Текст книги "Борьба страстей"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

ЖЕНЩИНА ПОБѢДИЛА.

Я служилъ кондукторомъ на электрической желѣзной дорогѣ въ Чикаго. Сначала я былъ приставленъ къ трамваю, циркулирующему между центромъ города и скотнымъ рынкомъ. Во время ночного дежурства мы не были гарантированы отъ вторженія сомнительныхъ людей. Однако мы не имѣли права стрѣлять въ кого бы то ни было, а тѣмъ болѣе убивать, такъ какъ общество электрическихъ желѣзныхъ дорогъ было отвѣтственно за наши поступки; что касается меня, то у меня даже не было револьвера, и я долженъ былъ надѣяться на свою звѣзду. Въ общемъ совсѣмъ обезоружены бывали мы рѣдко: такъ, напримѣръ, у меня была ручка тормаза, которую можно было снять въ одно мгновеніе, и она могла служить прекрасной защитой. Но мнѣ пришлось употребить ее въ дѣло всего одинъ разъ. На Рождествѣ 1886 года я благополучно продежурилъ всѣ ночи на своемъ трамваѣ. Но вотъ какъ-то разъ подошла цѣлая толпа ирландцевъ со скотнаго рынка, и они разомъ заполнили весь вагонъ, они были пьяны и имѣли при себѣ бутылки, они жаловались на нужду и не хотѣли платить мнѣ денегъ за билеты, хотя вагонъ уже тронулся. Въ продолженіе цѣлаго года, утромъ и вечеромъ они выплачивали обществу свои пять центовъ, говорили они, а теперь – Рождество, и потому они хотятъ хоть разъ не заплатить. Это соображеніе было вовсе не безсмысленно, но пропустить ихъ безъ денегъ я не рѣшился, боясь «шпіоновъ», бывшихъ на службѣ у общества электрическихъ желѣзныхъ дорогъ и обязанныхъ слѣдить за честностью кондукторовъ. Констэебль влѣзъ въ вагонь. Онъ постоялъ нѣсколько минуть, сказалъ нѣсколько словъ о Рождествѣ и о погодѣ и выпрыгнулъ обратно на мостовую, такъ какъ вагонъ былъ переполненъ. Я прекрасно зналъ, что мнѣ стоило сказать констэблю два слова, и всѣ пассажиры тотчасъ же заплатили бы свои пять центовъ, но я ничего ему не сказалъ. – Почему вы не донесли на насъ? – спросилъ одинъ изъ нихъ. – Я считалъ это лишнимъ – возразилъ я, – я вѣдь имѣю дѣло съ джентльменами. Въ отвѣтъ на мое возраженіе многіе отъ души расхохотались, но часть меня поддержала, и они нашли предлогъ заплатить за всѣхъ.

На слѣдующее Рождество меня переведи на Коттеджъ-линію. Это было большое разнообразіе. Теперь у меня былъ цѣлый поѣздъ, состоящій изъ двухъ, а иногда и трехъ вагоновъ, который долженъ былъ проходить подземнымъ туннелемъ; публика въ этой части города была чистая, и я долженъ былъ собирать свои пятачки въ перчаткахъ. Здѣсь не бывало никакихъ недоразумѣній, но зато я скоро утомился при видѣ такого громаднаго количества людей.

На Рождество 1897 года мнѣ пришлось пережить небольшое событіе.

Утромъ въ сочельникъ я привелъ свой поѣздъ въ городъ; тогда у меня было дневное дежурство. Въ вагонъ входить господинъ и начинаетъ со мною разговаривать; пока я обходилъ вагоны, онъ ждалъ меня на задней площадкѣ, гдѣ было мое постоянное мѣсто, и возобновилъ разговоръ. Ему было лѣтъ тридцать, онъ былъ блѣденъ, носилъ бороду и былъ очень изысканно одѣтъ, но безъ пальто, несмотря на довольно холодную погоду.

– Я уѣхалъ изъ дому, въ чемъ былъ, – сказалъ онъ. – Я хочу сдѣлать женѣ сюрпризъ.

– Рождественскій подарокъ, – замѣтилъ я.

– Совершенно вѣрно! – отвѣтилъ онъ и улыбнулся. Но это была странная улыбка, какая-то гримаса, нервное подергиваніе рта.

– Сколько вы зарабатываете? – спросилъ онъ.

Это самый обыкновенный вопросъ въ Америкѣ, и потому я отвѣтилъ ему, сколько зарабатываю.

– Хотите заработать лишнихъ десять долларовъ? – спросилъ онъ.

Я отвѣтилъ:– Да.

Онъ вынулъ бумажникъ и безъ дальнѣйшихъ разговоровъ подалъ мнѣ банковую ассигнацію. Онъ сказалъ, что чувствуетъ ко мнѣ довѣріе.

– Что я долженъ сдѣлать? – спросилъ я.

Онъ спросилъ росписаніе моего времени и сказалъ:

– Вы заняты сегодня въ продолженіи восьми часовъ?

– Да.

– Въ одну изъ поѣздокъ вы должны оказать мнѣ услугу. Здѣсь на углу улицы Монроэ мы проѣзжаемъ мимо люка, ведущаго къ подземному кабелю. Надъ люкомъ крышка, я подниму ее и спущусь внизъ.

– Вы хотите лишить себя жизни?

– Не совсѣмъ. Но я хочу такъ сдѣлать.

– Ага!

– Вы должны остановить вашъ трамвай и вытащить меня изъ люка, даже въ томъ случаѣ если я начну оказывать сопротивленіе.

– Хорошо, будетъ исполнено.

– Благодарю васъ. Я впрочемъ не психически разстроенъ, какъ вы, можетъ быть, предполагаете. Я все это дѣлаю изъ-за моей жены, она должна увидать, что я хотѣлъ лишить себя жизни.

– Ваша жена, слѣдовательно, будетъ сидѣть въ моемъ поѣздѣ?

– Да. Она будетъ сидѣть на передней площадкѣ.

Я удивился. Передняя площадка была отдѣленіемъ вагоновожатаго, тамъ онъ стоялъ и управлялъ трамваемъ – она была открыта со всѣхъ сторонъ, зимой тамъ было очень холодно, и никто туда не садился.

– Она будетъ сидѣть на передней площадкѣ, – повторилъ господинъ, – она писала объ этомъ своему любовнику и обѣщала дать ему знакъ, когда она къ нему придетъ.

– Хорошо. Но я долженъ вамъ напомнить, чтобъ вы какъ можно скорѣе открывали крышку и влѣзали въ люкъ, иначе насъ настигнетъ слѣдующій поѣздъ. Мы ѣздимъ каждыя три минуты.

– Все это мнѣ извѣстно, – возразилъ господинъ. – Крышка будетъ уже открыта, когда я подойду. Она уже и сейчасъ открыта.

– Еще одно: какъ можете вы узнать, съ какимъ поѣздомъ поѣдетъ ваша жена?

– Объ этомъ я буду извѣщенъ по телеграфу. У меня есть люди, которые слѣдятъ за каждымъ ея шагомъ. На моей женѣ будетъ коричневый мѣховой костюмъ, вы ее легко узнаете – она очень красива. Въ случаѣ, если она упадетъ въ обморокъ, я попрошу васъ отнести ее въ аптеку, находящуюся на углу улицы Монроэ.

Я спросилъ:

– Говорили ли вы съ моимъ вагоновожатымъ?

– Да – сказалъ онъ, – и я далъ ему ту же сумму, что и вамъ. Но я не хочу, чтобы вы смѣялись надъ этимъ фактомъ. Вы не должны говорить о немъ между собою.

– Хорошо.

– Когда вы будете приближаться къ улицѣ Монроэ, то помѣститесь на передней площадкѣ и смотрите въ оба. Какъ только вы увидите надъ люкомъ мою голову, вы дадите сигналъ, и поѣздъ остановится. Машинистъ поможетъ вамъ вытащить меня изъ люка, если даже я буду сопротивляться и утверждать, что хочу умереть.

Я обдумалъ все сказанное и замѣтилъ:

– Мнѣ кажется, вы могли бы сберечь ваши деньги и никого не посвящать въ свои планы. Вы просто могли бы влѣзть въ люкъ.

– Великій Боже! – воскликнулъ господинъ, – предположимъ, что вагоновожатый меня не замѣтитъ! Вы меня не замѣтите! Никто меня не увидитъ!

– Вы правы.

Мы поговорили еще кое о чемъ, господинъ доѣхалъ со мной до послѣдней станціи и, когда поѣздъ повернулъ обратно, онъ поѣхалъ назадъ. На углу улицы Монроэ онъ сказалъ:

– Вотъ тутъ аптека, въ которую вы отнесете мою жену въ случаѣ, если она упадетъ въ обморокъ.

Затѣмъ онъ выпрыгнулъ изъ трамвая.

Я разомъ сдѣлался на десять долларовъ богаче. Слава Богу, въ жизни бываютъ счастливые деньки! Въ продолженіе всей зимы я обертывалъ грудь и спину слоемъ газетной бумаги, чтобы предохранитъ себя отъ пронизывающаго вѣтра; при малѣйшемъ движеніи я скрипѣлъ самымъ непріятнымъ образомъ, и товарищи постоянно издѣвались надо мною. Зато теперь часть денегъ пойдетъ на покупку мѣховой куртки удивительной плотности! Если товарищи придутъ дразнить меня, то я этого не потерплю…

Я проѣхалъ два, я проѣхалъ три конца; ничего не происходитъ. Когда, наконецъ, мы собрались отъѣзжать въ четвертый разъ отъ главной станціи, въ вагонъ вошла молодая женщина и заняла мѣсто на передней площадкѣ. На ней былъ коричневый мѣховой костюмъ. Когда я подошелъ къ ней, чтобъ получить деньги, она подняла голову и посмотрѣла на меня. Она была очень молода и красива, глаза у нея были голубые и совершенно невинные. Бѣдняжка, подумалъ я, вамъ предстоитъ пережить большой страхъ; но вы совершили, вѣроятно, маленькій проступокъ и теперь должны понести наказаніе. Во всякомъ случаѣ я съ наслажденіемъ осторожно отнесу васъ въ аптеку.

Мы покатили въ городъ.

Со своей площадки я замѣтилъ вдругъ, что вагоновожатый началъ говорить съ дамой. Что онъ могъ сказать ей? Къ тому же во время движенія было запрещено разговаривать съ пассажирами. Къ моему большому удивленію, я замѣчаю, что дама пересѣла ближе къ нему, а онъ съ величайшимъ вниманіемъ слушаеть, что она ему говоритъ.

Между тѣмъ мы въѣзжаемъ въ городъ, останавливаемся, люди садятся, останавливаемся снова, люди выходятъ, все идетъ своимъ чередомъ, Мы приближаемся къ улицѣ Монроэ.

Я думаю про себя:

– Эксцентричный молодой человѣкъ удачно выбралъ себѣ мѣсто, на углу этой улицы всегда небольшое движеніе, и ему едва ли могутъ помѣшать влѣзть въ люкъ.

Я вспоминаю, что неоднократно видалъ служащихъ общества электрическихъ желѣзныхъ дорогъ, стоящихъ въ люкѣ и починяющихъ то, что было сломано. Но если бы, не дай Богъ, случилось какому-нибудь рабочему застрять въ дырѣ, въ то время какъ проѣзжаетъ поѣздъ, то онъ навѣрное сталъ бы на нѣсколько дюймовъ короче: вилка, ведущая къ кабелю отрѣзала бы ему голову. Такъ какъ слѣдующая улица была Монроэ, то я перешелъ на переднюю площадку.

Теперь дама и вагоновожатый не разговаривали между собою. Послѣднее, что я успѣлъ замѣтить было то, что вагоновожатый кивнулъ головою, какъ бы въ знакъ того, что онъ согласенъ. Послѣ этого онъ сталъ пристально смотрѣть впередъ и поѣхалъ полной скоростью. Мой вагоновожатый былъ ирландецъ.– Slack her а bit, – сказалъ я ему на жаргонѣ. Это значитъ, поѣзжай тише. Я увидалъ черную точку между рельсами, это могла быть человѣческая голова, торчащая изъ земли.

Я посмотрѣлъ на даму, она пристально смотрѣла на ту же точку и крѣпко ухватилась за сидѣнье, она уже волнуется отъ того, что можетъ произойти несчастіе, – подумалъ я, – что же съ ней будетъ, когда она увидитъ, что это ея собственный мужъ, покушающійся на самоубійство!

Ирландецъ Патъ не замедлилъ однако хода. Я закричалъ ему, что изъ люка видны люди – никакой перемѣны. Мы теперь ясно различаемъ голову, это былъ сумасшедшій молодой человѣкъ, онъ стоялъ въ люкѣ и повернулъ голову въ нашу сторону. Тогда я приложилъ свистокъ къ губамъ и далъ сигналъ остановиться; ирландецъ Патъ продолжалъ ѣхать съ прежней скоростью. Черезъ нѣсколько секундъ произойдетъ несчастіе. Я началъ трезвонить въ колокольчикъ, а затѣмъ бросился впередъ и схватился за тормазъ. Но было уже поздно, поѣздъ со скрипомъ переѣхалъ люкъ прежде, чѣмъ мнѣ удалось его остановить.

Я соскочилъ съ площадки и думалъ только о томъ, что мнѣ нужно спасти человѣка, который станетъ оказывать сопротивленіе. Но я тотчасъ же обратно влѣзъ на площадку и никакъ не могъ успокоиться. Вагоновожатый – тоже казался смущеннымъ, онъ какъ бы потерялъ разсудокъ и спрашивалъ, были ли люди въ люкѣ и какъ могло случиться, что онъ не задержалъ поѣзда. Молодая женщина воскликнула: – Ужасно! ужасно! – Она была блѣдна, какъ смерть, и судорожно схватилась за сидѣнье. Но она не упала въ обморокъ, и вскорѣ затѣмъ вышла изъ вагона и пошла своей дорогой.

Собралась толпа народу, мы нашли голову несчастнаго подъ послѣднимъ вагономъ, а тѣло его еще стояло въ люкѣ. Желѣзная вилка тормаза попала ему подъ подбородокъ и оторвала голову. Мы убрали трупъ съ рельсовъ, явился констэбль, который долженъ былъ его увезти. Констэбль записалъ имена пассажировъ; всѣ подтвердили, я звонилъ, давалъ сигналъ и, наконецъ, самъ бросился къ тормазу. Впрочемъ, мы, служащіе на электрической желѣзной дорогѣ, должны были давать показанія въ нашемъ бюро. Ирландецъ Патъ попросилъ меня одолжить ему ножикъ. Я не понялъ его сначала и сказалъ, что несчастіе было и безъ того велико. Тогда Патъ разсмѣялся и показалъ мнѣ револьверъ въ доказательство того, что у него не было недостатка въ оружіи, а ножикъ былъ ему нуженъ совсѣмъ для другихъ цѣлей. Получивъ отъ меня ножикъ, онъ простился со мною: теперь онъ не можетъ оставаться больше на службѣ; ему очень непріятно, что я буду принужденъ самъ отвести поѣздъ на станцію, тамъ мнѣ дадутъ другого вагоновожатаго. И онъ объяснилъ мнѣ, что я долженъ былъ дѣлать. Онъ просилъ меня подарить ему ножикъ для того, чтобы отрѣзать форменныя пуговицы.

Затѣмъ онъ ушелъ.

Дѣлать было нечего, я долженъ былъ самъ вести поѣздъ на станцію; за нами стояло нѣсколько поѣздовъ, ожидавшихъ, чтобы мы тронулись съ мѣста. А такъ какъ мнѣ раньше приходилось имѣть дѣло съ машиной, то мы благополучно поѣхали.

Однажды вечеромъ, между Рождествомъ и Новымъ Годомъ, я былъ свободенъ и бродилъ по городу. Подошедши къ одному изъ вокзаловъ, я зашелъ туда на минутку, чтобъ посмотрѣть на сильное движеніе. Я вышелъ на платформу и сталъ смотрѣть на поѣздъ, который долженъ былъ отойти.

Вдругъ я слышу, что меня кто-то окликаетъ. Я оборачиваюсь. Улыбающійся человѣкъ стоитъ на подножкѣ вагона и зоветъ меня по имени. Это былъ ирландецъ Патъ. Я сразу его не узналъ, онъ былъ отлично одѣтъ и сбрилъ себѣ бороду. Я невольно вскрикнулъ отъ удивленія.

– Тише, не такъ громко! Чѣмъ кончилось дѣло? – спросилъ Патъ.

– Насъ допрашивали. Разыскиваютъ тебя.

Патъ сказалъ:– Я ѣду на западъ. Ну что за жизнь здѣсь? Семь, восемь долларовъ въ недѣлю! Изъ нихъ четыре идутъ на прожитіе. Я куплю себѣ земли и сдѣлаюсь фермеромъ. Само собою разумѣется, что у меня есть на это деньги. Если хочешь, поѣдемъ вмѣстѣ и поищемъ себѣ клочекъ земли недалеко отъ Фриско.

– Я не могу уѣхать.

– Я только что вспомнилъ: вотъ твой ножикъ. Большое спасибо. Нѣтъ, видишь ли, служба на трамваѣ не даетъ никакой будущности. Я прослужилъ три года, не имѣя возможности бросить эту службу.

Раздался свистокъ.

– Ну, до свиданія, – сказалъ Пать. – Послушай, а сколько ты получилъ отъ того господина, котораго мы переѣхали?

– Десять долларовъ.

– И я столько же получилъ отъ него. Ну, онъ былъ въ общемъ, честнымъ плательщикомъ. Но жена была щедрѣе.

– Жена?!

– Да, молодая женщина. Мы состряпали съ ней небольшое дѣльце. Она не пожалѣла тыщенки-другой, такъ какъ хотѣла избавиться отъ своего мужа. Если я теперь могу начать болѣе легкую жизнь, – то это благодаря ея деньгамъ……..

ЖИЗНЬ МАЛЕНЬКАГО ГОРОДА.

Если идетъ не слишкомъ сильный дождикъ, то въ продолженіе всей недѣли слышишь съ утра до вечера тяжелые звучные удары молота, вколачивающіе гвозди и болты на корабельной верфи.

Это единственные звуки города, которые слышны вездѣ, въ каждомъ домѣ. Это маленькое спокойное мѣстечко, миролюбивое, консервативное гнѣздо съ капитанскими семьями, винокуреннымъ заводомъ и церковью.

Ночнымъ сторожамъ тутъ нечего дѣлать; о дракахъ и нарушеніяхъ общественной тишины здѣсь слышно такъ рѣдко, что посторонніе даже удивляются, а если случится, что какой-нибудь матросикъ или странствующій подмастерье такъ разойдется, что затянетъ пѣсню или пуститъ ругательство, то сама тишина маленькаго города смягчаетъ ихъ голоса. И ночные сторожа идутъ спокойно своей дорогой. Ночью здѣсь спятъ, а не бодрствуютъ и не шатаются. Вечеромъ оба сторожа встрѣчаются на рыбномъ рынкѣ. Это ихъ исходный пунктъ. Они здороваются, ходятъ рядомъ взадъ и впередъ, садятся на скамейку, высыпаются слегка, покуриваютъ, снова ходятъ взадъ и впередъ – и такъ проходитъ ночь. Они знаютъ поголовно въ лицо всѣхъ жителей, и всѣ жители знаютъ ихъ. Если вечеромъ одинъ изъ сановниковъ города возвращается къ себѣ позже обыкновеннаго, то ночные сторожа знаютъ уже, что онъ идетъ съ крестинъ или мужского собранія. А если случается, что въ темнотѣ и ночной тишинѣ мимо нихъ проѣдетъ двухколесный почтовый экипажъ, а въ немъ сидитъ женская фигура въ капюшонѣ и мужчина, то ночные сторожа знаютъ уже, въ чемъ дѣло. Они наклоняются-другъ къ другу, шепчутся и качаютъ головами, совсѣмъ какъ двѣ кумушки за чашкой кофе, которыя понимаютъ другъ друга съ полуслова.

Какъ только бьетъ шесть часовъ, каждый изъ нихъ идетъ своей дорогой и распространяетъ по домамъ, среди вставшей прислуги вѣсть, что акушерка часа два тому назадъ проѣхала по городу и что у жены капитана Габріэльзена родился ребенокъ. Въ городѣ имѣется еще двое безногихъ портныхъ, нищій, Армія Спасенія, пароходная набережная и сберегательная касса. Все это имѣется на-лицо. Въ центрѣ города находится «Ферейнъ», атенеумъ и мѣстный клубъ, гдѣ собираются отцы города и читаютъ «Новѣйшія извѣстія» или «Утренній листокъ». Въ этомъ городкѣ не принято читать до пресыщенія и изнеможенія; книгопродавецъ продаетъ всевозможные тозары, начиная съ гребешковъ и плитокъ шоколада и кончая учебниками и домашними проповѣдями. Въ этомъ городкѣ живетъ человѣкъ, прочитавшій во дни своей юности всего «Peder Paars» съ начала до конца, и съ этимъ человѣкомъ случилось неладное, онъ остался старымъ холостякомъ, сдѣлался тунеядцемъ и сверхъ того былъ ненормаленъ. Этого человѣка зовутъ Тоннесъ Глай; но въ обѣденное время его никогда не видно на улицѣ, слѣдовательно, онъ ѣстъ что-нибудь въ своей древней каморкѣ, гдѣ онъ живетъ круглый годъ одинъ одинешенекъ безъ всякаго присмотра. Это маленькій человѣчекъ съ волосами и бородой рыжевато-золотисто-бѣлокураго цвѣта, мало бросающійся въ глаза, хотя за послѣднее время онъ сталъ слегка полнѣть. Когда онъ за что-нибудь берется, то дѣлаетъ это съ осторожностью, слегка наклоняя голову въ сторону; это происходитъ отъ начитанности и разсудительности. Въ виду того, что ему весь городъ знакомъ, онъ чувствуетъ себя обязаннымъ кланяться каждому. Большинство отвѣчаетъ ему на поклонъ, но консулъ прикладываетъ только къ козырьку указательный палецъ. Впрочемъ этотъ Тоннесъ Глай среди бѣднаго населенія пользуется извѣстнымъ уваженіемъ. Обыкновенные рыбаки и портовые рабочіе видятъ особую честь въ томъ, чтобы называть его своимъ другомъ и единомышленникомъ. Они думаюпь, что Тоннесъ Глай зарабатываетъ себѣ хлѣбъ какимъ-то таинственнымъ путемъ, для котораго нужна только работа головы; они думаютъ, что онъ и есть нечистая сила; никто никогда не видалъ, чтобы онъ занимался какимъ-либо ремесломъ, а между тѣмъ онъ существуетъ и преуспѣваетъ. Но Тоннесъ Глай вовсе не дьяволъ въ этомъ отношеніи. Единственное, чѣмъ онъ дѣйствительно походилъ на діавола, это своей способностью быть во всякое время дня и ночи въ одно и то же самое время во всѣхъ мѣстахъ города…

Если просыпаешься утромъ и не слышишь никакихъ звуковъ, доносящихся съ верфи, хотя и нѣтъ дождя, то всѣ знаютъ уже, что недѣля прошла – и сегодня воскресенье. И тогда всѣ жители города отправляются въ полномъ парадѣ въ церковь.

Дорога, ведущая въ церковь, представляетъ собой извилистую песчанную тропинку. Не мало ступней ходило по этой дорожкѣ, тяжелыя подошвы рыбаковъ превратили маленькіе камушки въ песокъ. И этотъ песокъ поднимается при малѣйшемъ дуновеніи вѣтерка. Но несмотря на это, жена капитана Андерсена, женщина, пользующаяся большимъ вліяніемъ, сохранила моду дней своей молодости и до сихъ поръ постоянно носитъ платья съ длиннымъ шлейфомъ, и невольно каждому приходить въ голову, какую массу пыли она заметаетъ за собой, идя въ церковь. И многіе проклинаютъ ее за это. Вотъ идутъ молоденькія дѣвушки въ свѣтлыхъ платьяхъ, а женщины постарше – въ темныхъ. Туда же идутъ Іенсенъ, служащій у купца Берга, аптекарь, таможенный чиновникъ Ользенъ. А вотъ плетется фотографъ Розенъ, у котораго всего одна нога, и который никакъ не можетъ попасть въ свою колею. Но ихъ всѣхъ превосходитъ консулъ. У него волосы еще темные, и онъ иначе не ходитъ, какъ съ цвѣткомъ въ петличкѣ, хотя у него, у молодца, уже трое взрослыхъ дѣтей!

Капитаны собираются толпой и идутъ всѣ вмѣстѣ, какъ тѣ, которые только что вернулись изъ путешествія, такъ и другіе, распростившіеся навсегда съ моремъ. Они загорѣлы, покрыты морщинами и толсты, по походкѣ они напоминаютъ ломовыхъ лошадей, везущихъ поклажу, но ихъ рѣчи веселы и лица беззаботны.

Затѣмъ наступаетъ послѣобѣденное время.

Матросикъ зоветъ съ собой честнаго товарища, и они идутъ гулять на набережную передъ таможней. Обыкновенно здѣсь собирается весь городъ. Образуются труппы одна за другой, расходятся, снова собираются, ходятъ отъ одного къ другому и болтаютъ между собой.

Тотчасъ же начинается торговля макрелью; свѣжая макрель и соленая макрель, копченная макрель и маринованная макрель. Загорается споръ о макреляхъ, и онъ считается удачнымъ, если прекращается къ шести часамъ; если же къ этому времени не приходятъ ни къ какому соглашенію, то продажа все-таки прекращается. Сигналомъ къ тому служитъ свистокъ паровой трубы, доносящійся съ фіорда, и уже съ этой минуты никто изъ присутствующихъ ни слова не произноситъ о макреляхъ.

Почтовое судно, сильно покачиваясь, подплываетъ къ пристани, всѣ бросаются туда, такъ какъ шесть часовъ – это самое оживленное время въ маленькомъ городѣ. Съ приближеніемъ почтового парохода на набережную спѣшатъ, ковыляя, люди на костыляхъ, сюда же привозятъ въ креслахъ на колесахъ калѣкъ. Четыро человѣка стоятъ на готовѣ, чтобы принять канатъ; съ полдюжины молодыхъ женщинъ собрались сюда, чтобы опустить письма въ почтовый ящикъ парохода. Цѣлая толпа женъ моряковъ явилась сюда, чтобы поглядѣть, какіе купцы или комиссіонеры пріѣхали теперь въ городъ. И Армія Спасенія тутъ же на-лицо съ плакатами и воззваніями; въ руки суются записки, на которыхъ напечатано: «Торжественное молитвенное собраніе въ 7 1/2. К. Ольхенъ, кадетъ I. С. Коргезенъ, майоръ. № 13. Готовься предстать передъ Господомъ Богомъ». Раздается первый свистокъ, вслѣдъ за этимъ – второй.

По набережной несется дама, поддерживая обѣими руками платье.

– Вы ѣдете съ нами? – спрашиваетъ штурманъ съ бугшприта судна.

– Нѣтъ, – отвѣчаетъ она, задыхаясь

Она хочетъ только, подобно другимъ, присутствовать на празднествѣ. И она, слава Богу, пришла во-время, чтобы увидать, какъ выгружаютъ два ящика съ пивомъ для гостиницы.

Но вотъ раздается третій свистокъ, сходни снимаются, и машина начинаетъ работать.

Теперь вся эта человѣческая масса отчаливаетъ обратно и разсѣивается по городу. Но тѣ, которые заинтересованы въ этомъ, идутъ за почталіономъ; молодыя дамы, ожидающія письма, и мужчины, получающіе «Западную газету». По прошествіи часа, цѣлаго часа волненій и нетерпѣливыхъ ожиданій, часа полнаго надеждъ и волненій, каждый получаетъ свои новости. Послѣ этого всѣ расходятся по домамъ. Послѣ ужина избранные отцы города отправляются въ «Ферейнъ», чтобы ознакомиться съ новыми газетами.

Такъ проходитъ въ городкѣ воскресный день. И такъ же спокойно и мирно проходитъ понедѣльникъ, и такъ проходитъ одинъ мѣсяцъ за другимъ. Но вотъ наступили ужасные годы, когда городъ былъ потрясенъ въ своихъ основахъ. Въ сущности только церковь да можетъ быть еще два-три учрежденія остались неприкосновенными.

* * *

Началось это такъ естественно и незамѣтно, какъ начинается все на свѣтѣ. Повѣсился фотографъ Розенъ, человѣкъ съ одной ногой, – ни разу въ своей жизни не попавшій въ свою колею. Онъ вѣчно перебирался съ одной квартиры на другую, не находя себѣ постояннаго пристанища, потому что у него всюду были долги. Однажды онъ отнесъ въ закладъ всѣ свои фотографическіе аппараты и пропилъ деньги. Послѣ этого онъ повѣсился. Но передъ этимъ онъ ухитрился обручиться; его невѣста была дочерью мелкаго торговца. Она ходила всегда въ шляпкѣ и съ зонтикомъ и причисляла себя къ самымъ хорошенькимъ дѣвушкамъ города, хотя ей навѣрное было уже за тридцать лѣтъ. Ходили слухи, что она не разъ выручала своего фотографа, когда онъ нуждался въ деньгахъ, такъ что теперь у нея самой оставалось чрезвычайно мало. Но незамужнія дамы ея возраста утверждали, что она давала ему только то, что сама зарабатывала, и фотографъ долженъ былъ повѣситься, бѣдняга, чтобы избѣжать свадьбы, такъ какъ, въ сущности, онъ былъ умный и образованный человѣкъ, прекрасно понимающій, что его ожидаетъ.

Фотографъ Розенъ увлекъ своимъ примѣромъ и таможеннаго чиновника Ользена. Ользенъ не повѣсился, но онъ нанесъ себѣ вредъ на всю жизнь. Всегда бываетъ такъ, когда люди незначительнаго положенія и происхожденія берутъ женъ изъ высшаго общества. Ользенъ укралъ деньги изъ таможенной кассы; было установлено, что онъ хапнулъ около трехсотъ кронъ. Оказалось, что многіе люди предвидѣли заранѣе, что это должно принять скверный оборотъ. Вѣдь таможенный чиновникъ Ользенъ принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые съ наступленіемъ весны обязательно ходятъ въ бѣлой соломенной шляпѣ и въ свѣтломъ костюмѣ, и если въ городѣ былъ такой человѣкъ, у котораго изъ кармана пиджака высовывался кончикъ шелковаго платка, и который разгуливалъ съ тросточкой въ рукѣ, то это былъ Ользенъ. А между тѣмъ весь городъ зналъ, кто была его мать. Она была вдова, зарабатывающая свой хлѣбъ стиркой и чисткой. Но Ользенъ не хотѣлъ быть хуже остальныхъ сослуживцевъ; онъ сталъ вращаться въ обществѣ фотографа Розена и такихъ «собутыльниковъ», которые могли расплачиваться наличными деньгами за кегельбанъ, пиво и желтые башмаки. Да, это должно было окончиться катастрофой. Ользену отказали отъ мѣста въ таможнѣ.

Весь городъ былъ заполненъ сплетнями, а Іенсенъ, служащій у Берга, сочинилъ даже по поводу этихъ двухъ событій нѣсколько стихотвореній. Но тогда вмѣшался консулъ. Собственно говоря, консулъ выразился только неодобрительно по поводу жалкаго стихотворенія Іенсена, хотя Іенсенъ служилъ не у него, а у купца Берга. Консулъ высказался открыто, что фоіографъ Розенъ и Ользенъ съ таможни были единственными соперниками Іенсена. Этимъ было все сказано. Слѣдствіемъ этого было то, что Іенсенъ, служащій у Берга, не пріобрѣлъ извѣстности своимъ стихотвореніемъ. Нѣтъ, наоборотъ: рѣшительно нѣтъ. А послѣ этого началась исторія изъ-за молодой жены капитана, Олавы Воллертзенъ, изъ-за того только, что за послѣднее время она никуда не показывалась. Не потому именно, что это было ей вмѣнено въ обязанность появляться то тамъ, то здѣсь, – въ этомъ не было никакой необходимости; но съ другой стороны, вѣдь каждый человѣкъ долженъ же бывать въ магазинахъ, въ булочной, въ кружкѣ своихъ друзей, и нельзя же было прекращать всякое сношеніе съ городомъ! А Олава Воллертзенъ оставалась все время у себя дома. Чѣмъ же занималась она тамъ такъ старательно?

Она, молодая и красивая, была всего три года замужемъ; мужа ея вотъ уже два года не было дома, онъ былъ въ плаваніи. Онъ былъ капитаномъ на одномъ изъ пароходовъ консула. У нихъ былъ ребенокъ. Благосостояніе и порядокъ царили въ маленькомъ домикѣ съ розами на окнахъ, и никому не могло бы прійти въ голову, чтобъ тамъ могло что-нибудь случиться. Дѣвочка-подростокъ, служившая въ домѣ, также не замѣчала, чтобы Олава была «возбуждена», или принадлежала къ Арміи Спасенія. Она только держалась въ сторонѣ отъ людей.

Такъ прошло нѣсколько недѣль. Стояла тихая погода, и ловля макрелей была удачная, хотя дальше, на взморьѣ бушевала сильная буря. Однажды утромъ два лоцмана привели на буксирѣ въ бухту трехмачтовый корабль, который они нашли ночью на взморьѣ, у маяка. Онъ блуждалъ одиноко и уже началъ тонуть. Какое великолѣпное, но никуда не годное судно!

Это было необыкновенное зрѣлище, когда этотъ трехмачтовый корабль волокли въ бухту. Эльза гуляла невдалекѣ со своими подругами и первая увидала его.

– Смотрите туда! – закричала она, указывая на бухту. Онѣ тотчасъ же увидали, что это былъ чужой корабль, не принадлежащій городу.

– Это корабль, который они нашли сегодня ночью, – добавила она. – Они получатъ вознагражденіе!

Подруги должны были согласиться, что она была права – юркая дѣвочка! Она все понимала, несмотря на то, что была еще очень молода.

– Пойдемте, скажемъ объ этомъ женамъ лоцмановъ, – сказала добродушно Эльза. – Вѣдь дѣло идетъ о вознагражденіи.

И онѣ отправились. Эльза чувствовала себя очень гордой, какъ будто она сама нашла корабль. Она важничала передъ подругами и старалась припомнить какую-нибудь новость, которой она могла бы озадачить ихъ.

Она начала:

– Знаете, Іенсенъ, служащій у Берга, запачкалъ свои новые брюки масляной краской? Ахъ, теперь не имѣло больше смысла острить на счетъ Іенсена, послѣ того, какъ консулъ высказалъ свое мнѣніе о немъ!

– Не можетъ быть!

– А вы этого не знали? Но это ему подѣломъ, онъ вѣчно задираетъ носъ!

– Ха, ха, ха, какъ смѣшно!

– Такъ вы, можетъ быть, тоже не знаете, что Олава Воллертзенъ въ такомъ положеніи?

– Въ какомъ?

– Въ такомъ! – и Эльза выставила впередъ животъ.

Подруги въ ужасѣ всплеснули руками и сказали:

– Нѣтъ, Боже сохрани, этого не можетъ быть!

– Но Эльза слышала это изъ достовѣрныхъ источниковъ.

– Но вѣдь Воллертзенъ два года уже какъ уѣхалъ! Это совершенно невозможно!

– Да теперь вы можете вѣритъ или не вѣрить, какъ хотите, но не забывайте, что я вамъ это сказала.

Молоденькія дѣвушки не могли понять, какъ это могло случиться, вѣдь если отецъ два года тому назадъ уѣхалъ, онъ никоимъ образомъ не могъ имѣть ребенка; и Эльза не могла имъ этого объяснитъ, хотя она и была больше освѣдомлена, чѣмъ онѣ.

Отъ лоцмановъ молодыя дѣвушки отправились прямо на набережную. Судно было уже причалено, воду выкачали, и оно красовалось, покачиваясь на водѣ.

Тогда консулъ отправился на бортъ. Весь городъ собрался на набережной и слѣдилъ за нимъ. Нѣсколько человѣкъ стояли у него поперекъ дороги, онъ вѣжливо попросилъ, чтобы его пропустили.

Онъ былъ благороденъ и черноволосъ, въ свѣтломъ костюмѣ, съ цвѣткомъ въ петличкѣ. Подъ мышкой онъ несъ портфель. Онъ осмотрѣлъ корабль сверху донизу и сталъ составлять протоколъ. Онъ записалъ то, что видѣлъ самъ, и то, что ему разсказали лоцманы. Одного изъ зрителей, стоящихъ на набережной, позвали на корабль, чтобы онъ держалъ консулу чернильницу въ то время, какъ онъ обходилъ и записывалъ…

Этотъ годъ былъ замѣчателенъ тѣмъ, что почти въ каждомъ мѣсяцѣ можно было отмѣтиль какое-нибудь хотя маленькое происшествіе. Пожаръ у учителя Эліассена нельзя было причислить къ числу ежедневныхъ событій. Добрый Элліассенъ, ему поистинѣ помогло Провидѣніе! Этого нельзя было отрицать. Не болѣе года тому назадъ онъ за большую сумму застраховалъ свой домъ, хозяйственныя строенія и весь свой домашній скарбъ, а теперь все сгорѣло до тла. Учитель Эліассенъ былъ также кассиромъ «Ферейна», а при пожарѣ сгорѣла вся наличность денежной кассы. Это было самое ужасное; нѣсколько сотъ кронъ исчезли, какъ дымъ. На общемъ собраніи «Ферейна» было предложено не взыскивать съ кассира денегъ, но Элліассенъ всталъ со своего мѣста и сказалъ растроганнымъ голосомъ, что пусть лучше и онъ, и его жена, и его многочисленныя маленькія дѣти будутъ ходить нагими, чѣмъ онъ допуститъ, чтобы ему простили хотя бы единый мѣдный хеллеръ. «Ферейнъ» якобы оказалъ ему большую честь, выбравъ его на этотъ отвѣтственный пость, и онъ прекрасно сознаетъ наложенныя на него обязанности.

Тогда внезапно восторгъ овладѣлъ всѣми членами «Ферейна», и они собрали между собою двѣсти кронъ для покупки учителю домашней утвари.

* * *

Наступила осень, плохая погода, темныя ночи. Оба ночныхъ сторожа встрѣчаются попрежнему на рынкѣ макрелей; они здороваются, болтаютъ между собою и идутъ вверхъ по улицѣ. Темная ночь, и только фонарь у гостиницы распространяетъ тускливый свѣтъ. Одинъ изъ сторожей беретъ своего коллегу подъ руку и крѣпко держитъ его. Они стоятъ и смотрятъ…