Текст книги "Две жизни. Часть II"
Автор книги: Конкордия Антарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
– Папа был прав. Он сказал, что Сандра не нашел красок, чтобы описать вас.
– Но Сандра, кажется, что-то говорил и о нас, – раздался голос Флорентийца за спиной у Алисы. – А на нас вы и взглянуть не хотите, мисс Алиса, – с неподражаемым юмором кланялся девушке и представлял ей Николая лорд Бенедикт.
Девушка, как и Наль, почти ребенок, смутилась, покраснела и, взглянув на Флорентийца, низко присела в реверансе.
– Я не могу понять, кто из вас отец, а кто жених. Вы оба женихи, по-моему, – робко сказала она.
– Не знаю, для кого из нас ваши слова комплимент, но благодарим мы за него оба, – под общий смех ответил Флорентиец.
– Не откажите выпить с нами чашку чая, – предложила хозяйка. – У нас, по старинному обычаю, чай пьют в столовой.
Алиса снова подошла к Наль, прося ее снять шляпу, что та охотно исполнила и стала еще красивее. Флорентиец сел рядом с Алисой и спросил, не ей ли принадлежит инициатива быть подружками его дочери на завтрашней свадьбе.
– Нет. Папе. Впрочем, все самое высокое и благородное, что выходит из нашего дома, всегда принадлежит ему.
– У вас в доме как бы две партии: вы и папа, ваша сестра и мама?
– Это верно до некоторой степени, потому что мы все очень дружны. Каждый живет, как ему хочется, и никогда мы не расходились во мнениях так, чтобы быть недовольными друг другом. Я думаю, вы очень хорошо понимаете меня. Вы тоже с дочерью ни в чем не схожи. Но представить, что вы бы могли быть друг другом недовольны, невозможно.
Общий разговор как-то внезапно смолк, и все услышали, что Дженни говорит о последних книгах капитана Т., которые ей с восторгом дал Сандра. Хваля автора, девушка и не предполагала, что видит его перед собой, а желала только блеснуть своей образованностью. Николай подшучивал над дифирамбами, указывал на недостатки книги, уверял, что автор мог бы лучше разработать свои тезисы, чем привел в негодование дочь Венеции, горячая кровь которой вспыхнула розами на щеках и огнем в глазах.
– Она, граф, у нас ученая, – засмеялся пастор. – А главное, обе сестры такие поклонницы Сандры, что его авторитет в этом доме стал чем-то вроде закона. Раз книга капитана Т. признана сим ученым совершенством – то, граф, и не критикуйте. Но, признаться, книга и меня расшевелила. Много бы я дал, чтобы увидеть русского мудреца, написавшего ее. Это, верно, уже глубокий старик.
– Капитан Т. – старик? – Наль неудержимо расхохоталась, будучи не в силах представить себе Николая стариком. – Да ведь он перед вами. И ваша дочь Алиса несколько минут назад не могла решить вопроса, кто же из двух мужчин мой жених.
Пастор и вся его семья с удивлением смотрели на Наль, не улавливая соль шутки.
– Моя дочь не шутит. Капитан Т. – это псевдоним графа Т., жениха моей дочери, сидящего перед вами.
Дженни была поражена больше всех. Она теперь стеснялась Николая, которого только что расхваливала, а Алиса, во всем ухватывавшая юмор, сказала Флорентийцу:
– Я предполагаю, что вы нарочно, лорд Бенедикт, не сказали нам, что граф – писатель. Потому что вы сами – я уверена – не только писатель, но… вот как бы это сказать? – задумалась она. – Не колдун, нет, но все же что-то в этом роде. Вы все можете.
– Всемогущий Боже! – в притворном ужасе воскликнул пастор под веселый смех гостей. – Алиса, дочь моя, ты меня убила. Неужели все это результат нашего воспитания, мать? – громче всех смеясь, говорил пастор.
– Сэр Уодсворд, ваша дочь очаровательный ребенок, и я понял вполне ее мысль. Уверяю вас, мы будем с нею отличными друзьями, – пожимая ручку Алисе, ответил Флорентиец.
– Дай-то Бог, – покачивая головой, серьезно сказал пастор.
Весело и непринужденно простились гости с хозяевами, и Флорентиец пригласил всю семью на ранний обед после бракосочетания, сказав, что его экипажи будут ждать гостей у церкви.
Осмотрев церковь, поразившую Наль размерами, Флорентиец и его дети возвратились домой. Наль была задумчива на обратном пути и на вопрос Флорентийца призналась, что по обычаю Востока каждому из гостей надо что-то подарить, а у нее нет ничего, и она не знает, как быть.
– Об этом не думай. Предоставь всю внешнюю сторону события и заботы мне.
А подумай об Али и Николае. Пойди в свою комнату, я приказал Дории приготовить тебе белый восточный костюм. Надень его, укрась голову по-восточному, как к свадьбе, и накинь на себя драгоценное покрывало. Думай, что не завтра совершится твоя свадьба, только внешний ее обряд, а сегодня, в святая святых твоего сердца. Через час сойди вниз и постучись в ту комнату, где вы беседовали с пастором.
Пройдя к себе Флорентиец дал лекарство старику дяде, велел ему немедленно лечь в постель, лежа и отобедать, а встать только завтра утром.
Затем он вошел в свою тайную комнату, взяв с собой Николая.
– Мой друг, мой сын, ты провел пять лет подле Али и так далеко продвинулся в своих знаниях, что он сразу взял тебя в число своих близких учеников. Ты считал, что для тебя ученичество – это прежде всего целомудрие и безбрачие. Но когда Али указал тебе путь семьи и брака, ты не протестовал, ты принял его. Однако продолжаешь думать, что в чем-то провинился, что сходишь с тропы ученичества, ибо ее не достоин. И все это только потому, что женишься на той, которую преданно и страстно любишь много лет.
Ты выполняешь приказание Али. Ты повинуешься ему беспрекословно. Но в сердце твоем боль. Тебе кажется, что ты сворачиваешь в сторону. Но ты забыл, что ученик идет так, как ведет его Учитель. Ты забыл, что те обширнейшие планы, где все охватывает взор Учителя, не способен охватить ученик, как бы мудр он ни был. Посвящения идут не только по ступеням личного роста ученика.
Но учитывается и та помощь планам Учителя, до которой он созрел. Ты можешь служить сейчас не только великому плану Али, но и моим планам, и планам многих других, тех, кто отдает свою жизнь и труд на светлое благо человечества.
Падение общей культуры тесно связано с падением и разложением семьи.
Люди, закрепощенные в страстях, в тысячах мелких предрассудков, не могут помочь обновлению общества. И потому на ряд очень высоких учеников возлагается задача создания новой, радостной, раскрепощенной семьи. Только люди, дошедшие до мудрости и прожившие до часа свадьбы в полном целомудрии, могут стать истинными воспитателями для нового поколения нужных Учителю людей.
В твоей будущей семье, среди пятерых талантливых детей, должны воплотиться два гения. Не огорчаться надо тебе, что изменяешь форму пути, которую сам выбрал, но быть счастливым и усердным учеником. Счастливым вдвойне, ибо можешь выполнить задачу, которую Учитель тебе выбрал. Создай мир под своим кровом. Создай честную семью, где будут царить правдивость и верность. Создай атмосферу доброты, чтобы Учитель всегда мог прийти к тебе и позвать за собою.
– Я не от того страдал, что Али приказал мне изменить путь. Я приму всякий беспрекословно. Но мне показалось, что Али, увидав мою любовь к Наль, снизошел к моей слабости. Но, Бог мне свидетель, я ни разу и ничем не дал девушке повода думать о той беспредельной силы любви, что завладела мной.
– Чем немало и огорчил бедняжку, – улыбнулся Флорентиец. – Повторяю: оставь мысль о снисхождении к твоей несуществующей слабости. Только сильные, бестрепетные сердца нужны для дел Учителя, и только им он может посылать свои зовы. Тебе его зов – семья. Войди, – сказал он на раздавшийся стук в дверь.
Вошла закутанная в драгоценное брачное покрывало Наль. Ее белая фигурка так гармонировала с этой белой комнатой, что казалась неотъемлемой ее частью.
– Сядь здесь, дочь моя, – усадил Флорентиец Наль на маленький диван рядом с собой. – А ты, друг Николай, найдешь в моей туалетной комнате белый халат, точно такой же, какой прислал тебе в день пира Али. Найдешь длинную белую одежду ученика, надень ее и вернись сюда.
Оставшись наедине с Наль, Флорентиец притянул ее к себе и сказал:
– Когда Бог зовет человека, Он дает ему два пути: путь радости или путь великой скорби. Середины нет. И ты, и твой муж – вы оба счастливые избранники, ибо вам Он назначил путь радости. Ты с детства была подготовлена к высокой духовной жизни дядей Али. Это редкое счастье. Обычно долго скитается по жизни человек, пока не подойдет к источнику мудрости. Не горюй, что тебе предстоит оставить все, к чему привыкла, уйти от Али. Через много лет, закаленная, ты вернешься к нему, к его пути силы, которая сейчас подавляет тебя, и ты не можешь развернуть все свои дарования. Ты пойдешь отныне путем обаяния и такта. Пленяя людей красотой, ты будешь влечь их своей чистотой к высокой духовности. Помни: зло тебя не коснется, пока страх, неверность и ложь не коснутся тебя. Злу несносна атмосфера чистоты, и оно бежит от нее. И только тогда, когда в твоем сердце зазмеится тончайшая трещинка сомнений, – только тогда зло сможет коснуться тебя. Все – в самом человеке. И не внешние условия подавляют или обновляют его, но сам человек создает свою жизнь. Он сам носит в себе все свои чудеса.
Наль сидела, по-восточному закрывшись покрывалом, приникнув к отцу, и в этой позе нашел ее вернувшийся Николай.
Флорентиец откинул покрывало с лица Наль и помог ей, поверх белого восточного наряда, надеть халат из такой же материи, что и белая одежда Николая, тонкой, как бумага, мягкой, как шелк, и матовой, как замша.
– Побудьте здесь немного вдвоем. Подайте друг другу руки и подумайте, какой серьезный шаг вы делаете. На всю жизнь вы отдаете друг другу свою верность. И в этой верности вы должны следовать за верностью Учителя, творя в доброте свой простой, обычный день. И так совершая закон жизни.
Оставив их одних. Флорентиец вышел. Наль подала руки Николаю.
– Прости, Наль, что я огорчил тебя и дал тебе повод думать, что мало люблю тебя. Я не смел до сих пор говорить тебе о любви. Я считал невозможным для себя счастье прожить с тобой вместе всю жизнь. Я думал, мне назначено одиночество, а не радости семьи. Теперь я понял, какое великое и незаслуженное счастье пришло ко мне. Я отдаю тебе всю жизнь и с таким счастьем, о каком не мог и мечтать.
– Николай, я никого не любила с детства, кроме дяди Али, в котором была вся моя жизнь. Едва я выросла, увидела тебя. И… уже никогда больше не была свободной. Я всюду была с тобой, мы были неразлучны. И если теперь меня отдают тебе, – то это ведь я сама отдала тебе себя лет пять назад. Ты врезан в мое тело, в мое сердце, в мой дух точно так же, как дядя Али. И если я думала до этой минуты, что навязана тебе, то сейчас я совершенно счастлива: я знаю, что ты тоже хотел меня в жены. Я же не могу принять жизни иной.
Дверь отворилась, и вошел Флорентиец. Он был в белой одежде с широкой вышивкой внизу и на рукавах. Талию его высокой фигуры охватывал пояс из выпуклых изумрудов, а на его прекрасной голове была повязка с такими же камнями. В руках он держал маленькую светящуюся палочку. Он поднял в восточном углу комнаты белую крышку стола, как думали прежде Наль и Николай, и под ней открылся небольшой мраморный престол, где горел огонь. Он поставил молодых людей перед престолом на колени и сказал:
– Здесь, перед лицом того Бога, что каждый из вас носит в себе, перед лицом вашей совести, чести и красоты, внутри вас живущих, я венчаю вас, соединяя навек. Сохраните вечную память об этой минуте. Не для похоти и чувственных наслаждений горит в вас любовь. Но горит в вас огонь вечной чистоты, в которой оба вы отдаете себя друг другу для великой цели: вы не будете слепыми родителями, животно, безумно и лично привязанными к детям. А будете хранителями тех душ, что придут через вас. Вы создадите им мир.
Чистый ваш дом будет пристанищем, где им суждено родиться, погостить и уйти так, тогда и туда, куда позовет их Жизнь.
Храните связь друг с другом, со мною и с Али. И несите не бремя жизни, не иго ученичества, но радость труда, разделенного с нами.
Он поднял обе руки над их головами. Прикоснулся палочкой к огню, горевшему на престоле, и затем, что-то говоря на языке, которого Наль не понимала, коснулся палочкой ее головы. Ей показалось, что по ней пробежал огонь, проник до самого ее сердца, и что сейчас все на ней вспыхнет. Но Флорентиец уже отвернулся к престолу, снова коснулся палочкой огня и прикоснулся ею к голове Николая.
Так же, как и она мгновение назад, – он весь содрогнулся. А Флорентиец уже вновь повернулся к престолу и коснулся попеременно огня обоими концами палочки. Затем он снова обернулся к ним лицом и положил палочку на их головы одновременно. Глубочайшее содрогание, точно удар электричества, испытали оба, Наль и Николай. Теплые струи какой-то новой силы пробежали у каждого по спинному хребту к голове. Флорентиец положил палочку рядом с огнем и взял с престола два одинаковых перстня, каждый с изумрудом и бриллиантом, и надел жениху и невесте.
– Встаньте, – сказал он им. – Вы – муж и жена. Будьте всегда такими же чистыми и, где бы вы ни жили, всегда ощущайте, что я подле вас. Сочетав вас браком перед этим огнем Вечности, я взял на себя ваши жизни. Перед Вечностью нет отцов, матерей и детей по плоти и крови. В Ней есть отцы и дети по духу и огню. Пойдемте, я проведу вас в вашу спальню.
Он опустил покрывало на лицо Наль, соединил их руки, обнял обоих, крепко прижал к себе и стал подниматься наверх. Проведя их через комнату Наль в другую дверь, которой она раньше не заметила, он ввел их в большую комнату, где посредине стояла широкая белая постель. И все в этой комнате было белое, вплоть до ковра и шкур белых медведей, брошенных по обе стороны постели.
Подведя их к кровати, Флорентиец сказал Наль:
– Твой муж так же чист, как и ты. Он отдает тебе такую же девственность, какую ты отдаешь ему. Прими его не только как мужа, но как воспитателя и друга, мудрого руководителя, который знает много больше тебя. До завтра, дети мои. Ровно в двенадцать часов я за вами приду. Будьте совершенно готовы к этому времени и ждите меня. Дории сказано, как завтра одеть тебя, Наль.
Опустив полог над кроватью, Флорентиец вышел, закрыв за собой дверь…
Когда Наль утром проснулась, мужа рядом с ней не было, но она слышала плесканье воды в ванной комнате рядом. Через несколько минут вошел Николай и, думая, что Наль спит, положил возле нее стеганый шелковый халатик и мягкие туфли, стараясь не делать шума. Наль рассмеялась, натянув на себя одеяло поверх головы.
– Наль, дорогая, вставай, ванна готова. Беги туда. Я боюсь, как бы ты не опоздала, уже около десяти часов. – С этими словами он быстро вышел из комнаты, а Наль скользнула в ванную, где ее уже ждала Дория.
– Сегодня во что вы меня оденете, Дория? Отец сказал, что дал вам все указания. Ведь будет так много чужих людей. Надо, чтобы мы с вами не ударили в грязь лицом, – плескаясь в ванне, быстро говорила Наль.
– Не беспокойтесь, во что бы я вас ни одела, – вы затмите всех.
– Ну, вот и ошиблись. У пастора такие дочери, что даже в сказках не найти. Одна рыжая.
– Рыжая? Что же тут хорошего?
– Я не сумею вам сказать, что именно. Но только она необыкновенная. Знаете, как-то ее не приставишь ни к какому делу. Она – дама. А вторая – ну, та простая, вроде меня.
– Значит, красавица? И косы, как ваши?
– Нет, она вся в кудрях. Глаза синие. Волосы пепельные с золотом. А доброта – вроде ангельской. Так хороша! Лучше не найти.
Так беззаботно болтая, Наль хранила глубоко внутри, в сердце, какое-то новое сокровище жизни. Ни за что и ни с кем она не поделилась бы тем счастьем, что наполняло всю ее душу. Она точно несла обеими руками чашу любви, полную до краев, и боялась ее расплескать. В ее сердце сияли ярко три образа: дяди Али, отца – Флорентийца и мужа. Усевшись за туалетный столик, Наль отдалась в умелые руки Дории. Сама же унеслась в сад дяди Али и снова так ясно увидела его улыбающимся, что рванулась вперед, почти разрушив творение Дории.
– Что случилось? Я причинила вам боль? – с отчаянием спросила Дория, у которой и гребень и шпильки выскочили из рук.
– Нет, Дория, простите. Господи, теперь вам надо все делать снова, и я опоздаю, – огорченно сказала Наль.
– Ничего, минута спокойствия, и голова будет убрана, а это самое трудное.
– Наль, одиннадцать часов. Вы готовы? – раздался голос Николая. – Я жду вас завтракать: выходите в халате, платье наденете потом.
Но Наль так боялась опоздать, что просила прислать ей кофе в комнату, говоря, что покажется мужу только на исходе двенадцатого часа, в полном параде.
Когда Дория вынесла платье, над которым трудилась весь вечер и утро, подгоняя его по фигуре своей хозяйки, Наль даже руками всплеснула, так великолепен был этот туалет. Платье из белой парчи, с широким венецианским кружевом вокруг ворота и рукавов, заставило ее сказать: «Отец, отец, разве можно так баловать дочь?» Когда платье было надето, Дория подала Наль туфельки из такой же парчи, а на ее открытой шее застегнула изумрудный фермуар жемчужного ожерелья.
– Все, верно, так и надо. Но как бы я хотела самое скромное платье, самый бедный уголок – только бы не быть сегодня на людях и не слушать, как будут говорить о моей красоте, – вздохнула Наль.
– Наль, остается десять минут, – снова раздался голос Николая.
– Иду, я готова.
И взяв сунутый ей в руки маленький ридикюль из такой же парчи, что и платье, Наль вошла в свою комнату, где ее ждал Николай. Он был поражен. В платье со шлейфом, в туфлях на высоких каблуках, Наль казалась гораздо выше и тоньше. Взгляд, которым обменялись супруги, сказал им обоим, что их желание избавиться от людей было обоюдным. Николай обнял жену, нежно и горячо поцеловал ее и тихо сказал:
– Наша жизнь принадлежит не нам, Наль. Мы должны жить на Земле, для Земли, для людей. Не тяготись сегодня суетой и теми, кто будет вокруг нас.
Думай не о себе, а о каждом, с кем будешь говорить.
Наль ласково вернула поцелуй и ответила:
– Я постараюсь, мой муж, думать о том, с кем буду говорить. Но всякий раз, когда я пристально вглядываюсь в человека, всегда чувствую, что в каждом живет беспокойство и страдание.
– Вот и неси, любимая, счастливая, благословенная, успокоение и отдых тому, кто тебе встретится.
Раздались легкие шаги Флорентийца, и Наль поспешила растворить дверь, приветствуя отца.
– Я не хотела бы, отец, начинать этот день с упрека. Но мыслимо ли приказать мне надеть такое платье? Дория говорит, что у королевы нет ни такой парчи, ни таких кружев, ни такого жемчуга.
– Все это передал тебе Али, как и те вещи, что нашла ты в своих сундуках. Он собирал их не один год, – обнимая супругов, говорил Флорентиец. – Сохрани это платье, кружева и драгоценности, и когда будешь готовить к венцу свою первую дочь, передай ей. А теперь пойдемте, наши свидетели ждут.
Спустившись в зеленую комнату, Наль была немало изумлена видом Сандры и лорда Мильдрея, во фраках, с блестящими цилиндрами в руках. Сандра был серьезен и даже не улыбнулся, когда раскланивался и целовал руку Наль. Можно было подумать, что его смешливость навсегда исчезла за эту ночь. Лорд Мильдрей подал Наль букет белых лилий и, смущаясь, произнес:
– Лилии от Сандры, который уверяет, что вам невозможно подарить иной цветок. Это – его дело. Я же прошу принять браслет, который передал мне, умирая, мой дед. Он был большой оригинал, жил отшельником, хотя и был человеком богатым. Он велел передать эту вещь той, которая станет моею женой. Или женщине, чище и прекраснее которой я в жизни не встречал. Так как все сроки мои прошли – мне скоро тридцать, – прошу вас принять эту вещь.
Она, как я слышал, попала к моему деду через одного восточного мудреца. – И он подал Наль браслет из топазов и бриллиантов какой-то удивительной древней работы, красоты и игры камней необычайной. – Говорят, что на этом браслете камни сложены так, что образуют слова. Но кому я только его ни показывал – никто не смог прочесть надпись.
– Не разрешите ли взглянуть на браслет, графиня? Я лингвист и знаю около сорока языков и наречий, – сказал Сандра. – Я не так давно, по заданию вашего отца, изучил древний язык пали, умерший уже теперь. Быть может, я и разберу.
– Пожалуйста, – протянула ему драгоценность Наль.
– О, конечно, это он – язык пали. Здесь написано: «Любя – побеждай». И читается очень легко и ясно.
– Значит, ты выполнил мое задание раньше срока, Сандра?
– Неужели вы могли сомневаться, лорд Бенедикт, в том, что я найду возможность – из-под земли выкопаю, а найду – выполнить ваше приказание раньше срока? Мне пастор дал на этот раз свою собственную, им составленную, грамматику и свой ключ. А сам он купил у одного непонятного человека несколько записей на этом языке.
– Я вас еще не поблагодарила, лорд Мильдрей, и… это очень странно, но мне кажется, что вы еще женитесь, женитесь по любви и будете очень счастливы. И вам понадобится этот браслет.
– Примите подарок, Наль. Если вы угадали, мы сумеем прислать лорду Мильдрею точно такой же браслет, – сказал жене Николай, принося лорду сердечную благодарность за внимание.
Впервые получала Наль приказ своего мужа, и что-то сказало ей, что браслет надо немедленно надеть на руку и не огорчать больше подарившего его человека.
Коляски были поданы. В закрытую карету сели молодые с отцом, в открытую – Сандра и лорд Мильдрей, следом за ними двинулись еще два пустых экипажа.
Церковь была залита огнями, пастор ждал молодых у входа, а обе дочери и мать усыпали путь молодым цветами. Орган приветствовал их. Вскоре в церковь стали проникать зеваки, привлекаемые молвой о необычайной красоте новобрачных. Наль ничего не видела. Музыка потрясла ее до слез. Она крепко сжала руку мужа, точно прося у него поддержки. Николай слегка наклонился к ней, и такая сила была в его глазах, таким огнем уверенности и любви дохнуло на нее от его бледного, вдохновенного лица, что волнение ее утихло, слезы высохли и улыбка блеснула на полудетском прелестном лице.
Окончился обряд венчания. Расписались в церковной книге и подождали несколько минут, давая пастору время переодеться. Выйдя из церкви. Флорентиец разместил всех по каретам, а сам снова сел с молодыми. Все отправились к нотариусу.
Крупное пожертвование церковному причту и бедным прихожанам вызвало немало радостных толков среди оставшейся на паперти толпы. Тем временем, выполнив все официально необходимые акты ввода во владение новым имуществом, приняв поздравления и восторги служащих конторы, молодые и прочий свадебный кортеж направились к дому лорда Бенедикта.
– А дядя? – войдя в дом, с ужасом спросила Наль. Николай тоже было всполошился, но Флорентиец тихо сказал им обоим:
– У него снова был приступ малярии. Завтра мы его отправим с копиями документов и так ярко расскажем ему о пышном венчании, что он представит себе все так, будто и сам там был. Сейчас думай, Наль, только о гостях и учись быть обворожительной хозяйкой.
– Ты не находишь, что это немного трудно, отец?
– Нет, дочь моя, имея такого мужа, можно и не то победить.
Николай повел свою жену в большой зал, которого Наль еще не видела, а Флорентиец, предложив руку пасторше, пригласил гостей следовать за молодыми. В зале было приготовлено шампанское. Николай шепнул Наль, чтобы она не пила, а только чокалась со всеми поздравляющими и подносила бокал к губам, делая вид, что пьет. Поздравив молодых, прошли в столовую. Место хозяина занял Флорентиец. По правую руку сели молодые, рядом с ними Сандра и Дженни, по левую руку – Алиса и лорд Мильдрей, а рядом с ними пасторская чета.
Обед проходил оживленно. Сандра, Николай, пастор и Дженни говорили о последних достижениях науки. Пасторша и лорд Мильдрей оказались любителями живописи и театра. Только Алиса и Наль молча смотрели друг на друга.
– Что вы так смотрите на меня, графиня? Я вижу в ваших глазах такое сострадание и сочувствие, точно вы читаете что-то печальное в моей душе, – сказала наконец Алиса, ласково улыбаясь Наль.
– Я очень бы хотела стать для вас не графиней, а просто Наль. И в вашем сердце, кроме ангельской доброты, я ничего не читаю. Но мне думается, что вы не так счастливы, как кажется.
Флорентиец посмотрел на молодых женщин и сказал:
– Зачем загадывать, что будет завтра? Ты, Наль, стараешься угадать будущее Алисы. А жить надо только радостным сегодня. Разве у вас есть печаль, Алиса, как утверждает моя бедовая дочь?
– Нет, лорд Бенедикт. Все, что я люблю, живет радостно рядом со мною. А если и есть у меня печаль, то она непоправима, она врезана в мою жизнь.
Поэтому ее и нельзя считать печалью, это просто одно из неизбежных слагаемых моей жизни.
– Вы, Алиса, решили это слагаемое принять безропотно?
– Может быть, я и не права, лорд Бенедикт. Но что, например, толку бороться со смертью? От нее не уйти. Так и с тем неизбежным, что живет в человеке. Какой же смысл с ним бороться? Если оно составляет самый остов жизни и не может быть выброшено – как рак или порок сердца – иначе, чем со смертью. Надо принять жизнь такой, какая она есть, в какую я пришла, если изменить ничего невозможно. Какое бы количество горечи ни было в жизни, все же это жизнь моих любимых. А без них – жизнь цены не имеет для меня.
– Все количества сил природы, Алиса, переходят в качество. Это неотвратимый закон мира, в котором мы живем. Если сегодня одно качество в сердце человека дошло до определенного предела, то завтра оно, это качество, заливавшее вчера только одно сердце, может разлиться озером, а быть может, и морем вокруг него, захватывая в себя все встречное. Так бывает и со злыми и с добрыми качествами. Если сегодня любовь твоя однобока и ты способен понимать счастье только в любви к «своим», то завтра – по тем или иным причинам – сознание твое может расшириться и ты охватишь своей любовью «чужих». Двигаясь все дальше по пути совершенствования и знания, человек осознает, что нет вообще чужих и своих. Что везде и всюду такие же люди, как и он сам. Этот человек смог продвинуться дальше и выше. Другой – сильно отстал и не способен выйти пока из стадии двуногого животного. А третий смог шагнуть вперед так далеко, что для того, чтобы на него взглянуть, нужно зажмуриться.
– Никогда не приходилось мне слышать евангельские истины, изложенные так легко и просто, лорд Бенедикт. У меня в душе словно бы посветлело, – засмеялась Алиса, радостно, неотрывно глядя на Флорентийца.
– Возьмите, пожалуйста, это мороженое и оцените, какой художник мой повар. Каждому он положил на блюдце шарики семи цветов. Вы видите здесь все цвета мудрости, как их понимала древность. Вот белый – цвет силы. Вот синий – самообладание, знание. А вот зеленый – цвет обаяния, такта, приспособления. Вот золотисто-желтый – цвет гармонии и искусств. А оранжево-дымчатый – цвет науки, техники и медицины. Красный – цвет любви и, наконец, фиолетовый – цвет религиозной и обрядовой мудрости, а также науки и механики движения жизни Вселенной.
Попробуйте найти в себе какое-либо из этих качеств в чистом виде. Это невозможно. Все они, без исключения, живут в каждом человеке. Но – будучи основным светом жизненного пути – засорены эгоизмом, ревностью, завистью и страхом. Качества и свойства божественные, какими их в зародыше принес на Землю человек, он замутил страстями.
И задача культурного человека – очистить свои страсти. Сделать их не только радостью и миром сердца, но атмосферой своего труда в простом дне, во всей своей жизни. Тогда единение с теми, кого встречаешь, становится красотой, бодрой помощью и энергией. Той энергией, что пробуждает к творчеству всех, трудящихся с тобою рядом.
Уже давно веселый смех и разговоры за столом стали постепенно замолкать, гости внимательно прислушивались к речам Флорентийца.
– Какое для меня счастье, лорд Бенедикт, – сказал пастор, – что я познакомился с вами. Помимо того, что я с восторгом и упованием смотрю на две соединенные мною сегодня жизни, я благословляю Создателя, позволившего мне приблизиться к вам. Если вы сочтете возможным, чтобы моя семья осталась в числе ваших знакомых, – мы постараемся заслужить себе имя ваших друзей.
– Я не только буду этому рад, сэр Уодсворд, но и очень благодарен вам за эту встречу. Поверьте, если моя мудрость кажется вам столь высокой, то и я нашел в мудрости вашей, чему поучиться. В Индии говорят: «Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но всякий человек тебе учитель».
Обед окончен. Дорогие гости, прошу в зал, там сервирован кофе.
С этими словами Флорентиец встал, подал Алисе руку. Девушка смотрела на него сияющими глазами, как на божество; он пригласил всех следовать за ними.
Оставшись последней парой, молодожены, тесно прижавшись друг к другу, обменялись несколькими взволнованными фразами.
– Нет, Наль, для нас не может быть пустых дней. Мы здесь недолго будем жить, мы поедем учиться, и ты будешь вести студенческую жизнь. Здесь отец задержит нас ровно столько, чтобы внешне воспитать так, чтобы к этому никогда не возвращаться больше. Кроме того, в твоем образовании есть немало пробелов. Ты совсем не знаешь музыки, хотя прелестно поешь свои родные песни. Ты знаешь Шекспира, Шиллера, Мольера, но никогда не была в театре.
Готовясь стать – насколько для нас это возможно – родителями-воспитателями, мы должны помогать друг другу взаимно совершенствоваться. Мы должны знать здешнюю жизнь, чтобы понять, чего не следует вносить в нашу будущую жизнь.
Они присоединились к обществу, когда все уже сидели за кофе. Что-то царственное было в этой паре, входившей в зал. Шепот удивления и восторга пронесся им навстречу.
– Положительно, граф и графиня, вы для меня никак не втискиваетесь в земные рамки, – с южным темпераментом воскликнул Сандра. – Если бы я был художником, я бы заставил землю покрываться цветами там, где вы ступаете.
– Мой новый друг, мне кажется, что слишком много чести уже в том, что вы произвели меня в принцессу-лилию. И мой муж, будучи мужем цветка, и я, лилия, и без того обязаны благоухать. Но чтобы еще и цветы вырастали рядом с нами – это требование невыполнимое, – смеялась Наль.
– А я думаю, что именно цветы и будут расти. Самые прекрасные и драгоценные цветы Земли – дети, из-за которых и для которых стоит жить на свете, – очень серьезно, с волнением на прекрасном лице, сказала Алиса.
– О, Алиса! – укоризненно воскликнула пасторша.
– Что, дорогая мама? Я опять шокировала вас? Ну, на этот раз простите уж меня великодушно. Здесь мы среди добрых друзей, и я ручаюсь, что никто меня не осудит.
– У меня возникло сильное желание низко поклониться вам, мисс Уодсворд, – сказал, вставая и действительно низко кланяясь ей, лорд Мильдрей, – но никак не осудить вас.
– А у меня такое страстное желание вас поцеловать, Алиса, что уклониться от него я не могу, – и оставив руку мужа, Наль подбежала к Алисе, обхватила ее шею руками и прильнула к ее губам.
