Текст книги "Сожженная карта"

Автор книги: Кобо Абэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Из окошка снова высовывается белая рука – на этот раз, очевидно, мой кофе. Женщина, держа поднос в одной руке, подходит ко мне, отставив стул, загораживающий узкий проход между столиком и стеной. Я тоже поспешно отодвигаю раскиданные на столе вещи… И, понимая, что в этом теперь нет никакой необходимости, снова рассовываю их по карманам.

Носовой платок (без инициалов)… спичечный коробок (из этого кафе)… сигареты (осталось всего четыре штуки)… пуговица от пиджака… темные очки…

Темные очки? Глаза у меня болят, что ли? Судя по отраженному в оконном стекле моему портрету, портрету служащего, с глазами как будто все в порядке. И одет скромно, в общем, не похож на определенную категорию людей, щеголяющих в темных очках. В том, что коммивояжеры или рекламные агенты, работающие на открытом воздухе, носят темные очки, чтобы следить за реакцией клиента, нет ничего удивительного. Если бы я был комиссионером фирмы в каком-нибудь отдаленном районе, с конторой, расположенной в собственном доме, то отсутствие проездного билета можно было бы объяснить этим. И все равно, не слишком ли мало у меня вещей? Не могу понять, почему у меня нет с собой ни одной визитной карточки. А может быть, у меня вошло в привычку все складывать в чемодан и сдавать его в камеру хранения на вокзале?

Когда женщина приблизилась к моему столику, на нем уже оставались только две вещи: клочок бумаги и значок. Я подумал, что с ними, наверно, связана целая история, и решил, что они не помешают поставить кофе. Кроме того, мне хотелось увидеть реакцию женщины. Не исключено, что я хотел использовать эти вещи, казалось, такие знакомые, чтобы с их помощью распутать нить воспоминаний. Женщина ставит кофе, молочник, сахарницу, наливает в стакан воду, и в течение этого времени по меньшей мере два раза бросает взгляд на оставленные вещи. Но реакции, которую можно назвать реакцией, я не замечаю. Если бы вместо них лежали сигареты, спички и пуговица, было бы, наверно, то же самое.

Надежда не оправдалась, и я, захваченный странным выражением ее лица, которое придают ему веснушки – по мере приближения к внешним углам глаз их становилось все больше, – задал ей несколько вопросов – самых общих – они были у меня заранее приготовлены. Один из вопросов, например: какой сегодня день? Сам по себе он никакого особого смысла не имеет. Но по ответу я мог судить, как относится ко мне женщина, и эти ничего не значащие слова послужили прекрасной зацепкой для более важных вопросов. Во всяком случае, эта женщина сегодня единственный знакомый мне человек, и, если она поможет мне, какое это будет для меня счастье. Очень бы хотелось, чтобы она по возможности рассказала все, что знает обо мне. Следовательно, нужно повести дело осмотрительно, стараясь не допустить ни малейшей ошибки…

Женщина снова возвращается на табурет и сплетает ноги. Туфля едва не сваливается с ноги, которая наверху, впадинки у лодыжки тревожат воображение. Я опускаю глаза. Ладно, брошу последний вызов этим двум уликам. Слегка выпуклый посредине значок в виде правильного треугольника с закругленными углами, покрытый голубой эмалью, с серебряным ободком. Серебряное же рельефное S. Буква необычной формы – одна ломаная линия – и на первый взгляд напоминает молнию. А может быть, и в самом деле это не S, а молния? Если молния, то, я думаю, значок как-то связан с электричеством, но мне ничего не приходит в голову. Я не знаю, что предпринять, – не могу же я, в самом деле, выискивать в телефонном справочнике названия всех электрических компаний, начинающихся на S. Но, судя по тому, как сделан значок, это не детская игрушка, в нем заключен определенный смысл. Внимательно рассматривая его, я прихожу к мысли, что это значок какой-то опасной тайной организации. Просто прихожу к мысли, но догадаться, что это за организация, не могу. Я понял одно – задача мне не под силу.

Клочок бумаги с планом мне тоже напоминал что-то, но вспомнить ничего не могу. Похоже и на план, похоже и на схему расположения газовых и водопроводных магистралей, похоже и на насос в разрезе – в общем, может оказаться чем угодно, в зависимости от того, с какой стороны смотреть. В углу мелко написана семизначная цифра. Возможно, номер телефона. Я не помню, чтобы сам писал эту записку, но не припоминаю, чтобы мне ее кто-то передавал. Что же это за предмет, который, вместо того чтобы отвечать, сам задает вопросы? Остается только скрежетать зубами. А вдруг это и в самом деле номер телефона, что тогда?.. и не исключено, что именно он свяжет меня с прошлым, и по этой тропинке возвратится моя память…

Телефон рядом с кассой. Сразу же за табуретом женщины. Когда я проходил мимо, она почти не изменила позу. Я протерся боком о ее выставленные колени, но она и не подумала подобрать их. Она сжала губы, втянула их, а потом неожиданно распустила и издала звук, похожий на поцелуй. Это можно было принять за приветствие, но приветствие очень опасное. А если не приветствие, то тогда непонятно, что это.

Стоило поднять трубку, как меня сразу охватило беспокойство. Чувство, будто беру на себя обезвреживание мины, не умея с ней обращаться. Может быть, я проваливаюсь в поджидающую меня ловушку? Медленно, сверяясь по бумажке, набираю номер. Что сказать, когда поднимут трубку? Во всяком случае, нужно постараться, чтобы не возникло никаких подозрений. Нужно как-то поддерживать разговор, чтобы выяснить, что это за человек и где он живет. Занято. Набираю еще раз – снова занято. Я звоню подряд раз семь, примерно минут двадцать, но все время слышу одни и те же резкие прерывистые гудки.

Перевожу взгляд на женщину – она неотрывно грызет ноготь большого пальца. Поглощена этим занятием. Покрытые красным лаком ногти похожи на маринованные сливы. Быстро двигающиеся губы. Кончик ногтя она вкладывает между губами, и зубы грызут его. Вновь и вновь вгрызаясь в ноготь, женщина забывает обо всем. И потому, что забывает обо всем, забывает, конечно, и обо мне. Неожиданно я испытываю беспокойство. Если женщина совсем обо мне забудет, не превратится ли улица снова в безлюдную? Нужно, наверно, заставить ее поскорее прекратить это занятие. Чтобы вернуть женщину к действительности, я поспешно кладу счет на стойку. Женщина испуганно прячет большой палец, ноготь на котором обкусан и лак облез.

Я молча протягиваю тысячеиеновую бумажку, женщина, тоже молча, дает сдачу. Она не произносит ни слова, но, как и раньше, трижды издает губами звук поцелуя. Было ли это сделано с определенным значением, нет ли, я снова как следует не понял. Я надеялся услышать от нее какие-то слова и немного подождал. Вместо слов – извиняющаяся улыбка, которая приводит меня в растерянность. На скулах веер веснушек, так идущих улыбке. Но сколько бы она ни улыбалась, я не знаю, что мне делать. До улыбки все равно должны быть слова. Я вынужден сознаться, что, видимо, спутал последовательность. Кроме того, я уже взял сдачу, и дольше оставаться в кафе нет причин.

Останавливаю такси. Темно-синее такси с желтым верхом. Дверца захлопывается с таким грохотом, что кажется, будто машина вот-вот развалится. В открытой пепельнице еще дымится сигарета, оставленная предыдущим пассажиром. Молодой шофер, раздраженный тем, что я все не называю улицу, на которую нужно ехать, срывает фуражку и швыряет ее на сиденье. Протягиваю пятьсот иен, недалеко, мол, и прошу ехать, куда укажу. У него сразу же исправляется настроение, но фуражку он так и не надевает.

– Там, в начале этого спуска, какая улица?

– Не Взгорная?

– Возможно. Она на горе, потому, наверно, и называется Взгорная.

Улица задыхается от света, бурлит остатками дневного оживления. Но почему-то существенной разницы с прежним безлюдным пейзажем не ощущается. И теперь, я никак не могу понять, почему безлюдье привело меня в такое замешательство. Столкнись с ним сейчас, наверно, не испугался бы. Даже если бы вместо людей и машин по улице шествовали полчища ящеров и муравьедов, я бы воспринял это как реальность и постарался понять, что происходит.

И вот мы посредине того самого склона… но такси не поворачивает назад и не останавливается… звук мотора неожиданно меняется, машина начинает дрожать, но шофер переключает скорость, и она спокойно, одним махом преодолевает поворот. Я упираюсь ногами в пол, спина вдавливается в подушку. Затаив дыхание, надеюсь как следует рассмотреть проносящуюся мимо улицу…

Нельзя сказать, что я покинут в пустоте. Какая там пустота: насколько хватает глаз – огромный жилой массив. Четырехэтажные дома на дне темной долины образуют симметричный рисунок огней. Я и представить себе не мог, что передо мной развернется такой пейзаж. Но вопрос в том, почему не мог представить себе. В пространстве улица, несомненно, существовала, а во времени представляла собой пустоту. Как это страшно – существовать и в то же время не существовать. Четыре колеса действительно вращаются по земле, и мое тело, несомненно, ощущает вибрацию. И все равно – моя улица исчезла. Видимо, не следовало проскакивать этот поворот. Теперь попасть туда, за поворот, мне уже никогда не удастся. Перспектива ярких ртутных фонарей. Спешащие домой толпы людей, удаляясь, становятся все прозрачнее…

Я почти кричу шоферу, вопрошающе замедлившему движение. Скорее назад! Как можно скорее отсюда! Нужно убежать в такое место, где гарантирована свобода пространства. А здесь я потеряю не только время, но и пространство и окажусь замурованным в стену действительности наподобие того белорукого хозяина кафе.

К счастью, остальной мир в порядке. Наверно, я сделал правильно, выбрав такси – транспорт, доступный бесчисленному множеству людей. Выехав на улицу, по которой ходят автобусы, я выскакиваю из такси у первой же телефонной будки. Сейчас в моих руках единственная сохранившаяся нить – номер телефона под планом на клочке бумаги. Конечно, если я буду действовать неловко, произойдет то же самое, что случилось там, за поворотом. Снимаю трубку и опускаю десятииеновую монету. Набираю номер, сейчас уже не занято – долгие гудки. Я прихожу в замешательство. Видимо, недостаточно собрался, рассчитывая на то, что там еще разговаривают. Может быть, положить трубку? В том состоянии, в каком я сейчас, мне вряд ли удастся решиться на что-либо, даже если ответят. Начинаю пересчитывать трещины в разбитом стекле кабины. Если четное число – подожду. Если нечетное – положу трубку. Но раньше, чем я успеваю пересчитать все трещины, десятииеновая монета проваливается – к телефону подошли.

Женский голос. Голос до ужаса отчетливый – несомненно, ее голос. Произношу первую пришедшую на ум ложь.

– Простите, пожалуйста. Я нашел бумажник, и в нем лежал листок с этим номером. Я решил на всякий случай позвонить…

Реакция совершенно неожиданная. Женщина на том конце провода рассмеялась. Низким, точно застревающим в горле голосом, но невинным, безразличным тоном:

– О-о, это вы? Что случилось?

– Я, понимаете, кто-то…

– Ну ладно, оставьте ваши шутки…

– Помогите мне! – молю я. – Я сейчас в телефонной будке у качала Взгорной улицы. Прошу вас, выйдите мне навстречу.

– Ну что вы, в такое время… вы, наверно, пьяны?

– Прошу вас! Мне очень плохо. Сделайте это для меня…

– Невозможный человек… ну ладно, ждите. Стойте на месте. Я выхожу…

Кладу трубку и без сил опускаюсь на пол прямо тут же, в кабине. В углу валяется скомканная газета, под ней чернеют высохшие испражнения. Не особенно пахнут, но я тем не менее невольно поднимаюсь. Какой мужчина сделал это?.. может быть, и женщина, нет, скорее мужчина… он очень долго терпел. Этот одинокий мужчина, который не может воспользоваться ни одной уборной из великого множества разбросанных по бесконечному лабиринту, именуемому городом… мне стало жутко, когда я представил себе скорченную фигуру этого мужчины в телефонной будке.

Конечно, совсем не обязательно, чтобы он был таким же, как я, человеком, потерявшим место, куда должен вернуться. Может быть, бродяга, даже не осознающий, что он потерял. Но между нами большой разницы нет. Врач, наверно, стал бы утверждать, что я потерял не то, что находилось за поворотом, а память. Но кто же в это поверит? Любой человек, каким бы здоровым он ни был, не может знать иных мест, кроме тех, что он знает. Любой, так же как и я сейчас, заключен в узкий, известный ему мирок. Поворот на улице, станция метро, кафе – действительно мал этот треугольник. Слишком мал. Ну а что произойдет, если этот треугольник увеличится в десять раз? Что изменится, если треугольник превратится в десятиугольник?

Если только знать, что этот десятиугольник не открытая карта, простирающаяся бесконечно… если только спаситель, пришедший на помощь по телефонному звонку, не окажется посланцем из другой карты и не заставит тебя понять, что твоя карта неполная, с множеством пропусков… тогда и этот человек заглянет за поворот, существующий и в то же время не существующий. Телефонный шнур превратился в петлю.

Дверь будки с силой захлопывается, но пружина отбрасывает ее немного назад, и остается щель сантиметра в три. Много прохожих. Но никто ко мне не обращается. Моей спасительницы пока не видно. Улыбаясь чему-то, быстро проходит мужчина. Беременная молодая женщина, все время поглядывая, как капает из ее сумки, в которой лежит мороженая рыба, пробирается сквозь море людей. На меня взглянул лишь один человек – бледный юноша лет семнадцати-восемнадцати. Он наполовину просунулся в будку, из которой я только что вышел, и, привычным движением что-то подбросив в нее, скрылся в толпе. Наверно, карточку с телефоном девицы.

Между машинами почти нет промежутков. Я с трудом перебегаю на другую сторону. Как раз напротив телефонной будки растут платаны. Их толстая шершавая кора указывает на значительный возраст, но они не настолько толстые, чтобы укрыться за ними. В нескольких шагах от метро темная щель, точно ее прогрыз червяк – узкая дорожка между лавкой, одновременно табачной и винной, и обувным магазинчиком. Как ни в чем не бывало я иду туда, как ни в чем не бывало прячусь в этой щели. В промежутке между беспрерывно текущими большими и маленькими машинами я внимательно слежу за телефонной будкой. Наконец появляется женщина. Когда человек так останавливается, его ни с кем не спутаешь – узнаешь сразу. Заглядывает в будку, смотрит вокруг, останавливается. Та самая женщина. Женщина из кафе, с распущенными волосами, сидевшая на табурете, закинув ногу на ногу… я сначала удивляюсь, но потом понимаю, что это совершенно естественно. Женщина отходит, потом возвращается, подходит к будке и снова заглядывает внутрь. Растерянно оглядывается по сторонам, опять останавливается. Однажды взгляд ее скользит по мне, но узкую темную щель она, видимо, не замечает. Я продолжаю прятаться, наблюдая за ней. Она беспокойно ищет, даже смотрит на небо. Раздавив зубами готовый вырваться вопль, я продолжаю сдерживать себя. Если она меня и найдет, все равно ничто не разрешится. Мне нужен сейчас мир, выбранный мной самим. Собственный мир, выбранный по собственной воле. Женщина ищет. Я продолжаю прятаться. Наконец она, отказавшись от мысли найти меня, медленно уходит, ее загораживают машины, и женщины уже больше не видно. Я тоже покидаю темную щель и иду в противоположную сторону. Иду по карте, понять которую не могу. Может быть, для того, чтобы прийти к женщине, я иду в противоположную от нее сторону?..

Не нужно искать дорогу в прошлое. Хватит звонить по телефону, записанному на бумажке. Поток машин неожиданно останавливается, потом все они, даже тяжелые грузовики, объезжают труп кошки, раздавленной, расплющенной, как лист бумаги. Бессознательно я начинаю подбирать имена для этой расплющенной кошки, и на моем лице расцветает щедрая улыбка.