Текст книги "Люсипаф"

Автор книги: Кока Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– А ты был у Люси? – Нет, – живо ответил Женечка. – Сейчас пойду. Правда, погода... Но дело не терпит отлагательств, правда?

– Правда, юноша, правда, истинная правда. А потом, надеюсь, ко мне? Пообедаем вместе!

– Ах, конечно, Юрочка! – улыбнулся Женечка и попрощался. "Какая Оленька? Странно!" – закрыв на секунду глаза, подумал он, и откинул одеяло со своего свежего утреннего тела.

* * *

"Непременно уже третий глаз себе наел бананами", – завистливо поглядывал на Фефелу Лопоухий. А тот скрипел о соотношениях, движениях, положениях. Асцедент, десцедент, гомодромы, дорифорий – лезли все вместе эти труднопроизносимые термины Лопоухому в уши, расчленяя его голову на множество мелких деталек. Нижняя губа у него отвисла, уши сникли, будто завяли вдруг.

"Вот", – негодовал он на себя, и в то же время жалуясь себе самому, "Не снял порчу! Теперь в дураках и нахожусь. Эти-то, небось, хохочут над Владиком, а уж, верняк, сбегали по-тихому и все сняли давно. Потом и банановая струя... И почему я бананы не люблю?!"

– Типичная Рыба, – продолжал Фефела, – ну это и наглядно просматривается в космограмме.

– Как Рыба? – ударил даже себя по ноге Маргинальный Морг. – Ой! Гете же Дева.

– По рождению, – ничуть не смутился Фефела. – А я имею ввиду сейчас гороскоп смерти. Рождение нам интересно как дата, да и то приблизительно. Ибо в гороскопе учитывается другое, впрочем, кухня довольно сложная, чтобы здесь...

– Так вы гороскоп смерти составляете? – заерзал на стуле Маргинальный Морг.

– Да, – победно оглядел всех Фефела. – Именно. "Вот это высший пилотаж!" – завибрировал Маргинальный Морг. – А, а, а, как?! – цеплялся за соломинку Маргинальный Морг. – Да также, как и Гете, – ответил Фефела. – А Гете как?

"Как-как? Какарак!" – негодовал про себя Пафнутий. Он возненавидел Маргинального Морга. "Вот упрямый баран!" – ругался он при Люси. – "Все, все уже выявили, а этого на стул посадить – целое событие. Ну сядь ты, посиди минутку. Я ж тебе добра желаю!" – кричал обычно Пафнутий. – "Вот-вот", поддакивала Люси. – "Вот-вот!"

– А Гете взял и построил, а если вы, Юра, хотите, то я и вам могу эту услугу оказать.

– Так ведь Гете себе сам составил... – начал Маргинальный Морг.

– Но ведь ты же не Хете, Юра! – вскочила в разговор Люси.

– Нет, – согласился Маргинальный Морг. Установилась тишина. – А можно порчу посмотреть? – нарушил молчание Маргинальный Морг. – Конечно, Юра, Пафнутий ожил, задвигал ладошками, шлепнул стул, встряхнул коробочком со спичками.

– Ну, я пойду, Владик, – начал подниматься Фефела.

– Ну, я тогда тоже, – завертелся будто не находя себя Маргинальный Морг.

– Как, – развел загогулинами Пафнутий. – А порча?

– Порча, порча, порча, – зашелестел Маргинальный Морг. – Порча. Да, потом как-нибудь порча!

– Ну, смотри сам. Дело добровольное. Я никого не принуждал и не буду никогда...

– Всего доброго, – прощались уже, выходя на лестницу, Маргинальный Морг и Фефела.

"Взять сейчас и снять ее, падлу!" – решился Лопоухий, и подошел к разведшему разочарованно руками Пафнутию.

– Пока. До встречи, – хлопнула дверью Люси, и только хотела спросить, мол, долго ли Лопоухий еще собирается у них ошиваться, как тот опередил ее:

– Влад, а сними мне эту порчу. Вопрос Люси мгновенно умер, и она изготовилась к прыжку. – Ну, денек! – свел загогулины Пафнутий. – Тот убегает, этот наоборот. Как же я тебе вот так сразу сниму? Надо заранее готовиться. А ты – с места в карьер! Хочешь – хоп, и порчу сними! Это же очень серьезно!

– Значит, не получится? – уныло и безнадежно проговорил Лопоухий.

– Почему не получится. Сегодня что? Вторник. Вот в четверг и приходи.

– Да я сегодня хочу, сейчас, – предпринял еще одну попытку Лопоухий.

– Сегодня, сейчас, – как обезьяна повторял Пафнутий, сводя и разводя загогулины.

– Ну, Влад, чего ты, давай! – разрешила ситуацию Люси. – Ты же можешь.

– Могу, конечно. Ну, ладно, скажи спасибо Люси, – начал было соединять опять загогулины Пафнутий, и опомнился. – Так, это нам тогда не нужно. Люси, приготовь стул!

– А вот, – указал Лопоухий на тот, который Пафнутий поставил для Маргинального Морга.

– Нет, этот не ходится, – дернулась Люси, – этот только для захохулин. Я сейчас прихотовлю друхой...

– Ну, приготовь, – зачем-то согласился Лопоухий, будто его кто-нибудь спрашивал. "И кто из них все-таки смеется?" – не мог понять он.

– О, Астрал, – отвернувшись к окну, начал свою тайную молитву Пафнутий, – помоги мне в добром моем намерении, дай мне силы снять эту и все другие порчи мира, возвысь меня до себя, позови меня, и я сниму твою порчу. Алес.

– Ну, – повернулся Пафнутий. В комнату вбегала Люси со стулом. – А где? – сказали они в один голос. – Нет, определенно кто-то хохотал надо мной, прыгая через две ступеньки, улепетывал от целителей Лопоухий. – Это уж последнее дело – слышать как над тобою хохочут!

Он будто вмиг протрезвел при новом взрыве астрального хохота в тот момент, когда Пафнутий начал шептать молитву. И дверь оказалась так близко! Уши его блестели под уличными фонарями и привлекали мотыльков – сгорать.

* * *

Маргинальный Морг лежал, уставившись на свою задранную вверх ногу и недоуменно хмурился: – Работаешь-работаешь со словом, а оно себе на уме. Возьми и по-своему побеги. Ведь сказано:

Поднимаясь на пагоду прожитых лет,

Оступаясь, но все же не падая, нет.

Так почему же? И именно со мной?! Дней пять назад Маргинальный Морг устремился по тротуару, догонять 51 трамвай, а гололедица – ни к чему, ну и он чашечку коленную – пополам.

Причем бежал он тогда к Пафнутию. Люси уже и пирожок готовила. "Все же сколько на них не потратишь, а сторицею обернется", – вертелась она по кухне. Пафнутий, растирая ладошки, подошел к окну. Там маячил Астрал.

– Чего тебе нужно от меня? – прошептал вызывающе Пафнутий. – Хочешь я тебе порчу сниму?

Но не успел он это проговорить, как один из трех китов заколебался, и трехногое астральное тело полетело вверх ногами и повисло, раскачиваясь, как подвешенный за ногу, туда-сюда.

"Нет, сто процентов у него порча", – размышлял Пафнутий. – Если доберусь до тебя, то помогу, верь мне, – торжественно обратился он к раскачивающемуся вниз головой гиганту.

В дверь постучали. – Юра идет! – закричала Люси. – Влад, открой, а то у меня руки в муке. – Морг ты мой печальный, Морг ты маргинальный, – пропел тихо Пафнутий начало своей бесконечной песенки, где он собирал и эпиграммировал знакомых под видом вилок, ложек, кофейников и даже салфеток для вытирания рта. Обычно, он играл эти куплеты Люси, а она прикалывалась:"Хорошо, Влад, так их! Пером сатиры!"

В дверь между тем постучали еще раз, и Пафнутий отворил. Это был действительно Юра, но не тот. Маргинальный Морг кружился сейчас на скользкой мостовой, как опрокинутая мельница, проклиная Сатурна, себя и свою козерожью судьбу, а на пороге стояла Подруга.

– Можно?! Здравствуй, Владик! Ах, как вкусно пахнет! – потянула она носом.

– Входи, Юра, входи, – посторонился в дверях Пафнутий. – Мы тут Юру ждем, я думал – это он идет.

– А, Юру... – протянула Подруга, – ну, тогда я пошла.

– Нет-нет, – спохватился Пафнутий. – Заходи, заходи. Мы тебя сейчас на порчу проверим.

– На что? – не поняла Подруга, но со всем присущим женщине любопытством подалась вперед.

– Сейчас увидишь, важно раздевал ее Пафнутий. – У каждого человека есть астральное тело, – взяв Подругу под руку, провожал его на кухню Пафнутий, – и на это тело злые люди, колдуны то бишь, навешивают порчу. Она висит, скажем, на позвоночнике и жизнь коверкает. Но не бойся, мы ее снимаем.

– Так ты же еще не проверял, есть ли она у меня, – попыталась пошутить Подруга.

– Да я уже и так вижу, – чуть ли не махнул рукой от безнадежности положения Пафнутий. – Осталось только проткнуть твое астральное тело. И тогда она просто невооруженным глазом видна.

– А мне-то покажешь? – улыбалась Подруга. Но тут их уже встретила Люси:

– Ты зря улыбаешься, Юра! Здравствуй. – Здравствуй. – Я тоже сначала смеялась, и не верила, а потом, когда Влад у меня увидел... – Да, а мне-то можно посмотреть на свою порчу? – посерьезнев и, даже чего-то испугавшись, оглянулась Подруга.

– Не каждый это может видеть! – закрывая духовой шкафчик, изрекла Люси.

– Садись, Юра, – Пафнутий твердой рукой усадил Подругу на табурет. – Ты знаешь, сколько я учился, чтобы вот так видеть и исцелять?

– Нет, – растерялась обмякшая Подруга. – То-то, – продолжал Пафнутий, нагревая загогулины. – В течение трех месяцев, и даже больше, еженощно. Так что... А ты сразу – покажи... Ишь ты, – недовольно бурчал Пафнутий.

– О-хо! – вскрикнула Люси, когда загогулины над Подругиной головой не только скрестились, но и запутали руки Пафнутия так, что он не мог без помощи Люси их рассоединить. – О-хо, вот это порча!

Подруга, хотевшая было улыбнуться, вдруг моментально скукожилась. Еще на пороге жизнь казалась такой светлой, с чудесным запахом лимонного пирожка, старые знакомые... – и вот!

– Это что ж? – испуганно повернулась она к Пафнутию.

– Тихо, Юра, сейчас посмотрим, где она. Сиди спокойно, не двигайся.

Люси замерла. Подруге еще недавно, до того, как сесть на этот провидческий табурет, так хотелось лимонного пирожка! Такая вкуснятинка!

И вдребезги! Она застыла ни жива, ни мертва. Только чувствовала, как по позвоночнику ползет теплая ладонь Пафнутия, да видела, как Люси широко-широко раскрыла глаза и, тут же спохватившись, что пациент увидит ее реакцию, попыталась нормализовать свой взгляд. Но Подруга заметила и это.

"Каюк!" – подумала она, и в животе жутко резануло.

– Ой! – вскрикнула она. – Ой! – Влад, смотри! – бросилась к Подруге Люси. – Юра, что с тобой?! – Это порча! – членораздельно проговорил Пафнутий. – Как раз там внизу и висит. Собака! Подруга тем временем привстала с табурета, а Люси обхватила ее за талию и повела прилечь в спальню. Она заботливо уложила пациента и прикрыла одеялом.

– Хочешь пирожка, Юра? – по-матерински склонилась Люси к ней, и ее длинные волосы щекотнули Подругу.

– Не... Люси, – слабо простонала Подруга. – Спа...

– Ничего-ничего, – появился рядом Пафнутий. – Сегодня у нас что? Пятница? В понедельник придешь и снимем.

– А если до понедельника... – начала беспомощно Подруга.

Люси захрипела – ей что-то попало в горло. – Ничего, – продолжал, присаживаясь к Подруге на кровать, Пафнутий. – С такой порчей до понедельника не страшно. Чаю хочешь?

– Нет, – мотнула головой Подруга. – Который сейчас час?

– Три, – появилась Люси с заварочным чайником. – Ох, мне же еще в Университет. Совсем забыла! – начала подниматься Подруга. – А не опасно, Влад? – справлялась за Подругу Люси. – Нет, ничего, уже можно. Если надо, Юра, иди. Поднимайся и иди! Да здесь и недалеко. Но чтоб в понедельник...

– Да, конечно-конечно, – приходя в себя, заверяла Подруга. – До понедельника.

– Всего доброго! – в один голос пропели молодожены. И дверь захлопнулась.

* * *

– Степь мы отрезаем тебе, держи, Дима, – торжественно говорил Фефела, склоняясь над политической картой мира. – Громи там Мамая и желтолицую нечисть.

– Яволь, майн Фюрер! – Молодец, молодец. Грецию, Цока, вместе с морем получай. И распологайся широко, мы к тебе на каникулы будем летать.

– Зиг хайль! – положил пятерню, будто нажал септаккорд Лопоухий.

– А остальное, партайгеноссен, райхсканцелярия приводит к общему знаменателю, – и Фефела перечеркнул остатки суши и океана свастикой.

– А?! – победно осмотрел он собрание. – Гениев-то раз-два и обчелся!

– Это справедливо! – кукарекнул Зигфрид, как никогда молоденький сейчас и чрезвычайно похожий на степного жителя.

Нет, с национальностью у него были лады, а вот глаза он щурил за линзочками так, будто ветер ему дует в лицо. И точно подхваченные ветром назад были закинуты его волосы. И казалось, что стоит он посреди степи с мечом, а навстречу несметные полчища Мамайские.

Лопоухий же наоборот: септаккорд нажмет – и вся Греция на том вместе с морем.

Фефела оглядел своих рубак и торжественно записал дату.

– Сегодня день рождения 4-го Райха! Партайгеноссен шаркнули туфлями и застыли со вскинутыми вверх руками. – Почитаем. Ein Buch fuer Alle und Keinen. – Ja, – прозвучало троекратно в ответ.

* * *

У Люси и Пафнутия горел повсюду свет, из кухни доносились голоса, и пахло ванилью. Третьим собеседником был Женечка Клюковякин. Он прямо с залива завалился к Пафнутию в гости, да такой мокрый, что Люси, высунувшись из-за косяка кухонной двери, всплеснула руками и вскрикнула:

– Ты шо такой мокрый, Женечка? Дождь шо ли был? – Да, нет, – смущаясь заалел тот. – Это меня Финский залив забрызгал. Я там одно место искал. Мне недавно приснилось...

– А-а-а, – теряя интерес, задвинулась за косяк хозяйка. Пафнутий стоял в прихожей и удовлетворенно улыбался. Он был уверен, что Женечка пожаловал с тем самым. Однако после нескольких фраз Пафнутий сосредоточенно чесал за ухом, а Люси, углубляясь в свою роль, подпирала рукою подбородок, внимательно вчитываясь в стихи, лежащие перед ней на кухонном столике.

– Понимаете! – щебетал мокрый Женечка. – Мы хотим именно с Реквиемом дебютировать, а музыка никак не идет! Вы, Люси, смогли бы! Мы вам так будем благодарны! И гонорар, конечно. Владик ведь тоже песни пишет? А нам с Юрочкой так бы хотелось. И чтоб только сопрано и фортепиано. Камерно и высоко.

– Сопрано и фортепиано, – подхватил Пафнутий и, серьезно выдохнув, добавил:

– Да, это тяжело! Люси молчала и делала вид, что читает стихи. Но вдруг и она подняла голову со своей подпорки и, не глядя на Женечку, спросила:

– А чьи это вы стихи хотите на музыку положить? – А, это, – застеснялся Женечка, – это Юрочкины стихи. Уже старенькие, но мне очень нравятся. Длинные, – растянуто произнесла Люси и подумала: "Это ж сколько музыки надо написать!" – Длинные, да, – сиял Женечка, втягивая тонкими ноздрями аромат ванили. – Юрочка их даже не стихами, а простынями зовет.

– Это правда, – улыбнулся Пафнутий. – Что правда, то правда. Только спать на них нельзя!

Теперь засмеялась Люси. Она вдруг вспомнила Моцарта. "А что если! – сумасшедше подумалось ей. – Вольфганг Амадей Люси..."

Но хохот сбил ее мысли. Рядом дергался Пафнутий, и сотрясался мелкими шажками ему в такт Женечка. Все трое хохотали.

– Стоп! – обрезала вдруг Люси, еле сдерживая выскакивающую печень. Это же очень серьезно, Влад.

Пафнутий мгновенно посерьезнел. Сжался и Женечка.

– Думаю, Евгений, мы возьмемся, а, Влад? – посмотрела на мужа Люси. Только с самыми высокими намерениями, с самыми высокими...

– Конечно-конечно. Реквием, – заспешил подтвердить решение Пафнутий.

В дверь стукнули три раза, пауза и еще три раза. "Свои!" – бросила в Пафнутия взгляд Люси. – Ох, кто-то идет! – поднимаясь и скрипя при этом паркетом, удивился Пафнутий. Он подошел к двери и открыл хранившие его покой засовы. В темноте что-то задвигалось, зашоркалось, потом чьи-то руки обхватили Пафнутьичью голову, и мягкие губы угодили точнехонько Пафнутию в лоб. Раздался чмок.

Люси, ошарашенная, ухвативши своим музыкальным слухом этот смертельный для нее звук, оставила гостя, спрыгнула с верхотуры пианического стула и, как есть, в халатике бросилась в прихожую. "Убью!" – мелькало у ней в мозгах, волосы лезли в глаза, под яблочком стянуло и встало комком.

– Тетя Пальмира! – заорал Пафнутий. – Люси, тетя Пальмира приехала!

– Ты чего такой счастливый, Влад? – тихо и мрачно, вытирая уже успевшую покрыть гладкий девический лоб испарину, прошипела Люси.

Тетя в это время зарылась в чемоданах на лестничной клетке, и что-то там чирикала, упоенная своим приездом.

– Ты что, Люси, тетя же! Я же тебе рассказывал. Ведь я у нее все детство провел, в этом, в этом... А, ну как его, забыл!

"Мухосранске!" – хотела подсказать Люси, да прикусила язык, так как тетя стояла уже перед ней и тянула свои руки, и складывала бантиком губы для поцелуя.

– Тетя, где ты живешь-то, забыл название? – Ох, и не стыдно ж тебе, Вадичка?! Забыл! Чуть ли не родом из тех мест, а забыл. Шу! Ну, вспомнил? Шу? – выдохнула тетя огромную волну счастья из своей пышной фигуры – так ее переполняло по случаю приезда к племяннику.

– Шурюпинск, конечно, Шурюпинск! – засветил себе ладошкой по лбу Пафнутий.

– Ну, здравствуй, свояченица, – чмокнула, наконец, тетя Пальмира и Люси.

– Здравствуйте, – чуть ли не морщась, выдавила Люси и, перебивая тему, обратилась к мужу:

– Так, Влад, я хотовлю хороховый? – вкладывая в эти слова чуть ли не суть жизни на сегодняшний день.

– А, да-да! – двигая неподъемные багажи тети Пальмиры, отдувался Пафнутий.

– А вы откуда родом будете, Люсенька? – неожиданно спросила тетя. И лоб в лоб стояла перед Люси. – Петербуржанка?

– Да, нет, – ввязался Пафнутий. – Люси из Ростова, тетя.

– А-а, то-то я и слышу ховорок-то, вроде, как родной, – оборачиваясь к Пафнутию, объясняла тетя Пальмира, и, уже развернувшись к пришпиленной на месте свояченице, доезжала ее:

– Так значит, мы с вами землячки, Люсенька! Я же там поблизости тоже...

– Да! – картинно закричала Люси. – А из какого хорода?

"Все-таки моя концертная деятельность даром не прошла!" – ликовала она, восхищаясь своим самообладанием. – "Ведь ненавижу эту тетю, убить хотова, а так смеюсь!"

И она еще больше рассмеялась. – Так я уже Вадичке напомнила только шо!

Ты тоже не очень-то внимательна, милая моя. А женщина должна... Впрочем, конечно, я без телехраммы, как снех на холову, да уж не обессудьте. Там у нас в Шурюпинске ничего не фунциклирует. Какое там телехрамма! Хорошо, хучь доехала, – тетя до сих пор находилась в дорожном ажиотаже, все еще продолжая ту длительную шурюпинскую рулетку, когда едешь пару тысяч километров в столицу и гадаешь: примут – не примут.

– Да, ну так хороховый! – возвращаясь в свою тарелку, решительно проговорила Люси, и тронулась в кухню, возглавив процессию. За ней тетя с плетеной корзинкой, и замыкал шествие Пафнутий, с отнимающимися от тяжести чемоданов руками, надувшийся, как баллон пропана и такой же красный.

Женечка робко одернул проходящего Пафнутия за рукав. Тот остановился.

– А, ты, ну сейчас, видишь сам, извини, не время для таких серьезных вещей. Наоборот, у нас радость! Извини, – состроил печальную рожицу Пафнутий.

– Да что ты, что ты, все понятно! Конечно, тетя...

– Да, зайди через недельку, лады? – У-гу, хорошо, – и Женечка хлопнул дверью. Тетя обернулась: – Кто там, Вадичка? – вступала она уже в права живущей в доме, и поспешно пошла на звук. – Да тут, тетя... – начал объяснять Пафнутий. "М-да, – трезво оценивала ситуацию Люси. – Теперь взхромоздится на шею и давай в темячко поклевывать. Знаю я эту хватку! "Петербуржанка!" Не на ту напали, тетушка! Здесь вам не бедные овечки, кто же нас спасет. Тут хде сядешь – там и слезешь!"

В кухню вошел, пыхтя, Пафнутий. Тетя щелкнула шпингалетом в уборной и затем пустила со страшной силой воду в ванну.

Люси вопросительно посмотрела на Пафнутия. – Умыться ей надо с дороги.

Ванну принять, она это страшно любит. – Ну, хорошо, – одушевилась Люси. – Влад, а она надолго? – Не знаю, а что? – чуя что-то нехорошее в голосе жены, проговорил Пафнутий. – А то! Нам над Реквиемом надо работать.

Потом исцеление! Да и вообще, зачем она нам здесь. Никто же и приходить не будет с такой диковиной.

– Ты что, Люси, – опешил Пафнутий. – Она же мне все мое детство...

– Ты уже мужик, Влад, а не пацан! Кончилось твое детство. Шо ты здесь с ней розарий развести хочешь? Или ты забыл?

Люси многозначительно подняла вверх палец. – Да-а-а, – принимая правоту слов жены, протянул Пафнутий. – Как же тогда быть? – А так! Недельку ей отпусти и в Шурюпинск. Даже билет ей сам купи. Верь мне, дешевле встанет! Пафнутий чесал за ухом. – Сука! – выговорил он гневно. – Хто? – заинтересовалась Люси. – Да, ситуация, сука, паскудная. Я так любил тетю Пальмиру, так!.. А, ладно, – он отмахнулся, поднялся с табурета и пошел ворочать тетин скарб дальше.

Вода в ванной бешено неслась из крана. Тетя Пальмира напевала за дверью и фыркала от столичного удовольствия.

"Конечно, Люси права! У нас и времени особенно нет. А если, действительно, гости ходить перестанут, кого же я исцелять буду? Нет, тетя моя дорогая, любимая! Недельку и домой! В Шурюпинское!"

Пафнутий не ошибся. Детская память и тут не подвела его. То, что тетя называла городом, было в самом деле засранной деревенькой, где все перекосилось, покрылось плесенью, пылью, а на кладбище жили жирные шурюпинские хорьки, если можно так выразиться, единственная достопримечательность тамошних мест. Да и то. Вонь стояла от этой достопримечательности такая, что запросто могло подуматься: "Ну, здесь где-то поблизости свиноферма, и свинины невпроворот!" А оказывалось на поверку совсем не так. Хотя аборигены и посейчас утверждают, что мясо шурюпинского хоря – это такой деликатесс!..

Когда тетя вывалилась из ванны гладкая, как выдра и блестящая, как алюминиевая сковорода, Люси уже знала, что с ней делать. По квартире плавал аромат горохового ростовского супца, придавая на этот раз уроженке казачьей вольницы необыкновенную уверенность в собственных силах.

"Так что дело в шляпе!" – улыбалась тетушке прямо в лицо Люси. – "Дело в шляпе, тетушка!"

Отобедали. Попили чайку. Тут тетя схватилась и полетела в туалет. Она задвинула щеколду. На секунду все замерло, а потом громовыми нарастающими волнами из уборной покатились в кухню раскаты баталий. Царь Горох лез у тети отовсюду, чуть ли не из ушей, угрожая подорвать позиции противника и прорвать оборону, но тетя, сначала – во время чаепития – сдерживавшая было чудовищный натиск, решила пойти на тактическую хитрость, и выпускала помаленьку газы, сидя на фиолетовом Вадичкином толчке.

– А чего она тебя, Влад, Вадичкой называет? – начала издалека Люси, якобы для того, чтобы приглушить треск из уборной.

– А, не знаю. Думаю, что она уверена, что меня Вадимом зовут. В паспорт-то мой она не заглядывала. Услышала в детстве Вадичка, с тех пор и зовет.

– А-а-а, – будто удовлетворенная мужниной болтовней, вытянула Люси. А-а, ты ее проверил бы, Влад, слышь? Ведь она больной человек. Может надо помочь?

– Ты думаешь, Люси? – серьезно собрав морщины на лбу в звезду, посмотрел на жену Пафнутий. – А пожалуй! Мы-то с тобой ничего. Сидим, разговариваем, а она... Бедная!

– Да, поддакнула Люси. – Я прихотовлю приборы, Влад?!

– Давай, давай. Свечу в комоде возьми, пожалуйста, а то на фанере которая, так та коптит...

– Конечно, Влад, тетя все-таки, – Люси сходила с ума от радости.

Она, как никогда ранее, была уверена в убойной силе мужниного колдовства.

"Найдем сейчас порчу, отведем к целителям, а там хлядь – как и не бывало!" – напевала Люси.

* * *

Штанги Пафнутия скрестились над тетиной головой так стремительно, что выскочила искра. – О! – вскричала Люси. – Шо?! – встрепенулась тетя Пальмира. – Да ничего, ничего, тетя, просто искорка выскочила, – Пафнутий, напрягшись, развел штанги и замер.

– Ис-ко-рка, – повторила нараспев тетя. – Есть порча, – начал трагически Пафнутий. – И не шуточная, тетя, у тебя порча! Люси поднесла ко рту носовой платок и не то чихнула, не то фыркнула. Впрочем тете было не до нее.

– А шо за порча-то, Вадичка? – робея, выясняла она. – Отчего она?

Люси не зевала: – Это, тетя Пальмира, если хто-нибудь из ваших недрухов схлазит вас. Она и висит на позвоночнике, висит себе, висит, а человек живет, улыбается. Потом какая-нибудь критическая ситуация – раз и в ящик! – чесала без обиняков по-пупырински Люси.

Тетя это разом поняла, приняла и озаботилась: – А шо ж делать, Вадичка? – обратилась она к парившему над ее головой судье. – Как что?! – будто читая по букварю, без запинки отбарабанил тот. – Завтра пойдем к целителям, они ее и снимут, твою порчу. Я бы и сам, да...

– Нет-нет, Влад! – кинулась спасать будто мужа Люси. – Ты не можешь еще, ты ж не очистился, тебе ж еще нельзя!

– Да, правда! – сокрушенно согласился Пафнутий. – А так бы и ходить никуда не надо было! – вздохнул он.

– А почему завтра? – заторопилась тетя. – Сегодня уж вечер, темно, да и футбол сегодня, – вырвалось у племянника, – наши с Америкой, на УЕФА...

Тут он осекся. Люси сверлила своего идиота взглядом. "Сейчас эта корова почувствует профанацию и все!" – кричало ей сердце. – "Выручай, Люсенька! Себя выручай!" И она схватила тетю под руку, бормоча и шепча:

– Вам надо подхотовиться, дорохая. Это же не шуточное дело. Вы даже не подозреваете, как это серьезно! Я вон семь лет мучилась-мучилась, скиталась по свету, не знала, куда деваться от себя... Хорошо Влада встретила. Он посмотрел на меня и сразу ховорит: "Порча!" Проверили – точно, проклятая. Баба какая-то насадила...

Пафнутий, раскрыв рот, смотрел на жену и тетю. Ничего подобного с ним и Люси никогда не происходило. Она сама влезла к нему в кровать после вечеринки, да так прилепилась, что Пафнутию даже отдирать ее не хотелось. А уж много времени спустя он начал на эти курсы колдунов ходить. А Люсенькина порча... Так надо ж было пациентам что-нибудь да привести в пример!

А Люси шла дальше: – Так Влад мне все определил. Кохда, хде, большая ли, правда, Влад?! – Угу! – подтверждая свою репутацию, кивнул Пафнутий. Тетя обмякла и попросилась спать. Люси с энтузиазмом взбила ей подушку, подвела к кровати и уложила, погасив свет и пожелав тете спокойной ночи.

– И безоблачных снов, как в наших краях ховорят! – прибавила она, улыбаясь.

Затворив дверь в тетину комнату, Люси приложила палец к губам, тссыкнула на мужа, и опрометью бросилась в туалет.

* * *

Проснувшись, Зигфрид пошарил первым делом под диваном, ухватил там что-то и вытащил на свет огромное эмалированное ведро, полное до краев спермы. Похлопав подушку, он нащупал свои очки и надел их.

– И это за ночь?! – не веря собственным глазам, прошептал он. – Ну и ну!

– Впрочем оно и ясно, – подводил он теоретический фундамент под неоспоримый факт. – Сколько нас по степи таких батыров? И если б не мы, то, глядишь, степь бы давно уже в пустыню превратилась и пирамидами бы поросла. А так!..

Зигфрид вскочил с дивана, взял ведро и понес его на кухню. Там он аккуратно разлил по стеклянным баночкам содержимое ведра и, закрывая их полиэтиленовыми крышками, тщательно вывел на каждой: ночь с 20 на 21. Проделав все это, он открыл холодильник и двумя ярусами составил свежий консервант на хранение.

– Так, это готово! бодро потянулся он и распахнул шторы. Окно выходило на детскую площадку. Но она была на удивление вымершей и унавожена свеженасыпанным песком. Всю площадку заливало горячее солнце. Зигфрид даже зажмурился и хотел уже задернуть штору и закатиться назад под прохладную простынь, как вдруг он увидел, что через площадку идет одетый бедуином мужчина и несет на голове спеленутое по рукам и ногам тело. Пот обливал его лицо и шею. И было этому бедняге так тяжело, что он все более и более сгибался под своей ношей.

Откуда ни возьмись выскакивают тут два низкорослых субъекта, может быть даже и калмыки, а может и не засыпанные ранее песком дети, сбивают мужичка с ног и погребают его на глазах у Зигфрида вместе с трупом, прямо посреди детской площадки.

Зигфрид, видя такое, хватает нож – и вниз. Он подбегает к оставшемуся на месте убийства холмику, и, ничего не соображая, видит, что холмик начинает прорастать. Но растет из него какая-то мертвечина и разложение. Тогда он бросается назад, вытаскивает из холодильника один из ночных сосудов и бежит вниз.

– Успею ли? – шепчет он трагически на бегу. – Не успею, все погибнем!

Он подбегает к разрастающемуся холмику, отдирает зубами крышку и опрокидывает банку в песок. Тление захлебывается, а среди разложения возникает живое тельце. Оно начинает пухнуть и расти вместе с увеличивающимся холмиком. Зигфрид – домой! Один за другим он выливает свои ночные сборы на животворную землю, и вдруг на него из песка смотрят голубые глаза его любимого Фюрера.

* * *

Утром тетя Пальмира проснулась и почувствовала, что на пояснице у нее что-то висит и тянет книзу. Она попробовала встать. Пожалуйста! Но висит и тянет! Тетя струхнула.

– Неужто порча? – проговорила она, и испугалась самого уже только слова.

Пафнутий разговаривал в прихожей по телефону. – Да вы поймите, надо срочно! Она на недельку только приехала. Что? Понимаете! Конечно, серьезный случай! Стал бы я вас пустяками отвлекать. Нет, очень и очень серьезно! Договорились. Все. Будем. Гуд. Бай. Да, а смотрели вчера? Три ноль. Как они! Ну, ладно. Все.

Тетя, обычно ничего не соображая спросонок, кроме как сбегать до ветру, сразу вдруг пришла в себя и струхнула еще больше.

– Вот так-так, – опустившись на кровать и раскачиваясь из стороны в стороны, тупо повторяла она, – вот так-так.

Пафнутий толкнул дверь, просунул в щель голову и чуть не защемил себя. Так он хотел одновременно и помочь тетушке и в то же время захлопнуть дверь, чтобы не видеть леденящего сердце зрелища. Тетушка, его веселая родная тетя Пальмира, сидела взлохмаченная с синими глазами величиной в пятак на кровати и, раскачиваясь как полоумная приговаривала, будто баюкая ребеночка:

– Вот так-так, вот так-так, моя маленькая, вот так и так.

Пафнутий подошел к тете, попытался улыбнуться и, посмотрев на тетю, подумал: "А вдруг поздно?"

– Ну шо там, Вадичка? – опомнилась тетя и пригладила свои растрепавшиеся патлы. – Будем лечиться?

– Конечно! – обрадовался такому повороту Пафнутий. – Я уже все устроил. Позавтракаем и поедем. Натощак нельзя.

– А хде хучь она у меня, Вадичка висит, проклятая? – с последней надеждой еще спросила тетя.

– Как у всех – на позвоночнике, только глубоко внизу, почти у попы, так что тащить долго придется. Ее через голову снимают.

– Так я и знала, – потеряв последнюю надежду железно отчеканила тетя.

"Значит не лажанул. Значит точно есть, родимая! То есть проклятая! Значит, Влад, вперед! Еще посмотрим, кто кого!" – сражался неизвестно с кем Пафнутий.

– Пойдем, тетя, пойдем. Умоешься, позавтракаем и поедем. Люси уже чаек заварила, – и он помог тете приподняться и проводил ее в ванную.

Люси как увидела, проходившую мимо тетю, чуть ли не зажмурилась от радости – такая произошла перемена в ней за ночь, просто другой человек: больной, спокойный, безнадежный.

"Вот так-так!" – подумала, гордо поднимая голову, Люси, а Пафнутию послала такой взгляд победительницы, что тот не знал, куда ему теперь двинуться: в ванную ли, на кухню или сразу под землю.

– А, шо я тебе ховорила?! – подскочила к мужу Люси. – Вишь, какая она больная, идти даже не может.

Тетя же, закрыв дверь в туалет, пустила горяченькой водички и, охватив стоявший на раковине стакан со следами напомаженных губ свояченницы, приложила его донышком вплотную к двери, а к отверстию припала ухом, и превратилась в слух.