Текст книги "В отеле «Риальто»"

Автор книги: Конни Уиллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Я думала, ты завтракаешь с доктором Тибодо и доктором Готаром, – сказала я, обмакивая пирожок в кофе. – Что с ними случилось?

– Они пошли на Лесную Поляну. Доктору Готару захотелось посмотреть церковь, где венчался Рональд Рейган.

– Он венчался на кладбище?

Дэвид откусил кусочек моего пирожка.

– В «Кирке-на-Вереске». А ты знаешь, что на Лесной Поляне – Самое Большое В Мире Полотно На Религиозную Тему?

– И почему же ты с ними не пошел?

– Пропустить фильм? – Он потянулся через стол и схватил меня за руки. – Дневной сеанс – в два часа. Пойдем со мной?

Я почувствовала, что все начинает рушиться.

– Я должна вернуться, – сказала я, пытаясь высвободить руки. – В два часа – стендовый доклад по парадоксу ЭПР.

– Есть еще сеанс в пять. И еще один – в восемь.

– В восемь доктор Геданкен выступает с обзорным докладом.

– Ты знаешь, в чем проблема? – сказал он, не отпуская моих рук. – Проблема в том, что на самом деле Китайский театр не Граумана, а Манна, а поблизости нет Сида, и не у кого спросить. Например, почему одни пары, как Джоанна Вудворд и Пол Ньюмэн – вместе на одном квадрате, а другие – нет. Ну, скажем, Джинджер Роджерс и Фред Астер?

– Знаешь, в чем проблема? – сказала я, высвободив руки. – Проблема в том, что ты ничего не принимаешь всерьез. Это конференция, но тебя не волнует ни программа семинаров, ни доклад доктора Геданкена, ни попытки понимания квантовой теории. – Я потянулась за кошельком, чтобы заплатить по счету.

– Мне казалось, что мы как раз об этом и говорили, – сказал Дэвид, не скрывая удивления. – Проблема в том, чему соответствуют статуи львов, охраняющие вход? И как быть со всеми этими пустыми местами?

Пятница, 14:00-15:00.

Стендовый доклад по ЭПР-парадоксу.

И.Такуми – председатель, Р.Инверсон, Л.С.Пинг.

Обсуждение последних исследований корреляции

синглетов. Нелокальные влияния, страсть.

Зал Кейстоуна Копса.

Добравшись до «Риальто», я первым делом зашла в свой номер посмотреть, нет ли Дарлин. Ее там не было, а когда я попыталась дозвониться до регистрации, телефон перестал работать. Я снова спустилась в холл. За регистрационной стойкой никого не оказалось. Тщетно прождав пятнадцать минут, я пошла на доклад по парадоксу ЭПР.

– Парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена невозможно согласовать с квантовой теорией, – говорила доктор Такуми. – Меня не волнует то, что якобы показывают эксперименты. Два электрона в разных концах Вселенной не могут влиять друг на друга, одновременно не нарушая всей теории пространственно-временного континуума.

Она была права. Даже если возможно найти парадигму квантовой теории, что делать с ЭПР-парадоксом? Если экспериментатор измерит один из пары электронов, который изначально провзаимодействовал со вторым, он тут же изменит их корреляцию, даже если они разделены сотнями световых лет. Словно пара электронов, навсегда связанная одним-единственным столкновением, вечно должна пребывать на одном квадрате, даже оказавшись в разных концах Вселенной.

– Если бы электроны «сообщались» мгновенно, я бы с вами согласился, – сказал доктор Иверсон, – но этого не происходит, они просто влияют друг на друга. Доктор Шимони в своей работе назвал это влияние «страстью», а мой эксперимент с очевидностью…

Я вспомнила, как Дэвид, наклонившись ко мне между лучшими фильмами 1944-1945 годов, говорил: «Я думаю, мы знаем о квантовой теории столько же, сколько можем узнать о Мэй Робсон по отпечатку ее ноги».

– Вы не можете оправдать это, придумывая новые термины, – сказала доктор Такуми.

– Я с вами полностью не согласен, – сказал доктор Пинт. – Страсть на расстоянии – не просто придуманный термин. Это наблюдаемое явление.

Именно, подумала я, вспомнив, как Дэвид взял макроскопическое меню и сказал: «Паштет из морских ежей выглядит неплохо». Неважно, куда электрон пошел после столкновения. Даже если он пошел подальше от Голливуда и Уэйна, даже если он спрятался за огромным меню, второй электрон все равно придет, спасет от «радиччо» и купит ему пирожок.

– Наблюдаемое явление, – сказала доктор Такуми. – Ха! – И ударила по столу председательским молоточком.

– Вы утверждаете, что страсти не существует? – сказал доктор Пинг. Лицо его побагровело.

– Я утверждаю, что один жалкий эксперимент вряд ли можно назвать наблюдаемым явлением!

– Один жалкий эксперимент! Я на этот проект потратил пять лет жизни! – сказал доктор Иверсон, потрясая перед носом доктора Такуми кулаками. – Я продемонстрирую вам страсть на расстоянии!

– Только попробуйте, и я переопределю ваши граничные условия, – сказала доктор Такуми и стукнула его по лбу председательским молотком.

И все же найти парадигму не невозможно. Ньютоновская физика – не машина. Просто она обладает некоторыми атрибутами машины. Нам следует искать модель где-нибудь в видимом мире, модель, которая обладает самыми странными атрибутами квантовой физики. Такая модель, как бы невероятно это ни звучало, непременно где-то существует, и наша задача – найти ее.

Из обзорного доклада доктора Геданкена

Пока не появилась полиция, я поспешила к себе в номер. Дарлин до сих пор не было, телефон и кондиционер до сих пор не работали. Я уже начинала беспокоиться. Я прошлась до Китайского театра, чтобы найти Дэвида, но и его там не было. За гармошкой лауреатов «Оскара» стояли доктор Уэдби и доктор Слит.

– Вы не видели Дэвида?

Рука доктора Уэдби соскользнула со щеки Нормы Шерер.

– Он ушел, – сказал доктор Слит, выбираясь из лауреатов 1929-1930 годов.

– Он сказал, что собирается на Лесную Поляну, – сказал доктор Уэдби, пытаясь пригладить свои всклокоченные седые волосы.

– А доктора Мендосу вы не видели? Она собиралась приехать сегодня утром.

Нет, ее не видели ни они, ни доктор Готар с доктором Тибодо, которые остановили меня в холле, чтобы показать открытку с надгробием Эми Семп Макферсон. Тиффани ушла с дежурства. Натали сказала, что на меня у нее ничего нет. Я вернулась в номер ждать звонка Дарлин.

Кондиционер по-прежнему не работал. Я обмахивалась брошюркой о Голливуде, а потом открыла ее и начала читать. Сзади на обложке был план Китайского театра Граумана. Деборе Керр и Юлу Бриннеру тоже не досталось общего цементного квадрата, а Кэтрин Хепберн и Спенсер Трейси даже не попали на карту. Она готовила ему вафли в «Женщине года», а они даже не удосужились выделить им квадратик. Интересно, не занималась ли оформлением цементных квадратов Тиффани, модель/актриса! Я вдруг увидела, как она тупо смотрит на Спенсера Трейси и говорит: «На вас здесь ничего нет».

И что это – «модель/актриса»? Означает ли это, что она модель или актриса, или же, что она модель и актриса? Ясно одно – она не служащая отеля. Может, электроны – это Тиффани микрокосмоса, что объясняет их дуализм волна/частица. А может, они на самом деле вообще не электроны? Может, они просто временно работают электронами, чтобы платить за уроки синглетного состояния?

Было уже семь часов, а Дарлин до сих пор не позвонила. Я перестала обмахиваться буклетом и попыталась открыть окно. Окно не поддавалось. Проблема в том, что никто ничего не знает о квантовой теории. Все, что мы имеем, – это несколько сталкивающихся электронов, которые никто не может увидеть и которые нельзя точно измерить из-за принципа неопределенности Гейзенберга. И еще есть хаос, который следует учитывать, и энтропия, и все это пустое пространство. Мы даже не знаем, кто такая Мэй Робсон.

В семь тридцать зазвонил телефон. Это была Дарлин.

– Что случилось? – сказала я. – Ты где?

– На Беверли-Хилз.

– На Беверли-Хилз?

– Да. Это долгая история. Когда я приехала в «Риальто», девушка-регистратор, по-моему, ее зовут Тиффани, сказала, что на тебя тут ничего нет. Она сказала, что у них все заказано под какие-то научные дела и им приходится отправлять всех вновь прибывших в другие отели. Она сказала, что ты в Беверли-Хилз в номере десять-двадцать-семь. Как там Дэвид?

– Он невыносим, – сказала я. – Он проводит время, изучая отпечатки ног Дины Дурбин в Китайском театре Граумана, и пытается меня уговорить пойти с ним в кино.

– И ты собираешься пойти?

– Не могу. Через полчаса – обзорный доклад доктора Геданкена.

– Доктора Геданкена? – в голосе Дарлин прозвучало удивление. – Минутку. – Тишина, потом снова голос Дарлин: – Думаю, тебе лучше пойти в кино. Дэвид – один из двух последних оставшихся в мире очаровательных мужчин.

– Но он не принимает всерьез квантовую теорию! Доктор Геданкен набирает команду для разработки парадигмы, а Дэвид безостановочно болтает о прожекторе на Архиве Конгресса.

– А знаешь, может, он что-то в этом нашел. Я хочу сказать, что серьезное отношение хорошо для ньютоновской физики, но, возможно, квантовая теория требует совсем иного подхода. Сид говорит…

– Сид?

– Парень, с которым мы идем сегодня в кино. Это долгая история. Тиффани дала мне неправильный номер, и там оказался парень в нижнем белье. Он квантовый физик. Он собирался остановиться в «Риальто», но у Тиффани на него ничего не было.

Основной смысл дуализма волна/частица состоит в том, что электрон не имеет точной локализации в пространстве. Он существует как суперпозиция возможных локализаций. Только при наличии наблюдателя электрон коллапсирует в точку.

Доктор Филдс. «Удивительный мир квантовой физики»

Кладбище Лесная Поляна закрывалось в пять часов. Я прочла это в буклете о Голливуде после разговора с Дарлин. Там ничего не говорилось о том, куда он мог пойти: в «Коричневый котелок» или в Ла Бри или еще в какое-нибудь отличное место недалеко от Голливуда и Уэйна, где подают альфа-альфа спаржу, которую Джон Харт съел прямо перед тем, как его грудь взорвалась в «Чужом».

По крайней мере, я знала, где доктор Геданкен. Я переоделась и вошла в лифт, размышляя о дуализме волна/частица, фракталах, высокоэнтропийных состояниях и экспериментах с запаздывающим выбором. Проблема в том, где найти парадигму, которая позволяет зрительно представить себе квантовую теорию, если в нее надо включить и переход Джозефсона, и страсть, и все это пустое пространство. Это невозможно. Ведь нельзя же работать только с несколькими отпечатками ног и впечатлением от колена Бетти Грейбл.

Двери лифта раздвинулись, и на меня налетел Эйби Филдс.

– Я вас везде ищу. Вы не видели доктора Геданкена?

– А разве он не в танцзале?

– Нет, – сказал Эйби. – Он опаздывает уже на пятнадцать минут, и никто его не видел. Вы должны подписать вот это. – Он сунул мне какую-то бумагу.

– Что это?

– Петиция. – Он выхватил бумагу у меня из рук. – Мы, нижеподписавшиеся, требуем, чтобы ежегодные встречи Международного конгресса по квантовой физике впредь проводились в надлежащем месте, таком, как Ресайн. – Он снова сунул мне бумагу. – Но не в таком, как Голливуд.

Голливуд.

– Вы знаете, что участнику МККФ требуется в среднем два с половиной часа, чтобы зарегистрироваться в отеле? Они даже заслали несколько человек в Глендейл.

– И в Беверли-Хилз, – рассеяно сказала я. Голливуд. Музей бюстгальтеров – и братья Маркс, и бандиты, которые могут избить вас только за то, что вы носите голубое или красное, и Тиффани/Стефани, и Самое Большое В Мире Полотно На Религиозную Тему.

– Беверли-Хилз, – пробормотал Эйби, доставая из кармана авторучку и делая для себя какие-то пометки. – Я собираюсь огласить эту петицию во время выступления доктора Геданкена. Ладно, давайте подписывайте. – Он протянул мне карандаш. – Если только вы не хотите, чтобы в следующем году конференция снова состоялась в «Риальто».

Я вернула ему бумагу.

– Я считаю, что отныне и впредь ежегодные конференции должны проводиться здесь, – сказала я и бросилась бежать к Китайскому театру Граумана.

Имея парадигму, охватывающую как логичные, так и абсурдные аспекты квантовой теории, мы сможем проследить и за столкновением электронов, и за их параметрами, и увидеть микрокосмос во всей его изумительной красоте.

Из обзорного доклада доктора Геданкена

– Мне, пожалуйста, билет на «Бенжи-IX», – попросила я девушку в кассе. На ее значке было написано: «Добро пожаловать в Голливуд. Меня зовут Кимберли».

– Какой театр?

– Китайский Граумана, – подумав, сказала я. Времени на поиск состояния с наивысшей энтропией не оставалось.

– Какой театр?

Я взглянула на афишу. «Бенжи-IX» шел во всех трех театрах – в огромном главном и двух поменьше.

– Они изучают реакцию зрителей, – сказала Кимберли. – В каждом театре у фильма своя концовка.

– Чем кончается фильм в главном театре?

– Не знаю. Я работаю здесь часть времени, чтобы платить за уроки по органическому дыханию.

– У вас есть игральные кости? – спросила я, внезапно осознав: то, что я намереваюсь сделать, в корне неверно. Это же квантовая теория, а не ньютоновская физика. Неважно, какой театр я выберу или в какое кресло сяду. Это эксперимент с запаздывающим выбором, и Дэвид уже в полете.

– Пожалуйста, тот, где счастливый конец.

– Главный театр, – сказала она.

Я проскользнула мимо каменных львов в вестибюль. Рядом с туалетом в стеклянных саркофагах сидели восковые фигуры Рода Флеминга и каких-то китайцев. Я купила коробку изюма, упаковку кукурузных хлопьев, коробку мармелада и вошла в зал.

Он оказался еще больше, чем я предполагала. Бесконечные ряды пустых красных кресел извивались между огромными колоннами, спускаясь туда, где должен был быть экран. Стены были украшены причудливыми рисунками. Я стояла, сжимая в руках коробки, и не могла оторвать взгляда от люстры. Она напоминала золотую солнечную корону, окруженную серебряными драконами. Я и не представляла, что на свете существует нечто подобное.

Свет погас, и распахнулся красный занавес. Второй занавес напоминал вуаль, наброшенную на экран. Я спустилась по темному проходу и села в кресло.

– Привет, – сказала я и вручила Дэвиду коробку с изюмом.

– Где ты пропадаешь? Фильм вот-вот начнется.

– Знаю. – Я перегнулась через Дэвида и отдала Дарлин кукурузные хлопья, а доктору Геданкену – мармелад. – Я разрабатывала парадигму квантовой теории.

– Ну и? – спросил доктор Геданкен, открывая коробку с мармеладом.

– И вы оба не правы, – сказала я. – Это не Китайский театр Граумана. И не фильмы, доктор Геданкен.

– Сид, – сказал доктор Геданкен. – Если мы собираемся вместе работать, наверное, лучше звать друг друга по имени.

– Если это не Китайский театр и не фильмы, то что же? – спросила Дарлин, хрустя кукурузой.

– Это Голливуд.

– Голливуд, – задумчиво сказал доктор Геданкен.

– Голливуд, – сказала я. – Аллеи звезд и здания, напоминающие кипы пластинок и шляпы, «радиччо», и встречи со зрителями, и музей бюстгальтеров. И фильмы. И Китайский театр.

– И «Риальто», – добавил Дэвид.

– Особенно «Риальто».

– И МККФ, – сказал доктор Геданкен.

Я вспомнила черные и серые слайды доктора Львова, исчезающий семинар по хаосу, слова «смысл» и «информация», написанные доктором Уэдби.

– И МККФ, – сказала я.

– А доктор Такуми правда ударила доктора Иверсона? – спросила Дарлин.

– Ш-ш-ш, – сказал Дэвид. – Кажется, начинается фильм. – Он взял меня за руку. Дарлин откинулась в кресле, похрустывая хлопьями, а доктор Геданкен положил ноги на спинку кресла перед ним. Вуаль исчезла, засветился экран.