову:

– Дозвонилась мужу?

Шерон кивнула. Мириам смотрела на нее выжидающе.

– Можно съесть печенье? – спросила Шерон, чтобы что-нибудь сказать.

– Возьми звездочку. Малыши больше любят Санта-Клаусов и рождественские елки.

– Спасибо. – Схватив покрытую яркой желтой глазурью звездочку, Шерон вышла и прикрыла за собой дверь.

– Не закрывай, – крикнула Мириам. – Я хочу услышать, когда кончится репетиция.

Шерон открыла дверь наполовину (она боялась, что, если открыть меньше, Мириам подойдет и распахнет ее настежь) и неторопливо пошла в каминную.

Хор пел последний куплет из "Ночь тиха". Осталось только "На радость миру" и благословение. Открыта дверь или закрыта, надо увести молодых людей сейчас. Шерон открыла дверь каминной.

Они стояли там, где она оставила их, среди складных стульев, и Шерон точно знала, что они простояли так все время, пока ее не было.

Мужчина немного впереди женщины, так же, как на улице, около двери церкви. Только это был не мужчина, а юноша, почти мальчик, с реденькой бородкой, как у подростка. Женщина была еще моложе, малышка лет десяти... Нет, очевидно, постарше: теперь, когда на них падал свет из полуоткрытой двери воскресной школы для взрослых, стало заметно, что девочка беременна.

Шерон как-то вдруг словно еще раз увидела все: неуклюжую грузность девочки и бородку почти мальчика; то, что они не стали садиться; то, что именно свет из двери воскресной школы для взрослых открыл ей не замеченное ранее. Она все еще соображала, скоро ли приедет фургон из приюта и как провести их мимо преподобной Фаррисон, но каким-то уголком сознания впитывала каждую мелочь, подтверждающую догадку, которая возникла, едва она открыла им дверь.

– Что вы здесь делаете? – прошептала Шерон, и мальчик беспомощно раскрыл ладони.

– Эркаш, – сказал он.

И все в том же уголке сознания у Шерон родился план. Она приложила палец к губам. Жест, вероятно, был известен мальчику, потому что и он, и девочка вдруг встревожились.

– Вам надо пойти со мной, – сказала Шерон.

Затем сознание будто отключилось. Они втроем почти бегом миновали открытую дверь, вышли на лестницу, и Шерон даже не слышала громыхания органа "На радость миру явился Господь", она только шептала: "Скорей. Скорей!" – а дети не знали, как спускаться по лестнице; девочка повернулась и стала сходить, пятясь и опираясь ладонями о верхние ступени, мальчик помогал ей одолевать ступеньку за ступенькой, словно они карабкались по скалам. Шерон стала торопить девочку, и та чуть не споткнулась, но и это не привело Шерон в чувство.

Она шепнула: "Вот так!" – и пошла вниз по лестнице, держась рукой за перила, но они не обращали на нее внимания и продолжали спускаться задом, как дети, только начинающие ходить, и это длилось бесконечно долго; хор, который Шерон не слышала, уже допел третий куплет, а они прошли всего полпути, и все трое задыхались, и Шерон суетилась вокруг детей, точно это могло заставить их поторопиться, и думала, как же ей удастся подняться с ними по этой же лестнице, и надо позвонить в приют и отменить фургон, но главное "Скорей, скорей" и "Как они сюда попали?". Шерон пришла в себя только тогда, когда девочка кое-как спустилась в нижний коридор и все трое подошли к детской; тогда она подумала: "Детская не может быть заперта, пожалуйста, пусть она будет не заперта" – и она оказалась не заперта, и Шерон ввела их внутрь, и закрыла дверь, и попыталась запереть ее, но замка не было, и Шерон догадалась: "Вот почему она не была заперта" – и с тех пор, как она открыла дверь каминной, это была первая ясная мысль.

Тяжело дыша, Шерон пристально смотрела на гостей: это они, их неумение спускаться по лестнице только доказывало это, но Шерон не нуждалась в доказательствах, едва лишь она увидела их, она уже знала, знала несомненно.

У нее мелькнула мысль, уж не галлюцинация ли это; бывает ведь, что добрым людям привидится на холодильнике лик Иисуса или Дева Мария, вся в белом и голубом, окруженная розами. Но с их грубых коричневых одеяний капал на ковер растаявший снег, ноги в бесполезных сандалиях покраснели от холода, и оба – и мальчик, и девочка – были слишком напуганы.

Они выглядели совсем не так, как на картинках. Очень маленького роста, волосы у мальчика грязные, лоснящиеся, лицо грубое, как у юного хулигана, покрывало девочки напоминало мятое полотенце, и оно не свисало свободно, а было обмотано вокруг шеи и завязано сзади узлом; и оба они были слишком молоды, почти как дети, изображающие их наверху.

Испуганно озираясь, они разглядывали белую детскую кроватку, кресло-качалку, свисающую с потолка лампу. Мальчик пошарил за поясом, достал кожаный мешочек, протянул его Шерон.

– Как вы сюда попали? – в удивлении сказала Шерон. – Вы должны были идти в Вифлеем.