355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кнут Расмуссен » Великий санный путь » Текст книги (страница 8)
Великий санный путь
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 01:46

Текст книги "Великий санный путь"


Автор книги: Кнут Расмуссен


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Когда, наконец, все эти церемонии были закончены, внешность моя не совсем отвечала тем идеалам, которые ставят себе наши парикмахеры, подстригая джентльмена!

Около полудня нам удалось-таки выбраться. Нас провожали громкими напутствиями, которые говорили мне, что я не только приобрел здесь единственную в своем роде коллекцию, но и друзей, оставшихся в убеждении, что я отдал больше, нежели получил сам.

2.3. У собак каникулы

23 мая я простился с Гагой, который отправился с нашими коллекциями на полуостров Кент; туда и обратно было 120 км. Сам же я с Арнарулук, то есть Малышкой, собрался ехать к эскимосам уткухикьялингмиут, жившим около Большой Рыбной реки, к самому неизвестному из всех эскимосских племен.

Мне говорили, что ближайшие стойбища находятся около Итивнарьюка у озера Франклин. Туда от снежных хижин нетсиликов было не больше 250 километров по слегка подмерзшему весеннему снегу. Выходила не экспедиция, а небольшая экскурсия. На каждой стоянке мы наблюдали стада оленей; словно потоком живого провианта текли они к северу, спокойные, довольные, пощипывая мох, наслаждаясь прохладой открытых равнин. А на льду на солнце лежали тюлени в ленивой дреме. В шесть дней мы добрались до речной дельты, где тонкая наледь пути вдруг сменилась бездонным глинистым месивом. Река готова была вскрыться, по берегам тянулась голая земля; приходилось спешить, чтобы быстро надвигавшаяся весна не отрезала нам обратного пути. Стойбища оказались как раз там, где мы ожидали их найти, а мы провели восемь весьма интересных дней у этих континентальных эскимосов численностью 164 человека, разделенных на 3 стойбища. Держась преимущественно около рек и озер, они живут исключительно охотой на оленей и ловом форелей; условия их существования поэтому совершенно те же, что и вышеописанных континентальных эскимосов. Быстро пролетела эта богатая содержанием неделя, и мы пустились в обратный путь, сначала по реке, потом опять через глинистую бездорожную дельту.

* * *

По рыхлому снегу и глубоким лужам талой воды медленно двигались мы через пролив Симпсон и 13 июня выбрались на остров Кинг-Вилъям у Малеруалика, где должны были по уговору встретиться с Гагой по его возвращении с полуострова Кент. Гаги, однако, здесь не оказалось, зато мы встретили старых знакомых: Белого с его двумя молодыми женами, к которым прибавилась еще третья Сакитаит – "Та, что заставляет сворачивать с пути". Она была замужем за спутником Гаги, но на время долгой отлучки мужа перешла к Белому вместе с детьми и всем хозяйством. Таков обычай в здешних местах. Кроме Белого, был тут еще человек до имени Иткилик – "Индеец", который прибыл со всей своей семьей с северных берегов острова Сомерсет у пролива Белло, где провел несколько лет. С такими-то людьми мне и хотелось встретиться, и так как я одновременно получил подтверждение, что все племя нетсиликов, живущее в стойбищах между полуостровом Аделаида и перешейком Бутия, соберется для рыбной ловли на остров Кинг-Вильям, то я, наконец, решил про себя, что умнее всего будет остаться тут на все лето.

Разумеется, это не был новый неисследованный край: до меня в этих местах побывали и Шватка, и Руал Амундсен [36], и Годфред Хансен, но у моих предшественников были иные задачи, чем у меня, и я, не слишком умаляя их превосходные исследования, мог все-таки сказать, что нахожусь среди новых людей.

Я провел в стойбище два-три дня, чтобы сделать кое-какие необходимые приготовления к лету. У нас не было больше средств для закупки провианта, и запасы патронов были весьма невелики, так как я, продолжая пополнять свои этнографические коллекции, оплачивал покупки порохом и свинцом, предназначавшимися собственно для нас самих. Запоздание Гаги вынуждало меня теперь же составить твердый план на предстоящее лето, и лучше всего казалось мне устроиться так, чтобы я мог посвятить все свое время этнографической и археологической работе. Человечек, сопровождавший меня к Большой Рыбной реке, обещал остаться у меня на службе вместе со своей женой и двумя пасынками. Имея в виду уход за нашими 17 собаками, я пригласил еще одного молодого человека, с которым тоже встретился здесь, в стойбище. Звали его Головач и женат он был на молоденькой Трещине. Человечек предоставил весь свой запас патронов в мое распоряжение, а Головач сам почти ничего не имел. Мы уговорились с ним, что он, расходуя на охоте мои патроны, будет зато кормить наших собак. Кроме того, я вообще был хозяином их времени и мог поставить на любую работу, кроме раскопок руин, что являлось для них "табу". Награду же я им обещал, как только сам разживусь средствами.

2.4. Стойбище блаженных

1 июля мы с Арнарулук – Малышкой принялись за раскопки руин большого эскимосского становища, которое нашли около Малеруалика. Оставшиеся еще в палатках немногочисленные обитатели этого стойбища неодобрительно смотрели на нашу затею. Они убеждены были, что не только не следует тревожить покой мертвецов, но нельзя трогать и оставленного ими. Кроме того, они знали, что нам будет очень трудно добывать себе там пропитание, – в данное время года в этих местах дичи совсем не водилось. Все поэтому спешили в глубь страны к рыбным местам, где начинался лов форели.

Каждый день я отправлял Человечка и Головача с собаками на охоту за тюленями, а сам с головой уходил в раскопки. Вся наша охотничья добыча свелась, однако, к десятку тюленей – куда меньше того, на что я рассчитывал.

25 июля положение стало настолько невыносимым, что мы решили на время перебраться к озеру Амитсок внутри страны, где шел большой лов форели. Ход оленей на север еще продолжался, и это обещало нам неплохую охоту в пути.

5 августа мы достигли знаменитейшего рыбного места на острове Кинг-Вильям. Я столько слышал об этом месте, наслушался таких похвал за последние месяцы, что испытал разочарование. Все стойбище насчитывало лишь пяток скромных палаток, и самое озеро Амитсок было абсолютно неживописным продолговатым водоемом, соединенным с другим безыменным [так] озером речкой около 500 метров длины и 12-15 метров ширины. Вот и все! Местность вокруг была плоская, каменистая; некоторое разнообразие вносили лишь гряды холмов на юго-западе, высотой в 100-200 метров. И никакого вида отсюда не открывалось. Я сразу это отметил, так как надеялся было, что отсюда нам удастся выслеживать оленей и в течение нескольких недель энергичной охотой пополнить свои запасы. Население стойбища оказалось сплошь из старых наших знакомцев, и это было единственным утешением. Здесь находился и Беспалый со своей семьей и заклинатель духов Самик, с которым я весной познакомился в стойбище снежных хижин около реки Мёрчисон. Я купил у него тогда тюленью шкуру, которую забыл захватить с собой, и он с тех пор таскал ее за собой всюду, чтобы отдать мне, если мы случайно встретимся. Прекрасный пример добросовестности! Кроме того, здесь находилось несколько молодых людей да две-три старухи, а всего-навсего 30 человек.

Сведения, полученные от них, были неутешительны. Мало оленей, мало лососей, никакого корма для собак! Мы приехали слишком рано. Лов рыбы начинался после 15 августа и только к концу месяца бывал в самом разгаре. С припасами у них все лето было туго, я не давал о себе вестей, и потому рыбные склады, на которые я втихомолку рассчитывал, давно уже были исчерпаны. В ближайшем нашем соседстве проживало около 150 человек, но они все разбрелись по разным рыбным местам, чтобы иметь больше шансов. И мне пришлось посылать своих людей поодиночке в разные стороны.

Последние дни здесь дул штормовой норд, но погода стояла ясная. Перед самым же нашим приездом в стойбище ветер улегся, и в первый раз за долгое время наступил штиль, и жарища выманила отдельных назойливых комаров из их укромных болот. От хорошей погоды все воспрянули духом, и, несмотря на жару, на равнине около стойбища шли всевозможные игры. Мы намерзлись в суровую ветреную погоду, которая держалась сплошь весь последний месяц, и теперь прямо ожили, глядя на ребятишек, бегающих голышом и даже купающихся в озерах.

У Амитсока я провел восемь дней и собрал много интересных сведений о старинных обычаях и нравах. Нам удалось добыть шесть оленей, и их мясом кормились и собаки наши и соседи, пока я занимался своим писанием.

В жизни не видывал я таких веселых и беззаботных людей, так мило голодающих, так благодушно мерзнущих в своих жалких, драных одеждах! Никогда не забуду, например, сыновей Самика, одинаково резвившихся и в поле и в ледяной воде, одетых всегда в лохмотья, с посиневшими и распухшими от холода руками и ногами, но абсолютно нечувствительных к этому. Здешние люди представляют себе "страну блаженных" местом, где радость живет вечно, и ежедневным выражением ее служат беспрерывные игры. Такой идеал существования достигнут ими, кажется, и в здешней жизни – на местах лова лососей, где люди всех возрастов, обоего пола, проводят в играх часов по шесть в день, по крайней мере!

Складывается их день приблизительно так: сначала работа, дающая хлеб насущный. Она занимает не больше получаса – по 10 минут три раза в день; но и эти десять рабочих минут становятся праздником – все работают взапуски с радостными криками, оглушительным хохотом.

Рыбу ловили в речке, соединяющей оба озера. Она перегорожена большой плотиной. Посередине речки устроен большой круглый пруд "касге" с отверстием в сторону того озера, откуда речка вытекает. Отверстие "увкуак" задвигается плоским камнем, как только рыба, искавшая из внутреннего озера ход в море, заблудится в пруду. К последнему примыкает ряд вершей или каменных мешков "ситусарфит" с крышками из плоских камней. Мешки эти делаются длиной в 2 метра; ширина входных отверстий 1/2 метра; противоположными же узкими концами верши входят одна в другую.

Ход рыбы обычно бывает около полуночи, ранним утром перед восходом солнца, а иногда еще под вечер, когда солнце клонится к закату. Только в эти три срока и происходит лов, в другое время доступ к реке запрещен рыбе необходимо дать покой.

Лов общий, участвуют в нем все вместе. Никто не смеет приблизиться к месту, пока рыбный староста не подаст сигнала всему стойбищу возгласом "Аркайниалерпугут!" – "Идем теперь!"

В ответ раздаются радостные крики из всех палаток, и люди взапуски кидаются к реке, все – и стар и млад, мужчины, женщины и дети, кто в полной одежде, кто полуголый, большинство босиком, хотя вода в реке ледяная. На некотором расстоянии от места лова все останавливаются там, где сложены остроги с длинными деревянными рукоятками. Затем четверо-пятеро мужчин подкрадываются к озеру, откуда должна выйти рыба. Приходится соблюдать большую осторожность, чтобы тень от людей не легла на воду. В 20 метрах от искусственного пруда люди разом бултыхаются в речку, и надо видеть, как вся рыба, собравшаяся около каменной плотины, устремляется к пруду! Некоторые лососи перепрыгивают преграду и уходят в другое озеро, но бoльшая часть входит в отверстие пруда. И как только в реке не остается больше рыбы, один из мужчин быстро задвигает отверстие пруда большим плоским камнем. Это знак, что лов может начаться. И, не обращая внимания на ледяную воду, не боясь насквозь промочить одежду, вся нетерпеливая толпа людская бросается в реку, затем в пруд и начинает колотить острогами скопившуюся там рыбу, которая мечется и проскальзывает между ногами людей. Колют без всякой системы, каждый старается только набить побольше, и для меня всегда было загадкой, как в этой суматохе, где все тычут острогами, по-видимому, куда попало, не становятся добычей пальцы ног ловцов? Но, кажется, таких случаев не бывает. У каждого ловца в руке длинная костяная игла с ремешком и деревяшкой вместо узла на другом конце. Поймав рыбу, ловец прокалывает ее иглой, предпочтительно так, чтобы хребет хрустнул, продергивает сквозь нее ремешок и продолжает лов. Часто ловец таким образом таскает за собой по воде по 5-6 рыбин. Не вся рыба добывается острогами в пруду, много ее набивается в верши, где она и ждет хозяина – того, кто ставил вершу. Вылавливают рыбу оттуда и мужчины и женщины. Делается это так: один ловец держит наготове свою острогу у самого входа в вершу, так что рыба не осмеливается выскользнуть отсюда, другой убирает прочь камень из внутреннего прикрытого конца верши, где испуганная рыба и дает поймать себя.

Попозже летом или в начале осени у Амитсока бывает такой богатый улов рыбы, что каждая семья за две недели может наловить достаточно, чтобы заготовить про запас на зиму 3-4 полных склада прекрасной жирной рыбы. В каждом складе бывает от 200 до 300 кг.

Чрезвычайно трудно добывать топливо у Амитсока. Кассия [37] здесь не водится, и приходится довольствоваться сырым дриасом [38], который вдобавок в это время года цветет. Его до такой степени трудно разжигать, что приходится беспрерывно раздувать огонь, отчего не только дух захватывает, но и глаза ест дымом, особенно если костер разведен в палатке без дымового отверстия. Трудно и добыть огонь. Спичек у здешних людей вообще не водится; огонь добывают, ударяя по куску серного колчедана обломком железа и стараясь, чтобы искры попали на сухой, обрызганный салом мох или болотный пух. Когда образуется тлеющий нагар или уголек, надо усердно раздувать его, пока весь мох или пух не затлеет; тогда подкидывают пук сухой травы; но, чтобы разжечь самое топливо, надо провозиться не менее получаса. И как только кому-нибудь удастся это, к нему обыкновенно идут за огоньком все соседи.

Приняв во внимание все эти трудности, не станешь удивляться, что пища большей частью – и мясо и рыба – съедается в сыром виде. На то, чтобы сварить котел рыбы и вскипятить котелок воды на дриасе, Арнарулук тратила по пяти часов! Кассия, напротив, разгорается быстро и дает совсем другой жар, поэтому на то же самое уходит меньше часа.

Рыбные места считаются, как и места переправы оленей, "священными". Самый лов обставлен строгими "табу", нарушение которых грозит, по общему мнению, роковыми последствиями, – может сказаться на всем ходе зимних промыслов и охоты. Запрещено употреблять в пищу мозговые кости, никто не смеет полакомиться и свежими оленьими мозгами; головы, если их принесут на стойбище, необходимо тщательно очистить от мяса и бережно опустить в ближайшую речку, где не водится рыбы. Бoльшая часть "табу" налагается на женщин; им запрещено, например, шить в своих палатках, где, впрочем, и мужчины не имеют права чинить или налаживать рыболовную снасть. Шитье чего бы то ни было из шкур животных безусловно запрещено в палатках, поэтому от изношенной за зиму одежды остаются летом одни жалкие лохмотья. Нельзя даже дыры заштопать, заплаты положить. Единственное дозволенное шитье – это подшивка новых или латанье старых подошв, и то лишь в том случае, если весь нужный материал раскроен прежде, чем люди покинули берег. Вдобавок работа эта, как и починка рыболовной снасти, должна производиться не в самом стойбище, а на особой рабочей площадке – "Сангнавик", где-нибудь под защитой от ветра, за большим камнем, на некотором расстоянии от палаток. Туг большинство людей и проводит свое время, когда не погружено в сон или не занято играми.

Игры, которыми здесь могут заниматься часами, просты и наивны, но вполне удовлетворяют своему назначению, – согревают и дают моцион, что является нелишним.

Особенно любимая игра – нечто среднее между прятками и пятнашками. Все участники становятся тесно в круг и стоят, опустив головы, в то время как один прячется. Как только его найдут, он бежит, его догоняют, и первый, кто дотронется до голого местечка на его теле, идет прятаться в свою очередь, и игра возобновляется. Или все садятся в ряд, а один ходит вдоль всего длинного ряда и пинает всех сидящих носком в подошвы; потом достается их пальцам ног, затем голеням, и всякий раз, проходя ряд, он бодает кого-нибудь головой в живот. Наконец, он щекочет каждого и пускается бежать; его ловят, и он должен, отщипнув клочок меха от своей шубы, сунуть его кому-нибудь, кто и берет на себя его роль. Играют также в молчанку, плотно сжав губы. Кто первый рассмеется, получает комическое прозвище, на которое должен откликаться до конца дня. Играют и в медведя, который, бегая на четвереньках, пытается повалить всех по очереди. Особенно любима игра в мяч, в которой должно принимать участие по возможности большее число людей. Играют пара против пары: партнеры стараются перекинуть мяч один другому, перебивая мяч противников. Все уловки дозволены. С противниками дерутся, подставляют им ножку, толкают их в спину – все это с веселыми криками и хохотом. Стоит начать эту игру, в которую готовы играть и стар и млад, и она может продолжаться целый день, никто не подумает передохнуть хоть на минуту. На следующий день принимаются опять за ту же игру. Муж с женой обыкновенно бывают партнерами, и я часто любовался их красивой и трогательной манерой обращения друг с другом. Редко в других местах слышал я, чтобы мужчины так расхваливали своих жен, зато и жены в свою очередь не устают восхвалять достоинства своих мужей.

12 августа я с сожалением вынужден был покинуть эту стоянку, где каждый день дарил меня новыми впечатлениями, иллюстрировавшими завидную легкость духа этих примитивных натур. Поскольку способность отдаваться минуте – благое свойство, я в самом деле побывал в "стойбище блаженных".

Улов рыбы был все время скудный, олени держались совсем в другой стороне острова, дождь и ветер не давали пощады, и частенько нельзя было даже считать себя сытым! Но лето еще не миновало, еще возможен был перелом в условиях охоты, и зачем же думать о завтрашнем дне? Кроме того, по старым поверьям племени, духи никогда не помогают унывающим и малодушным!

17 августа мы снова вернулись на свою старую стоянку у Малеруалика.

Я сажусь перед палаткой и курю трубку за трубкой в благоговейном молчании. Какое дивное зрелище представляет море с его изменчивыми красками и настроениями! Лед совершенно исчез. Зеркально гладкая поверхность пролива Симпсон пышет белизной растопленного свинца; мелкие озера выступают темными контурами на фоне светлого вечернего неба.

Мы поставили на реке сети сразу, как приехали, и раньше, чем улеглись на покой, Арнарулук явилась с двумя жирными форелями, которых мы тотчас же сунули в котел. Варили мы на костре из кассии; не хотелось уходить в палатку. Выдался один из тех необыкновенных вечеров, которые не забываются. И чтобы он еще больше врезался в память, на гребне небольшой гряды холмов перед нашей палаткой вынырнули вдруг десять лоснящихся оленьих самок под предводительством могучего быка. Собаки, увидев их, залились оглушительным лаем.

2.5. Свидание

На следующий день мы с Арнарулук принялись за раскопки, но уже 25 августа с северо-запада налетел шторм с первым снегом. Земля подмерзла, и все мелкие озера затянулись ледком. К этому дню у нас, однако, было уже раскопано до дюжины остатков старых жилищ и пополнен материал, столь необходимый для суждения о новой культуре, которую мы обнаружили. Осень неумолимо стучалась в двери, и так как мне очень хотелось остаток времени перед нашим выступлением на запад использовать здесь для записи слышанного мной от старейшего представителя племени, то мы с Арнарулук возвели себе каменное жилье северогренландского типа, какие в ходу на мысе Йорк [39].

3 сентября выдалась погода, по которой мы тосковали недели: тихая, с легким морозцем, ярким солнцем на ясном небе и со слабым западным бризом. Подобные дни настолько редки в здешних местах, что трудно не поддаться их необычайному очарованию.

Мы решили подняться на гребень гряды, находившейся в нескольких часах езды от нашей стоянки, чтобы провести там с неделю и запастись топливом до наступления снегопада. Там, наверху, было одно из тех немногих мест, где произрастала кассия. Арнарулук не нужно будет поэтому тратить ежедневно по нескольку часов на собирание топлива для приготовления нам пищи. Как раз когда мы уже готовы были выступить, пришел Человечек с несколькими нашими собаками, нагруженными мясом. Не успел он снять вьюк и привязать собак, как мимо нас промчалась кучка оленей. Человечек немедленно пустился их преследовать, и мы пока что отложили свое выступление.

Перевалило за вторую половину дня, мы с Арнарулук сидели около палатки, несколько разочарованные тем, что день все-таки не ознаменован нашим выступлением. Мы сидели и глядели на воду, как вдруг Арнарулук голосом, дрожащим от волнения, воскликнула:

– Я думала это прилив, а теперь вижу, что это отмель, только я как будто не узнаю ее... Глядите! Она движется!

Она указала на плоский мыс к западу от острова Эта, и теперь мы оба ясно увидели небольшое каноэ [40], плывущее в нашу сторону. В здешнем крае в каяках плавают только по пресноводным озерам, и судно на море было явлением невиданным. В каноэ сидело двое, и это могли быть только Гага со своим спутником. Мы ждали их с середины июня, каждый день высматривали их, а теперь, когда увидели на самом деле, у нас дух замер.

Мы схватились за бинокль и узнали их. Это действительно были они! Через час они добрались до нас. Мы кинулись вниз навстречу им гораздо раньше, чем они могли пристать к берегу. Мы радовались, что видим их живыми и здоровыми, и напряженно ожидали выяснения вопроса: привезли ли они нам то, в чем мы так сильно нуждались. К сожалению, к радости свидания быстро примешалось разочарование. Гага прежде всего крикнул нам: "Ни патронов, ни табаку, ни чаю, ни кофе, ни сахару, ни муки! Но, – добавил он, смеясь, – мы сами живехоньки, а на это-то не всегда можно было рассчитывать, как, пожалуй, вам кажется".

Тут каноэ заскрипело о крупный прибрежный песок. Гага выпрыгнул на берег, и мы широко распахнули друг другу объятия.

Тотчас был дан и отчет. Оставив остров Кинг-Вильям в конце мая, они попали в полосу торосов у побережья материка и вынуждены были направиться через остров Линдса около острова Виктория, откуда двинулись через мыс Белого Медведя на южном берегу залива Куин-Мод. На пути к острову Мелборн они два раза встретили эскимосов китлинермиут, которые отнеслись к ним крайне враждебно. Сначала показывались только женщины; мужчины выжидали в засадах вокруг стойбища, готовые напасть, если представится случай. Дружеские отношения, впрочем, налаживались быстро, но в двух местах эскимосы держались подозрительно таинственно, и Гага с товарищем сочли за лучшее не ночевать у них. Чтобы не быть застигнутыми врасплох, они обыкновенно привязывали своих собак вокруг всей палатки и таким образов могли быть уверены в том, что проснутся, с какой бы стороны ни подошли нападающие. Коллекции были в целости сданы представителю Гудзоновскей компании на полуострове Кент, но песцовый промысел дал в этом году такие блестящие результаты, что все товары в лавке оказались распроданными. И Гага с товарищем получили так мало патронов, что им только-только хватило на обратный путь. Реки, впадавшие в залив Куин-Мод, вскрылись уже в начале июня, поэтому для продолжения пути им пришлось занять каноэ. Всех собак своих они оставили у эскимосов поблизости реки Эллис, где путники провели с месяц, пока не прошел лед и можно было идти на веслах вдоль берега. Повсюду они видели большие стада оленей, а недалеко от реки Эллис встретили столь огромное, что оно целых три дня проходило мимо них. И все это время вокруг била ключом жизнь, кипело движение. В разгаре лета, когда, наконец, можно было пользоваться лодкой, пак столь плотно придвинулся к берегу, что им лишь с величайшим трудом удавалось пробиваться вперед в своем утлом каноэ. Несмотря на такие обескураживающие сообщения, свидание, разумеется, все-таки было веселым. Я особенно радовался тому, что не буду совсем одиноким среди чужих, когда недостаток патронов осложнит нашу борьбу за сохранение собак.

У оленей свои определенные привычки, которых они держатся из года в год с таким постоянством, что можно весьма точно указать сроки начала и конца оленьего хода. При первом же снегопаде в сентябре месяце олени начинают собираться стадами от 25 до 100 голов, и пока озера затягиваются льдом, медленно спускаются к берегам пролива Симпсон; затем все усиливающийся холод, обыкновенно сопровождающийся обледенением дорог в начале октября, дает сигнал к великому передвижению, которое наводняет оленями все окрестности Малеруалика. Совсем неподалеку, к северо-западу от руин старых стойбищ, лежит посреди залива остров Эта, значительно сокращающий оленям переправу. Разные стада какими-то загадочным образом держат связь между собой, и едва успеют первые кучки оленей достигнуть берега и ознакомиться с условиями переправы, как их товарищи несутся потоком со всех сторон острова на берег, противолежащий острову Эта. Они держатся, вдобавок, вполне определенных путей и поэтому вдоль береговой полосы и в разных горных проходах масса охотничьих знаков и засад указывает, как в старину гнали оленей охотники, вооруженные луком и стрелами. В те времена все стойбище объединялось для гоньбы, и хотя это был медленный способ охоты, не дававший таких больших запасов мяса, какой дает применение огнестрельного оружия, однако поколения за поколениями кормились таким образом. Зато тогда не было этого массового истребления зверя, которое грозит оленю всюду, где эскимосы вооружены современными ружьями.

15 сентября в нашем стойбище, мало-помалу собравшем свыше ста жителей, произошла паника. Между палатками пронесся вопль, и когда мы все выскочили, то увидели первые крупные стада оленей, рысцой пробегавшие с холмов к востоку от стойбища. Издали они напоминали мощные кавалерийские отряды, двигавшиеся колоннами в 50-100 голов, твердо держа курс к месту переправы на остров Эта. Все мужчины похватали свои ружья и охотничьи сумки и через минуту уже залегли в засадах между буграми, мимо которых должны были пробегать олени. Это было первое осеннее истребление оленей, которые, ничего не подозревая, продолжали свой путь к берегу все той же рысцой, пока оглушительный ружейный залп внезапно не остановил их. С секунду стояли они как пригвожденные, растерянно озираясь вокруг, ища невидимых врагов, и этот миг растерянности дал многим охотникам хороший шанс. Выстрел гремел за выстрелом, и олень за оленем, шатаясь, падал между пораженными ужасом сородичами, пока вдруг вся кавалькада, словно по уговору, не разбилась на массу отдельных кучек и не помчалась обратно в глубь острова.

Мы с Гагой не участвовали в этой охоте, так как в распоряжении у нас обоих вместе оставалось не более 75 выстрелов; надо было дорожить до крайности каждым патроном, и мы не смели рисковать заразиться тем азартом, который так легко охватывает охотников, когда они стреляют все взапуски, без разбора.

2.6. Великое чудо

21 сентября мы пережили великое чудо.

Я направляюсь к палаткам стойбища, как вдруг замечаю, что там начинается страшное смятение. В один миг все выскакивают из палаток мужчины, женщины и дети и все кричат: "О-о-о-о-о-о!"

Сначала все так взволнованы, что никто не двигается с места, но затем новое волнение, и все бросаются ко мне; впереди всех бежит вообще столь спокойный Ниунуак – "Малая нога". Я догадываюсь, что они завидели приближающееся стадо оленей и хотят попросить у меня ружье. И отвечаю заранее отказом, так как приходится экономить патроны. Но Малая нога подбегает ко мне вплотную, еще не успев рта раскрыть, широким жестом указывает на пролив Симпсон в направлении острова Эта и кричит без всяких пояснений:

– Гляди, гляди! Да гляди же туда!

Я оборачиваюсь и вижу... нет, я не верю собственным глазам: судно под всеми парусами идет к нашему стойбищу! Для всей молодежи, безмолвно стоявшей вокруг меня, это огромное чудо. Они сроду еще не видывали корабля. Поглядите только, как он плывет! Ах, откуда они там взяли столько дерева?! И плывет он по воде, как огромная птица, большие паруса топырятся, как большие белые крылья!

Я сам был охвачен странным волнением, которым звучали все эти громкие изумленные крики, и, не рассуждая о том, что за люди на этом корабле и что им тут нужно, отдался мысли, что на этом маленьком судне есть патроны, в которых мы так нуждаемся, что оно недаром приплыло к нам чуть не на край света!

На флагштоке, составленном, из двух связанных лыж, подняли мы над моим эскимосским жильем флаги: датский и английский, а через час чужое судно бросило якорь перед нашим стойбищем, и моторный бот с двумя белыми людьми на борту запыхтел у берега. Они отрекомендовались мне: Петер Норберг из Хернесанда и Генри Бьёрн из Престё, датчане!

Так велик и вместе с тем так мал белый свет! Им поручено было открыть новый торговый пункт Гудзоновской компании на острове Кинг-Вильям. Судно называлось "Эль Суэно". Это была старая изношенная посудина увеселительная яхта из Сан-Франциско. Нам, отвыкшим от вида кораблей, она показалась фрегатом, хоть и была не больше 20 тонн водоизмещением. И на этой скорлупе, не бывшей даже паровым судном и вдобавок тащившей на буксире большой бот, Петер Норберг форсировал самую трудную часть старого Северо-западного прохода, залив Куин-Мод, совершив таким образом настоящий подвиг мореплавателя, подвиг, о величине которого он и сам даже не подозревал! Морской карты ни у кого из них не было, и вообще их не снабдили никакими техническими вспомогательными средствами для такой морской экспедиции. "Но, – сказал Петер Норберг, – недаром же мы северяне и потомки викингов!"

В борьбе за преодоление Северо-западного прохода 40 кораблей тщетно направляли свой бег в эти воды. Руал Амундсен на своей маленькой "Йоа" явился первым победителем, вторым – Петер Норберг на судне, которое даже нельзя назвать кораблем. Оно предназначалось только для увеселительных прогулок у Голден-Гейт [41].

Через 10 минут я уже на борту судна и запускаю зубы в апельсин. Немного спустя я сижу и таращу глаза на чашку дымящегося кофе. На столе хлеб, сыр и масло, но я их не трогаю, я довольствуюсь тем, что окружаю себя густыми облаками табачного дыма. Подкрепившись немного, я открываю, что сижу на ящике, содержащем 5000 патронов как раз того калибра, который подходит к нашим ружьям, и слышу смутно, как во сне, что мне обещают запас патронов, необходимый на срок с сегодняшнего дня и до тех пор, когда мы отправимся на запад по первопутку.

Так внезапно, так круто может измениться все положение арктической экспедиции!

Я выглянул в открытый иллюминатор: солнце светит, миллионами мельчайших кристаллов блестит белый снег, и сотни диких оленей, ничего не подозревая, трусят рысцой к югу, навстречу смерти и истреблению.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю